Я разговариваю с ветром.
С ветром проще, он заморозит боль и высушит слезы.
С ветром можно дышать, когда нет сил вдохнуть, сам наполнит воздухом легкие, примет и унесет слова и отчаянья, и боли, и любви…
Я разговариваю с ветром.

***

- Игорь, привет!
- Андрей, привет, сколько лет…
- Поздравляю тебя с прошедшим днем Победы и с твоим днем рождения. Желаю …
- Спасибо! Надо же помнишь!
- Это не сложно, записано в телефоне.
- Да. Ты как?
- Нормально.
- Работаешь там же?
- Да.
- Спасибо тебе еще раз. Слушай, давай как-нибудь пересечемся.
- Отличная идея.
- Позвони мне после праздников.
- Договорились.
- Пока.

***
Я разговариваю с ветром,
потому, что у меня не получается разговаривать с людьми…
с близкими людьми.
Так много нужно им сказать,
так много…
А получается банальное: Привет - Пока.
Уже прожито больше, чем осталось,
уже жжет душу список тех, кому уже не сказать доброго слова, а мог бы.
И даже с близкими людьми говорю о чем то не о том…
О рассаде, зарплате, водопроводе на даче, о новой мебели, о…
Близкие люди.
Так много им нужно сказать, но …
о любви мужчины говорят не слова, дела…
радость мужская скупа,
недовольство скрыто рассудительным молчанием,
боль подавляется юмором, порой тупым,
отчаянье сливается с хмуростью.

Так много нужно сказать
и так мало говорим…
Почему?
У меня нет ответа.

Я разговариваю с ветром.
Он уносит мои слова, мою боль, мои мысли, мою любовь,
не целиком,
лишь обрывки.

Где-то читал, в тюрьме Алькатрас на одноименном острове рядом с городом Ангелов (Лос-Анжелес) в хорошую погоду по ночам ветер приносит звуки города, заключенные слушают и представляют каждый свое.


Ветер уносит слова, в хорошую погоду их слышат и каждый представляет свое.

Вот и эти слова, донесет до кого то ветер
и этот кто-то услышав, представит, что-то свое,
возможно улыбнется
или задумается…
а возможно, пойдет разговаривать со своими близкими…
пока я…
… разговариваю с ветром

Репетиции.
В Москве, который день, которую ночь идут репетиции.
65 лет Великой Победе!
Великой Победе в ужасной войне, которая коснулась всех, от мала до велика.
Оба моих деда прошли эту войну, слава Богу вернулись, израненные телом и душой. Вернулись победителями. Их братьям повезло меньше. Но даже они – погибшие в той войне были победителями. Обе моих бабушки, делали все, чтобы выжили их многочисленные малые дети – мои родители, мои родные дяди и тети. И они тоже победили в этой войне.
Победили, получая скудные пайки по карточкам, распределяя его поровну на всю голодную ораву.
Моя мама, будучи маленькой девчонкой тоже участвовала в этой Победе. По своему, по детски. Эвакуировавшись из Москвы, на два дня попала в оккупацию, столкнулась лицом к лицу с фашистами: – Девочка, вот тебе листовки, ты должна развесить их по всей деревне. Приедем, проверим.
Она не стала вешать.
Сидела, обхватив колени, двое суток не могла заснуть, тряслась и ждала, когда за ней придут и поведут расстреливать.
Через два дня пришли наши.
Она стояла бес сил, и не могла ни плакать ни смеяться.
А позже с пацанами уже в Москве, ползала к железнодорожным путям, чтобы расстреливать из рогаток фашистские задницы, что по нужде высовывали из выпиленных в полу отверстий - нужников пленные немцы. Немцы ругались, звали охрану. Дети спасались бегством, отсиживались в соседних кустах, дожидаясь, когда охрана отойдет, и опять ползли на свою войну.
Я горжусь своим дедом и одним и другим. Люблю их. Они не дожили.
Но это на самом деле Великая Победа.
Их Победа и наша Победа.
65 лет!
Большинство из нас, ныне живущих, знает эту Победу уже даже не по рассказам, а по фильмам, по книгам, по песням. Горько то, что ветераны уходят. Но такова жизнь. Они уходят, оставляя нам жизнь, оставляя нам память, свое мужество и свою мечту. Мы будем помнить и беречь в сердцах эту Великую Победу. Будем жить, любить и мечтать, и будем праздновать эту Победу и со слезами и с гордостью.

***

Репетиции. В Москве, который день, которую ночь идут репетиции.
Строй чеканит шаг.
Ать-два, ать-два! Левой! Левой!
Грохочут танки.
Летят самолеты.
Репетиция.
Репетиция очень важна.
Для театра. Для артистов. Для …
Для роты почетного караула.
Для пилотажных групп.
А для армии?
По-моему, для армии важны учения.
«Тяжело в учении, легко в бою» - говорил Суворов, заметьте, он не говорил: «Трудно репетировать, легко парадировать … маршировать.
Есть в этих нынешнем репетиционном вале какая-то избыточность, показуха.
И вроде бы все хорошо, все правильно…
но, по моему ощущению, это сродни с тем богоугодным молением, когда мужик себе лоб разбивает.

Вы зашли ко мне и прочитали эти строчки.
Значит Вы мой читатель.
Вы тот человек, ради которого я пишу, которому я открываю свои мысли и свою душу,
которого я люблю и которого я боюсь, на которого надеюсь
и … которому что-то хочу сказать (знать бы что)))…
Пишу, надеясь быть понятым , получив в ответ тепло Вашей души…

Мой дневник – это совсем не дневник,
это мои записи, заметки, небольшие рассказы,
не связанные по времени,
разбросанные в разнобой.
Так получилось, что теперь и самому трудно разобраться.
Вроде об этом уже писал, а найти не могу.

Ввел новую рублику – "Десять".
Это десять рассказов написанные ранее, которые я рекомендую.
Они разные, какие-то прошли не замеченные ни кем, какие-то имели отклик читателей.
В любом случае они мне дороги, как часть моей жизни.

В левой колонке в разделе "Рублики" нажимайте рублику "Десять" и читайте)))

Внутри меня живет монстр.
Я это знаю.
Он спит до поры, до времени, не подавая признаков жизни,
Но, ты только его взболтни.
И он вырывается наружу,
разрывая адреналином грудную клетку,
задыхаясь и клокоча злобой.
Бросая в жар и холод от дикого, необузданного желания
рвать, рвать, рвать живую плоть
и… убивать
Ужасно, но это так, я хочу убить его, сейчас же, не медля,
заставить его испытать всю боль….

***

Мама рыдала в телефонную трубку: - Я не поеду, не поеду …
- Мама, мама, - кричал я, разделенный сотнями километров,- пытаясь хоть что-то понять и успокоить: - Что случилось? Что?
- Я не поеду, не поеду в дом отдыха, я не перенесу это!!
- Не поедешь. Я понял. Это я понял. Но, что случилось? Что?
- Он, он сказал, что это по его части, что осталось всего два года.
- Кто он? Что по его части? Каких два года? Мама успокойся и расскажи, что у тебя случилось? Кто тебя расстроил.
Немного успокоившись, мама сквозь всхлипы и слезы начала говорить: - Врач. Я пошла к врачу. Я рассказывала тебе, у меня на носу болячка, я её сковырнула, а она не проходит. Вот уже несколько месяцев. Я не могу ходить с болячкой. И ехать в дом отдыха не могу. Вот и пошла к врачу, в поликлинику …
- Так, понял. Дальше. Что дальше?
- Дальше. Дальше. …. Он направил меня к онкологу…. – она опять разрыдалась.
- Мама, мама, успокойся, не плач. Ну, прошу тебя не плач. Что сказал онколог.
- Он сказал, что нужно делать анализ, биопсию…
Ну, и?
- Сказал, что скорее всего это по его части. Что лечение дорогое. Очень дорогое и сложное. В таком возрасте … - опять разрыдалась.
- Алло, мама, мама. Ты слышишь меня? Алло?
- Да, да, … слышу.
- Что значит, скорее всего? Он что сказал это тебе? Не сделав анализ?
- Да, он сказал, что в таком возрасте лечение не выдержу. Что два года еще ….
Я закрыл трубку рукой, выругался грязно и длинно, убрал руку, поднес к уху:
- Не понял. Что значит два года?
- Ну, можно ни чего не делать, года два еще … проживу.
- Идиот, придурок, скажи мне, как его зовут, я приеду … Да как он мог!? Мама, мама, ты слышишь? Как его зовут? Да я всех на уши поставлю. Да его нужно просто вышвырнуть … не допускать к больным…
- Я, … я говорю ему: - А как же я буду ходить? У меня же болячка на самом видном месте! А он отвечает: - А что Вам болячка. Подумаешь! Вам же замуж не выходить. … Я не поеду, не поеду в дом отдыха.
- Мама, послушай меня, пожалуйста. Прошу тебя успокойся и ответь мне: - Ты чем лечила болячку.
- Ну, чем, чем? Кремом мазала.
- Мама, каким кремом?
- Косметическим.
Меня трясло от ярости, злости, бешенства и бессилия. Мама плакала, рыдала, успокаивалась, опять захлебывалась слезами. Я успокаивал, умолял, просил, кричал и бился во внутренней истерике. Когда мама немного успокоилась, попросил дать трубку отцу.
- Алло, папа, ты меня хорошо слышишь.
- Да, хорошо.
- Послушай меня, сходи в аптеку купи… Да. И пусть едет по любому в санаторий. Биопсия ни куда не убежит, а рвать себя переживаниями бессмысленно. Тем более, что ни чего не ясно. Врач - урод конченный. Сволочь последняя. Я приеду, разберусь. Сегодня пойду за билетами. Приехать смогу на выходные. Ждите. А в аптеку сходи сегодня.
В тот день мы разговаривали через каждых пол часа по часу. Потом еще два дня кошмара. Постепенно напряжение спало.
Через три дня мама позвонила и абсолютно спокойным голосом
… ска-за-ла:
- Знаешь, сына, а болячка у меня прошла. Я её помазала мазью Вишневского, и она у меня прошла. Я уже в санатории, здесь ...
Я слушал,
руки дрожали,
с выдохом, будто силы ушли,
захотелось сесть.
Я был рад, что все обошлось, что тогда, в тот момент я был за сотни километров, что спасло врача и меня, и
… я был счастлив, что мама не плачет…

Внутри меня живет монстр.
Я это знаю.

