Со времени воинствующих русофобов-норманистов XVIII—ХIХ вв. в исторической литературе насаждается далекая от науки точка зрения, согласно которой собственно русская история начинается якобы и призвания варяжских князей, а также с последовавшего вскоре вслед за этим принятия христианства. А до той поры пребывал русский народ, дескать, в диком, варварском состоянии, не говоря уже о том, что славянские племена вообще являются пришлыми на территории, где они обитают в настоящий момент.

Отрицание самобытности и автохтонности древней русской культуры, а по существу отторжение древнейших корней русского народа и установление границы его исторического бытия где-то в IX в. н. э. (некоторые снижают эту ограничительную планку до IV—-VI веков) было на руку и официальным властям, и представителям церкви. Первых не интересовало что бы то ни было за пределами государственно-правовых структур, а их возникновение однозначно связывалось с прославлением первой правящей династии Рюриковичей.

Вторых более чем устраивал тезис о дикости нравов и культуры русских людей до принятия христианства. Позиция эта всячески поощряемая и культивируемая, дожила до наших дней и заняла доминирующее положение в школьных и вузовских учебниках, в научной и популярной литературе, в средствах массовой информации и т. д. В результате повсеместно насаждается мнение, что до определенных (указанных выше) временных пределов русский народ как бы вовсе и не существовал, пребывая во внеисторическом состоянии, а когда возник (вроде бы из небытия) на исторической арене, то просто воспринял идеологию, культуру и государственно-правовые традиции, сложившиеся до него и без него.

По счастью, в русской исторической науке всегда было сильно и другое направление. Многие выдающиеся и рядовые исследователи постоянно искали истоки русской самобытности в самых глубинах человеческой истории, не противопоставляя славян древнейшим этносам, жившим на территории современной России и отыскивая русские корни (и не только их) у народов, испокон веков обитавших на Севере и в других областях Евразии. Эта традиция восходит к двум замечательным деятелям отечественной науки — Василию Никитичу Татищеву (1686—1750) и Михаилу Васильевичу Ломоносову (1711—1765).

Труды обоих, посвященные древнейшей русской истории, были опубликованы посмертно; первый том «Истории Российской» Татищева, где подробнейшим образом рассматривается генезис русского народа, увидел свет даже на год позже ломоносовской «Древней российской истории...» (хотя и создан был почти на два десятилетия раньше). Однако оба русских ученых независимо друг от друга отстаивали одну и ту же мысль: корни русского народа уходят в глубины тысячелетий и затрагивают этносы, издревле заселявшие север Евразии и известные под разными именами античным и иным авторам (к последним можно отнести составителей библейских книг, арабских, персидских, китайских и других хронистов).

Татищев напрямую вел родословную славян (а следовательно, и русских) от скифов, по современным данным появившихся в Причерноморье ориентировочно в VII в. до н. э., ареал же их расселения распространял далеко на Север и в Сибирь, именуя наших далеких северных прапредков скифами [г]иперборейскими. Праотцом славян и русских, исходя из данных вавилонского летописца Бероса, Иосифа Флавия и более^поздних историков вплоть до анонимного автора «Синопсиса» XVII в., Татищев считал Моcоха — шестого сына библейского Яфета (Иафета) и внука легендарного Ноя.

А. И. Асов удачно объясняет происхождение имени Моcк от протославянского и древнерусского слова «мозг»: в устной речи две последние согласные становятся глухими, и все слово звучит как «моcк». От имени Мосоха (Моска) впоследствии образовались наименования: Москва— сначала река, затем и город на ней, Московия, московиты, москвитяне, москвичи... Яфет (Иафет) же, сын Ноя, по мнению многих, тождествен греческому титану Япету (Иапету), отцу Прометея, жившему, как и все другие титаны (после поражения от олимпийцев и временного низвержения в Тартар), на Островах Блаженных, на самом краю земли, то есть на Крайнем Севере — в Гиперборее ( о чем речь пойдет впереди).

Родословная потомков Ноя и основанные на ней легенды были когда-то чрезвычайно популярны на Руси и породили вереницу апокрифических сочинений. Насчитывается около ста списков подобных «повестей» — преимущественно XVII в.; некоторые из них полностью вошли в хронографы и летописцы (например, в «Мазуринский летописец»). Публикация данных произведений, исключительно важных для понимания русской предыстории и становления национального самосознания, прекратилась еще в прошлом веке.

