Привет, Танюша! Привет Лирика_2012!

помнишь, ты просила написать, что-то лирическое, что-то про любовь.
А я все не писал и не писал, только читал твои замечательные сказки и жил в них,
жил по своему, переживал, любил, страдал…
И вот они, твои сказки,
пережитые мной.
Любое хорошее произведение живет своей жизнью,
Может быть не такой, какой задумывал автор.
Я очень надеюсь, что ты меня простишь,
за это… вмешательство.
Но, это есть, и я хотел рассказать тебе об этом,
как жил в твоих сказках.
Конечно, есть разница в чувствах мужчины и женщины.
Спроси, расскажут, каждый свое.
Это мой рассказ, о моей жизни в твоем дневнике, твоих сказках
так сказать мужская точка зрения.
И, что бы ты не сказала,
теперь это наш совместный рассказ.

***

«Цветок, пробившийся сквозь асфальт»

***

Цветок, пробился сквозь асфальт.
Его пытаются укатать, порой топчут, а он назло всем невзгодам каждый год пробивается и расцветает и когда случайный прохожий ему радуется, он счастлив.
- Вот парень с девушкой. Влюбленные. Она уж точно. Он куда-то уезжает. И мысли его там, далеко. Они радуются цветку, особенно девушка. Цветок счастлив.
- Проходит год. Та же девушка. Почему то одна, уставшая и заплаканная. Она узнала цветок и присела рядом, плачет. Цветок не спрашивает ее почему, цветок не может говорить, но он переживает вместе с ней. Цветок плачет.
- Каждый год весной девушка приходит к цветку. Радуется ему или грустит. Цветок радуется и грустит вместе с ней.
- А вот, она приходит не одна, с маленькой девочкой. Показывает цветок. Радуется. Девочка радуется потому, что мама радуется. Цветок счастлив.
- Но, вот однажды, много лет прошло, приходит мужчина. Он склоняется, рассматривает цветок с интересом, как бы изучая его. Мужчина кого-то напоминает цветку. Они узнают друг друга.
Цветок узнает в мужчине того парня, что много лет назад приходил с той девушкой, которая... Мужчина плачет украдкой, чтобы никто не увидел, капли слез орошают цветок. А он, цветок, почему то счастлив.

***

Мужчина за рулем, останавливается на светофоре, играет музыка, вон женщине с девочкой, что-то привлекает его внимание, он и сам не знает что. Светофор переключается, сзади раздаются нетерпеливые гудки, мужчина вынужден уехать.
На следующий день, он уже специально выискивает её взглядом, увидев, радуется как ребенок. Ему смешно от этой нелепицы, от этой детской игры, но ему приятно, и в душе разливается нежность.
Теперь проезжая он высматривает её. Она какая-то странная, что-то рассматривает на асфальте, будто ищет давнюю потерю.
В тот день он увидел ее с мужчиной. Непонятные чувства вскипают внутри.
Что это ревность, обида, разочарование, злость? Пожалуй, все, все вместе.
Наконец переключился светофор, он резко бросает машину вперед, разгоняется, музыку на полную громкость.
Не помогает. Что за чертовщина.
Приезжает домой. Внутри все кипит. Дома жена. Перебросился парой слов, спросил, где сын, хлопнул дверью, вышел.
Весна, погода чудо, а дышать нечем. Садиться в машину, на автомате заводит мотор, выжимает сцепление втыкает первую, и сразу по газам, с визгом и с дымом, вторую, третью … вперед по пустеющим улицам городка. Дорога сама приводит его на тот светофор. Останавливается. Выходит. Спроси зачем? Не знает.
Идет туда, где видел ее.
Наваждение, глупость, дурость, безумие. Ругает себя, ни чего не помогает.
Подходит, смотрит на асфальт, туда, где она что-то искала.
Цветок.
Цветок пробившийся сквозь асфальт.
Странно. Как он смог пробиться?
Какого черта он здесь растет?
Он наклоняется, смотрит на цветок. Что-то знакомое, до боли знакомое.
Он вспоминает.
Это же было… было … 7 лет назад. Точно он, тот же цветок.
Какая-то чушь. Какой тот же? Прошло 7 лет.
Семь лет. Такой же весенний вечер. Он уезжал, она его провожала. Она – девушка, влюбленная в него по уши. Даже странно, что так можно любить. Он вспомнил, что в глубине души даже посмеивался над ней. Но, было приятно. Девушка, он вспомнил ее, ее любовь, глаза, руки, походку, ее …
Будто что-то ударило изнутри. Это же она. Она. Та женщина, которую он увидел несколько дней назад.
Он сказал себе: - Не может быть. А душа, какого то хрена, возражала. Душа говорила:
- Она. Да, да, да, это Она.
Он вспомнил все. И вдруг. Вдруг он подумал о девочке. Боже мой, как девочка похожа на маму, его маму. Точная копия. Только совсем маленькая.
Он стал считать, сколько бы ей было ….
Не считалось, только плакалось.
Ему не хотелось плакать, мужчине плакать стыдно, но слезы предательски текли. Хорошо, что никого вокруг, только цветок.

***

Она не могла поверить, что его нет, что он не с ней, что он умер.
Иногда он приходил к ней и разговаривал.
И тогда она понимала, нет, он не умер, это она умерла.
Дочка знала, она уже не спрашивала, где папа. Папа умер. Уехал на войну, горел в танке, его вытащили обожжённым и еле живым, эвакуировали в спешке без документов, как был.
В госпитале он бредил, звал её маму по имени, звал, звал, звал.
Она услышала, договорилась с подругой, чтоб присмотрела за дочкой и прибежала на вокзал, требовала билета, билета, билета.
Её спрашивали: - Куда?
Она не могла ответить, только плакала, плакала и рвалась к нему. Она чувствовала его боль.
Несколько дней ушло на то, чтобы узнать часть, в которой он служил.
Ей не хотели говорить.
- Кто Вы ему? Никто.
Она кричала, что у него нет никого кроме неё.
Какой-то пожилой офицер, в званиях она не разбирается, наклонился к ней, обнял за плечи:
- Не плач дочка, я понимаю, я все сделаю.
Она приехала в часть, её направили в госпиталь.
Она сидела в коридоре, сказали, ждите. Ждала.
Вышел врач-хирург, уставший. Пригласил в кабинет, налил жутко крепкого чая, добавил коньяка себе и ей, вытащил какие-то печения.
- Как тебя зовут?
Она представилась. Вроде он тоже назвался, она не запомнила.
- Ты пей-давай, чай и печенье бери. Не ела поди несколько дней. Вон глаза как ввалились. Кто он тебе.
- Муж.
Документы спрашивать не стал, по-старомодному налил чай в блюдце, звучно отхлебнул:
- Дети есть? Ты пей, пей чай то.
- Да, есть, дочка. – она обожглась.
- Эх, кулема, - ласково выругался он, налил ей так же как себе в блюдце: - Пей так, так-то лучше.
Они пили ужасно крепкий чай, заедали каким-то печением. Молчали.
- Дочка это хорошо. Это очень хорошо. - наконец начал он, и отхлебнув: - Как зовут?
Она ответила.
- Дочка это хорошо, - сказал он задумчиво.
Они пили чай бесконечно, пили и пили, и этот чай то ли не кончался, то ли хирург подливал.
Наконец хирург, как то особенно устало, будто сквозь силу заговорил:
- Четыре операции, я сделал ему четыре операции, - он не смотрел ей в глаза, - я сделал все что мог. Не смог, слишком большое поражение …
Он, что-то еще говорил, какие-то медицинские термины…
- Где? – удивительно твердым голосом она прервала хирурга.
- По документам, родственников у него не было, здесь указано место, где его похоронили.

Она стояла у могилы, шел дождь, намокла, струйки стекали по лицу, по волосам, норовя забраться под одежду.
Она стояла, смотрела на свежий холмик, металлическую дощечку с его таким родным именем
… и не верила.
Нет, он не умер, это она умерла.
Иногда он приходил к ней и разговаривал.

***

Они горели. Горели заживо. Горел комбез, топливо, броня, горела и лопалась кожа, горело мясо. Жуткий запах. Но запах пришел потом, Тогда он не чувствовал ни чего, Он вытаскивал командира. Из последних сил. Еще, еще, еще чуть-чуть. Сейчас. Ну давай же.
Потом все погасло. Разом.
Когда очнулся, было темно и ужасно больно. Болело и жгло все, каждая клеточка, безумно, нестерпимо. Боль не давала дышать, мыслить, кричать. Он проваливался, приходил в себя, опять и опять.
Возникали какие-то картинки, то ли видения, то ли сны.
Что-то из той прошлой жизни,
вот только почему то он всегда тащил… тащил командира.
- Детство, деревня, бабушка, мама на столе молоко, хлеб, и он… тащит командира.
- Школа, звонок с урока, друг рванул в коридор: - Ай да, что покажу… он …тащит командира.
- Пруд, с разбега один за другим ныряют, вода обжигает прохладой … он … тащит командира.
- Весна, они идут вдвоем, он и она, она любит его. Странно, его кто-то любит. После того как остался один, мама так нелепо погибла, он пришел к выводу, что больше не может любить. Они идут, она такая смешная, наклонилась и восхищается цветком, пробившимся сквозь асфальт.
– Смотри,- сказала, - какая прелесть этот цветок.
Да, - подумал он, - прелесть. И почему-то бешено забилось сердце. Какая глупость, цветок, он больше не может любить, он знает это, он … он … тащит командира.
Он выжил.
Ему повезло.
Единственный из экипажа.
Его перевозили из одного госпиталя в другой, в каждом операции, боль и борьба за жизнь.
Выписали, долго восстанавливал документы, везде на него смотрели так, словно его нет вовсе, не было сил доказывать, уж лучше бы сгорел. Помогла медсестра. Была рядом и вот. У него же никого нет. Только она. Она одна. Ну и что, что не любит. Он еще тогда понял, что больше не может любить. У нее сын. Хороший пацан. Они жили дружно, и ему даже стало казаться, что он, наверное, сможет их полюбить.
Вот только по ночам он видит сны- видения:
- Деревня, бабушка, мама … а он тащит командира
- Школа, звонок с урока, друг рванул в коридор …а он …тащит командира.
- Пруд, с разбега один за другим ныряют … а он … тащит командира.
- Весна, они идут вдвоем, он и она.. и цветок пробившийся сквозь асфальт и … почему то бьется сердце.