- Так, понял, понял….
- Вот, я и говорю, найти нас проще простого. А как свернешь направо, увидишь красивую чугунную решетку.
- Чугунную?
- Ага.
- Красивую?
- Да, очень. Будет на что посмотреть.
- Послушай, а другой дороги к Вам нет?
- Не понял?! Чем эта не нравится?
- Решеткой.
- При чем тут решетка?
- Помнишь, когда малыми были, проверяли: “Если голова пройдет сквозь решетку, значит, весь пролезешь”?
- Точно! Помню. Эх, было время!
- Вот, я говорю. … Потому и не хожу вдоль решеток, особенно чугунных.
- Ну?
- Вот тебе и ну, удержаться не могу. Обязательно засуну . … Засуну, а пролезть уже не могу. Так и стою. Ни туда, ни сюда. Ладно, когда металлическая. Бог силушкой не обидел. Металлическую разгибаю. А чугунную… не могу. Опять же, литье внутрь острыми краями ушки обдираешь. Пока голову вытащишь….
- А чтоб не сунуть, не можешь?
- Не могу. Что я не мужик что ли? Вот и спрашиваю: Другой дороги нет?
- Будь спокоен, решетка такая кружевная, такая ажурная, что дырки для головы не найдешь. Разве, что … , ну…. кулак просунешь.
- Не, кулак совать не буду, что я извращенец. Правда, что ли? Насчет кружев?
- Клянусь.
- Здорово! Вот, видишь, какие умные люди раньше были. Даже когда решетку делали, головой думали. Нынче совсем не то.
- Послушай, а может это…?
- Что это?
- Может, в этой решетке уже не раз застревали, а?
- А что, наверное, так и было.
- Наверно. Вот я и говорю, найти нас проще простого. Как решетку увидел, значит пришел.

Солнце выкатилось из-за гор. Длинные тени, отступая, прятались по ущельям. День обещал быть жарким.
Он посмотрел на часы.
- Через час выйдем на исходную. Отлично. Еще будет время осмотреться и занять позицию.
Солнце будет светить из-за спины.
Улыбнулся: - Будет помогать.
С севера подойдет колона. Но это только видимость, отвлекающий удар. Основной нанесет группа. Короткий и точный.
- “Придешь, возьмешь и уйдешь.” - Стучало в висках наставление.
- “Придем, возьмем и уйдем. Ясно?”
Конечно, ясно. Этим парням всегда все ясно.

***

Резкий долгий звонок прервал сон. Звонил не переставая.
- Черт! Кто это? В такую рань. Черт, черт, черт!!! Не дал досмотреть сон.
Посмотрел на часы, одиннадцать. Хмыкнул: - Однако, ты горазд спать.
- Эх, - пошарил ногой в поисках тапков. Не нашел. - А, черт с ними.
Вскочил из постели, натянул треко, слегка пошатываясь ото сна, босой поспешил к двери.

Интересный был сон. Жаль уплывает из памяти. Уже не восстановить.
Что же там было?
Про войну. Да, судя по всему про войну.
Странная местность. Совсем без деревьев. Какие-то камни под ногами… И мелкая пыль.
Почему во сне снится то, что никогда не видел.
Нет, чтобы двор приснился, соседка. Эх, соседка! Какая же она красивая.
А тут?!
Не пойми что!
Дышать было трудно. Наверное, плохо лежал. Хотя, нет, там, кроме камней, было много пыли … и жара дикая.
И еще… Обувь, какая-то странная. Не сапоги, какие-то спортивные ботинки.
Раньше таких не видал.
Странно все.
Что там было еще? Какие-то люди шли гуськом, друг за другом.
Среди них я. Перед глазами спина.
Крепкая спина, настоящего мужика.
Вдруг он упал. Соскользнул вниз. Только камни посыпались со склона. Крутой склон. Будто в горах.
Испугался. Бросился на землю.
Все испугались.
Огромный камень перед глазами. … И в ушах звон… Противный до безобразия. Аж, вздрогнул. Во сне.
Проснулся. Звонят в дверь. Не переставая.
Кто это? Вот, блин, не дали досмотреть.
Странный сон.
Интересно, этот, с широкой спиной, почему упал? Оступился, потому, что позвонили?!
А может это соседка звонит? …
Вот же мысли в голову лезут, идиотские.

- Кто там?
- Я, открывай.
- А, Володька! Заходи. Разбудил черт.
- Что так долго не открывал? Уже хотел уходить. Что ты здесь делаешь?
- Ой, ой, ой, как много у тебя вопросов?! Во первых, привет!
- Привет! Я спрашиваю тебя, что ты здесь делаешь?
- Сон смотрел. А тут ты. … Что тебе нужно … в такую рань?
- Ты же должен быть на экзамене.
- Да брось ты, прикалываться.
- Я не прикалываюсь. К Татьяне ездил в Универ, заодно на физфак зашел. Посмотрел твою отметку за сочинение.
- Ну и?
- Что ну и?! Трояк у тебя, понял? Трояк.
- Ух, ты! Трояк? … Значит поверили?
- Не знаю о чем ты, но у тебя сейчас уже идет экзамен по математике.
- Как? Какой?
- Вот так! Письменный.
- А ты откуда знаешь?
- Расписание висело на стене. Надеялся тебя там встретить. Хотел про Татьяну рассказать. … А ты не пришел. Ну, я сразу сюда. … Понял, что ты не в курсе. Что дрыхнешь. Небось, и не готовился?!
- А я сон такой классный видел. Жаль почти ничего не помню. Про Татьяну…
- Татьяну?
- Шучу, про войну вроде. … Говоришь, идет?
- Кто идет?
- Экзамен?! Не война же. Х-хе…
- Да уж больше часа.
- Так, так, так. Отлично. Значит, поверили? Надо же. Поверили!
- Да что ты заладил. Поверили – не поверили. Ты на экзамен поедешь?
- Не видишь, собираюсь. Поверили, в то, что мы тоже сможем, если что.
- Это так называется?
- Да, так называется. Если будет война, то мы тоже сможем, как деды…
- Ты не болтай. Собирайся.
- Собираюсь. … С мыслями. Не видишь?! ... Поверили. У тебя ручки нет?
- Какой ручки?
- Шариковой, блин, какой еще?!
- На, возьми. Послушай, у меня вот какие дела…. Татьяна…. Татьяна …. Не знаю, как сказать. Познакомила меня … с Сережей.
- Спасибо. Жалко, что нет войны, да? … Ну ладно, не делай такого выражения лица. С каким Сережей?
- С аспирантом. Он в экзаменационной комиссии работает. На мехмате.
- Хе! Узнаю Татьяну. Молодец девчина. Ну и что? Дальше что?
- Как, что?! Ты не понял? Она теперь всегда с ним. Не отходит.
- В смысле?
- В прямом. Вот уже неделю. Сегодня я приехал, она опять с ним… Я спрашиваю: - “Зачем он здесь?” Она отвечает: - “Ему так надо”. Мол, трудно ему сейчас. Помощь нужна.
- Ну а ты?
- А что я могу сделать?
- В морду дать.
- Кому?
- Сереже, Саше, Вите, любому, в морду. Кто на твоем пути. В морду, в морду, в морду. Так, так, так. И ногой …
- Не-е-а, так нельзя. И Татьяна…
- Все, я поехал.
- А Татьяна? А Сережа?
- Что Татьяна, что Сережа? Мне на них наплевать, Володя, понимаешь, на-пле-вать.
- А я?
- Все Володь, уехал. Да не волнуйся ты. Приеду с экзамена, все решим. В морду и ногой по … и все дела. Х-хе, Сережа. … Ушел, закрой дверь.

Мальчишка вышел из подъезда, посмотрел на яркое июньское солнце, широко улыбнулся и смешной подрыгивающей походкой заторопился к метро.
Шел и что-то бормотал себе под нос.
Бормотал и улыбался.
Редкие прохожие, удивленно смотрели вслед его тихому и разговорчивому счастью. Слов расслышать, они не могли.
А слова были простые. Он твердил, на все лады:
- Поверили, поверили, надо же поверили…

***

Мальчишка шел вот здесь.
Точно здесь. Здесь была небольшая лужица.
Ночью прошел дождь.
Воздух был свежий и удивительно прозрачный.
Он перепрыгнул лужицу, легко, играючи.
Прошел мимо этой скамейки, где пристроился спать бомж.
Точно.
Тогда здесь сидела молодая, красивая женщина с коляской. Она наклонилась к малышу, лицо её светилось счастьем.
Подняв взгляд, она посмотрела на паренька, он на неё.
Два абсолютно счастливых человека встретившись глазами полными счастья.
Счастье их было так велико, что, казалось, оно выплеснулось на улицу и запрыгало по асфальту солнечными зайчиками, зашуршало в листьях.
Счастье!

…Как некстати здесь этот грязный бомж, рваные мокрые газеты и ...
И почему-то нет солнца?
Странно, почему нет солнца?
Хочу солнца, хочу счастья. Хочу, как было.
Где, где же оно? Задыхаюсь без солнца, без счастья, без той женщины с коляской.
Что это справа?
Дом.
Построили новый дом. Большой, красивый. Он и бросил длинную тень.
Тень на моё счастье.
Нет, дом здесь не причем.
Тучи заволокли небо. Вот и дождь. Холодный и неприветливый.
Но мальчишка шел именно здесь.
И здесь было Счастье.
От этих воспоминаний волной перехватывает дыхание.

