Последние десять лет перед Оптиной Батюшка нёс смиренное послушание на Святой афонской горе, в Вертограде Пресвятой Богородицы. Десять благословенных лет его сердце билось в такт с Византийским временем. В эти дивные годы, о которых отец Илий вспоминает с большой теплотой, обитель великомученика Пантелеимона стала его родным домом.


ЗЕМНОЙ УДЕЛ БОГОРОДИЦЫ

Святая гора сохранила много духовных традиций в своей бесценной сокровищнице. Но главная её традиция — это любовь, основанная на постоянной молитве. Старец Эмилиан (Вафидис) Афонский восклицает: «Чем бы была, возлюбленные мои, наша жизнь без молитвы! Чем бы был весь мир без неё! Сердце без молитвы похоже на целлофановый пакет, который от своего груза быстро рвётся и вскоре выкидывается. Именно молитва, ибо она даёт нам Бога, придаёт смысл нашей жизни и всему нашему существованию».

Говорят, что жизнь кончится, когда прекратят молиться люди. Но разве возможно, чтобы это произошло? Нет, ибо всегда найдутся любящие Господа, и непрекращающаяся молитва таинственным образом будет питать мир.

А величайший русский святой ХХ века Силуан Афонский замечает, что «молиться за мир — это кровь проливать». По его словам, недостаточно просто вычитывать списки имен; мы должны ходатайствовать о людях со слезами и скорбью. «Молиться за всех» значит «плакать обо всех»: «… Сердце моё болит за весь мир, и молюсь, и слёзы проливаю за весь мир, чтобы все покаялись», «И плачет душа моя за весь мир». «Господи, даруй мне проливать слёзы за себя и за всю вселенную».

Десять жарких, раскалённых афонских лет проливал Батюшка свою духовную кровь в молитве за весь Мiръ. И только после этого промыслом Божьим он оказался в отчем крае в переломную эпоху, о которой Святейший Патриарх Алексий II сказал так: «Вполне понимая, что распад Советского Союза стал следствием и тоталитарной национальной политики, основанной к тому же на воинственном безбожии, не могу не сказать, что произошедшее между нами разделение для абсолютного большинства жителей стран Содружества было и остаётся чем то глубоко непонятым и противоестественным. Ибо прошло оно через каждый народ, через многие семьи, через родственные связи, через общую веру, общую культуру, общую историю, общее хозяйство, а в конечном счёте — и через сердца людские».

В «Журнале Московской Патриархии» за 1976 год, № 4 опубликовано Определение Священного Синода, датированное 3 марта 1976 го: «… Благословить отбытие иеромонаха Илиана (Ноздрина), иеромонаха Мирона (Пепеляева), иеродиакона Амвросия (Бусарева) и послушника Анатолия (Вовкожы) на Афон для несения иноческого послушания».

Афонский период Батюшки, равно как и его пребывание в Печёрах, практически закрыт от нас. Сам Батюшка почти не рассказывает о нём. Жизнь духовных людей вообще является сокровенной тайной для нас и в полной мере её может знать только Господь.

Переезд иеромонаха Илиана и других новых насельников на Русскiй Афон был необходим не только для их духовного роста, но и для спасения Свято-Пантелеимонова монастыря и иноческих скитов, оказавшихся под угрозой передачи грекам.

С приходом к власти богоборцев в России ситуация на Святой горе Афон начала складываться критично. Через некоторое время после революции огромный поток помощи иссяк. Последний пароход с дарами потерпел крушение. Во время Второй Мировой войны Афон блокировали войска германского Вермахта, что стало причиной голода.

В 1945 году русские иноки писали в Москву: «Мы умоляем Вас, Святейшего Патриарха Алексия и всю Русскую Православную Церковь незамедлительно оказать нам помощь. Иначе наш монастырь обречён». Но помощь пришла лишь спустя два десятилетия…

Когда сами монахи начали испытывать нужду, игумен обители последний раз распорядился раздать милостыню. Эту раздачу запечатлел русский фотограф-эмигрант. Когда он проявил пленку, то был просто поражён: впереди всех под видом странницы шла Пресвятая Богородица! Увидев это фото, игумен со слезами на глазах сказал: «Пока я жив, мы будем делиться последним куском хлеба с голодными, последней одеждой с нагими, последней радостью с сирыми и убогими…»

В то время, когда Батюшка только готовился встать на путь иноческого служения, в далёкой Греции развернулась борьба за Русскiй Афон. Много невзгод пришлось пережить братии, ставшей островком Святой Руси.