***

Она понимает, что у них что-то не так, все хорошо, и он хороший, но почему то не так.
Нет любви.
Почему она с ним? Неужели только чувство жалости, к нему, тому раненому бойцу, с трудом передвигающемуся, такому молодому и такому беззащитному.
Да, она сама подставила ему плечо, помогла восстановить документы.
Пожалела и полюбила. А любит ли он ее? Нет. Она это знает, но что она может?
Конечно, он очень хороший, Хорошо относится и к ней и к сыну, но…
Ей нужна любовь. Любовь без границ, любовь так чтобы всем-всем сердцем, чтобы раствориться друг в друге.
Они живут. Живут не хуже других. Он стал зарабатывать, отдает все, балует…
Но, разве это ей нужно.
Как ему сказать.
Ему до сих пор снятся кошмары.
Вот так и живут, не хуже других и жили бы дальше.
Но, ужас. Она встретила другого. Встретила, полюбила и получила в ответ любовь, такую, о которой и мечтать- то уже не смела. Нет, это не возможно! Она не пустит его к себе. Вот он стоит за дверью. Она слышит, как бьется его сердце. Любовник – какое глупое слово. Когда ты любишь, и он любит. Какое глупое слово, какая глупая жизнь. Нет, больше она так не может. Она откроет дверь и будь, что будет.


***

… Хорошо, что никого вокруг, только цветок и слезы. Слезы мужчины, какая глупость.
Кто-то тронул его за плечо.
Это была Она.
Присела рядом, кивнула на цветок
– Смотри,- сказала, - какая прелесть этот цветок. Он ждал нас. Ждал все эти годы.
Да, - подумал он, - прелесть. И почему-то бешено забилось сердце. Какая глупость, цветок, он больше не может любить, он знает это, он.
- Это ты, - словно читая мысли, сказала она. - Ты не умер, это я умерла.
Он обнял ее за плечи: - Нет, я не умер, и ты не умерла.
- Ты плачешь?
- Нет, я никогда не плачу. Что-то попало в глаз.
- Да, я знаю, ты никогда не плачешь. – Она достала платок, вытерла слезы.
Он улыбнулся, нужно было что-то говорить, и, как назло, нечего.
- Откуда ты здесь?
- Провожала брата?
- Это был брат?
- Да.
- Не знал, что у тебя есть брат,
- Есть.
- Как зовут дочь?
Она назвала имя.
- Как мою маму.
- Да, я назвала в ее честь. Ты же ее так любил.
- Любил. А где наша дочь?
- Дома спит, ей завтра в школу.
- Пойдем домой.
- Пойдем.
Она всегда знала, что он не умер, а теперь она знает, что и она не умерла.

И они были счастливы.
- Вот,- подумал цветок, - не зря пробивался сквозь асфальт.
Он был счастлив, от их любви.
Цветок, пробившийся сквозь асфальт.

Моим одноклассницам и
моим одноклассникам
посвящается.

Это было тогда, когда я был бессмертным.
Да, именно бессмертным.
Вы не ошиблись, и я не ошибся.
Бессмертным.
Думаете, таких не бывает?
Ошибаетесь.
Их много.
Они среди нас.

Как давно это было!
В десятом.

Я встретил её в коридоре.
Столкнулся. Так как сталкиваются машины, как сталкиваются поезда. Совершенно неожиданно, на полном ходу. Мгновенно - раз, и … то, что было до… становится неважным, далеким.
Она, Она, Она…
Она … такая необыкновенная.
Нереальная.
Потрясающая.
Словно и не шла мимо, а подпрыгивала, рассыпая смех и счастье.
Она.
Я сразу понял – это Она.
Моя первая любовь.
Её звали …
Да, разве так важно, как её звали.
Важно то, что в то самое мгновение, все сразу изменилось.
И все, все-все, что было
Все стало ради неё.
Для неё.
Все.
Я готов был делать все что угодно, лишь бы она обратила на меня внимание.
Лишь бы она сказала: - Вот это парень!
Был готов и делал.
Все, чтобы сказала….
Я дрался…,
но, черт возьми, не всегда был повод, не всегда с кем.
Залезал к ней по водосточной трубе, …
но, черт возьми, почему только третий этаж, да и после второго раза просто перестало быть … необычным.
Выпрыгивал из окна на спор …
- Спорим, выпрыгну из окна вон на ту березу?!
- Спорим.
... и прыгнул.
- Видишь, а ты не верил. А хочешь, еще раз выпрыгну. Спорим?!
- Зачем?
- Что зачем? Спорим или нет?!
- Нет, больше спорить не буду.
- Почему?
- Потому что.
Эх, - подумал тогда, - а я бы еще раз прыгнул.
Для неё.
Пусть не увидит,
возможно, ей расскажут.
…
Но, черт возьми, пришли бывшие выпускники.
Сидели с нами, смеялись, вспоминали.
- А помнишь, - начал один, - как нас здесь как-то закрыли.
- Да, - подхватил второй, - точно. Тогда как раз математика была. Ну, Вы же знаете Марью. У неё попробуй, прогуляй, потом с потрохами съест. Мало ни кому не покажется.
- Да, да – заливаясь смехом первый,- и мы с тобой по очереди вон на ту березу сигали. Только тогда она поменьше была.
- Да, да, пришли на урок рваные, ободранные, в кровоподтеках.
- Так мол и так, Марь Ивановна, выпрыгнули. А она, ха-ха-ха, только зыркнула и сухо: - Быстро на места. … Итак, тема нашего урока ….
Все смеялись…
и я смеялся,
смотрел на березу
и было мне немного грустно.
Больше я на эту березу не прыгал.

Но, черт возьми, если бы только береза. Сколько же я делал безумных, совершенно неоправданных поступков.
Для неё.
И пусть она не видела, и не могла их видеть.
Но, возможно ей расскажут.
Ради этого я был готов сделать ВСЕ.
Невозможного - не было.
… ведь я был бессмертным…
Я мог ВСЕ.
Любое безумство.

Она была прекрасна.
А я был бессмертным.

Я и сейчас помню её взгляд и её смех.

А еще помню, как она бежала на уроке физкультуры, и я смотрел на неё, такую прекрасную, такую восхитительную.
Она встретила мой взгляд и …
споткнулась,
упала.
Я бросился к ней.
На глазах её выступили слезы, ей было больно и неловко, она оттолкнула мою руку…
Отвернулась.

Так много времени прошло.
Но, будто это было вчера.
Вот только одно не могу вспомнить, целовались ли мы?
Наверное, целовались.
Откуда же я помню эти нереально мягкие губы?

***

- Вот, - показал он мне фотографию, - это ОНА.
- Да, красивая.
- Знаешь, как я её люблю. Я её очень люблю.
- Это хорошо.
- Ты так считаешь? – спросил, словно не веря.
- Да, уверен. … Она очень красивая. Такую можно любить. … По настоящему. … Сильно.
- Да-а-а, - протянул он, с нежной жадностью глядя на фото. Аккуратно заложил её за обложку военного билета. Аккуратно засунул во внутренний карман. К сердцу.
Помолчали.
– Знаешь, - продолжил он, - я готов ради неё на все. Я и сюда попросился ради неё. Чтобы она знала, что я настоящий парень.
И помолчав еще, сказал:
- Пацанам не показываю, они смеяться будут, подначивать. А как она целуется? А как она в … А я … я знаешь, … я её поцеловал один раз в щеку. … На проводах. Но ведь это не … Ну, в общем … Ну, ты меня понимаешь?
- Понимаю.
Я понимал его. Очень хорошо понимал.
Он был такой же, как я тогда.
Он был бессмертным.
Он и остался бессмертным.
Только и вскрикнул: - Мама.

Военный билет в крови.
И фотография за обложкой … в крови.

Не помню, как его звали.
Помню, он был … бессмертным.
Он и остался бессмертным.

***

Как давно это было.
Это было тогда, когда я был бессмертным.
Вы думаете, бессмертных не бывает?
Ошибаетесь.
Их много.
Они среди нас.

И я очень хочу, Господи, чтобы каждый из них,
без исключения
однажды сказал:
- Это было тогда, когда я был бессмертным.

Ты говоришь …
О любви, о жизни, о нем - любимом, о Ваших отношениях …
Говоришь …
останавливаешься ….
задумываешься…
и восклицаешь: - А если любимые уходят?
И, не получив ответа, продолжаешь, говорить …
говоришь, говоришь …
останавливаешься и
опять спрашиваешь:
- Как научиться отпускать любимых, не напоминая о себе?


На самом деле самое главное для тебя не Это.
Главное прошло вскользь,
утонуло в словах…
в эмоциях …
Главное - та твоя фраза:
- “…я никогда не была любима”
Тебе бы нужно спросить:
- Когда же меня полюбят? Полюбят по настоящему, так, чтобы …
Но, эта просьба хорошо начинается с – Господи …
Ты обращаешься к людям, к самым обычным…
и, поэтому, она кажется тебе неуместной.
Понимаю тебя.
Мне и самому неловко задавать такой вопрос кому-то.
Но я знаю, как кричать: - Господи, ну почему?????

