Ядовитая сказка для гурманов

То что имеется в виду, то и имеется.
Все совпадения не случайны.
И пр.

Я стоял на углу обледеневшей улицы и смотрел на витрину сувенирной лавки. На холодном февральском ветру мой шарф змеей извивался, приподнимаясь, закручиваясь и снова опадая на плечи. Надеялся задушить своего владельца? Кто знает, может вещам так же холодно как и их теплокровным хозяевам? Может, мое пальто тоже мерзнет?
Я сжал пальцы в кулак (перчатки не грели), разжал и начал растирать ладони. Облачки пара дыхания застывали мгновенно, едва я успевал сделать выдох. На мгновение мне показалось, будто они повисли в воздухе ледяными нитями так, что только тронь — и зазвенят. Я смотрел на паутину причудливых узоров и думал, что вот так и возникают зимние шедевры на стеклах окон: от горячих выдохов, закрепленных студеным ветром. Ветер фиксирует картину лучше лака. Намного лучше, несмотря на то, что все это оттает если чуть потеплеет. И правильно, что оттает.
Шедевры не должны быть актуально-вечными.

Раздался звон колокольчиков, и я еще успел подумать, что зазвенели мои облачки, но нет, просто раскрылась дверь лавки. Не думая, я сделал шаг в тусклый желтый круг.
В тепло.
Внутри даже было жарко. Тени прыгающих язычков, единственного тут источника света, не считая старую керосиновую лампу (такие я видел только на даче), свечей, растушеванными мазками, ложились на стену. Создавали уют.
На красных стенах висели панно, имитирующие бронзу, на деле, скорее всего, являясь раскрашенной бумагой. Индийские мотивы, подумалось мне, когда я пытался определить, кто изображен. То ли Будда, то ли Кришна, то ли еще какое-то многорукое божество. Попробуй, разбери!
У стены справа от входа стоял потертый бархатный диванчик, тускло-бардового цвета, рядом с ним низкий столик с кальяном и свечи…
Свечей было чересчур много. Напольные в виде огромных черных кошек и совсем простые; настенные — маленькие и аккуратные; плавающие в вазах с цветами; ароматические. Почти все они горели, но парафин не стекал слезами, не истончал их, и это показалось мне странным. Но в конце концов, я просто перестал обращать на них внимание.
Мне здесь было комфортно, хотя обычно я предпочитаю пустые незахламленные помещения. Люблю современный хай-тек. А тут неожиданно стало легко. Я начал оттаивать, и горечь, которую я замораживал, не щадя себя, на улице, снова меня заполонила. Я не успел насладиться ее горьковатым привкусом, как внимание мое приковал один прелюбопытный предмет. В стеклянной витрине, в самом центре комнаты, над потертым кожаным сундучком, играя бликами, стоял высокий серебряный кубок. Тонкая чеканка притягивала, и я приблизился. Виноградная лоза опутывала верхний край, а снизу лисица уходила прочь. Я обошел витрину кругом, один раз споткнувшись об низкую полку с лоскутами тканей, попавшую мне под ноги. Так и есть, виноградная лоза, своими тонкими усами оплетала кубок, а надменная лиса не замечала ничего и никого, и лозу в том числе.
Однако.
— Я вижу из всего, что тут имеется, вам понравился наш кубок.
Я вздрогнул, как-то не подумав, что здесь может быть еще кто-то живой кроме меня, например продавец. Немудрено, в таком призрачном свете, в заваленной всяким барахлом (включая стеклянные бутылки с аляповатыми парусниками) комнате обнаружить маленького круглого человека, стоявшего за прилавком.
Если честно я сперва и прилавок не заметил.
Национальность продавца так и осталась для меня загадкой. Говорил он без акцента. Но выглядел как-то не так, как не свой: круглое гладковыбритое лицо, сеточка морщин возле сощуренных глаз, абсолютная лысина. Не китаец, не японец. Европейский костюм-тройка серого цвета, хотя в таком полумраке можно с цветом ошибиться. Белый платок в кармане выпущен углом вверх. Галстука нет. Азиат не азиат.
А какая разница?
Он тоже меня разглядывал, у меня даже возникло ощущение, что идет нешуточный подсчет баланса, стоит ли продолжать разговор или объявить, что закрыто.
Наконец он вышел ко мне. Открыл витрину. Молча достал кубок. Сел на диван, переставил кальян вниз на пол. Сделал приглашающий жест рукой, и я, послушный, сразу же сел напротив. Расстегнул пальто. Снял шарф.