***

”Этим парням все ясно. Им не нужно много говорить. Их не нужно упрашивать. Они знают, что означают эти три слова: “Придем, возьмем и уйдем.”
Три простых слова, легко произнести, трудно выполнить.
Нужно, должно. Будет”.
Идут след в след.
Легко. Будто не было этих двух трудных суток.
Ботинки спортивные, американские.
”Удобные, черт! Не зря купили на рынке”.
Впереди в нескольких шагах спина. Широкая и крепкая.
”Странно, ощущение такое, что где-то уже это видел. Эту спину, камни”.
Направо резко поднимается склон ущелья.
”Видел… Видел, как он падает”.
По телу пошла волна нервной дрожи.
Рука поправила автомат.
И тут, будто в замедленной съемке, будто на повторе, идущий впереди, упал. Посыпались камни.
Все бросились на землю.
Падаю. Вижу камень, большой и знакомый. Все нереально.
“Не может быть”.
Вскинул автомат.
Тишина.
Краем глаза смотрю, все ли целы.
Вижу торчащие в разные стороны стволы. У каждого свой сектор.
Лежим.
Не удобно. Это хорошо.
Удобно, когда уже все.
Тишина.
Только сердце стучит, пыль скрепит на зубах. Хочется сплюнуть, нечем.
Трудно дышать.
”Что там с ним?!” Он где-то там, внизу. Выглядываю.
Показывает: “Все нормально, оступился”.
С выдохом выходит тяжесть.
Не вся. Напряжение все еще потряхивает.
Лежим. Осматриваемся. “Береженного – бог бережет”.
”Все в порядке”.
Встаем, молча.
Подхожу к нему.
Шепчет: - Оступился, извини.
Лицо в пыли. Глаза и губы смеются, беззвучно.
Смотрю, и тоже хочется смеяться.
Пытаюсь сдержаться.
Подаю сигнал рукой: - “Вперед. Продолжаем движение”.
Иду. Вижу его спину. И не могу сдержаться, смеюсь. Молча. Содрогаясь. До слез.
”А слезы не к чему. Что парни подумают?!”
Вытираю, размазывая грязными полосами по лицу.
”Надо же, я это уже видел. Все будто было. Наяву”.

***

А мальчишка шел.
Смешной и счастливый.
Нескладный.
Долговязый.
Мальчишка, которого сегодня мне трудно понять, скорее даже невозможно…
Его можно только принять,
…и я принимаю его, таким каков он есть…
Именно есть, а не был.
Для меня он есть.
Пока есть я, есть он.
…
Наверное, ему тоже трудно понять меня.
Кто я для него?
Обман? …
Бррр…, не хочу, не хочу быть обманом.
…
В его мечтах, жизнь яркая и счастливая.
Взлет, без боли и падений, без предательства и ненависти.

Мальчишка.
Он уникален.
Я его люблю. И не стыжусь этой любви.
Он чем-то похож на меня.
Но он другой.
Нет шрама на правой щеке.
И взгляд, … иной.
Смелый.
Не боится смерти, с ней не знаком.
Ему не нужно цепляться за жизнь.
Скрывать чувства.
Он может любить страстно, ненавидеть неистово.
Все на грани, поступки, суждения, мысли, желания.

Он закончил школу.
Учился не ровно. Блестяще по физике и математике, плохо по русскому и литературе.
Аттестат – средний бал 4.
Пятерки соседствуют с тройками. Четверок почти нет.
Характеристика, написанная директором, с которым мальчишка, разругавшись, подрался, за что был изгнан его из интерната за месяц до окончания, но по ходатайству педагогического коллектива возвращен.
На характеристику, ходатайство не распространилось.

И вот он в столице. Приехал поступать в Бауманское, на факультет Летательной техники.
Мечтал о самолетах.
До августа было время. Сидеть без дела не привык, пошел сдать документы в ФизТех.
Не приняли.
Ну и наплевать. Цель другая.
В Инженерно-физический тоже не прияли…
… тоже плевать. Хотя стало немного обидно.
- “Неужели им нужны послушные?!” – спросил себя мальчишка.
Приняли в университет на физфак.
Пожилой профессор покачал головой, сложил характеристику вчетверо, сунул в глубину папки и … сказал: - Желаю удачи.
Мальчишка улыбнулся.
Он даже не умел благодарить.
…
И вот он в списке.
Двадцать человек на место – ерунда.
Первый экзамен сочинение.
Вот это, обидно.
…
Вскрыли конверт с темами. Начали зачитывать.
Он сидел, слушал и выбирал: - Что писать? Какую тему?
Первая отпала сразу. “Войну и Мир” Толстого не читал. Написать и сказать было нечего.
Вторая – Некрасов, “Кому на Руси жить хорошо?”
Честный ответ: - “Мне. … Эх, жаль, такое не напишешь. Не поймут. Что у нас там, на третье? Читайте не тяните.”
Третья – Островский “Как закалялась сталь”.
- ”Вот черт!”
Он рассчитывал на свободную тему. Такой не было. Сидел и глупо пялился на доску, на которой женщина, бойко постукивая мелком, царапала аккуратные буквы.
- Что выбрать? Что писать?
- Постой-ка – мелькнула мысль, - ты же смотрел фильм! Давай, давай, вспоминай, что там было.
В голову приходили, какие-то обрывки: Узкоколейка. Павка Корчагин, коммунист… Как же его фамилия? То ли Жухрай, то ли Шухрай. Бандит Орлик.
Он начал писать:

“Да, были времена, когда молодые люди совершали подвиги. Примером тому может послужить роман Островского “Как закалялась сталь”, в котором Павка Корчагин, под руководством коммуниста Жухрая (первую букву написал не разборчиво), боролась с бандой Орлика за наше светлое будущее.
Не буду переписывать известный всем роман. Хочу написать, что мы, сегодняшняя молодежь, также как главный герой романа – Павка, готовы на подвиг, на самопожертвование. Но, увы, сейчас время не то. Нет войны. Банду Орлика добили без нас, и фашистов - без нас. А нам сказали учиться, и мы учимся для того, чтобы стать великими учеными и быть полезными Родине. И мы будем учиться.
А если будет война, мы пойдем на войну.
Хочу, что бы Вы поверили в мою искренность и поставили мне тройку. А я докажу, что достоин и что не хуже.”

Он перечитал написанное.
- Проверить ошибки? Разве их найдешь! Две-три есть точно. – подумал он.
Надписал листок, сложил пополам и сдал.

И вот, ему поверили, поставили четверку. Он был счастлив.

***

Увы, студентом Университета мальчишка так и не стал. Не хватило пол балла.
Наверное он мог бы пойти к тем, кому сдавал математику и физику, кто так хвалил его знания …
Но он не пошел.

В Бауманское, на факультет Летательной техники его документы не взяли.
Он поругался, чуть не устроил драку в приемной комиссии.

Наверное, его жизнь сложилась бы совсем иначе … если бы.
Если бы мальчишка был другим.
Если бы сделал не так,
Если бы не делал так.
Но…
Мальчишка был таким, и сделал именно так.
А если бы был другим или сделал, поступил иначе … не было бы меня.
И шел бы сейчас под этими разросшимися деревьями, совсем другой человек.

Попробуй-ка влезть в голову того нереально далекого мальчишки и объяснить его поступки, желания, заморочки.
Мальчишки, который был мной. Сегодня в это трудно поверить, но это было, и сомнению не полежит.

***

Они шли друг за другом, след в след.
Он гнал мысли, но они лезли в голову.
- Надо же, - удивляли: - Будто наяву, было.
И через два шага:
- Сон, видел это во сне.
Шедший впереди остановился, обернулся, склонившись прошептал на ухо: - Пришли.
Кивнул в ответ: - Знаю.
Жестами распределились, начали выдвижение.
Медленно и аккуратно.
Гнал мысли, они не уходили.
Твердили:
- Вот только не помню, выжил я или нет?

***

Лужица. Мальчишка прыгнул через неё где-то здесь.
Прыгнул вот так.
Чтобы в прыжке, на миг, почувствовать себя мальчишкой.

- Мужчина! Что Вы делаете? Вы же меня обрызгали! Разве так можно? … Ненормальный.

Ненормальный, ненормальный, ненормальный… Вот только не помню, выжил я или нет? Ненормальный.

Готовлю я, прямо скажем, замечательно.
Но редко.
Но всегда при этом себя нахваливаю. Себя и свою готовку.
А кому не нравится, я не виноват.
И вообще, силой ни кого не кормлю.
Хочешь? Худей.

Ну, а чтоб готовить, предварительно закупаю продукты в оптовом магазине Метро.
Ну, не мотаться же по десять раз с сумочкой туда – сюда.
Такие магазины, как Метро, очень удобны и сильно облегчают нам мужикам выбор.
Приехал, взял каталку, катишь вдоль рядов, набрасываешь.
Скажем, грудок куриных беру большой пакет, шлеп в каталку. Их там штук десять - двенадцать.
Туда же консервов упаковку, потом макароны и, так всего понемногу.
Глянь, каталка с верхом.
Значит на сегодня все, достаточно. Нужно знать меру.
Привозишь все это домой, затаскиваешь кряхтя.
Жена, в легкой прострации от такого количества сумок, ящичков и мешков.
Успокаиваешь её, объясняешь ласково, что всего не так уж и много. А холодильник большой, и даже два, все поместится, главное грамотно упаковать.