Я не Господь, не могу сказать Когда.
Не могу сказать Кто.
Не могу заставить его полюбить тебя.
Хотя, ты знаешь, я грешен сомневаюсь, что ОН может заставить.
Сотворить чудо любви – Да!
ОН сделал это. Он дал нам эту возможность.
Но, заставить?
Сомневаюсь.
- Прости меня, ….

И все же я отвечу на твой вопрос.
Не словами – Когда и Кто, а словами Как.
- Как сделать, чтобы тебя полюбили??

Ответ мой будет прост.
Всего три слова.
- ПОЛЮБИ СЕБЯ САМА.
Дорогая, запомни эти три слова.
Эти волшебные три слова.
Запомни и повторяй.
Повторяй и делай.
Делай все, чтобы ПОЛЮБИТЬ САМА СЕБЯ.
Я не сомневаюсь, что ты умеешь любить.
Умеешь любить, как никто другой.
Умеешь любить другого.
Осталось самая малость,
научиться любить себя.
Долой хандру, неверие, усталость.
Гони сомнения…
Сегодня и … теперь всегда, ты самая красивая.
Недостатки? Глупость у тебя нет недостатков.
Все недостатки были тогда, и остались там.
Да-ле-ко…..
Понимаешь?
Посмотри, во что ты одета.
Смени гардероб.
Не бойся экспериментировать, не бойся красок,
Ты должна быть заметной.
Ибо, красота, она заметна, и стесняться тут нечего.
Ты должна быть сексуальной.
Ведь это нормально.
Пусть сворачивают головы.
Пусть присвистывают.
Закатывают глаза.
Завидуют.
Ты идешь.
И этим все сказано.
ТЫ ЛЮБИШЬ СЕБЯ.
И они будут любить.
Будут. Никуда не денутся.
Будут, будут, будут любить.
Любить и добиваться тебя.

Но,
для начала ты должна полюбить себя.
Остальное тебе подскажет, та, которая любит себя.

Ответ на вопрос, который ты не задавала
ПОЛЮБИ СЕБЯ САМА

Чмок-чмок-чмок…
Это я не по болоту чмокаю,
Это Вас Дорогие женщины целую.
Вообще то и то и другое занятия одновременно и захватывающи и опасны,
Но, разве можно сравнить их по удовольствию?
Предпочитаю Вас
Чмок-чмок-чмок…
Мужики!!!! Вылезайте из своего болота.
Чмок-чмок-чмок…

Можете говорить, что я не умею любить.
Можете… Говорите…
Не соглашусь.
И пусть моя любовь не означает полного согласия, растворения в …
Это моя любовь.
Такая.
Люблю не для того, чтобы соглашаться.
…но, для того, чтобы принять,
если нужно простить.
Слова «если» и «нужно» потому, что…
это нужно, как правило, не нужно.
Поясняю. Пишу сейчас о любви к той, кого читаю,
кем восхищаюсь,
с кем спорю,
не всегда соглашаюсь,
но принимаю…
Как не принять, ту, которую любишь?
Такую разную и узнаваемую, понятную и непредсказуемую
О любви к той,
кто не ведает, не знает…
И если я Вам не говорил, что люблю Вас…
то вот я Вам говорю:
- Я Вас люблю.
- Обожаю.
- Читаю.

А парням скажу:
- Уважаю.
И этого достаточно.

О любви сказать или написать ничего не могу,
Кроме того, что жизнь для меня – это любовь.
Так же, как смерть – ненависть.
Пока люблю – живу.
Победит ненависть – умру.
И то и другое – любовь и ненависть – во мне, в моем сердце, душе.
И ни от того, ни от другого не могу отказаться.
Борются друг с другом…
За и против меня.
Пока побеждает любовь.
Поэтому живу и хочу жить - любить.
Чего и Вам желаю!

Если меня спросить сегодня, зачем это сделал, я, а уж сколько лет прошло, на этот вопрос не найду ответа. Сделал и все тут. Шевельнулась в душе противная мерзкая зависть и выплеснулась.

А началось все с того, что Костян пришел, будто прилетел, счастливый и восторженный. Таким я его никогда не видел. У него даже голос дрожал от восхищения и нетерпения. И, конечно же, этим нетерпением он просто не мог со мной не поделится.
- Представляешь, я её сегодня спас! Её! … Спас! Она, … она, … божество, …. Настоящее божество.
- Спас?
- Спас! О-о-о, как же она хороша. Божественно хороша!
- И кто она?
- Не знаю. … В смысле, … имени не знаю. Работает здесь, на нашем этаже. Ну, ты её точно должен был видеть.
- Ну, видел и видел, а спас то как? Рассказывай.
- Да только что, по дороге на работу.
- А подробней?
- Подробней? Подробней, вышел я из вагона. Иду себе, иду. Ни на кого внимания не обращаю. Захожу на эскалатор… И уже хотел было взбежать наверх… Только голову поднял… Глянул и…
- Не тяни.
- Не перебивай. Так вот, глянул и… Увидел Совершенство. Стоит несколькими ступеньками выше. Сама стоит, а мини-юбочка еще качается … в такт, словно еще идет. Она качается… А я … взгляд оторвать не могу. От ножек её изящных. От того, что скрывает этот качающийся край. О-о-о, скажу я тебе, это не мини-юбка, это гильотина. Смотрю на неё, и голову готов был положить под неё. В глазах помутилось, дыхание перехватило, в теле тяжесть, к земле жмёт. Тут эскалатору конец. А меня все не отпускает. Она шагнула, и я вдогонку. Чтоб не упустить. Догнал. Иду за ней. Слова все забыл. Только запах её духов ловлю. Да сверху через плечо смотрю на её нежную кожу, удивительные изгибы. Иду, боюсь выдохнуть. Она и не замечает. Задумалась о чем-то. Подходим к дверям. А тот, который впереди, дверь распахнул на полную, сам проскочил. А ты же знаешь, какие у нас двери. Не двери, убийцы. И вот эта дверь - с нарастающим ускорением… Ба-бах. Я кулак выбросил. Успел. Заметил в последний момент. Краем глаза. … Грохот страшный. Представляешь?
- Ну.
- Как стекло не разбилось, не понимаю? В сантиметре от её лица остановил. Она ни остановится, ни охнуть, ни испугаться не успела. Распахнул перед нею дверь. Как шла, так и прошла. Я за ней. Да тут бабка стояла, хвать меня за рукав. “Подержи, - говорит, - внучек”. Тфу. У неё баулов да сумок – не меряно. Столько времени потерял, пока ей помогал. Не откажешь же.… Выскочил на улицу, туда – сюда, нет её нигде. Я к автобусам. И там нет. Вот, собственно, и все. Как ты думаешь, могу я к ней подойти, познакомится? А?
- Да к кому к ней? Ты мне вначале её покажи. Может быть, я её знаю.
- Ладно, в обед покажу. Все равно раньше увидеть не удастся. Она не из тех, кто коридоры шлифует, на лестнице коптит.

В обеденный перерыв он мне её показал. Из далека, но показал.
Не знаю, что на меня нашло, сказал ему, что хорошо знаю её, и, вообще, будет лучше, если перед тем, как он пойдет знакомиться, я поговорю с ней. Так как девушка она серьезная и все такое.
Конечно же, я её не знал.
Сказал: - “Жди здесь”. И вышел из комнаты.
Зачем, спрашивается?
Почему?
Просто стало смешно, оттого, что такой здоровый мужик, как Костян, так легко сломался от какой то там юбки.
Впрочем, юбка была очень даже ничего. Я и сам на неё не раз засматривался. Был бы не прочь.
Просто, стало мне завидно.
Вот во всем он меня лучше.
И выше, и шире в плечах. и сильнее…
Тут еще и с девчонкой познакомится, от которой у меня самого мурашки…

Сказал, и вышел, сам не зная, что делать.
Походил, походил по коридорам, в окно поглазел, в туалет заглянул, умылся холодной водой. Бесполезно. В голову ни одной дельной мысли не лезло, кроме отчаянной зависти и какой то злости.
Походил, походил, да и вернулся ни с чем.
Костян сразу ко мне.
- Ну, что? – спрашивает.
- А ничего, - отвечаю хмуро. А внутри злость кипит. “Зачем сказал, что знаю её?! Как теперь выкручиваться?”
А он не отстает.
- Как ни чего?! Что она сказала?
- Ни чего не сказала.
- Как так ни чего?! Не может быть!
- Может, - отвечаю, а внутри такая тоска навалила.
А он, нет, чтоб отстать, продолжает:
- Ты что-то скрываешь?!
- Да, - говорю, - скрываю.
Тут он вообще закипел, бегает вокруг, руками машет, брызгает слюной.
- Что, что, - кричит, - ты от меня срываешь? Говори, – за грудки меня схватил
- А ты, - стряхнул его руки, - на самом деле хочешь это услышать.
- Да, - сам аж побледнел. Стоит, трясется.
Ну, думаю: “Блин, сам виноват. Я не хотел”.
- Плохо, - говорю, - дела твои.
- Что? Что она сказала?
- Сказала, что напал на неё в метро какой-то маньяк. Ударил… Да в последний момент видать промахнулся.
Костян от слов этих оцепенел. То бегал кругами, а услышал и встал, как вкопанный. Смотрит на меня внезапно остекленевшими глазами, не моргая, как манекен.
А во мне злость кипит. А меня понесло. Не остановить.
- Говорит, ему было без разницы кого. Хотел, говорит, меня, … промахнулся, … схватился за старуху, что рядом стояла. … Ему, говорит, все рано было … кого.
Костян стоит и смотрит на меня, только глаза блестят.
Стоит и молчит.
И я молчу.
Костян сел, плечи опустил, уставился в пол. Закрыл лицо ладонями, застонал. Откинулся, посмотрел на меня безумно:
- Еще что сказала? Говори все.
- Ну, что еще? Выскочила, говорит из метро, спряталась за углом.
- И-и-и? – хрипел он.
- Увидела, как он, то есть …ты, вышел, стал её искать. … Сел в автобус. И поехал в нашу сторону…
- И-и-и?
- И спрашивала меня, мол, … может в милицию обратится?
- И-и-и?
- А я, говорю, зачем? Зачем в милицию?
- И-и-и?
- А она говорит, чтоб поймали этого гада, маньяка этого, пока он тут делов не наделал. … Вот, … и все.
Костян встал, пошатнулся, постоял, удерживая равновесие, пошел в свой угол. Стукнулся о край стола. Уронил какую-то книгу. Шел…
- Костян, - я пытался заглянуть ему в лицо, - да ладно тебе. Делов то. Тоже мне принцесса. Да и лица она твоего не запомнила, …так перепугалась. … Встретит, не узнает. Костян, ты слышишь?
Он меня не слышал.
Сидел, обхватил голову руками, уставился куда-то.

