Стасик рос сильным и здоровым мальчиком, поэтому родители позволяли ему пить воду из-под крана. Летело время, Стасик подрастал, обрастал друзьями и приятелями. Девушки находили его привлекательным и с удовольствием показывали ему свои части тела, желая иметь от него детишек. Стасик был доволен подобным общением и всякий раз после очередного ощупывания, долго не мыл руки. Курить начал поздно и курил только табак.
Как-то раз, новые друзья пригласили Стасика на прогулку. Выпив стакан холодной ленинградской воды, густо покрыв пахучим гуталином боты, проверив на месте ли сигареты "Опал" и, сбрызнув шею и лицо одеколоном "Саша", Стасик вышел на бульвар.
Рогатая "Пятерка" подлетела быстро. Сидячих мест не было и поэтому он
примостился стоя, у заднего окна, небрежно оглядывая, проплывающий мимо,неряшливо-осенний Иссакий
- Дом пионеров. Следующая остановка - Литейный проспект. - Прохрипел
кондуктор. Стасик уверенно двинулся к выходу...
“Сайгон” был забит до отказа. Встав в очередь, Стасик заказал себе
“маленький двойной” и эклер. Все столики были заняты. Он вышел на улицу.
Присев на подоконник, аккуратно отхлебывая крепкий и вкусный кофе, закурил, положив эклер на салфетку рядом.
- Cи-си-гаретки не найдется?
Стасик протянул пачку.
- А с-с-пички есть?
- А не пошел бы ты к хую, гражданин назойливый, - подумал Стасик, но
спички дал.
«Назойливый» похоже, уходить не торопился.
- М-м-меня зовут А-а-артем, фам-м-милия – Троицкий. Просто я сейчас на м-мели, д-д-дай двадцать копеек, кофе купить. За-за-втра отдам. Меня тут все з-з-з-нают. У Стасика были деньги, но было жалко одалживать их незнакомцу. Тем более,что все равно не отдаст ведь, гад. (Так в прочем и случилось). Ну, да ладно. Хуй с ним. Двадцать копеек, перекочевали из кармана Стасика, в протянутую ладонь Артема и он, с благодарностью, отвалил.
В это время со стороны Стремянной улицы, на Владимирский, вышла группа веселых молодых людей. Возбужденно размахивая руками, они подошли к Стасику. Недоеденный эклер лежал на подоконнике жалким куском теста. Стасик приосанился. Ему показалось, что это уже когда-то с ним было. «Дежавю» - вспомнилось Стасику непонятное, заморское слово. Ребята наперебой, рассказывали последние новости. Говорили, что ганджабас подорожал и, что забыли купить папиросы. А менты все – пидоры. Так и снуют туда-сюда. Кто такие пидоры, Стасик, уже знал, а вот, что такое ганджабас - было загадкой.
Кто-то был заслан за папиросами, остальные же, отправились осваивать
ближайший парадничок. Старая ленинградская парадная. Облупленная, зассаная и загаженная, приветливо приняла в свои недра, юные, жаркие тела. Окно выходило во двор. Стасик заметил что какая-то облезлая болонка, привязанная поводком к хозяйке-старушке, срала подогнув задние лапки, и выпучив глазки, прямо на газон. Местами, нежно-розовое тельце, подрагивало от удовольствия. Кал, выходя из собачей попки эдаким «штопорком», опадал на землю, светло-коричневой кучкой.
Принесли папиросы. Профессионально и быстро соорудили, как позднее узнал Стасик, «косячок». C силой выдув табак и выложив содержимое белого пакета – какую-то зеленую и пахучую травку на ладонь левой руки, правой,
пошевеливая и покручивая пустую папироску, постукивая по ней, наполнили до отказа этой самой травкой. Стасик, не мигая и затаив дыхание, следил за
старшими товарищами. На верхнем этаже кто-то хлопнул дверью. Все вздрогнули. Мимо прошел, безопасный старичок, лукаво подмигнув одному - самому старшему из группы.
- Взрывай, - и Стасик увидел, что ему протягивают туго забитую папиросу.
- А как? – волнуясь, спросил он, - Я не знаю, как правильно.
- Ладно, смотри. Вспыхнула спичка в умелых руках, занялась на вдохе папироска. В сырой парадной стало по-домашнему уютно. Запах дыма Стасику сразу понравился. Косячок, сделав круг по часовой стрелке, оказался в руках Стасика. Замешкавшись, он глубоко, как учили товарищи, ВДОХНУЛ и ….
Тут началось для Стасика НОВОЕ. Прыснув остатками дыма, Стасик громко
захохотал. Телу стало легко. Голова освободилась от ненужных мыслей. Милый старичок, возвращаясь домой, подарил каждому гвоздичку.
Стасику хотелось смеяться, и он смеялся. Смеялись все вокруг. Та старушка, что во дворе выгуливала собаку, словно знатных кровей дама, дивно тянула ножку, переступая через лужу. Облезлая болонка превратилась в шикарного породистого пса. Какашки на газоне, отливали золотом. Хотелось любить и быть любимым. «Хорошие они все-таки люди, - подумал Стасик. - Буду теперь всегда с ними дружить».
Вышли на улицу. Теплое солнце гладило Невский. Разноцветные пешеходы торопились по своим делам-делишкам. Стасик зачарованно смотрел на отражение в луже. Там было все: птицы, люди, море, небо, дружба, мысли, Стасик, ноги, слезы, мама, любовь… Стасик всхлипнул. Захотелось побыть одному. Он тихо отстал от группы и шмыгнул в ближайшую подворотню. Нарисовав струйкой мочи на стене грустного ангела, проходными дворами вышел на Фонтанку. Быстро вечерело. Ноги сами вели к дому. Малая Садовая, Желябова, Зимний. Стасик неторопливо шел по Дворцовой набережной. Со своих постаментов, громко рычали львы, непонятно что деля. Медный Петр, пришпорив коня, вдруг рванул куда-то, в муть, не разбирая дороги. Одинокая лысая глыба, верхушкой проступая сквозь туман, была похожа на обиженный прыщ. «Куда это он?» - подумал Стасик, - «бред какой-то. Домой, домой…спать».