На огромный пакет с куриными грудками жена смотрит просто в панике.
Достаешь ножичек любимый. Надрезаешь пакетик. Вжик-вжик. Двадцать секунд на грудку и вот Вам
- отдельно кожа для собаки,
- отдельно кости с остатками мяса для первого,
- отдельно белое, самое вкусное мясо.
Собаке быстренько готовлю, она ждет, она всегда оценит. Ей главное свеженькое и охлажденное.
Из костей тут же готовлю первое. Кастрюля, вода, кости.
Грудки раскладываю по пакетикам. Теперь надолго хватит.
А вот эти… эти сегодня отобью и пожарю.
Беру дощечку, керамическую. Кстати, тоже купленную в Метро в количестве 10 штук, чтобы хватило на подарки родственникам и знакомым.
Беру молоточек для отбивки мяса, замечательный такой, с зубчиками на ударной части и острым маленьким топориком на другой ударной стороне.
Интересно, если им по лбу стукнуть, зубчиками естественно, не топориком, наверное, будет здоровский рисунок.
Хрямс себя по лбу.
Не сильно. Так чтоб только след остался.
И бегом к зеркалу. Посмотрел, как говориться утолил впечатление.
Ну, мне то что, я не такое видал
А теперь за грудки. Отбиваю их сильно, но аккуратно. Не со всей дури. Не со всего размаха.
Бум-бум-бум.
Отскок молотка странный, сильно пружинистый.
Не ожидал даже, держал то его слегка.
Так он на отскоке, гад, своим топориком зарубочку сделал мне над правой бровью.
Уклониться не успел. Растренировался, реакция уже не та.
Да и не драться же собирался. Мирное дело затеял, опять же, все мысли о еде мечтал.
А мужчины, когда о еде и о женщинах думают, такими беспомощными становятся.
Бери голыми руками, можно и без топорика.
А зарубочка классная получилась, ну, у боксеров такие бывают.
Называется рассечение.
Сбегал, кровь остановил перекисью водорода.
Ну, мне то что, я не такое видал
И опять за дело.
За молоток. Взялся покрепче.
Странно, раньше он не отскакивал так.
Ну-с начали.
Бум-бум-бум.
Блин сразу видно, грудки - куриные, так и летают, так и подпрыгивают. Вот, попались.
Вспомнил, что лапки лягушачьи, тоже дергаются, когда к ним огонь подносишь.
Вспомнил и успокоился.
Значит, не обманули. Значит, и в самом деле не замороженные, только охлажденные.
Придерживаю левой рукой.
Бум-бум-бум.
Странный звук какой-то. Ну-ка, еще разик.
Бум-бум-бум.
Точно странный.
На доску то посмотрел, до меня и дошло.
Она же керамическая, а это значит, стеклянная. Да еще снизу у неё на четырех резиновых подставочках.
Ё, - думаю, - как же я её не разбил.
А и разбил бы, вот беда, у меня еще 9 штук.
Ладно, расстраиваться не буду, заменю на деревянную и дело пойдет.
Тут, суп некстати закипел.
Хвать его за крышку. Она огненная.
Кожа зашипела, стерпел. Но неприятно.
Ну, мне то что, я не такое видал
Вытащил косточки, счистил с них мясо, забросил его обратно в суп.
Добавил туда же лук с морковкой пережаренный.
Кстати, лук чтобы не плакать рекомендую чистить в ванной.
Наливаешь туда холодной воды. Лучше полную, чтобы сильно не нагибаться.
Бросаешь нужное количество луковиц. У меня высыпалось из пакета пять штук.
Оказалось, достаточно было одной.
Но это выяснилось позже.
Сколько упало все и почистил, пять, так пять, даже не прослезился.
Во, другие с одной наплачутся.
Эти пережаренные пять луковиц с пятью тертыми морковками в кастрюлю и в вдогонку горсть макарон.
И на маленький огонь.
Заодно поставил греться сковороду для грудок.
С деревянной доской отбой грудок пошел без отскоков и полетов, с нужным, привычным звуком.
Запомнить нужно, доска – должна быть деревянной.
Отбитые грудки в сковороду.
Они туда высыпались и давай стреляться.
Били и очередями и одиночными.
Пока крышку нашел, десятка два прямых попаданий.
Ну, мне то что, я не такое видал.
Быстро, квадратиками почистил картошку.
Квадратами лучше всего.
Она ж неправильная, картошка то и не круглая и не продолговатая, а когда чистишь её квадратами, становится вся одинаковая.
Рекомендую.
Картошку решил уже не жарить, хватит с меня пальбы куриных грудок.
Залил водой, сыпанул ложку соли, и поставил на огонь.
Где-то слышал, кто-то сказал, что картошку пересолить нельзя. Мол, она возьмет только столько соли, сколько её нужно.
Не верьте. Брехня.
Вода в картошке вся выкипела, а она стала жутко соленой. Сам проверял.
Но ничего.
Зато суп куриный у меня получился на славу, в виде густого второго.
Переборщил с макаронами, луком и морковкой..
Зато нарезается и накладывается брикетами.
А при перемешивании с соленой картошкой, очень даже нормально получается.
А грудки поджарились хорошо в самый раз. Аппетитные такие.

Приготовил и позвал всех своих обедать.
Перед едой все мыли руки в ванной и выходили оттуда со слезами умиления.
Забыл слить воду с очистками лука.
А потом все ели и все нахваливали.
Говорили, что все очень питательно.
Говорили о диете и похудении.
А жена, просто умница, сказала, что меня нужно беречь.
И обещала больше до кухни не допускать.
Очень её видимо расстроил мой лоб прокомпостированный молоточком, рассеченная бровь и многочисленные шкварки на теле
Ну, мне то что, я не такое видал.
Готовлю я, прямо скажем, замечательно.
Но редко.

- Боевое задание понял?
…
- Ты нос то не вороти. В своих командировках совсем одичал? Держи списки. Забыл, что у нас и женщины есть? А 8 марта на носу.
- Никак нет, не забыл.
- У меня все. Вопросы есть?
- Есть.
- Говори.
- А что дарить то?
- А вот на это у тебя есть голова. Но прежде согласуешь со мной.
- Разрешите выполнять?
- Выполняйте.
…
- Что стоишь?
- Гоните деньги товарищ генерал.
…
- Выполняю задание.
- Хм, хм. Столько хватит?
- Хватит.


- Внимание! Всем мужикам зайти в комнату 411.


- Ох, Колян, вот дал Большак задание, мозги набекрень.
- Да, настоящий генерал, одним словом Большак, он и есть Большак.
-Давай, Колян прикинем, что будем покупать. Цветы – пометил, шампанское - есть такое дело. Еще, что еще? … Как там у нас с деньгами? Все сдали?
- Кроме нас и Дмитрича, и … еще Христенко не сдал.
- Ну, мы все здесь. А этот, почему не сдал, где он?
- А Хрясь его знает? Этот Христенко всех достал. Ты слышал, женщины его поперли?
- В смысле, поперли?
- Ну, он же у них был начальником отдела, да так их достал, что они пошли к Большаку, говорят, работать с ним не будем. Большак его временно отстранил. Так, что он теперь начальник отдела – без отдела. Я бы его …
- Слушай, будь другом, сгоняй к нему. А я тут пока с бухгалтерией разберусь.
- Так он же старший по званию. А не пойдет?
- Что ты, как маленький?! Скажи приказ генерала. Срок исполнения 20 минут.


- А, товарищ Христенко. Заходите, заходите. Рад Вас обобрать, так сказать. С Вас …
- Тут такое дело…
- Поспешите, у нас мало времени.
- Почему Вы меня не слушаете? Не забывайтесь, с кем вы разговариваете, я старший по званию.
- Вам, как старшему по званию, даю десять минут, говорите, слушаю, а я пока тут кое-что посчитаю.
- Вот наглость! Да я вас….
- Время пошло, товарищ Христенко.
- Я сдам вот такую сумму.
- А почему же такую?
- А потому, что я уже сделал Екатерине Михайловне подарок. Я ей подарил книги. Стоят они вот … У меня чек есть. Так, что от этого отнимаем то, что в чеке, получаем …
- Получаем то, от чего отнимали.
- Не перебивайте меня, получаем, … вот сколько получаем.
- Нет, товарищ Христенко, Вы не правильно считаете. Вот смотрите, мы с Вами берем калькулятор, и набираем, смотрите внимательно щелк-щелк-щелк. Вот, что мы получаем.
- Вы меня не поняли, я уже сделал подарок Екатерине Михайловне.
- Я очень рад за Вас и за Екатерину Михайловну. Ваш подарок – ваше личное дело. А мы дарим всем женщинам одинаковые подарки. Организованно. Смотрите на мои губы. Всем - О-ДИ-НА-КО-ВЫЕ. Если у Вас нет сейчас денег, я сдам за Вас, с зарплаты вычтут. Вопросы?
- Я не согласен.
-А может быть….?
- Нет, я уже …
- Хорошо, хорошо, хорошо. Я Вас почти понял. Скажите еще раз Ваши аргументы. Потом я свои.
- Я Вам еще раз повторяю …
- Все?
- Все.
- Теперь товарищ Христенко. Кто Вы у нас там по званию? Примите мои аргументы.
Я встал и рубанул его, коротко без размаха в солнечное сплетение.
Он отлетел метра на четыре, ударился о стол, за которым сидел Колян, рухнул на пол.
Прыжок, я рядом. Ухватил правой сзади за ремень, поднял рывком, левой развернул к двери и пинком придал нужное направление.
Уткнувшись в полете о дверь, он встрепенулся, повернулся, что-то даже матюгнулся.
- А ты тварь, убью, - выдавил я.
Не увидев, а скорее почувствовав мою готовность к прыжку, он судорожно выскочил за дверь.
Костя рыдал от смеха и слез.
- Дмитрич, - в запале крикнул я, - ты ни чего не видел. Понял?!
- А что? Что-то было? Я тут документы читаю. Ничего не слышал, - сорвавшимся от волнения в фальцет голосом выпалил он скороговоркой. – Да, да, вот, я и деньги приготовил.
- Спасибо Дмитрич, ты мужик. Теперь осталось с Костюхой разобраться, да себя заставить.
Костя лежал под столом, и бился в судорогах смеха.

Через пятнадцать минут меня вызвали к генералу.
В кабинете, кроме Большака и трясущегося Христенко находились партийное и профсоюзное начальство, а так же секретарь, ведущая протокол.
- Заходите, – недовольно начал Большак, огромный двухметровый мужик, чье недовольство не предвещало ни чего хорошего, - К нам поступило заявление об избиении. Что Вы на это скажете?
- Что скажу?! Убью гада, посмевшего поднять руку на нашего сотрудника. Прикажите и покажите.
- Так, ясно, - в глазах Большака мелькнула смешинка. На секунду он отвернулся к окну, чтобы скрыть её проявление. Тут же взяв себя в руки, продолжил, - Христенко, выйдите. Маргарита Федоровна, прочитайте заявление.
- Да, да. Заявление от ….
- Что Вы на это скажите?
- Бред какой то. Да я его пальцем не тронул. У меня и свидетели есть. Разрешите пригласить?
- Зовите.
…
- Ну, все ясно. Вы пока свободны. Маргарита Федоровна, пригласите Христенко.

***

Через два часа Христенко передал через одного из сотрудников деньги.
Но подлая душонка не успокоилась. Он написал на меня и на Большака рапорт выше.
Начали сгущаться тучи.

***

Поднявшись по лестнице на этаж, краем глаза увидел спину Христенко.
Оценив пустоту коридора, двумя прыжками догнал, схватил за шиворот и втолкнул в нишу лифтовых дверей.
Здание сталинской постройки с широченными стенами обеспечивала большую нишу перед дверьми лифта.
Там то мы и оказались. Удерживая объект правой за шиворот с упором в стенку. Левыми рукой и ногой резким рывком открыл двери лифта.
Шахта дыхнула могильной плесневой сыростью. Где-то вверху, громыхнул и остановился лифт. Потянуло противным сквознячком.
Расперев спиной и ногой двери, освободив обе руки, перехватил посноровистей объект. Оторвал его от стены и, придав горизонтальное положение, наполовину вывесил в лифт.