- Ко, - окликнул его через минут сорок, - как думаешь Форман вызовет Тайсона, а?
Он молчал.
- Мне тут обещали кассету прислать с боями Тайсона. Я с Юрасом договорился, посмотрим у него на видаке. Он обещал и тебе копию сделать. Ты слышишь?
Молчание.

Чтобы Костян отказался обсуждать Тайсона?
Встал, подошел к нему.
Он сидел в той же позе, обхватив голову руками.
Глаза предательски блестели.
Огромный здоровенный мужик, сто двадцати килограммов.

Тогда я все и понял.
Развернулся и пошел.

Не буду рассказывать, как я с ней знакомился, и что ей потом говорил, какие находил слова.
Но, через час привел её в нашу комнату …
- Знакомься, это Оля.
- А это Костя.

Костян хотел меня убить, но … пожалел.

А дальше все должно быть, как в сказке.
”Они жили долго и счастливо…
… и умерли в один день.

Если бы жизнь была сказкой.

Её зовут Ольга.
Их сын, вылитый отец.
А отца звали Костя…

Вот такая штука … Жизнь.
Вот такая шутка …
Жизнь.

Жить с дамочками, пацаны, опасно.
По началу, оно конечно, все кайфово…
Воротнички всегда чистые, штанишки, утюжком заточены, как у манекена …
Все чин-чином, вон, даже в кармане, тфу…, носовой платок.
Не, ну вы гляньте, гадина, она еще и по карманам лазает.
Где, где?
Фу-у-у….. Цела. Заначка цела. Ух ты моя милая заначка.
Испугался. Аж пот прошиб. Вот и платок пригодился.
С ним она здорово придумала.
А заначку нужно перепрятать.
Или выпить?
Выпить или перепрятать? Выпить или …? Выпить?
Все, все, решено: -Выпить и перепрятать, если останется.
Вот жизнь! Разве сэкономишь.
Всю жизнь, по краю.
Не пропьешь, так потеряешь. Не потеряешь, так …
За это нужно выпить.

Вон кстати, пацаны, местечко неплохое. Зайдем, стресс снимем?
…
Давай пацаны, за Вас.
...
За них.
…
За этих.
Да, пацаны, кстати об этих…
О дамочках, пацаны.
Об опасности.
Так вот, пацаны, живешь с ними, живешь …
И все вроде хорошо…
Все культурно, пацаны.
Есть с кем перекинуться … словом …, гхе-гхе, ну и делом.
И от этого даже речь становится русской. Помните, как в младших классах? Ну, эта? Русская Речь?
Без …ля, без на…
Помните? Нет?
Ой, пацаны, какие Вы счастливые.
А я вот вспомнил.
И Вы вспомните, вот поживете и вспомните… мои слова.
Ты наливай-наливай.
За это нужно выпить.
…
Хорошо пошла, сволочь.

Тут, пацаны, уже и до галстука рукой подать.
А это, пацаны, кранты.
Только ты этих крантов не замечаешь…
… как щечки лоснятся,
… как глазки мутнеют,
… как животик вываливается.
Не замечаешь катастрофы.
Думаешь, что все хорошо,
Но то, пацаны, только внешне.
Да, есть плюсы.
К примеру, ждут-с… Ждут-с меня дома.
Вот Вас ждут-с?
А меня… ждут-с
… встречают…с буквой С…
Со скалкой.
А утром рассказывают…
Не, пацаны, рассказывают, конечно же ерунду всякую.
Ты наливай – наливай.
За это нужно выпить.
Врут, одним словом. Такого не может быть, пацаны. Чтобы я да…
Ну и ….
Ой, хорошо пошла, гадина.
….
Понятное дело, на то они и дамочки, чтобы …
У них одни романы на уме.
Любовь.
А ключ где?
Я спрашиваю, где ключ?
Кому он помешал?
Лежал себе тихо, мирно.
В ванной под зеркалом, на полке.
Ключ гаечный.
Удобно так лежал, рядом с бритвой, отверткой крест, обмылком, да засохшим помазком.
Не, пацаны, на ё меня этим помазком пеняют.
Ну, не вымыл, то ж экономлю.
А ключ, по что помешал?
Вот скажи, тебе ключ мешает? Гаечный?
Нет. Понимаешь. Уважаю.
Давай, Уважаемый, наливай.
За это нужно выпить.
Что? Кончилось?
Не, кончилось, это когда кончим.
У настоящих пацанов, слово “кончилось” нет, есть слово “кончил”.
За это нужно выпить.
Давай, молодой, сгоняй быстренько, пока не кончил.
…
Побежал.
Вот и славненько. Понимаете, вижу, понимаете меня.
Гаечный ключ всегда должен быть под рукой… и отвертка крест.
Ан, нет.
Спрашиваю, что там делают пузырьки и тюбики?
Тебя спрашиваю.
Там?
Ну, там, на полке, под зеркалом, в ванной, вместо гаечного ключа и отвертки крест.
Что я спрашиваю делают?
Отвечай, гад!
…
А принес?! Давай наливай.
Лей по полной, не жмотись.
Вот.
Ну, за что пить то будем?
…
А гиря кому помешала?
Ты, говорит, её не поднимаешь.
Слышь? Это она мне говорит! Прикинь?
Я не поднимаю!?
Да я…я … Давай на руках… бороться, … здесь… сейчас… давай.
Убирайте. Все убирайте со стола. Все прочь.
Мы будем бороться.
На руках.
Армрестлинг.
Стоп.
Ты куда мой стакан понес?
Отдай. Видишь, там еще осталось.
Обнови-ка.
Полный, полный наливай.

Гиря ей помешала!
Ключ гаечный!!
Отвертка крест!!!
За это нужно выпить.

А пузырьки ей не мешают? Плодятся и расползаются. А на что?
Какой от них прок?!
Пить нельзя, гадость…, пробовал.
Вот ты, скажи, какой в них прок?
Мазать? На лицо?
Э-э-э, салага ты еще, я погляжу.
Да не кипятись, не кипятись.
Сходи, слей кипяток то.
Я тоже так думал. Что для красоты…
Посмотри на меня… Красивый?
Вот то-то и оно.
А ведь, грешным делом, подумал, Дай, думаю, и я… приобщусь к прекрасному.
Поправлю внешность.
Встал как-то ночью. Свет включать не стал.
Ну его, этот свет.
Подошел к полочке, выбрал, что пожиже. Липкое не люблю.
Глянул на свет. Розовая.
Понравилось.
Думаю: - То, что надо.
Налил, полную ладошку, и от души умылся.
Ты не зевай, наливай, наливай.
Типа, для красоты лица. Умылся то.
Типа, встану утром, посмотрюсь в зеркало… Красивый.,

Умываюсь, отфыркиваюсь.

Чую, пахнет.
Ацетоном.
Оказалась в том пузырьке жидкость для снятия лака.
Потом целый час стоял, промывал рожу струёй холодной воды.
Видал, теперь какая рожа?!
Лакированная?
Скажи: - Лакированная?
Правильно. Нет.
За это нужно выпить.

Вот гаечный ключ, я понимаю. Им даже по роже получить не зазорно.
У тебя есть гаечный ключ?
Нет?
А отвертка крест? Отверткой можно в ноздрю…
А тут, жидкость для снятия лака.
Ты наливай, наливай.
А если б я её выпил?
Бррр.
Господи, спасибо, что уберег меня.
За это нужно выпить.

