Жил в песчаном городе на утесе молодой скрипач. Звали его Санти. Больше всего на свете любил Санти свою скрипку. Часами мог стоять он над утесом безумного Ансельма и играть. И было пение его инструмента таким нежным и глубоким, что солнце не торопилось к закату, словно хотело еще и еще насладиться звуками, летящими в небо.
Часами стоял Санти на утесе, но не так много времени было у него, ведь играл он в городском оркестре, маленьком, как и сам городок. Ветер ли нес песок, заметая похоронную процессию, солнце ли сияло в глазах молодоженов - везде можно было услышать Санти и его скрипку, среди нестройной игры оркестрика.
Старый хозяин оркестра не скупился на работу. Ведь люди всегда умирают, люди всегда рождаются и всегда соединяют свои руки в брачном обете. Много работы было у Санти, мало времени для себя и утеса Ансельма, потому как даже если никто не умирал, никто не рождался, отправлял хозяин оркестра своих музыкантов по песчаным улицам играть незамысловатые песенки, что так нравились многим жителям городка. И играл Санти так же, как на утесе Ансельма - глубоко, нежно и останавливал ветер пением скрипки, и люди не могли пройти мимо, не заслушавшись.
Вереница песчаных улиц, поток процессий, лица сменяющие друг друга - все это поглощало Санти. Не видел ничего впереди он, кроме них - вечных, постоянно в круговороте скучных однообразных дней. И казалось ему среди отрешенных лиц людей, занятых только своим горем или своей радостью, что больше нет смысла в его игре на утесе, что никому нет дела до того, как и что играет его скрипка, а раз так, то кому она нужна в этом мире? Так думал Санти, так был слеп Санти. И по ночам, когда спали остальные музыканты и сам хозяин оркестра, молодой скрипач поднимался, выходил под звездное небо, и пока никто не мог застигнуть его, подрезал струны на той, что была ему как сестра, на той, что дарила полет на утесе Ансельма.
Наутро все видели - скрипка Санти испорчена, случайно рвались струны, и часто-часто приходилось ему чинить инструмент. На это уходило время, а не на процессии, свадьбы и улицы, занесенные песком. Каждую ночь и каждый день все повторялось вновь. Санти подрезал струны, расстраивал тонкую настройку скрипки, чтобы на утро остаться дома и не играть в оркестре.
Об игре на утесе Ансельма он уже не вспоминал. Скрипка была испорчена, да и не желал Санти сам останавливать ветер и закат. Ведь он думал, что никому не нужны в этом мире ни его игра, ни он сам. А старый хозяин оркестра довольствовался даже фальшивым пением скрипки и все равно стал отправлять Санти на улицу. И кто-то продолжал слушать незамысловатые куплеты на улицах, кто-то проходил мимо, а кто-то прятал глаза полные боли и слез, потому что всегда слышал в нестройной игре оркестра только один голос - голос скрипки Санти.