— Серебро?
В ответ странный продавец достал свой платок и протер кубок, а только потом, придирчиво покрутив в руках и убедившись, что все грани сияют как надо, поставил его на столик, платок назад, в карман, и отрицательно помотал головой.
Молчание его мне скорее нравилось, но всё непривычное рано или поздно начинает раздражать. Где это видано, чтобы продавец не привирал, пытаясь подороже продать свою вещь? Да и вообще молчал?
Я сам не заметил как нахмурился.
— Сколько же в тебе яду. — внезапно произнес он.
Я настолько растерялся, что мог только рассеянно переспросить:
— Яду?
— Твое раздражение давно переплавилось в яд. Яд отравит тебя, если ты не ужалишь кого-то другого.
Я молчал. Лучше и не скажешь. Горечь… горечь, захлестнувшая меня и выгнавшая на улицу, — выпала осадком. В таком состоянии обычно я рву отношения, ругаюсь с близкими. У меня тяжелый характер. Вернее, раньше мне казалось, что все дело в характере. Я и не думал о печали, тоске, настигающих меня постоянно. Неотвратимых — не убежать и не спрятаться. Тем более в феврале — тогда, когда до весны два долгих месяца (а может и три, если не повезет), когда устаешь от вечных сумерек и вечного холода, печаль накрывает целиком и постепенно истончает.
— Поэтому тебе и понравилась эта вещица, — показалось или продавец мне подмигнул? Игра света? Я моргнул?
Неважно.
— А что это? — внезапно мне стало плевать на все сезонные депрессии. Вещь-то проассоциировали со мной. Как тут не попытаться узнать ее предысторию?
— Это самый лучший критик. Совершенный, — цокая языком (все-таки азиат!) проговорил продавец.
— Простите? — я решил, что ослышался. Или задумался.
Что-то со мной такое творилось. Странная рассеянность.
— Вот-вот, — наблюдая за моим лицом, кивнул азиат, — с тобой ЧТО-ТО творится. Вернее, СОТВОРИЛОСЬ. Произошло.
— Я сплю? — наивный в общем-то вопрос. Но ничего умного в голову не пришло.
— Где?
Я пожал плечами. Какая разница где? Дома? Или стоя на углу улицы… этой.. черт, название вылетело из головы.
— Думаешь нет разницы? А если ты только проснулся?
Бред… опять эта буддийская мура про бабочку и мудреца. Кто там кому снится.
Я открыл рот, чтобы сказать, как устал от всех этих восточных притч и вообще, но меня опередили:
— Это не серебро. Этот сплав вообще не существует в твоей реальности.
— А-аа, — сказал я и умолк. Говорить сумасшедшему, что он спятил, не самая лучшая идея.
— Так вот, — подождав не передумаю ли я молчать, принялся объяснять чудаковатый азиат, — этот кубок — самый лучший критик. Во всяком случае он решает проблему субъективности одним махом. Вернее залпом. Настоящие шедевры получают изысканный вкус. Ерунду ни с чем не спутаешь. Горечь и яд, который хочется выплюнуть всем, даже нахваливающим самих себя авторам.
Я сделал вид что поверил, но в глубине, где-то внутри, подумал, что это самый интересный бред, который мне доводилось слышать. Такой фантазии я еще не встречал.
— Не веришь? — усмехнулся он. — Что ж, практика лучше теории…
Из внутреннего кармана пиджака достал обычный блокнот и шариковую ручку. Щелкнул последней.
— Пиши.
— Что?
— То, что считаешь гениальным.

Я растерялся.
Хаос настиг меня: я тень от чьей-то тени, я лунатик? Достать чернил и плакать? In vino veritas? Вырвать свой язык? Добрый вечер, miss… это кому-нибудь нужно… на третье в ночь…за мной, мучимые бессонницей…версты, дали… лоскут письма… слава тебе безысходная боль… было и прошло… в чистом поле дожди косые…

Голова пошла кругом как от вина на голодный желудок. У меня, среди тысяча голосов и строк, успела мелькнуть мысль: как хорошо, что я сижу.

— Ладно, что-нибудь попроще, не бесспорно гениально, — подсказал внимательный продавец. Неужели он читал меня как книгу?
Я дернулся и стал размашисто писать.

Зачеркнул, прикусил кончик ручки, взлохматил свободной рукой голову, совершил тысячу ненужных движений, прежде чем вывести:

Я стою на мосту.
Я смотрю в темноту.
Взвоет ветер тоскливо и голодно...
Холодно, холодно, холодно...