Жить с дамочками, пацаны, опасно.
За это нужно выпить.
…

Он подошел ко мне с видом заговорщика.
Чуть заикаясь от волнения, произнес:
- Разрешите обратиться?!
- Говори, - прохрипел в ответ.
- Я… вот… тут…. хотел, - он совсем разволновался.
- Ты, вот тут, успокойся, соберись с мыслями и обратись нормально. А то мы с тобой никогда друг друга не поймем.
- Я … Посоветоваться хотел, - наконец выдавил он.
Странное дело, постоянно, кто-нибудь подходил советоваться. Наверное, потому, что всегда, когда позволяет время, выслушиваю.
- Посоветуйся.
- Давайте отойдем. … Дело в том …. Это …. Я бы не хотел … чтобы это кто-нибудь знал еще.
- Отойдем.
Мы отошли за машины. Присели на пустые ящики из-под снарядов.
- Говори.
Он, все еще трясущимися руками достал откуда то из-под бронежилета сложенные бумажные листы. Аккуратно их распрямил, тщательно разглаживая сгибы.
- Вот, - сказал он уже совсем смело. - Это она.
- Вижу что она.
Он начал сбивчивой скороговоркой рассказывать мне, какая она замечательная, какая красивая, какая талантливая. Он говорил, говорил, будто боялся, что я его прерву, или рассмеюсь.
Она так ходит, так смотрит, так дышит, так говорит.
Я молча протянул руку, жестом попросил дать листы с её фотографиями. Он на мгновение прервался, по лицу промелькнула тень сомнения, доверить или не доверить, но, все же он протянул мне их.
Это были вырезки из журналов.
Я неспешно их рассматривал, слушая и кивая ему в ответ.
На всех фотографиях была она, известная певица. Бесспорно, красавица и умница. Талантливая и холеная.
Я смотрел, он говорил.
Мне захотелось прервать его, сказать ему такое, что возвратит его на землю. Захотелось рассмеяться ему в лицо.
Вместо этого, я спросил его:
- Послушай, у тебя девушка была? Только честно?
- Да, конечно. … Вот, она.
- Я спросил тебя!
- Нет, раньше …. В смысле до неё … не было. Но я …
- Я понял. Не объясняй. Что ты хотел от меня? Что посоветовать то?
- А, да, да … Вот, я написал …. Написал ей письмо, - он кивнув на фотографии достал еще один уже тетрадный листок, - я хотел, чтобы вы прочитали. Ошибки … и вообще … там …. Может, что не так.
- Давай.
- Вот.
…
- Я здесь…
- Помолчи. Теперь помолчи.
- Да.
…
- Все хорошо. Молодец. Хорошо написал, по-мужски. Только смотри, вот здесь …
- Где, где?
- Вот здесь. Я бы написал так. А здесь, вот это надо убрать. Ты понимаешь, они там не поймут …
- Хорошо.
- И еще напиши ей, что хранишь её фотографии под бронежилетом, у самого сердца.
- Напишу. А адрес? Куда писать.
- Куда? Пиши: Москва, Такой-то.
- Дойдет?
- Дойдет.
- Спасибо, спасибо.
- Не за что.
Он ушел счастливый, по-мальчишески слегка подпрыгивая.
Я смотрел ему вслед, он был счастлив, он жил, он любил.

Я бы над ним посмеялся. В другое время, в другом месте.
Я бы над ним посмеялся. Ведь, смешна вся эта любовь к кумирам.
Я бы над ним посмеялся.
Но почему-то сдержался.
Пусть любит. Хоть так. Смешно. Нелепо.
Первая любовь, здесь она может стать последней.
А может быть, именно она его спасет, такая глупая, такая смешная, такая нелепая Любовь.

Не понимаю, за что она меня любит.
Любит много лет. Молча, издалека, без всякой надежды.
Чувствую тепло её любви. Чувствую досаду, растерянность, радость, гордость.
Не нахожу оправдания тому поступку, своему выбору, себе.
Да и как найти?
Конечно, в свое оправдание можно было бы найти эти слова…, слова, слова.
Но она не просит.
Говорить себе?
Глупо. Себя не обманешь. Даже если повторять это тысячу раз. Чем можно оправдать предательство, которое сам совершил.
Предал, ушел, в надежде, что уйдет она. Что её больше не будет, а потому не будет и предательства. На нет и суда нет.
А она не ушла, отошла. Не надоедает, не пристает, не выставляет на показ свою любовь. Просто любит.
- Господи, за что? Что тут можно любит? Объясни мне?
А она вот любит. Без объяснения, без слов, без признаний.
- Разве так можно? Так нельзя. Нельзя. Нельзя.
А она любит.

Но понимаешь. Сразу это не понимаешь. С первых дней все, как по маслу. Ни каких мук совести, воспоминаний, терзаний. Предал и пошел. Окунулся в новую жизненную суету. Предал, походя, между делом, без всяких оправданий, со словами: - А потому, что ….
И все нормально, пучина новых чувств, обжигающих и трескучих. Горишь, сгораешь, мечешься, бросаешься в новый огонь.
И, однажды, разорвав в клочья чувства, утонув в звенящей пустоте одиночества, вспоминаешь её. Спокойный нежный голос, мягкие руки, взгляд неподдающийся описанию…
И всплывает горечь, на самого себя, на собственную подлость и черствость, на то, что это было.
Но, Слава богу, что это было!
Гонишь мысль, а она возвращается, Метешься, кричишь, рычишь, бьешься с бетонной стеной:
- Я сказал нет, нет, нет.
- Я сказал все, все, все.
И выбившись из сил, охрипнув от крика, с трудом разжав избитые в кровь кулаки, набираешь номер:
- Алло, алло-о-о, говорите, не молчите.
- Привет, это я.
- Ты. Ты где? … и она, что-то говорит, голосом полным любви, и ей, что-то отвечаю, что-то понимаю и одновременно противлюсь этому пониманию. Потому, что поздно, назад нельзя.
И все-таки срываюсь и еду.
Для того чтобы сказать себе:
- Какой же ты подлец!
- Какой же ты дурак!
…Хотел сказать это ей, … а она, счастливо улыбаясь, прикрыв ладошкой рот, прижалась маленьким комочком к груди, вдруг накрыв с головой, захлестнув, подхватив, унеся потоком своей любви.
- Господи, скажи мне, за что она любит меня?!

***

- Не понимаю, почему она выбрала меня?!
…
- Господи, за что? Почему меня? Объясни? Вокруг так много людей…
…
- Почему ты молчишь? Я не согласен! Ты слышишь, я не согласен.
Чувствую её холод, безмолвие.
Чувствую растерянность и досаду, боль и … решимость.
Я скажу ей: - Нет! - тысячу раз: - Нет. Нет и только нет.
И пусть она не спрашивает, пусть ходит вокруг в надежде однажды услышать молчаливую покорность.
- Этому не бывать.
Знаю, чувствую, ходит. То где-то совсем близко, у изголовья, то, как сейчас, поодаль, наблюдая.
- Иди к черту! – кричу ей, сжимая кулаки, скрипя от боли зубами.
И когда становится совсем невмоготу, беру телефон и начинаю перелистывать записную книжку. Листаю, листаю, листаю … Пробегая глазами бесконечный список знакомых и друзей. И понимаю, что во всем этом списке, во всем этом мире, есть только три телефона, по которым стоило бы позвонить… в том числе, той, которую предал…
И, перебирая эти три номера, думаешь, кому позвонить …
Но, говоришь себе: - Стоп! Это наше с ней дело. Только наше.
Бережно кладешь телефон рядом, усилием отрывая голову от подушки, шепчешь ей: - Иди к черту! Я не согласен. Этому не бывать.
И без сил закрываешь глаза, нащупывая рукой телефон.
Знаешь, услышала, веришь, уйдет …
…
А потом ты встанешь и позвонишь им, тем, кто любит тебя.
Любит.
Позвонишь и скажешь:
- Люблю.

- Тебя подвезти?- мы предложили это одновременно.
Тесная кабинка лифта.
Втроем, почти вплотную друг к другу, ощущая дыхание, соприкасаясь одеждой.
Сердце без разбега, стало отчаянно ломиться наружу.
Господи, что же оно так громко! Ведь слышно же.
Кому, кому она сказала? С кем поедет?
Со скрежетом открылись двери лифта.
Шагнул первым. Несколько шагов.
Так бьется сердце.
Почему они так медленно идут? О чем-то говорят? Точно говорят.
Не слышу, ни чего не слышу, только сердце молотит, как бешеное.
Улыбку, так отлично, теперь повернуться и …
- Не отставать.
Двери. Свежий ветер. Морозец. Вдох. Скрип снега под ногами.
Где же они там? Где? Стукнула, закрывшись, дверь.
Машина. Клавиша на брелке. Веселый клик.
Почему так дрожат руки?
Где же они там?
Ключ, нужно найти ключ, ведь был же здесь в кармане! Черт, где же он? Вот он. И они вышли. Смеются. Нет, только не смотреть. Не смотреть.
С кем, с кем она поедет? С ним?
Ну что такое! Почему этот ключ не вставляется. Наконец то.
А мотор молодец, завелся с пол оборота. Так же как я. Только он спокоен, а я …
Нужно выйти, попрощаться.
Улыбку … Вот так, отлично.
Что это? Они прощаются? Не может быть?
Она развернулась, посмотрела в глаза:
- Ну, что поедем?
- Да, да.
Господи! Какой идиот! Что за хрип?
А какие у неё глаза!!
Да, глаза все те же. Будто не было этих лет.
О, эти глаза!
А сердце совсем офигело. Оно, что хочет взлететь, разорваться?
Спокойно, спокойно.
- Присаживайся поудобней. Пристегнись.
Надо же, сказал, что-то связанное.
- Поехали?
- Поехали.
Все, спокойно, спокойно сердце. Глупо. Все глупо. Так, будто вижу её в первый раз.
- А ты помнишь? … Помнишь, как переносил тебя через ту огромную лужу на руках?
- Помню.
…
- Да, было время! Ты как сейчас?
- Нормально.
- Дети здоровы?
- Да, слава богу.
- Как муж?
… Какой же я дурак! Зачем спросил? Будто сам не знаю! Инвалид с Афгана. Очень тяжелый и очень крепкий …. Умирает, каждый год умирает … И встает. Каждый год встает, чтобы опять упасть, и снова подняться.
… Какой же я дурак! Нашел, что спрашивать!
…
Какое тягостное молчание. Наверное, её расстроил. Точно расстроил.
Нужно что-то сказать. Что-то сказать! Что?
…
- Помнишь? Мы сидим. И кто-то из ребят вытащил яблоки, стал всех угощать.
А ты ему: - Меня не забудь. Сама сидишь от него дальше всех, метрах в 30-ти.
Он хохотнул и запустил яблоко со всей силы.
И это яблоко со свистом летит мимо всех нас к тебе. Словно снаряд.
А у тебя на лице ни один мускул не дрогнул. Вытянула руку и взяла это яблоко, будто оно на столе лежало, а не летело.
Только шлепок яблока о ладонь и … молчание ….
А потом через минуту восторженный вопль. Как мы все вопили от восторга. Это было потрясающе.
- Помнишь?
- Да, здорово получилось.
Ну, вот, хоть улыбнулась.
…
- Вот и приехали. Останови здесь. Спасибо.
- До свидания.
- Пока.
Проводил её взглядом.
Проводил её стуком, бешеным стуком сердца.
Отъехал. Встал.
Нужно придти в себя.
…
Вспомнил его, её, себя.
Как же я тогда его ненавидел! Когда он говорил мне, говорил. говорил бесконечно…
- Посмотри, какая она хорошая.
- Посмотри, какие у неё удивительные и прекрасные глаза.
- Посмотри, какие чудесные плечи, шея.
Говорил, будто я этого сам не видел, не знал, не чувствовал.
Как же я его ненавидел!
Как же я её любил!
…
Вот так, много лет рядом.
Много лет… Чувствовать близость и видеть пропасть …
…
Все, успокоился. Можно ехать.
Ах, как работает мотор, ровно, спокойно. Нажал на педаль, взревет, отпустил …
Да, педаль… Мне бы такую.
Отпусти меня … педаль….