Дословно передавать мой эмоциональный монолог не буду, но сказано там было примерно следующие:
Я высказал свое удивление, что дорогой товарищ Христенко до сих пор знает, какие в нашем подразделении есть мерзкие и кровавые личности, которым убить человека, что муху прихлопнуть.
А еще было сказано, что это, конечно же, несчастный случай, такое случается, шагнул в шахту, не убедился, в наличие лифта.
И в конце, было сказано, что человек в этот раз ему попался очень добрый, и добрым он будет месяц, один месяц, за который нужно все успеть. И рапорт написать и уволится.

Всю следующую неделю Христенко выходил из кабинета в самых крайних случаях, внимательно обследовав коридор.
В конце недели, по моей просьбе Костя зашел с ним в туалет.
Они встали у стеночки, расстегнулись и в процессе рассматривания потолка, Костя его по-дружески предупредил, что и данное место небезопасно, что Андрюха заикнулся, что мол туалет излюбленное место суицидников.
- Зашел в кабинку и не вышел, - добавил Костя от себя.
Судя по рассказу Константина, Христенко стал нервничать, отпустил струю, залил брюки, разнервничался еще больше. Не доделав, вылетел наружу пулей.

Больше Христенко я не видел.
Маргарита Федоровна сказала, что он подал рапорт Большаку и просил его не задерживать. Большак подписал сразу. Торжественных проводов не организовывали.

Да, совсем забыл, боевое задание тогда я выполнил.
Женщин мы поздравили хорошо. Все были очень довольны.
Очень надеюсь, что и сегодня Ваши сотрудники выполнят свое боевое задание и сделают все, чтобы Вы Дорогие женщины были довольны.

С наступающим Вас!

Люблю снег.
Утром, рано, еще нет шести, выхожу на прогулку с собакой и радуюсь, как ребенок свежевыпавшему снегу.

***

Проведя детство в пустыне, где отродясь не было снега, долгое время удивлялся воспоминанию, как я у дома, в нашем саду, что посадил отец, прокапывал в свежевыпавшем снегу ходы, норы, лазы, пещеры. Строил крепость. Снега того было метра полтора.
Потом я спросил у мамы:
- Было такое?
- Да, - сказала она, - было однажды. А разве ты помнишь?
- Еще бы, разве такое забудешь!

Младший брат, впервые увидев снег в аэропорту города Гурьева, когда мы летели с многочисленными посадками В Москву. Увидел и восторженно закричал:
- Мама, смотри, сколько ваты!!
А я ухмылялся, я то знал, что это не вата, это снег.

***

Собака бежит, повизгивает от восторга, хватает снег, лязгая зубами, валяется в нем.
Иду следом, внутри восторженно кричит мальчишка, что прокапывал норы в снегу.
Но иду не просто так, у меня тоже есть дело. Прокладываю тропинку, вытаптываю, откидываю ногой лишний снег.
Сорок пятый размер ботинка это чуть меньше лопаты. Гребок, еще гребок.
Люблю делать дорожки.
Сегодня по ним пойдут люди. И к вечеру они уже будут натоптанными, будут совсем как настоящие.
Только я буду знать, кто их сделал.
Только я могу их сделать прямыми, как стрела, а могу чуточку изогнуть, или даже сделать зигзаг. И они еще долго останутся такими, пока их не засыплет новый снег или не затопчут ногами долгими бесснежными днями.
Со стороны я выгляжу смешно.
Но улицы практически пустынны, вечно спешащие машины не в счет.
Я делаю свое дело неспешно с удовольствием.
И мальчишка внутри меня счастлив.

***

Два года назад в это время мы были с моим другом Игорем на Камчатке. Отметили мой день рожденья. Решили свои дела. Отметили решение дел. И уже собирались улетать, как пришел откуда-то с Сахалина циклон. Поднялся ветер, повалил снег. Объявили штормовое предупреждение.

- Ты как? Пойдешь? – я мотнул головой в сторону окна.
- А что там?
- Сам посмотри.
Игорь встал, прошлепал босиком по полу, откинул занавеску…
- Ё-ооо! – взвыл от восторга, - конечно пойду.
- Ну, так собирайся.

Мы шли против ветра, раскинув в стороны руки, упираясь ногами в рыхлый снег.
Шли, наклонившись к самой земле.
Снег и ветер били в лицо.
Иногда ветер усиливался, и нас оттаскивало назад. Мы хохотали, гребли руками, упирались ногами, стараясь удержать равновесие.
Ветер неожиданно стихал, и мы падали лицом в снег, Мы вставали и хохотали, вытирали с лица снег.
А еще мы кричали.
Каждый своё.
Я не слышал, что кричал Игорь, только видел счастливое движение его губ.
А то, что я кричал, я Вам не скажу.
Но мы были счастливы. Как дети.

Люблю снег.
И мальчишка внутри меня очень любит свежевыпавший снег.

Родители привели своих детей в песочницу.
Стоят в сторонке разговаривают.
Дети играют. Но вот встает один малыш, покачиваясь, подходит к другому и отбирает игрушку.
Рев, крик, обида.
Родители подскакивают, восстанавливают справедливость, выговаривают, объясняют:
- Так нельзя. Чужого не бери. Слабых не обижай.

Я не помню себя в этом возрасте в песочнице.
Помню, было года 4. Кидались камнями. Камней много - пустыня.
Кинул, увернулся, опять кинул, снова увернулся.
Потом подумал:
- Нужно сместить бросок, чтоб он не смог увернуться.
Стал присматриваться. Нашел. Вот он самый лучший момент. Когда он взял камень и замахнулся. За секунду до броска.
Я его подловил, попал ему точно в руку.
Он корчился, я наслаждался, своей первой победой.
Наверное, потому все и запомнилось до мельчайших подробностей. Будто было совсем недавно. С тех пор я точно знаю то ощущение за мгновение до броска. Когда знаешь, точно попадешь.

***

Школа. Первый класс. Учительница. Я держусь за глаз.
- Какой нехороший мальчик! Зачем же ты ткнул его карандашом в глаз? А ну-ка быстро проси прощение!
…
- Я, что сказала, проси прощение!
…
- Покажи, у тебя все в порядке? Ну, слава Богу. А ты его простишь?
Я киваю.
- Вот дети, посмотрите. Вот у кого доброе сердце! А ты - хулиган подумай и все-таки попроси прощения.
После уроков ждал его перед школой.
- Ты попросишь прощение, не здесь, перед всем классом, понял.
Он не понял. Он был упрямым парнем.
На следующий день я снова ждал его.
Он опять не понял.
Я ждал его.

- Нашего ребенка, кто-то бьет. Каждый день бьет. Я прошу, чтобы Вы разобрались.
- А он говорит кто?
- Нет, не говорит.
- Малыш, а может быть, ты мне скажешь, своей учительнице?
…

Через неделю он попросил прощенья.
У меня было доброе сердце.

***

- Вы дерьмо, я заставлю Вас жевать носки. Вы будете их стирать своей слюной.
Он бил направо и налево.
Не всех.
Знал кого.
По глазам.
- Вот этого можно. И этого. А этого, черт знает, этого трогать не буду.
Он бил, бил, издевался, глумился, смеялся, снова издевался.

Внутри все кипело. Сволочь, гад.
И вот, я не сдержался.
- Отстань от него.
- Что?
- Что слышал!
- Да я тебя…
Удар обжег лицо. В ответ два удара. Еще. По падающему. Он стоял на корточках. С разбега ногой. Носок сапога остановился в сантиметре от лица.
Матюгнулся.
Нагнулся. Добил кулаком. Он дернулся, ударился головой о батарею.

Вечером били пятеро. Били основательно. Разборчиво. Отбивался, как мог.
Остальных привели смотреть. Смотрели молча.

Все болело.
Не дожидаясь подъема, тихо встал, с трудом натянул сапоги. Теперь то они мне точно понадобятся.

- Тэкс …, и что …. здесь у нас. Малевичи, мать Вашу так. Ху...дожники. Живописцы … Почему …. нет на построении …? Доложить…
- Два дня. Слышали Вы ……… Два дня …. даю. Чтоб …. разобрались …. сами…

Вечером пришли разбираться соседи. Били.
Не дожидаясь подъема, встал. Чуть не застонал от резкой боли. Сплюнул кровь. Нос не дышал, сломан. Натянуть смог только один сапог, чтоб не закричать от боли второй одевать не стал.


Через неделю, его били все.
Водили окунать головой в унитаз. Издевались, как могли. Он сломался. Его назвали Шлангом. Стал отзываться. Разве скажешь, что неделю назад он был первым.
В издевательстве слабых, было что-то сродни блевотины, мерзкое и противное.
- Все. Больше его никто пальцем не тронет. Кто сомневается, будет иметь дело со мной. Ясно?

И это была не армия. Это была всего лишь школа-интернат.

***

Зачем я про все про это?

А вот смотрю я новости, и нет недели, чтобы где-то кто-то не сбежал из части.
Там двое, прихватив пистолет. Да еще отстреливаться вздумали. Убиты.
Здесь 13-ть. Большинство сразу обратились в прокуратуру.
Там еще один, где-то бродит с автоматом. Найдут, пристрелят.

И правозащитники: - "Дедовщина" в армии превысила все мыслимые пределы”
И военная прокуратура с Министерством Обороны: - “Такого явления в 90 процентах российских частей не наблюдается”.

***

Так и хочется спросить: - О чем Вы?
Или Вы не знаете, что все люди рождаются разными?
Что всегда будет тот, кто лучше, сильнее?
Всегда будет соперничество, борьба?
Что детская жестокость часто вообще не поддается пониманию?
Что Вы хотите?
Чтобы солдаты стали стадом овец, только потому, что Вам так нравится и Вы так считаете?
Солдат всегда будет волком. Настоящий солдат.
Лучше подумайте, как сделать так, чтобы неизбежная борьба за лидерство, не перерастала в унижения, в издевательства.
Убирайте вовремя слабых. Не доводите до побегов. Не возвращайте сбежавших обратно в часть.
Они будут изгоями.
Нет ни чего хуже распоясавшихся изгоев, у которых есть защита, и которым вдруг разрешили верховодить. Они не могут верховодить, они - изгои, они могут, и будут издеваться.