Современные ученые вообще считают их продуктом чистого сочинительства. Сидел якобы некто (и откуда такой прозорливый взялся?), глядел в потолок и от нечего делать сочинял, что в голову придет, а другие потом у него списали. Так ведь получается? Но нет! Безымянные авторы, вне всякого сомнения, опирались на какие-то не дошедшие до нас источники (если не письменные, то устные). Следовательно, ядро этих повестей опирается на действительную историку хотя и закодированную в виде образов дописьменного творчества народных масс.

Историки-снобы подчеркнуто высокомерно и чуть ли не с брезгливостью относятся к попыткам свести генезис древних народов к отдельно взятым предкам или родоначальникам, рассматривая это исключительно как акт мифопоэтического творчества. Но факты говорят о другом. Никто ведь не усматривает ничего крамольного в высказываниях типа: «Иван Грозный взял Казань»; «Петр Великий построил Петербург»; «Суворов перешел через Альпы»; «Кутузов разгромил Наполеона». Каждому ясно: хотя речь идет о событиях, связанных с деяниями больших масс людей, символизируют их в каждом конкретном случае отдельные личности. Так было в прошлом, так будет всегда. Кроме того, родословие во все времена начиналось с какой-то точки отсчета, и к ней всегда привязывалось конкретное лицо — пусть даже легендарное.

Татищев не был одиночкой в изучении древнейших корней русского племени. Не менее скрупулезно и панорамно данная проблема проанализирована Василием Кирилловичем Тредиаковским (1703—1768) в обширном историческом труде с подробным, в духе XVIII в., названием: «Три рассуждения о трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии россов, III о варягах-русах, словенского звания, рода и языка» (СПб., 1773). В этом незаслуженно забытом трактате только вопросу о Мосохе (Мосхе) как прапредке московитов-москвичей посвящено не менее двух десятков страниц. Вывод таков: «...Рос-Мосх есть праотец как россов, так и мосхов... Рос-Мосх есть едина особа и, следовательно, россы и мосхи суть един народ, но разные поколения... Рос есть собственное, а не нарицательное и не прилагательное имя, и есть предимение Мосхово»*. [Тредиаковский В. К. Полное собрание сочинений в трех томах. Т. 3. СПб., 1849. С. 378.]

Тредиаковский, как никто другой, имел право на вдумчивый историко-лингвистический и этимологический анализ вышеочертанных проблем. Всесторонне образованный ученый и литератор, обучавшийся не только в московской Славяно-греко-латинской академии, но также в университетах Голландии и парижской Сорбонне, свободно владевший многими древними и новыми языками, работавший штатным переводчиком при Академии наук в Санкт-Петербурге и утвержденный академиком по латинскому и русскому красноречию, — выдающийся отечественный просветитель стоял вместе с Ломоносовым у истоков русской грамматики и стихосложения и явился достойным продолжателем Татищева в области русской истории.

Помимо завидной эрудиции, Тредиаковский обладал редким даром, присущим ему как поэту, — чувством языка и интуитивным пониманием глубинного смысла слов, что неведомо ученому-педанту. Так, он решительно поддержал и развил мнение, упомянутое еще у Татищева, о русскости древнегреческого наименования «скифы».

В соответствии с нормами греческой фонетики это слово произносится «скит[ф]ы». Второй слог в греческом написании слова «скифы» начинается с «теты»; в русском озвучании она произносится и как «ф», и как «т», — причем со временем произнесение звука менялось. Так, заимствованное из древнегреческого языка слово «театр» до XVIII в. звучало, как «феатр», а слово «теогония» («происхождение богов») еще недавно писалось «феогония». Отсюда же расщепление звучания в разных языках имен, имеющих общее происхождение: Фе[о]дор — Теодор, Фома — Том[ас].

До реформы русского алфавита в его составе (в качестве предпоследней) была буква «фита», предназначенная для передачи заимствованных слов, включающих букву «тета». И слово "скифы" в дореволюционных изданиях писалось через «фиту». В действительности же «скит» — чисто русский корень, образующий лексическое гнездо со словами типа «скитаться», «скитание». Следовательно, «скифы-скиты» дословно означают: «скитальцы» («кочевники»). Вторично, в качестве позднейшего заимствования из греческого языка, где оно служило названием пустыни, общая корневая основа «скит» вновь вошла в русское словоупотребление в смысле: «отдаленное монашеское убежище» или «старообрядческий монастырь».

Ломоносов по поводу вопроса: можно ли именовать Мосоха прародителем славянского племени вообще и русского народа в частности -- высказался гибко и дипломатично. Великий россиянин не принял бесповоротно, но и не отверг категорически возможности положительного ответа, оставляя «всякому на волю собственное мнение»*. [Ломоносов М. В. Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 г. СПб., 1766. С. 13.]