Здравствуй Вера
Не удивляйся, твой адрес мне дала твоя мама, я просто зашел и попросил, а она дала. Ты помнишь, ведь так уже однажды было.
Зачем я тебе пишу?
Наверное, для того, что бы написать то, что когда-то не сказал.
Странно, правда?
Люди встречаются, живут много лет рядом и говорят, говорят, говорят.
А потом, расставшись навсегда, разъехавшись за тысячи километров, понимают, что так и не сказали друг другу что-то очень важное.

***

Ты помнишь, как мы встретились с тобой впервые?
Познакомились?
Сколько нам тогда было? По девять лет.
Помнишь?
Наши родители дружили. Тогда они были молоды и счастливы. Тогда не было Интернета, а один и тот же фильм крутили в местном кинотеатре неделю. Телевизор показывал несколько часов в сутки и только по вечерам. Единственный ресторан больше походил на столовку для командировочных. Главное развлечение было общение. Люди ходили в гости. Собирались часто. Целыми семьями с детьми. Посидеть, поговорить.
Я помню, как вы пришли, у нас уже был полон дом гостей. Все пришли с детьми. Было много мальчишек, и только одна ты была девочкой.
Тебя привели к нам в детскую и сказали:
- Знакомьтесь, Вера. Мальчики играйте вместе и не обижайте эту замечательную девочку.
Для нас это был шок. Девчонка, да как она могла играть с нами, мы же в тот вечер охотились на мамонтов.
Мы тебя приняли в игру, подумали и решили, если встретим по дороге саблезубых тигров, схватка будет не шуточной, рваных ран не избежать, тут то ты и понадобишься, будешь лечить. Все тебе объяснили и посадили в уголок, чтобы не мешала.
Помню, ты презрительно хмыкнула, посидела пару минут, встала и демонстративно ушла. Мы даже опешили, вот это наглость, и даже на некоторое время прекратили забивать предводителя стада. Но, посмотрев друг на друга, покрутив пальцем у виска, вынесли точное решение: - Все девчонки достойны презрения.
Позже, втайне от пацанов, пользуясь правом хозяина, я прошмыгнул в комнату к взрослым, чтобы посмотреть, чем ты там занимаешься.
Ты сидела в кресле, свернувшись клубком, и читала книгу.
На следующий день, я изъял эту книгу из шкафа, перечитал её дважды, и еще долго держал её под подушкой. Это была “Одиссея капитана Блада.” Читая, впервые задумался, что девчонки все-таки не такие уж презренные и никчемные. Сравнивая тебя с Арабеллой - героиней романа, думал, а мог бы я совершать подобные подвиги ради тебя. Нет, я даже не думал, я их совершал, мысленно, представляя невероятные приключения.
В школьные годы мы довольно часто встречались, но практически не разговаривали.
Как были мы тогда далеки от нашей любви.

***

Знаешь, а я не поверил тебе, когда ты сказала, что вы собираетесь уехать в Канаду навсегда. Почему-то мне эти слова показались шуткой.
И даже тогда, когда вы приехали в Москву на собеседование …
Помнишь, ты позвонила мне и сказала:
- Будет время, мы с тобой встретимся.
Я ждал твоего звонка, не отходил от телефона. Но, ты не позвонила, наверное, не смогла.
А потом я узнал, что вы уехали в Канаду, навсегда.
И было грустно.

***

А помнишь, как-то я приехал к Вам, ни с того, ни с сего? Родители мои жили уже в другом городе. Мы не видели друг друга уже лет 8-мь. Мне было двадцать три и тебе двадцать три. Я до сих пор не знаю ответа, что за причина толкнула меня приехать. Да, я собственно и не заморачивался поводом.
Приехал и позвонил.
Дверь открыла твоя мама. Увидела меня, удивилась и обрадовалась. Она даже не спрашивала, зачем и почему.
Я зашел и в ту же секунду увидел тебя и …
Ты превратилась в сказку.
…и я, окунувшись в эту сказку, потерялся в ней.
- Привет, - кивнула ты мне, - заходи.
Не поздоровавшись ни с кем, я зашел к тебе в комнату. Мы взялись за руки и стояли, смотря в глаза друг другу. Стояли и смотрели.
Зашла мать, что-то спросила, не дождавшись ответа, махнула рукой, вышла.
Зашел отец, постоял, посмотрел на нас, вышел.
Мы стояли и смотрели. И слова были не нужны. Потому что были твои глаза. Глаза, как омут, глаза цвета вишни, самые лучшие глаза …
А потом, вдруг выяснилось, что ты уезжаешь. Уезжаешь, через час, с отцом, к каким то родственниками, в другой город, вот и чемоданы собраны, вот и билеты на руках.
И я, нисколько не сомневаясь, поехал с вами.
И у нас была неделя. Самая лучшая неделя жизни.
Так мало и так много.
Не помню города, не помню твоих родственников, даже не помню, где был твой отец.
Была только ты, твои глаза, руки, твой голос.
Мы не расставались ни на минуту.

***

Так получилось, что работа меня забросила в Питер. Он потряс меня. Все свободное время я бродил по нему пешком, впитывая его красоту и твое присутствие. С каждым шагом я вспоминал тебя, будто шагая рядом.
Вспоминал, как ты спрашивала:
- А где мы будем жить?
…
- Ой, так далеко? А я так люблю Питер.
- Я тебе обещаю, мы поедем в Питер, мы будем там жить, но позже.

Ты выбрала Питер.
Замечательный город. Город, который отобрал тебя у меня.
Нет, все же не город, это я тебя потерял. Я, только я виноват.
При чем здесь город?! Замечательный город.
Вот здесь, возможно час назад ты шла здесь, теперь иду я.

Потом я позвонил твоей маме и взял твой номер телефона. И мы встретились. Ты, ты была прекрасна, словно не было тех десяти лет жизни без тебя, без меня. Ты пришла ко мне в гостиницу. Мы держались за руки и смотрели в глаза.
Но, почему-то этого было мало, почему-то ты говорила и говорила.
Что любила меня и любила его.
Что просто так получилось.
Он был рядом и ближе в тот момент. И ты решила так.
И тебе было тяжело.
Выбор был не прост.
А все могло быть иначе.
А теперь. Теперь у нас семьи, дети. Теперь.
И ты смотрела мне в глаза и спрашивала:
- Ты мне веришь?
И я кивал.
А ты со слезами на глазах прижималась ко мне и страстно шептала:
- Я хочу быть твоей, сейчас, здесь.

Мы сидели на лавочке у Исаакиевского собора. Сидели и молчали. Я почувствовал, что тебе тревожно внутри от этого молчания. Странно, раньше такого не было.
И тогда я сказал:
- Я молчу, потому, что мне хорошо с тобой. Хорошо и все. Ты была моей, и ты остаешься моей вот здесь, навсегда. И я не хочу говорить и сетовать на судьбу, копаться и разбираться. Я знаю, что любил тебя, и что люблю тебя. А все что случилось, то случилось. А сейчас мне хорошо. Хорошо и без слов.
Сказал и почувствовал, как ты выдохнула тревогу, и тебе стало хорошо.
Мы сидели, обнявшись, и молчали.

Потом я часто приезжал в Питер. Мы встречались. И мне было хорошо с тобой, даже молчать.

***

А помнишь, как мы ездили за свадебным платьем. Ты была в нем такой удивительно воздушной, невесомой. Я брал тебя на руки и кружил, кружил. А ты хохотала на весь салон. Словно колокольчик, разбрызгивая счастье. Люди смотрели и улыбались. И это тоже было счастье.

А мой друг сокрушался, как же так у нас будут свадьбы в один день 13 августа.
- Все ребята пойдут к тебе, а как же мы? – обиженно бубнил он.
- А мы …, мы объединим наши свадьбы. Будем гулять вместе – отвечал ему.

***

А потом я звонил, ты не подходила к телефону, каждый день писал письма, ты не отвечала, сходил с ума, не находил себе место, выл от бессилия и злобы.

Пришел к командиру.
- Товарищ полковник, разрешите обратиться?
- Говорите.
- У меня обстоятельства …. Мне надо ….
- Отставить. Вы не мальчишка, Вы офицер и извольте им быть. Есть такие слова присяга, долг, ответственность. А любовь, если она есть? … То есть. … Товарищ лейтенант, слушайте мою команду. … Кру-гом. Да, вот еще, увольнительная будет, как и обещал … Тогда и разберетесь.


Я позвонил маме.
- Алло, мама, в чем дело?
- Все нормально. А что?
- Вера, Вера где?
- Её нет, и, наверно, не будет. Нет, в смысле, она то есть, но её нет. Вот.
- Мама, слушай меня внимательно. Я приеду такого-то, а ты возьми мне билет на вечер того же дня.
- А может не надо.
- Надо мама, надо.