Так и хочется спросить: - О чем Вы?
… крикнуть: - Проснитесь.

В старших классах я мечтал добиться многого.

Тогда с друзьями в редкие минуты политических откровений, когда вдруг накатывало и очень, очень хотелось высказаться, друг другу мы:
- Как только подойдет возраст, сразу вступлю в Партию. И работать, работать только по партийной линии. Нет, мы не дураки, ни рабочими, ни инженерами, ни учеными… Вверх, вверх, вверх, к почестям и славе. Мы это сможем. Нам это дано …, управлять этой серой массой никчемных людишек.

А про себя еще добавлял:
- Никогда не буду таким, как отец.
Стыдно было мне говорить это вслух. Да и не хотелось. В конце концов, это только наше семейное дело.
- Никогда. Ну, что он добился своей принципиальностью? Только то, что вечно на вторых ролях. Не может стать начальником. Потому, что …фррр … беспартийный. Его потолок – главный инженер.
А появится товарищ понадежней, или из горкома, облисполкома позвонят да спросят:
- “А что это у Вас на такой должности беспартийный делает? Мы же его даже вызвать к себе не можем. Ни на бюро, ни на собрание. Ни каких способов воздействия …”
И отца вызывал директор.
- Извини, - говорил, - Аркадий Иванович, но, тут такое дело … В общем человек ты опытный, все понимаешь, специалист грамотный, претензий к тебе нет. … Предлагаю тебе стать замом. Не согласишься, препятствия чинить не буду, пиши по собственному, хоть и жаль терять такого спеца. Ну, … ты и сам все понимаешь.
И писал отец по собственному, и шел в другую строительную организацию главным инженером, куда его брали с огромной радостью. Нужно было налаживать работу, выправлять извечное невыполнение плана. И работа налаживалась, план шел, организация выходила на лидирующие позиции в районе, в области.
И … в кабинете у директора раздавался звонок из обкома:
- А что это у Вас на такой должности беспартийный делает?...
И… опять отец писал по собственному.
И … уезжал в другой город. А через некоторое время сообщал, что получил квартиру или дом. Семья собиралась и …
Говорят, что два переезда равносильно пожару.
Наша семья переезжала раз десять. Я могу назвать поселок, в котором родился, города, в которых учился. Но я всегда теряюсь, когда меня спрашивают: - Где твоя родина?

- Никогда не буду таким, как отец, – твердил я мысленно. Но и осуждать отца не мог, наверное, потому что любил.

А потом мне исполнилось 18-ть и я, почему-то, не стал писать заявление о приеме.
Мне предлагали, я отмалчивался.
В Протвино, мой сосед по общаге кричал мне в лицо:
- Ты, ты антисоветчик, я не могу с тобой жить, я не хочу с тобой жить.
Собрал вещи и ушел просить дирекцию, чтобы его отселили.
- Странно, - подумал я, - ну сказал пару раз человеку правду, нельзя же так из-за этого убиваться.

В Москве, меня вызвал начальник отдела:
- Заходи, садись. Обращаюсь к тебе, потому, что у тебя мозги, у тебя диплом красный и, вообще, я чувствую, мы с тобой можем ого-го сколько сделать. Так вот задание от Самого … Дело касается ядерной безопасности державы … Деньги будут выделены. … Ты понял?!
Еще бы не понять.
- Так вот, слушай идею. Сам, Сам идею дал, просил рассчитать. … Ты понял?!
- Вот, вот ОНО - ТО, что ждал, - стучало в голове, - Бери. Хватай.
А вместо этого сказал:
- Херня Ваша идея. Дайте ка карту. Вот, - нарисовал кружок на нашей Средней Азии чуть больше Аральского моря – примерно столько нужно будет затопить. Расчеты могу представить завтра. А сегодня могу сказать:
- Херня идея. И Самому могу это сказать.
Начальник наш был классным мужиком. В свое время он был замом у Самого, но не удержался, в отделе поговаривали из-за любви к женщине. Видать хотелось ему вернуть утраченные позиции и влияние в министерстве.
Тогда он, конечно, обиделся, хоть и виду не подал, эмоции сдержал, только набычился. Велел мне не торопиться с выводами. Пойти и все просчитать.
Потом выяснилось, что идея и вправду была бредовой. Но миллионов 10 тех застойных рублей, все ж в неё вбухали.

Через пару лет подошел, ко мне наш комсорг.
- Послушай, - говорит, - я ухожу в горком. Пойдешь комсоргом? Перспективы громадные, я помогу.
- Так я ж не партийный
- Как не партийный?
- А вот, так.
- Да …. А если я организую? … Примем быстро. …. Поручусь.
- Нет, спасибо.
- Почему?
- Потому, что я Инженер.

Вот так. Мечтаешь, мечтаешь …
А в результате Инженер.

На первом, две симпатичные женщины из кадрового агентства предлагали большие деньги, машину, медицинскую страховку для всей семьи, компенсацию на переезд, проживание в 4-х звездочной гостинице с последующим представлением на выбор, на выбор было сказано дважды с особой значимостью, так же, как и марка авто, шведского производителя.
Закончив перечисления, они смотрели на меня ясными и чистыми прекрасными глазами.
Я сидел и наслаждался их взглядом. Даже взгрустнулось, что до обидного редко смотрят на меня женщины с таким трепетом и желанием.
Не услышав ответа, они спросили:
- Когда Вы могли бы приступить к работе?
Немного помолчав, хотелось потянуть удовольствие, еще секундочку понежится под их взглядами, ответил:
- Поговорю с работодателем, если меня все устроит, на следующий день.
Они засуетились,
- Хорошо, хорошо, на следующей неделе, в четверг – пятницу, мы организуем встречу.
Все стали собираться.
Попрощались. В знак расположения, они даже протянули мне на прощание свои нежные ручки. Целовать не стал, жать не стал. Слегка коснулся.
- Приятные чертовки, - подумал, выйдя на улицу.

На втором, два симпатичных молодых паренька, надуваясь от значимости, задавали и задавали мне вопросы.
Отвечал быстро, практически не задумываясь. Было смешно. От того, как они говорят, как ищут, где-то в дальних закутках голов, очередные вопросы, как выслушивают ответы, при этом стараясь сохранить значимость, важность и стать.
Наконец, когда вопросы перешли в область:
- А можете ли вы рассчитать электрические сети?
Ответил:
- Могу, но боюсь, всем нам – сделав едва заметную паузу, обвел их глазами, - это будет не интересно?
Вопрос их поставил в тупик, они переваривали его так, что даже важность скукожилась.
Наконец-то я их пожалел и объяснил:
- Если Вам нужны несложные расчеты. Наймите вчерашнего студента, лучше с красным дипломом. Если Вам нужны сложные расчеты. Обратитесь в специализированный институт. И в том и в другом случае услуги обойдутся Вам значительно дешевле моих.
Помявшись, они спросили:
- А у Вас к нам есть вопросы?
- У меня к Вам нет вопросов.
- Почему? – удивились они.
- Потому, что, ребята – Вот скажите мне, зачем я их, с их важностью, надутостью и значимостью, втаптывал этим словом в грязь. У меня нет ответа. Так само собой.
– Потому, что, ребята, Вы пришли на нашу встречу не подготовленными. Вы не можете внятно сказать: Кто вам нужен. Что он должен делать. Что взамен предлагает претенденту Ваша компания. – помолчав минуту, добавил, - Готовьтесь лучше, ребята.
Все стали собираться.
Руки на прощанье парни все ж подали. Значит, еще не совсем конченные. Пожал, спокойно, не так, чтоб хрустнуло.
- Смешные черти, - подумал, выйдя на улицу.

Вот так, в один день и наслаждение и смех. Эх, хороша жизнь.

Когда я был маленьким, совсем маленьким мальчиком, мы с родителями жили в далеком южном городе на восточном берегу Каспийского моря. Город был молодой, все его жители были молоды и дружны. Из развлечений было только море, огромные раки, дешевое вино, да веселый смех. В выходные весь город собирался на берегу.

В понедельник взрослое население отводило детей в единственный тогда детский сад, и удалялись по своим взрослым делам.
Нас, всех детишек детсадовского возраста (было нас тогда немного), рассаживали в круг, и воспитательница начинала:
- А сейчас, дети, мы послушаем Ваши рассказы о том, как Вы провели выходные, какие книжки читали, в какие игры играли?
И начинался опрос.
Доходила очередь и до меня.
Я вставал, поправлял штанишки и начинал:
- А мы были на море, пили вино, ели вот таких раков и веселились
- Спасибо, молодец.

Вечером, воспитательница говорила моим родителям, что ВСЕ, она подчеркивала это слово, особой грассирующей интонацией, … что ВСЕ дети были на море со своими родителями, ВСЕ, опять ударяла она, родители пили вино и веселились …
- Но, только ВАШ сын говорит об этом.
- Обратите, пожалуйста, внимание на ребенка, - заканчивала она наставительно, - почитайте ему интересную книгу, обсудите, какую-нибудь проблему.

- Странно, - говорил отец, - я ему уже всю библиотеку по десятому разу перечитываю. Он помнит наизусть сотни книжек.

На следующие выходные, я удостаивался особо пристального внимания. Все взрослые нашего окружения были мобилизованы. По очереди они обсуждали со мной облака, волны, ветер, камушки, физические законы, сопромат, рассказывали удивительные истории из жизни замечательных людей. В завершении, был экзамен, пройденный мною блестяще.
В понедельник меня сдавали в детский сад с особой гордостью. Так, как умеют взрослые сдавать свои проекты, в которые вложены немалые усилия, устремления, вера и нервы.

И начался опрос.
Дошла очередь до меня.
Я встал, поправил штанишки, и сообщил:
- А мы были на море, пили вино, ели вот таких раков и веселились
- Спасибо, молодец.

Через неделю, был мужской разговор, и я поклялся отцу, не позорить его. Меня сдавали в детский сад с надеждой во взгляде
…
- А мы были на море, пили вино, ели вот таких раков и веселились
Я не сдержал обещания.