В тягость стала Санти его скрипка, хотел он покончить со всем раз и навсегда, и однажды ночью он пошел на утес и разбил о камень свою скрипку. Жалобно простонали струны, переломилась дека. Все как было сломанное оставил Санти возле камня и ушел. Бурная радость и счастье охватили его. «Свободен, свободен, свободен!» - бились слова в висках. Но только на минуту, только на миг родилось счастье освобождения в сердце Санти, потому как не знал он того, что знает даже зеленый росток, пробивающий дорогу к солнцу - что все в этом мире рождено для своего дела. А дело Санти - скрипка, поющая о любви Господа к миру.
И пары шагов не прошел молодой бывший скрипач, как голос сердца спросил с Санти за дело его. «Что ты сделал? Разве можно убить часть себя и быть счастливым? Разве можно отрубить себе руку и не истечь кровью? Разве можно отсечь часть души и не излиться болью?». И тут же он ощутил, как обгоняет его пустота, как заползает и леденит сердце мрак. Рукам не хватало смычка и скрипки, душе не хватало ее певучего голоса. Обратно бегом вернулся Санти, упал на песок - возле камня не было и следа от разбитой скрипки.
С этого дня не выходил больше скрипач на улицу. Молча, он сидел в низкой мазанке, ветер бил в стены и заносил порог песком. Приходил хозяин оркестра, приносил новые скрипки, но ни одна из них не пела в руках молодого скрипача. Любой инструмент был мертв у того, кто разбил свою скрипку о камень утеса безумного Ансельма.
Старый хозяин оркестра не стал терпеть бесполезного бывшего скрипача и прогнал с бранью прочь. И побрел Санти по городку, тонул в песке, задыхался в поднявшемся ветре. Без глаз добрался до утеса. Пустота просилась слезами. Руки искали скрипку.
На коленях простоял он до рассвета на утесе, ветер стих и теплым дыханием сушил слезы на щеках Санти. Огненный шар солнца выползал из-за спины скрипача, лучи рассеивали сумрак на плато под утесом Ансельма. Легкое прикосновение и Санти, вздрогнув, оборачивается к тем, кто появился за его поникшей спиной. Их было немного, но всех Санти знал когда-то. Он видел их глаза в толпе на улицах городка, он узнавал их на чужых крестинах и свадьбах. Он не знал, но они искали только его на пыльных улицах города.
Чьи-то руки протянули обломки скрипки. Сердце Санти остановилось, так, что ему пришлось сделать глубокий вздох, чтобы не задохнуться. Дрожа, он взял то, что разбил когда-то. Бережно и нежно он стал собирать скрипку, по частям, по кусочкам соединял сломанное и растоптанное. Те, кто стоял рядом помогали ему, кто, чем мог. И к закату Санти поднялся на ноги. Солнце касалось и обжигало плато внизу. Первые звуки несмело полетели к темнеющему небу, разрастались, обретали силу ветра, сияние звезд, слабость и упорство первого весеннего ростка. Скрипка пела в руках молодого музыканта. Люди на утесе смотрели, как багровеет закат и как постепенно появляется огромная белая луна. Где-то сбоку, где-то далеко и так близко. И глаза их наполнялись светом и любовью. Скрипка пела, как пело сердце Санти, того, кто потерял и нашел, кто упал и поднялся, кто не знал, но понял, кто родился ради этого мира.