- Здравствуй, мама. Ты взяла билеты?
- Да, два. Я тоже поеду с тобой.
- Когда поезд?
- Через полтора часа.
- Поехали.

Мы подъезжали к вокзалу.
- Мама, где билеты?
- Вот.
- Давай их сюда.
Я взял билеты, секунду посмотрел на них, разорвал и выбросил.
- Все. Едим назад. Домой.

И 13 августа все ребята кричали: - Горько!
И я кричал.
Мой друг целовался со своей молодой женой. И они были счастливы

***

Здравствуй Вера!
Я так много должен был тебе сказать…
И так много не сказал.
Зачем Господь дал эту любовь? И не дал счастье быть вместе?
У меня нет ответа.
Но я ему за это благодарен.
Вера, я так много должен был тебе сказать, но, так и не сказал что-то очень важное.

Она прекрасна.
Она божественна.
Он узнавал её по шагам, по голосу, по дыханию, запаху.
Он ждал её. Считал часы, минуты.
Мучался, переживал, когда она опаздывала.
Волновался, услышав вдали её быстрые легкие шаги. Они были непохожи ни на одни шагни в мире. Они были неповторимы. Он считал их, и с их приближением сердце его билось все быстрее и быстрее. Оно готово было вырваться навстречу, чтобы распахнуть дверь.
Если она останавливалась поговорить с кем-нибудь в коридоре или, по каким-то своим делам, проходила мимо, он стонал, кусал губы, чтобы не закричать.
И снова ждал.
Он знал, она придет. Придет и склонится над ним с неизменной милой улыбкой. Аромат её духов захлестнет его, вскружит голову, прервет дыхание на вдохе.
Вдохнуть, вдохнуть, её, как можно больше.
Погладит его рукой. Ах, как бы он хотел целовать эти нежные руки.
И спросит, как всегда:
- Ну, что у нас нового?
- Все отлично, - ответит он, глупо улыбаясь.
Она сделает все, не торопясь, но удивительно быстро, до обидного быстро.
Он сдвинет руку к самому краю кровати, чтобы она, наклоняясь напоследок, слегка коснулась её коленом. И все, включая сердце будет ждать этого прикосновения.
И … О-о-о …
Она поправит руку, улыбнется …
- Приду через час, не скучай.
- Буду, буду скучать, - крикнет он хрипло в закрытую дверь. Но она не услышит его слабый крик.
- Опять, опять я сказал не то – будет корить себя он, - нужно было сказать, что … Люблю. Спросить телефон, договорится о встрече. Здесь не место для встреч. Здесь не место для любви. Но там. Там ... Мы обязательно встретимся там. И все …, все будет хорошо.

И опять ждать, ждать, ждать…

И дождавшись наслаждаться мгновением счастья.

А вечером готовится к новому дню.
Аккуратно сползти с кровати и потихоньку сантиметр за сантиметром ползти в душевую, волоча за собой табуретку, для того, чтобы достать до кранов.
Нужно держать себя в форме. Мыться, бриться.
Обязательно нужно ей понравится. Обязательно.

Утром, как всегда, обход.
Профессор, врачи, испуганные, словно воробышки, студенты. Они заходят, толпятся, задают ни чего не значащие вопросы. Зачитывают ни чего не значащие строчки из, так называемой, Истории.
А он будет улыбаться, человек, попавший в Историю.
Выходят. Профессор важно. Врачи уважительно, с достоинством Воробышки торопливо толкаясь и с интересом озираясь.
Плотно закрывают двери.
Встают плотной кучкой и, затаив дыхание, слушают приглушенный голос профессора, практически шепот.
- Очень, очень тяжелый, больной, - едва слышно говорит профессор.
- Недисциплинирован, – добавляет врач, - не соблюдает постельный режим, встает, занимается, черт знает чем!
- А чем занимается? – спрашивает кто-то почти детским голосом.
- Переводит какие-то технические инструкции, даже зарабатывает этим какие-то деньги. Раз в неделю, покупает цветы в ординаторскую и сестрам. Ему бы о лечении думать. Может быть, запретить ему, профессор?
- Пусть, Пусть занимается. Этим то он и интересен. В этом то его и надежда. Я вообще удивляюсь, что он еще жив. Пойдемте дальше.

Он лежал и, превратившись в слух, слушал.
Нет, он слушал не то, что говорят за дверью. Это он уже слышал. Он слушал её шаги в процедурной. Слушал, как она звенит стекляшками. Что-то мило напевает себе под нос.
- Сегодня я обязательно скажу, обязательно, - словно молитву твердил и твердил он, - обязательно скажу, как я её люблю!

Дарите женщинам подарки,
но помните,
обернуться это может настоящим кошмаром.

К примеру, цветы, самый универсальный подарок на все времена для всех женщин,
но как угадать с типом, цветом, свежестью.
Мы ж, мужики, в основной массе не флористы, искусству этому не обучены. Вот и приходится мириться с … ,
подарил, а она вроде и рада…, но именно вроде …
а бывает, рада …, но не долго, … цветы завяли на глазах …
а бывает, рада, … ну очень долго, … приходишь через пол года, а они стоят, высохшие, немым укором, какая ты сволочь.

А украшения?!
Давайте разберемся, что для женщины есть украшения?
Квартира, машина, бриллианты, упаковка в виде шмоток, когда в неограниченных количествах, ну, и всякие мелочи.

Если первых четыре пункта для Вас не проблема, дальше можете не читать, просто дарите, лучше молча.

А вот если Ваш кошелек позволяет Вам не все, дарите, что можете, но обязательно со словами и чем этих слов больше, тем лучше. Не рассчитывайте на экспромт. Готовьтесь. Хорошо и правильно говорить о любви, чувствах. Но, сделайте так, чтобы Ваш подарок был упакован такими историями, что…

Есть у меня слабость, покупать мобильники.
А так, как у меня вот уже лет шесть неизменная простенькая Нокия 3110, то 5 последующих купленных мобил были подарены любимым женщинам.
При этом, чтобы освободить свой собственный выбор и, одновременно, огородить себя от заявлений, что мобила для женщины по важности сопоставим с сережками и т.д., и т.п., и т.о., я преподношу каждый со своей историей.

К примеру, предпоследняя мобила была куплена летом и представляла собой последнюю модель французской раскладушки Алкатель (вслушайтесь мужики, как приятно звучит) со встроенной камерой. Может помните, летом в метро были расклеены рекламы с чудным хамелеончиком слизывающим букашку изображенную на дисплее.
Короче, я принес мобилу в приличный дом, заявив, что он был куплен мною на фирменной распродаже вместе с Хамелеоном. Естественно, это была целая история в лицах и диалогах. Я рассказывал о том, как никак не мог увидеть Хамелеона сидящего на рукаве продавца, пока последний не взял мою руку и буквально положил её на Дракона. Я, конечно же, влюбился в это чудо маскировки и не смог не купить телефон.
- А так как телефон, ну, совсем женский, совсем женский, то может быт, Вы – говорил я умоляюще, - прикинете, можно ли его использовать?! И, вручив мобилу, радостно:
- А я Вам сейчас покажу моего Дракошу, - и рванул молнию на сумке.
Все, подавленные моим натиском, молчали … Только песик лаял.
- Вишь? Чует! – кивнул я на хозяйкиного Йорка, - Будет тебе лаять,успокойся. Это не страшно.
Не дыша, с особой тщательностью я вынул коробку и, торжественно глядя на изумленное окружение, открыл коробку.
- Здесь, никого.
- Тут он, тут, просто слился цветом с коробкой, - сказал я с видом знатока и, надев трикотажную перчатку, со словами,
- Все таки Дракон! - засунул туда руку, насвистывая что-то из Бетховена, в мобильном исполнении, пошарил по углам, и сделав изумленным мое идиотское лицо, перевел взгляд в угол, прищурился, затем во второй, …. Чуть, помолчав, произнес:
- Удрал, Сволочь!
Окружение испугалось. Собака стала вести себя еще более нервно.
Я достал свой телефон и стал изображать звонок в фирменный сервис, вслух комментируя несуществующие ответы.
- Ало, ало-о, Вы меня слышите? – начал я с крика, близкого ко всеобщей истерики, - Хорошо? У меня проблема с Вашим телефоном, я у Вас сегодня купил на распродаже … Да, да, узнали … очень хорошо … очень … нет с телефоном все О’Кей … проблемы с Драконом, ну, с Хамелионом. Вы знаете, он у нас сбег…. Где, где? … Разве его тут найдешь. Что говорите? … Не кусается? Ручной? … Хорошо, хорошо. Что, что? … Любит по ночам подкрадываться и … Что, что? … вылизывать сопли? Какие сопли? … Любые? … Питается так? … А … если нет соплей? Уши? … Что уши? … Уши вылизывает? … Подмышки … Ноги …
Не буду описывать кошмар, охвативший непосвященных.
В результате я остался в приличном доме в качестве затравки для Дракона (и не только для Дракона), который так и не был найден.
Зато Йорширский терьер по имени Керидж через неделю обрел статус пожирателя Драконов.

А телефон полюбился владелицей настолько, что даже у меня это вызывает ревность.

На этот Новый год я купил Филипс 855 и подарил его другой любимой женщине, …
Но, это уже другая история.