Еще через неделю, меня пропустили.
Но, я встал без приглашения, поправил штанишки и сказал.

Больше воспитательница не задавала детям глупых вопросов.

Дома вздохнули с облегчением, помолчали. А потом мама, посмотрев, далеко ли я. Оценив и решив, что не услышу, сказала отцу:
- Хорошо, что она не спросила у детей, откуда дети берутся, а то он рассказал бы ей.
Я услышал … и рассказал.
А что? Пусть знает.

В моем детстве было много разных игрушек. Но таких, как сейчас не было. Было время, будучи уже отцом, проходя, останавливался перед прилавками, заваленными игрушечными машинками пистолетами, солдатиками и другим манящим, блестящим, завораживающим своей необыкновенной реальностью, вздыхал и уходил, думая: - Был бы сын, накупил бы ему всякой всячины и играл, как бы вместе, в то, во что так и не довелось.

В детстве я любил играть с миром взрослых вещей. Первыми моими игрушками были инструменты Деда и его медали. Инструментами Дед очень дорожил, не запрещал их брать, но ругал, когда я забывал класть их на место.

К медалям он относился, как-то спокойней, даже скорее никак. Ни когда не одевал, ни когда не проверял коробку, в которой они лежали. Наверное, поэтому они постепенно перешли в мое полное распоряжение, были всегда доступны и в результате растерянны или выменяны на всякую всячину, которая в тот момент мне казалась куда более важной и значимой.
К примеру, на моток чудесной авиамоторной резинки, банку селитры, метров двадцать алюминиевой проволоки, прочную стальную трубку. На все то, из чего можно было сделать классный самострел, с которым не просто не стыдно, а даже почетно выйти во двор, ловя восхищенные взгляды дружбанов - пацанов.

К инструментам же я всегда относился с трепетом. Как-то раз уронил с балкона молоток. Сразу бросился вниз, спасать его.
Бежал и думал, что он мог упасть кому-нибудь на голову. И вот сейчас прибегу, там полно народа, милиция, скорая, соседи … И все ждут меня.
– “Какой позор”, - думал я.
Но, оставить попытку, вернуть молоток, не было и речи, даже ценою позора.
– “А что я скажу Деду?”
К счастью, внизу ни кого не оказалось. Мои страхи были напрасны. Я сел на корточки, держа молоток в руках и, восстанавливая дыхание, огляделся. Как сейчас помню, была поздняя весна, где-то середина мая, природа неиствовала. Недавно положенный асфальт, тут и там взламывали сочные маслянистые тополиные ростки.
- Не дело, - подумал я.
И начал исправлять.
Молотком крушил ростки, выравнивал асфальт. Работа спорилась, время летело. Не заметил, как стало смеркаться. Оторвался и пошел домой, только после того, как бабушка стала громко звать меня с балкона. Дома Дед взяв у меня из рук молоток, покачав головой, сказал:
- “Ты его больше на улицу не бери. Договорились?”
- “Договорились”.
Через несколько дней, гуляя, я вспомнил про асфальт.
Какого же было мое удивление, когда обнаружил, что все мои труды по выравниванию были бесполезны.
Природа неиствовала. Сочные маслянистые тополиные ростки рвались к солнцу. Их закатывали, а они рвались, их втаптывали, вбивали в землю, а они рвались.
У меня уже не было молотка, я не мог так эффективно исправить. Несколько ростков все же раздавил ногой.

Тогда я не понял, да и не мог понять, что в этой жизни не все можно решить силой.

Дети растут, и чудеса постепенно уходят из нашей жизни. Я понял это, когда однажды, за сутки до Нового года, на кухню зашли дети, и младшая хорошо поставленным голосом заявила: - “Папа, мы все знаем. Чудес не бывает. Деда Мороза нет. Подарки покупаешь ты с мамой, а потом вы их кладете под елку”.
Я присел и внимательно посмотрел в их глаза, глаза младшей были полны решимости, старшей торжества над поверженными взрослыми
- “Вы так думаете? А мне кажется, он все-таки есть”.
На мгновение младшая растерялась, вмешалась старшая: - “Все папа, теперь мы большие, Вы больше нас не обманите”.
Они развернулись и гордо удалились.
Жена хохотнула, зевнула и словами: - “Сегодня нужно выспаться”, - добила меня окончательно.
Я дважды заходил в детскую, где мгновенно устанавливалась искусственная тишина, немного постояв, выходил, на третий раз тишина была настоящей. Дети заснули.
Что-то заставило меня вытащить из заначек все подарки и разложить их на полу перед елкой. Кучка была приличная. Решение пришло, как чудо. Через двадцать минут все необходимое было сделано.

На следующий день, 31 декабря, часам к пяти вечера, воспользовавшись тем, что я не задействован на кухне, дети взяли меня и начали обыск квартиры. Я, в качестве грубой рабочей силы выполнял все их требования, поднимал диваны, отодвигал легкую мебель, открывал дверцы, выдвигал ящики. Проверенно было все. Шкафы, антресоли, туалет, ванна, коридоры, оба балкона. Все проверки проводились с особой тщательностью, из шкафов порой даже вещи выкладывались. Часа через три, изрядно утомившись, старшая заявила, что это дело она все равно доведет до конца и, хотя подарки найти не удалось, они будут следовать за нами неотступно, и раз уж подарки под елку кладем мы, а в этом они не сомневаются, тут то мы и попадемся. Началась жесткая слежение. Ходить по одиночке запрещалось только под присмотром, в сопровождении. Даже у туалета выставлялся пост.
Пробили куранты двенадцать раз. Глухим выстрелом открылось шампанское.
- “С Новым Годом!”
- “С Новым Годом!”
Зазвенели бокалы…
- “Что сидите?” – спросил я. Старшая растерялась, буквально пять минут назад, она прошла с последней инспекцией по комнатам. Младшая взвизгнула и понеслась к елке.
- “Там ничего” – вернулась растерянная младшая. Старшая ухмыльнулась.
- “Как ничего? А ну пойдем”, – я решительно встал из-за стола.
- “Держи, держи его за руки” – нашлась старшая.
Взявшись за руки, мы пошли к елке. Остальные потянулись следом.
Под елкой подарков не было.
Я сделал удивленное выражение лица, быстренько перевел его в задумчивое. Поднял указательный палец, и, растягивая слова, произнес: - “Так они ж верно за дверью”.
- “Их же могли украсть!” – охнула жена.
Все бросились к двери. Я нагнулся, одно движение, второе, потом бросился вдогонку. Открыли дверь. Там было пусто. У всех, включая взрослых, растерянные лица. Я озорно глянул на детей. У младшей в глазах мелькнул ответный огонек.
- “А вы точно хорошо посмотрели?” – обратился я именно к ней, ведь старшая уже готова была разрыдаться.
Младшая взвизгнула, подпрыгнула и вновь побежала к елке.
- “А-а-а-а, подарки, подарки!” – послышался её восторженный крик.
Все переглянулись и бросились на голос.
Не торопясь, я шел последним. Квартира утонула в криках, визге, восхищении. Сел в кресло. Положил ногу на ногу.
Время от времени ко мне подбегали дети:
- “Смотри, смотри, это … “
- “Ух”, - отвечал я, разглядывая принесенные подарки, выслушивая пояснения, - “Чудо! Чудо! Это просто Чудо! Как же так? Как же так?”
- “Я знаю, я знаю”, - завизжала младшая.
У меня екнуло сердце.
- “Папа, папа, смотри”, - она указала вверх, - “Видишь, форточка открыта? Он пришел оттуда”.
Я подошел к окну.
- “Давайте, скажем ему спасибо?”
И мы хором закричали:
- “Спасибо! Спа-си-бо!”
Мы обнимались, целовались, пели, танцевали…
Праздник удался.

На следующий день, на следующий год, 1 –ого января, я сидел в том же кресле. Еще все спали. Я смотрел на чехол от швейной машинки и улыбался. Он стоял рядом с елкой. Он стоял здесь всегда. Большой черный кожаный чехол и швейная машинка в нем. Иногда машинку вынимали и ставили на специальную подставку. А потом опять убирали в чехол. Он стоял здесь всегда. Не вызывая ни чьего интереса. Я взял швейную машинку с подставки, поднял чехол, поставил машинку, накрыл чехлом. Теперь все в порядке.

- “Хорошо, что у меня девчонки”, - подумал я, откинувшись в кресле. – “Если бы были пацаны, я не смог бы спрятать под чехлом, горный велосипед, доспехи средневекового рыцаря, или, скажем, реактивный гранатомет. Впрочем, с пацанами было бы легче. Пацаны не стали бы учинять обыск, ограничившись наружным наблюдением. А в нужное время, мне стоило лишь сделать безумные глаза, подпрыгнуть и дико заорать. – “Нас предали, враги нас окружают, все на позиции, внимание, каждый держит свой сектор, подпустим ближе и по команде откроем огонь”. А потом, немного потарахтев, крикнуть: - “Прикройте меня, я на связь”. И со словами, очень громко: - “Дуб, Дуб, я - Липа, я – Липа. Как слышишь меня? Как слышишь меня? Срочно подкрепление в квадрат….”, не торопясь выкатить велосипед, позвякивая разложить доспехи и даже сделать пробный выстрел из гранатомета. А потом, объявить Победу и праздновать, праздновать, праздновать…”

Прошло много лет, но я ни кому не рассказывал тайну, откуда появились подарки.
Тайна должна оставаться тайной.
А чудо, чудом.
Новогодним чудом.

Всех с наступающим!!!!

Удивительно приятно чувствовать себя героем перед близкими людьми. Даже в мелочах. Такое случается редко. Как-то гуляли с дочерью в лесу. Все так спокойно, хорошо, чинно. Выходные. Парк. Народ гуляет. Снег поскрипывает. Солнышко поигрывает зайчиками сквозь ветки. Хорошо. Все радуется, люди, солнце, птицы. Благодать. И вдруг, идущие в двух шагах впереди, еще минуту назад спокойные и незаметные, две здоровые собаки с бешеным рычанием бросаются друг на друга. Клацают зубы, сцепляясь на теле мертвой хваткой. Хозяева, молодые пары в полной растерянности кричат, тянут поводки, стараясь растащить своих любимцев. Ломаю ветку орехового куста, разламываю, пополам. - “Спокойно, граждане”. Аккуратно, без лишних движений, подвожу палки к носу каждой собаки, чуть нажимаю… собаки перехватили хватку. Еще мгновение и они растащены. Я возвращаюсь к дочери, стоящей поодаль, с пьянящим чувством собственного достоинства. Нет, все-таки удивительно приятно быть героем в глазах этого маленького родного человечка.