\2008\

Он возвращался домой. Сквозь зимне-весеннюю изморось, сквозь пасмурность дня. Такой погоды не бывало в этом городе, и словно все это было придумано специально для него, для его плачущей души.
Поганое, предательское чувство собственной никчемности, как крыса, возилось где-то внутри. Прошел уже месяц, как его окунули в реальность. Он чувствовал, как трещит по швам его Я, его самолюбие. Он чувствовал себя втоптанным в грязь.
Тогда все прошло очень по-доброму, даже по-домашнему. Приехала она и передала решение. И он до сих пор помнил ее сочувственный взгляд. Взгляд, от которого было еще тяжелее.
Он просто оказался никому не нужен. Первый месяц он еще на что-то надеялся, ждал, что вот сейчас на него посыпятся предложения от продюсеров, телевидения, слава, узнавание на улицах. Да, его и теперь узнавали, но очень редко. Это было больно, это было страшно. Он сжал зубы, чтобы не заплакать от обиды.
Подъезд дома, дверь, вот он и дома. Квартира показалась холодной и чужой. Дневной свет из комнаты освещал часть коридора. Он посмотрел в зеркало. Даже страдание не избавило его лицо от налета самодовольства, а глаза были пусты. В глазах не было ничего. И он возненавидел эти полуприкрытые глаза, возненавидел их пустоту. Он возненавидел себя такого.
Испытывая почти физическую тошноту от самого себя, он с ужасом подумал, что если действительно просто никчемен!? Он ничего не стоит? Полный ноль? Боль от подобных мыслей погнала его на балкон, перилла преградили путь и, зарыдав, он перегнулся вниз. Решение было простым. Исполнить задуманное было трудно.
Спустившись вниз, на пол, он поднял лицо к небу и ощутил холодные капли моросящего дождя на щеках. А потом уткнулся лицом в колени, уже почти ничего не чувствуя.
- Эй, парень! Не думал, что ты такой дурак! – голос звучал откуда-то сверху, потом глухой удар.
Он поднял голову, как раз, чтобы увидеть, как с верхнего балкона спускается незнакомый человек. Секунды и он уже стоял перед ним.
- Почему дурак? – он был в замешательстве.
Присаживаясь сбоку, балконный гость ответил.
- Только дурак собирается покончить с тем, что можно изменить. Так вот ты и есть дурак.
Его глаза широко распахнулись, слезы уже высохли. Теперь он удивленно смотрел на незнакомца, нереально синие глаза которого с темным ободком вокруг радужки, наблюдали строго, но в тоже время ласково и немного насмешливо. Он даже забыл о себе, потому что еще никогда не видел столько гармонии и красоты сразу. Красоты странной, не бросающейся в глаза, которая может возникнуть только при таком сочетании черт и никак иначе. Тот улыбнулся, одним уголком рта, так, что получилась загадочная древняя улыбка, а шрам над губой слева стал заметнее. Шрам был тонкий, аккуратный, пересекая губу, он тянулся к скуле, где один под другим располагалось еще два шрама.
Но на удивление все это не портило незнакомца. Его лицо дышало таким покоем и светом, что невольно замирало сердце. Он ощутил этот свет физически.
- Все можно изменить, - продолжил гость. – И все дОлжно изменить, - синий взгляд стал жестким. – Выбирай. Это зависит от тебя.
- Я ноль. Я никчемен.
- Сейчас да, - гость усмехнулся. – Но и никчемный дурак может раскрыть свой дар и сделать мир лучше. Твой путь был не верен, ты потерял самое главное. Начни все сначала. Ведь у тебя все есть для этого. Стоит только хорошенько порыться вот здесь, - незнакомец положил руку ему на грудь в районе сердца.

Когда-то остановившееся и застывшее сердце ёкнуло, подпрыгнуло к горлу, вернулось на место и забилось с новой силой. Чувство было странно знакомым. Особенно ощущение солнечного света в груди, вечного, неизбывного. Словно он вернулся в далекое детство, когда было получено нечто, о чем он совсем забыл.

- Прощай, - гость поднялся, встал на перила, собираясь подтянуться на верхний балкон, его последний взгляд был печальным, сочувствующим. – Не для себя – для других….
Дождь кончился, ветер пробежал по балкону, запутался в волосах, того, кто остался сидеть. Он почувствовал хрупкий росток надежды в сердце, а мир вокруг был прекрасен, как в детстве. Он смотрел на мир широко распахнутыми глазами ребенка, точно родился заново. И он ощутил ту пропасть, что теперь лежала между ним прежним и нынешним. И жгучий стыд хлестал по обнаженной душе. И он дал себе слово, что никогда не будет прежним, потому что изменение произошло.