- Какой у тебя замечательный мобильник!
- Да, мне тоже нравится. Мне его один мужчина подарил. Впрочем, нет, теперь его нельзя так назвать. Какой он сейчас мужчина?! Так, неизвестно что, пустое место! Заболел, с сердцем у него проблемы. Да, а я его любила, но сейчас все в прошлом. Да, ну его.
Она трещит, не переставая, словно заводная, словно маленький веселый колокольчик. О жизни, о любви, о сексе, о себе…
Он в основном молчит, слушает внимательно, с интересом, чуть улыбаясь, иногда поддакивая, иногда переспрашивая…

А в голове его, где-то в подсознании всплывают события трехгодичной давности, тот безукоризненно белый потолок и безумное желание увидеть её, нет, не ту, что сейчас сидит напротив, другую, такую родную и близкую, по которой так болит сердце, так стонет душа. Пусть не увидеть, хотя бы услышать. “Ну, позвони, умоляю тебя, позвони. Ведь это так легко сделать. Вот он телефон, рядом, и у тебя рядом. Нажми одну кнопку, подержи, чуть дольше. Ведь это так не сложно. Сделай меня счастливым. Ты же знаешь где я, знаешь, что я жду…”
И не дождавшись, в тысячный раз протягивает руку и нажимает на кнопку с цифрой 1…, и ждет, бешено разгоняя сердце…, и не слышит привычных длинных гудков, только чужой голос “… вне зоны действия сети”… И опять ждет… Понимая очевидное и не принимая его… Срывается и вновь берет себя в руки… среди бесконечного одиночества…

- Здесь хорошо, да?
- Да.
…
- Может быть, поедем ко мне? Прямо сейчас, а?
- Не сейчас.
- А потом поедем?
- Да.
- Обещаешь?
- Да
- Спасибо, спасибо! Мне было так хорошо с тобой. Можно я к тебе прижмусь?
- Тебе спасибо.
- Ты только не пропадай, ладно?
…

Он стоял один на мосту, холодный ветер бил в лицо. Достал телефон, покрутил в руках, большой палец привычно лег на клавишу.
- Странно, - подумал он, - Все так просто, обыденно, так глупо. И сердце не кипит.
Палец утопил клавишу. На экране появилось знакомое имя. Он смотрел на него, не отрываясь, не понимающим, пустым взглядом…
- Алло, алло, говорите.
Пора отвечать.
Он поднес телефон и прохрипел незнакомым голосом эха:
- Здравствуй, это я…
- Ты,… Но, ты же… Здравствуй! … А я…. Понимаешь… я …
- Извините, я ошибся.
…
Он стоял облокотившись на перила и смотрел на серый лед и черную воду. Нехотя пошел снег. Он падал и таял, не долетая до воды, асфальта, лица.
Зазвонил телефон, забился в руке. Звонил и бился, звонил и бился.
- Да, да, я понял. … Я умер. … Я тебя отпускаю, - он разжал руку и развернулся, поднял, подставил лицо снегу, вздрогнул, услышав всплеск. И пошел среди бесконечного одиночества, туда, где были люди. Глупо улыбаясь.

Мы идем с вечеринки, со встречи нашего бывшего класса. Где я учился до восьмого. Все было просто замечательно, узнавания, неузнавания, разговоры без конца и танцы-танцы-танцы. И, как все хорошее, вечер закончился быстро. Когда стали собираться, хотел уйти с другой, но ко мне прилипла она.
И вот мы идем, похрустывая белым снегом, какой может быть только в маленьком провинциальном городке, не заезженным и не усыпанным солью. Мы идем, не торопясь, повинуясь традиции и моменту. Она, прижавшись ко мне, говорит, говорит, говорит, восторженно вспоминая первую любовь, первые слова, первые… Она помнит так много и в таких подробностях. Я иду молча, потрясенный этим открытием, слушаю. Мне не по себе, я ни как не могу вспомнить, найти то общее, то дуновение внутри, которое вдруг сожмет, всколыхнет, заставит чаще биться сердце, затруднит дыхание. Я ни чего не могу найти. Иду и отчаянно роюсь в себе. Теряя смысл сказанного, кивая невпопад, постепенно возвращаюсь в свои 14-ть.
В то время, когда, осмотревшись вокруг, удивленно обнаружил, отсутствие интереса моих друзей к кругосветным путешествиям, англо-бурской войне, походам Ганнибала и многому другому так занимавшему меня. Обнаружил тех, кто еще вчера с удовольствием, затаив дыхание, слушали мои рассказы – пересказы, сбившимися кучкой в укромном уголке на дальнем дворе школы. Их улыбки многозначительны, речи несдержанны, смех потрясающий. Пройти мимо невозможно. Я подошел и окунулся, словно в прорубь, в неведомое. Нет, это совсем не значит, что тогда я не знал об отношениях полов, о любви. Мои герои, мои кумиры все это имели, но это казалось вторичным, возвышенным, тайным и недосказанным, пришедшим из неоткуда. А здесь. На меня словно водопад обрушились такие подробности, да в таком изложении. Все те, кто до сих пор не мог связать двух слов, в какое-то мгновение стали хозяевами общего внимания. Они говорили захлебываясь пошлостью, густо поливая окружающих матом, и чем гуще был захлеб и обильней полив, тем восторженнее он воспринимался пацанами. Это потом я понял, что все сказанное было в лучшем и редком случае продуктом воображения, в большинстве же простым пересказом услышанного, подслушанного у старшеклассников. Но тогда, тогда это меня потрясло. Я задумался. Хотелось быть, как все. Ну, или хотя бы не хуже. Придумать любовь? Нет, это откинул сразу. Не придумать, а испытать. И обязательно настоящую, возвышенную любовь. Что ж, сказано – сделано. Дома, оставшись один, я достал блокнот, аккуратно переписал туда всех девчонок. И как Штирлиц, стал анализировать и рассматривать всех. Ни одна не осталась без внимания, ни одна не была пропущена, всем был вынесен мой краткий приговор. Приговор соискателя любви. - Маринка? Нет, Маринка нравится Пашке, а Пашка мой друг. – Ленка? Нет, Ленка присутствует в рассказах, в похвальбах многих. – Инка? Нет, Инка нет, потому что, нет. И так далее. И, наконец: - Алка? Что Алка? А почему бы не Алка? Выбор был сделан и зафиксирован. Затем была продумана стратегия, разработана тактика со словами вздохами, записками. Все очень тщательно, все в блокноте. И понеслось…
Мы идем не торопясь. Она смеется, поскальзывается, виснет у меня на руках и говорит без перерыва.
А я не могу сказать ни слова, Мне стыдно, противно за себя, за те прекрасные слова, замечательные записки, искренние вздохи, любовно мутные взгляды, сказанные, написанные, пришедшие не из сердца, а из игры. Последней игры детства. Игры в любовь.
Я довел её до самого подъезда, поцеловал в губы, сказал: - “Ты, самая лучшая”. Я не мог ей сказать другого. Она счастливо засмеялась и по-детски вприпрыжку побежала по лестнице домой, к мужу, к детям. Я еще немного постоял с глупой улыбкой, развернулся и пошел. В голове пусто, на сердце тоскливо.
Игра в любовь. Игра в любовь...

Хорошо, что эта игра продлилась совсем недолго, ибо была еще и другая игра, игра в самостоятельность, игра в мужчину, которая в последствии оказалась совсем не игрой. В то же время, в те же четырнадцать, я пришел домой и сказал, что решил уехать в другой город, жить самостоятельно. И уехал. Но, это совсем другая история.

Ленка, если ты читаешь эти строчки, прости меня.
Не знаю, как это получилось, не нахожу оправдания. Задумался, теперь даже не помню о чем. А тогда, когда ты, как всегда без стука, залетела в комнату, подпрыгивая и что-то напевая, взъерошила мне, лежащему на кровати волосы и сказала: - Андрюшек, … тогда я отмахнулся и сказал: - Ленка, отстань.
Тогда мне казалось, что думаю о чем-то важном. А вот сейчас не помню, о чем. Значит, это было не так уж и важно. Да?
Только ты так меня называла: - Андрюшек. Почему-то меня это раздражало. Только ты во всем общежитии могла войти в нашу комнату, вбежать, впорхнуть, припрыгать на одной ножке, при этом петь песню, читать стихи или рассказывать кому-то анекдот.
А я сказал: - Ленка, отстань!
Опомнился, побежал вдогонку. Ведь ты пришла, что-то сказать, а может быть просто помолчать. В вашей комнате тебя не застал. Оделся и пошел к метро, в надежде догнать и пройти рядом, может быть, даже не глядя друг на друга, просто соприкасаясь морозным выдохом. Помнишь, мы часто так ходили. Молча, рядом. Другим это могло показаться странным. Им казалось, что нас ни чего не связывает, у тебя были свои парни, у меня свои девчонки. Тогда я тебя не догнал. Наверное, ты пошла не к метро, к трамваю.
Потом, несколько раз заходил к Вам, и всякий раз Танюшка говорила:
- Ленки нет.
- Ленки нет.
- Ленки нет.
И вот, я не нахожу себе оправдания, разве можно считать оправданием то, что мы и раньше излишне не церемонились при общении, или то, что я о чем то думал, о чем не помню. Идиотские оправдания. А теперь мне ужасно не хватает твоего озорства, руки в волосах, этого – Андрюшек. Не хватает твоего лица, такого красивого и смешного одновременно. Твоих невероятных пламенных историй, в которых ты почему-то посвящала и нас. Историй одновременно с двумя-тремя. И где ты их только находила этих мастеров спорта, скалолазов, хоккеистов, тренеров по карате и … А потом прибегала к нам и мы шли объяснять этим мастерам, что если девушка сказала все, значит все, что здесь из крутых, одна только лестница. А еще, еще я вспомнил, что мы как-то раз, даже поцеловались. Не знаю, как это произошло, наверное, ты, как всегда шалила.
А потом пришла Танюшка и сказала:
- Ленки нет.
И мы все сидели с цветами у открытого окна девятого этажа лестничной клетки. И бросали цветы вниз...
И потом …
Прошло столько лет…
Но никто, никогда, не взъерошивал мне так волосы и не называл меня так.
Ленка, если ты читаешь эти строчки, прости меня.