Аналогичным образом было расценено и предположение о вероятном родстве московитов-славян с Геродотовым племенем месхов, оказавшихся в конечном счете, в Грузии. Что касается самой Геродотовой «Истории», то ее авторитет для раскрытия генетических корней русского племени Ломоносов считал непререкаемым. В концентрированном виде такое же понимание впоследствии сформулировал другой выдающийся русский историк — Иван Егорович Забелин (1820—1909): «...Никакая отрицающая и сомневающаяся... критика не может отнять у русской истории истинного сокровища, ее первого летописца, которым является сам «Отец истории» — Геродот».

Ныне представление о прямом родстве славян-русов со скифами и другими древними народами Евразии считается не иначе как наивным. Между тем позиция Татищева— Ломоносова — Забелина может быть существенно подкреплена за счет аргументов, заимствованных из исторического языкознания, мифологии и фольклора. Линия, идущая от историков XVII—ХУШ вв., была продолжена и закреплена в трудах Дмитрия Ивановича Иловайского (1832—1920) и Георгия Владимировича Вернадского (1877—1973), написавшего по-английски книгу «Древняя Русь» (1938 г.; рус. издание — 1996), где история русского народа начинается с Каменного века и проводится через последующие этапы: киммерийский, скифский, сарматский и т. д.

Нельзя пройти и мимо исторических сочинений Александра Нечволодова. Известный в прошлом археолог и историк русского права Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843—1911) также отстаивал скифское происхождение русского народа, а прародину славянорусов именовал Древней. Естественно, речь должна идти не об одном только русско-скифском родстве, но и о генетическом единстве множества народов, населявших в древности просторы Евразии.

История не всегда благосклонна к собственным радетелям, подвижникам и летописцам. Примеров тому не счесть. Для русских же поучительна и показательна жизнь и деятельность человека, внесшего неоспоримый вклад в становление и организацию исторической науки в России. Имя его, мало что говорящее современному читателю, — Александр Дмитриевич Чертков (1789—1853).

Он обладал одним из самым богатых в России собраний книжных, рукописных и нумизматических редкостей. На этой основе впоследствии была создана и отстроена (дом с лепным фасадом в начале Мясницкой улицы) знаменитая частная Чертковская библиотека — бесплатная и общедоступная. Здесь, кстати, до перехода в Румянцевский музей работал Н. Ф. Федоров и здесь же состоялось его знакомство с молодым К. Э. Циолковским; длительное общение двух русских космистов в стенах Чертковской библиотеки в 1873/74 гг. оказало решающее влияние на формирование космического мировоззрения будущего основоположника теоретической и практической космонавтики. Бесценное собрание Черткова было подарено Москве, некоторое время пребывало в Румянцевском музее (ныне Российская государственная библиотека), в настоящее время книги находятся в Исторической библиотеке, а рукописи — в Историческом музее.

В последние годы жизни Чертков являлся президентом «Общества истории и древностей российских» и опубликовал во «Временнике» данного Общества, а также в виде отдельных оттисков (книг) несколько удивительных исторических изысканий: «Очерк древнейшей истории прото-словен» (1851), «Фракийские племена, жившие в Малой Азии» (1852), «Пеласго-фракийские племена, населившие Италию» (1853), «О языке пеласгов, населивших Италию» (1855). Опираясь на глубокое знание древних языков и практически на все доступные ему источники, Чертков указал на языковое и этнокультурное сродство между славянорусами, с одной стороны, а, с другой, — с пеласгами, этрусками, скифами, фракийцами, гетами, эллинами, римлянами... Однако открытие ученого-романтика, которого можно с полным основанием сравнить с Генрихом Шлиманом, не стало событием в отечественной и мировой историографии. Здесь в почете были совершенно иные ценности: эмпирико-позитивистские, вульгарно-социологические, психологические, структуралистские, семантико-семиотические и т. п.

И сегодня время Черткова еще не настало; проделанная им колоссальная работа ждет и своего продолжения, и своих продолжателей. Впрочем, современный подход требует не выведения славяно-русского языка из пеласгийского или из этрусского и критского, как это было недавно проделано в книге Г. С. Гриневича «Праславянская письменность. Результаты дешифровки» (М., 1993), а поиска общих истоков всех индоевропейских и неиндоевропейских языков.

Корни русского языка и русского народа находятся гораздо глубже. Истоки Руси уходят в тысячелетние дали и обнаруживают свои начала в той нерасчлененной этнолингвистической общности, с которой, собственно, и начиналось человечество. Происхождение славян, русских и всех других народов, их языков и культур предстает совершенно в другом свете, если проанализировать общеизвестные факты сквозь призму истории Гипербореи.