/2006/

Алессандро был рыбаком. Целыми днями плыл он по соленым водам моря и забрасывал сети. И не было никого равного ему в его деле.
Однажды Алессандро вновь покинул землю, чтобы стать ловцом. Море было бурным, и среди волн он заметил маленький плот с людьми. С надеждой смотрели они на лодку Алессандро. И пожалел их молодой ловец. Сердце его не могло спокойно видеть их слезы и протянутые руки. Алессандро взял людей в свою лодку.
Так они продолжали путь. И вскоре оказались возле крошечного острова, где прижавшись друг к другу сидели люди. При виде лодки лица людей прояснились. Они молили взять их с собой, ибо больше не могли жить как прежде, на этом голом островке. Сжалился Алессандро и взял их к себе в лодку.
Так они плыли дальше. Все больше людей собирал Алессандро в лодке. Все больше глаз с мольбой просящих о помощи встречались ему на пути. И уже не верилось, что кто-то сможет поместиться в лодке ловца, но место находилось всем.
Случилось так, что море перестало быть благосклонно к лодке Алессандро. Начался сильный шторм. Волны били по маленькому суденышку и по всем, кто находился на борту. Страх сковал людей. В кромешной тьме, под ударами моря кружили они на месте.
К утру все утихло. И посмотрели люди друг на друга и вокруг себя. Не досчитались они своих товарищей, которых поглотили волны. Не досчитались они и самого Алессандро. Оцепенели люди, не зная как следует им поступить. И решили плыть до тех пор пока не отыщут в водах молодого ловца.
День плыли они и кто-то закричал в темноте наступившей ночи, что не найти им Алессандро и спрыгнул с лодки в воду. Второй день плыли они и потеряли еще людей. Три дня плыли они и те, кто совсем потерял надежду, покинули лодку, высадившись на острове. И кричали в след оставшимся, что безумны они, и нет больше Алессандро – ловца, забрасывающего сети.
На четвертый день, те кто остался еще в лодке, заметили человека на одинокой скале посреди моря. Это был Алессандро. С надеждой смотрел ловец на линию горизонта, ждал лодку, ждал спасения. Сразу несколько рук протянулись к нему, помогая войти в лодку. Алессандро с улыбкой посмотрел на людей в лодке и занялся тем, в чем не было ему равных во всем свете – забросил сети в спокойные и чистые воды моря.

/2005/

Каждое утро Марко уходил на заре в сторону городской площади, торговал там зерном, и когда солнце скрывалось за утесом Безумного Ансельма, возвращался в свой дом. Так продолжалось день за днем в этом городе, утопавшем в вечном песке, носимом ветром.
Однажды в городок пришли цыгане. Друзья Марко любили веселье и вместо привычных каждодневных дел увели его к пестрым кибиткам кочевого народа. Дивился Марко шумному и говорливому обществу. Особенно много жителей городка собралось возле шатра старой цыганки, что предсказывала будущее. Совсем не колебался Марко и вошел к ней.
Долго изучала старуха ладони молодого торговца зерном, качала головой, курила длинную изогнутую трубку. Пугался Марко. Что такое видит эта ведьма в его Судьбе, о чем и сказать не может? Наконец, заговорила цыганка.
- Завтра ты упадешь с самого высокого утеса, что скрывает за собой солнце вечером.
Больше ни слова не произнесла она, но выгнала Марко прочь из шатра.
Места себе не находил Марко. Как же может он завтра упасть с утеса Ансельма? Что если он не пойдет туда? Это значит - не упадет, значит - изменит свою Судьбу. Всю ночь не спал молодой торговец.
На утро не вышел он как прежде с рассветом на улицу, не повез зерно на продажу. Дома остался Марко, чтобы не оказаться на утесе и не разбиться, как было предсказано.
Приходили к нему друзья, звали в город, но всем отказывал Марко. Приходили торговцы-компаньоны, и их гнал Марко. И так надоели они ему, что решил Марко спрятаться ото всех в бочку во дворе, где прежде хранилось зерно.
«Пересижу этот день. Не попаду на утес Ансельма, не умру», - думал он, сидя в бочке и радуясь, что смог Судьбу свою изменить.
Тут приехал на телеге торговец, которому должен был Марко немного зерна. Звал его торговец, но не дозвался. Тихо как мышь сидел Марко в бочке и спал. Не стал торговец сомневаться, да и погрузил бочку со двора в телегу, в счет долга, и повез к себе.
Ехать было не далеко, но по тряской и неровной дороге. Не успел заметить возница, что упала бочка с телеги, покатилась под уклон. И еще долго были слышны глухие удары деревянной бочки с Марко о камень утеса Безумного Ансельма.

\2008\