Вернувшись с прогулки, в замечательном расположении духа, распираемый страстным желанием услышать рассказ о своем геройстве, прошу дочку рассказать маме, как мы погуляли. Дочка начинает рассказывать об утках, что плавают в незамерзающем пруду, о синичках, о мальчике на санках…
- Ты про собачек, про собачек расскажи.
- Про каких собачек пап?
- Что ты пристал к ребенку? Идите кушать.
Чувствую, как изнутри неудержимо подкатывает смех. Вот так и становятся неизвестными героями.

Надо же с какой периодичностью бьют! Бум-бум-бум-бум. Довольно далеко, но ясно и четко. Ребята работают по площадям. Стоп, здесь я не могу этого слышать. Здесь Россия. Может быть учения? Нет, не может. Да и работать так не могут, слишком четко. Как не натаскивай, в любом случае так не получится. Нет, это не батарея, просто показалось. Это что-то другое. Что же тогда? Так ясно и так четко. Ну, не с ума же схожу. А, понял. Сваи вколачивают. Строители, мать их... Надо же так облажаться. Уже во всем канонада слышится. Странное, однако, они выбрали время. Кто же работает по ночам. Видимо аврал. Днем было не слышно. Ну, да днем здесь своего шума хватает. Нужно будет и спросить, что здесь строят. Собраться с силами и спросить. Странно, что другие спят, неужели не слышат, или уже привыкли… Бум-бум-бум-бум…

Бум-бум-бум-бум…
- Сестричка скажи, здесь что-то строят?
- ??? Ничего не строят. Молчите, Вам нельзя говорить.

Только потом понял, так бьется сердце, когда ты умираешь. Как сваи заколачивает. Бум-бум-бум-бум.

Мама рассказывала мне, какой я в детстве был трусишка:
- Ты помнишь, как боялся ходить по мосткам? Сделаешь шаг и стоишь, уставившись вниз на щелочки между досками и, боишься, что в них провалишься. Помнишь?
И она смеялась, вспоминая молодость, звонко и забористо, совсем, как тогда.
И я смеялся, оттого, что смеется она, и оттого, что это на самом деле смешно. Но…
- Мама я этого не помню.
- Ну, как же, ты же так боялся.
- Не помню, мама, не помню.
- Значит, то был не такой страх, что помнишь всю жизнь.
- Помню, как вы часто уходили с папой по вечерам в гости или в кино, оставляли меня одного, я вас провожал до двери, ты меня целовала, говорила: – “Будь умницей”, отец трепал по щеке, Вы закрывали дверь и уходили. Я прислушивался к Вашим удаляющимся шагам до последнего, всякий раз надеясь, что Вы вдруг передумаете и вернетесь, но Вы уходили, уходили Ваши шаги, потом смех.. Я перебегал в комнату, закрывал дверь в коридор и ждал. Ждал, когда придет он. Он приходил всегда, дикий жуткий страх. Он всегда подкрадывался со стороны двери. Я прижимался к ней спиной, со всей силы упирался ногами в пол, пытаясь его не пустить. Я чувствовал его, там за дверью, чувствовал спиной. Напрягал все силы. На улице темнело. А я стоял и держал. Ездили машины, ходили люди, тени отражаясь, пробегали по потолку. А я стоял. Стоял и держал, что было силы, столько, сколько было нужно. И вот, Вы вернулись. Услышав звук вставляемого в замочную скважину ключа, бегом бежал к постели, на ходу раздеваясь. И когда Вы входили, всегда успевал лечь. Лежал и слушал, как Вы сдержанно смеетесь, целуетесь, проходите на цыпочках в свою комнату, потом обсуждаете, куда пойдете завтра. Но мне уже было хорошо, я уже уплывал счастливым в сон, хотя и знал, что завтра мне снова придется бороться и держать этот страх, от которого так болят ноги и так стонет спина.
Тогда я понял, что самый сильный страх приходит, когда ты один, но тогда мне казалось, что не может быть ни чего ужаснее ждать, теперь я знаю, что самое страшное уже не ждать.
- Ну, ладно, ладно, я же пришла. Я здесь.
- Да, здесь, но я не хотел, чтобы ты видела меня таким.
- Каким я тебя только не видела.
- Как тебя сюда пустили, в реанимацию ни кого не пускают?
- Ну, что ты глупости говоришь, как бы меня сюда не пустили? – она поправила капельницу, - Пойду, скажу сестре, что пора.
- Не бойся мама, я выживу …

Есть события, которые не хочется помнить, но они как заноза, что невозможно вытащить, неловкое движение и защепил, и заныло.

Костян мне частенько звонит, спрашивает:
- Ты, как в полнолунье?
- Не как.
- А меня колбасит. Я поначалу не замечал связи, а потом мне жена сказала. Я смотрю, точно, именно в полнолунье.
То было время полнолунья, конец августа.
Я не хотел вспоминать, но оно пришло само, не спрашивая.
Я сел и написал.
Потом вышел на улицу и встретил в толпе двоих совершенно незнакомых мне людей. В один день, в разных местах. И, без ушей. Извините за подробности.
Позвонил Костяну, так, мол, и так. Костян только вздохнул.
На следующий день случился Беслан. И свои воспоминания, своя боль, стали …
Сегодня наткнулся на тот файл.
Править не буду.
Размещу сейчас, пока снова не настало полнолунье.

***
Напряжение, словно струна в руках начинающего гитариста, тянет – тянет до звона, того и гляди порвет, потом вдруг отпустит и снова тянет. И нет ничего хуже бездействия.
Вот так лежишь и ждешь, когда за тобой придут. Только лязгаешь зубами, да пустым затвором.
Не высунуться, ноги не разогнуть. Снайпер работает профессионально.
Смотришь на скрючившихся пацанов – совсем еще дети, и, выбрав позу поудобней, стараясь подавить в голосе дрожь и звон, громко с хрипотцой говоришь, будто сам с собой: - “Зачем я здесь? Сидел бы сейчас дома в тепле, уюте, обнимал бы жену, нянчил бы дочку. Доча у меня в этим летом родилась. Сейчас ей 2 месяца. … Зачем я здесь? Нет, парни, не ради Родины, и не по приказу. Мог бы и не быть. Был бы кто другой. Почему я? На хрен мне это надо? Но вот подумаю, что подрастет дочь, придет как-то из школы и спросит: - Пап, а где ты был тогда? И что ей отвечу, что я не мог быть там, потому, что ты доча была совсем маленькая, и папка твой должен был быть с тобой. А там хватало, кому быть. Так? А может и не спросит? Скорее всего, не спросит. Потом и не вспомнят, как мы здесь … И это будет правильно. Но сам то я себя спрошу. От себя то не уйду...”
Говорю и говорю, и вот уже дрожь прошла, и голос больше не звенит предательски. И глаза, глаза у парнишек блестят в лунном свете. И я благодарю луну, что вижу их глаза и проклинаю её же за то, что светит, и лежим мы под этим светом, будто под прожектором.
А вот и ребятки начинают говорить, вначале по очереди, потом, перебивая, будто боятся, что-то недосказать. Каждый о своем, о жизни и любви, о мечтах и планах. Спокойно, взвешенно, по-мужски, с хрипотцой. И стало отпускать напряжение. На мгновение даже теряю слух, мысленно уйдя в уютное спокойствие родного дома. И опять слышу, стараюсь не перебивать, пусть говорят.
Интересно, если бы тот слышал, что они говорят, тот, кто сидит и ждет, ждет любое движение, чтобы дождаться, поймать в прицел и … перебить наш разговор. Сжимаю в руке и зачем-то еще раз пересчитываю три патрона, раз, два, три… Снова накатывает. Нельзя, нельзя сейчас показывать.
Вроде бы капнуло. Еще, еще раз. Все сильнее и сильнее.
Как мы тебя ждали дождь!
Как мы любим тебя дождь!
Дождь, это значит, что Господь подарил нам этот день, эту жизнь.
Можно встать. Ноги не слушаются. Разминаю. Быстро посчитались. Уходим. По дороге захожу за обгоревший основ Камаза. Дождь струится по лицу, будто слезы.
Если бы мог, заплакал бы от счастья.
Становлюсь на бетонный блок, один, будто на всем белом свете один, впереди сосны, вдыхаю полной грудью хвойный, влажный воздух. Ах, как здорово жить! Хочется спрыгнуть вниз, прислониться лицом к стволу и застонать от счастья. Что-то останавливает, может ноги, которые еще гудят и плохо гнуться. Еще раз глубоко вдыхаю.
Блаженство. Струя пошла и … пропала.
Нащупываю ногой камушек и сталкиваю с блока вниз, под сосны. Он летит, летит, летит, вниз без звука.
Молния обжигающе бьет по нервам, мгновенно покрываюсь холодным потом.
Понимаю, стою на краю страха. Инстинктивно подаюсь назад.
Руки дрожат, застегивая ширинку.
Черт, черт, черт, черт. Дрожь бьет не переставая.
А если бы шагнул вперед, к соснам, а если бы ...
Вот она прошла мимо и дыхнула, прямо в лицо, глупая Смерть.
Такая глупая Смерть.

Наверное, я вампир, энергетический. Ни чего с собой поделать не могу, нравятся мне люди счастливые и улыбчивые. Нравится, когда смеются. И, вроде, радуются не мне, а идет от их радости волна счастья и, я её чувствую, ей наслаждаюсь, в ней купаюсь. И еще долго ощущаю душевный подъем, иду и тоже улыбаюсь, просто так, всем. Потому что, кажется мне, что стал сам чуточку счастливее. Выглядит это конечно глупо. И некоторые крутят пальцем у виска. А однажды девчонка, что стояла напротив меня, такая красивая, стройная, высокая, ну, просто модель, глаз не отвести, звонко засмеялась мне в ответ. Тогда я и подумал, что улыбаться все-таки стоит. Давно это было. Но с тех пор, я хожу и улыбаюсь. Потому, что мне очень нравятся счастливые и улыбчивые люди.