Капель мокрая взвесь -
Что я делаю здесь?
Если ждать в этом ветре доверчиво
Нечего, нечего, нечего?..

Дописал. Вдохнул.

Продавец молча взял лист, долго смотрел на него, словно пытался запомнить каждую мою закорючку, а потом, вдруг, поднес к свече и поджег.

Вспыхнуло ярко.

Сквозь пламя я видел как корчатся слова, исписанные моим кривым почерком:

Чу, что там, за спиной?
Есть здесь кто-то живой?
Нет...
Только ветер насмешливо взвоет в ответ.

Весь этот ритуал с сжиганием только что исписанных листков так поразил меня, а огонь так захватил, что я не сразу заметил, как с горящего листа что-то капает в тот самый кубок.
Вместо пепла — вода? Все-таки сплю, подумал я и решил больше ничему не удивляться. Поэтому когда все отгорело (слишком долго для такого листочка и большого пламени, на мой взгляд), и мне протянули кубок, со словами: — Пей! — я не стал спорить и пригубил.
Нёба моего коснулась слишком вязкая и густая для воды жидкость, и …
— Сладко, — сказал я, удивленно.
Продавец был доволен.
— Значит, вопрос решенный.
Какой вопрос, хотелось возмутиться мне, но вспомнились сразу слова про горечь и ерунду, которую распознаешь и выплюнешь. Вспыхнул азарт. Захотелось проверить всех классиков, все мыслимые и не мыслимые бренды, себя, друзей, врагов…
— Тебе пора.
— Почему?! — по-детски обиженно не спросил, а выкрикнул я.
— Нельзя злоупотреблять. Гурманство и обжорство несовместимы. Ты ведь гурман?
Я кивнул, но уходить без кубка не хотелось.
— Я его покупаю! — излишне запальчиво бросил и потянулся за бумажником в правый карман пальто.
Продавец не обиделся, не рассердился, не остановил меня. Он просто сочувственно покачивал головой, уже стоя за своим прилавком с кубком в руке.
— А здесь ничего не продается, друг мой, — я не обратил внимания на обращение «друг мой», только вспомнил последние написанные строчки. Или их он произнес вслух?

Не спеши, оглянись -
Есть здесь где-нибудь, жизнь?
Нет...
Только каменный шелест смеется в ответ.

Снова стало невыносимо горько. Спазмом скрутило горло.
— Я сюда не вернусь? — тихий, еле слышимый вопрос.
Очень боялся ответа. Знал, но боялся.
— Не знаю, — честно признался он.
— Но… — я замолчал.
Продавец понял.
— Этот кубок у тебя уже есть, — в его словах сквозило сожаление.
— Вы ошибаетесь. У меня — нет!
— Есть, просто ты не замечал. Он невидимый…
— Не морочьте голову!
— Я и не морочу. Кубок внутри тебя. Может быть, не абсолютно справедливый и точный, как этот, зато свой, под тебя, твои вкусы, отравляющие горечью и разочарованием, когда ты встречаешь вещи более низшего качества.
Мне захотелось возразить, но я внезапно задохнулся глотком воздуха. Ни звука издать, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Мучительная бесконечная секунда.
— Если бы я мог дать тебе совет, то порекомендовал бы избавиться от него. Но к сожалению, даже мне неизвестно, к чему это приведет, например, останешься ли ты в живых. Просто знай, что твоя горечь — его работа.

Стукнула дверь, и снова змеей закрутился мой шарф…
Стоп. Он же лежал на диване?..
Нет, болтается себе на шее. Пальто расстегнуто. Холодно. А витрину затягивает плотный узор моих облачков.
И рассмотреть что там внутри — уже невозможно.

-------------------------------------------------------------------
использованы отрывки стихотворений:
1.) Ли "Лекодиньер";
2.) М. Цветаева "Не думаю, не жалуюсь, не спорю", "Письмо", "Расстояние: версты, мили...";
3.) Б. Пастернак "Февраль. Достать чернил и плакать!";
4.) А. Пушкин "Пророк", "Евгений Онегин";
5.) С. Есенин "Ты меня не любишь, не жалеешь";
6.) В. Маяковский "Я и Наполеон", "ПОСЛУШАЙТЕ!";
7.) А. Ахматова "Сероглазый король";
8.) А. Блок "Незнакомка";
9.) А. Башлачев "В чистом поле дожди косые".