В 1959 году в Свято-Пантелеимоновском монастыре случился сильный пожар, в результате которого сильно пострадала библиотека, хранившая редчайшие рукописи ХI XVI вв. Московская Патриархия пыталась оказать материальную помощь пострадавшей обители, но передать её оказалось невозможно.

Вот что сообщали по этому поводу насельники обители: «Нам очень прискорбно, что греки пишут в своих газетах, что русские афонские монахи не желают принять жертву от Святейшего Патриарха Алексия, а также и новых монахов, — всё это неправда. Мы все желаем соединиться с Православной Русской Церковью, но враги не допускают…»

И всё же Русской Церкви удалось доставить жертву на Афон. Сделано это было при помощи церковной делегации, находившейся в 1959 году в городе Фессалоники на юбилейных торжествах в память святителя Григория Паламы, в связи с 600 летием со дня его кончины.

«Тогда впервые за многие годы официальной делегации Московского Патриархата было дано разрешение совершить паломничество на Афон, — пишет И. Якимчук. — Но уже в 1961 году греческое правительство не разрешило въезд на Святую Гору другой делегации Русской Церкви, принимавшей участие в работе Всеправославного совещания на о. Родос и желавшей поклониться святыням Афона.

Вскоре греческие власти стали преследовать за письма и посылки, которые русские монахи получали с Родины. В греческой печати возобновились нападки на русское монашество на Афоне. Константопулос, тогдашний губернатор Святой Горы, направил свою деятельность в сторону последовательного ограничения самоуправления Святой Горы и полного подчинения правительству Греции, но на пути к этому стояли славянские монастыри. Поэтому определённые круги устраивали всевозможные препятствия пополнению монахами этих монастырей», — сообщает автор.

БОРЬБА ЗА РУССКIЙ АФОН

С начала 1960 х годов XX века настоятель Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрит Илиан (Сорокин) в письмах Архиепископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию указывал на непростую ситуацию в монастыре и скитах — Андреевском и Свято-Ильинском. Главной проблемой было отсутствие новых насельников. Он писал в 1961 году: «Наша афонская жизнь всё по старому. Андреевский скит совсем ослаб. Из нас многие померли: последний отец Мисаил. Осталось приблизительно 35 человек».

Казалось, Русскому Афону приходит конец, и он физически вымирает — чего, собственно, греки и дожидались.

В те же годы настоятель Свято-Ильинского скита отец Николай письменно обращался «ко всем православным русским людям, в рассеянии сущим» со смиренными словами: «В настоящее время Святая гора переживает великие бедствия. Беда наша в том, что после Первой мировой войны прекратился доступ на Афон иноков, и теперь мы имеем великое оскудение в людях… Калики и каливы остаются пустыми и по мере вымирания монахов отходят, как вымороченное имущество, в чужие руки и разрушаются».

Благодаря этим малочисленным монахам ещё сохранялись последние крупицы русского присутствия. Несмотря на то, что с 1962 года возобновились паломнические путешествия на Афон представителей Русской Церкви, они были очень и очень редкими. В то время в монастыре стала стереотипной фраза, выражающая веру и терпение святогорцев: «Угасаем по причине нехватки отцов, но верим, что Богоматерь убережёт свой дом».

«Мы всегда помним вас, — свидетельствовал митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов), — своих русских иноков, находящихся вдали от родного края, в трудных и тяжёлых условиях несущих свои подвиги духовного совершенствования и молитвы. Бог даст, устроятся дела русского иночества на прославленном с древних времён Святом Афоне».

В октябре 1963 года Патриарху Константинополя из Москвы был передан список из восемнадцати лиц, ожидавших разрешения на поселение в Пантелеимоновом монастыре. Их «личные дела» были также представлены в греческий МИД. В июле 1964 года из Афин было получено разрешение на въезд в обитель только для пятерых монахов. Но и то во многих русских эмигрантских изданиях было расценено как «великое чудо».

Этому радостному событию предшествовало заявление Вселенского Патриарха Афиногора, сделанное им 24 июня 1963 года на Совещании в Лавре святого Афанасия: «Все Православные Церкви могут посылать на Афон столько монахов, сколько сочтут нужным. Я как духовное лицо сам поручусь за тех, которые будут посланы».

В России, тем временем, произошли большие перемены: 14 октября 1964 года, в праздник Покрова Божiей Матери, был смещён со всех высоких постов Н. С. Хрущёв, являвшийся главным вдохновителем и стратегом атеистической кампании. Новое политическое руководство страны отказалось от сумасбродных проектов Никиты Сергеевича, в том числе и от его замыслов разгрома Православной Церкви. В своей политике по отношению к верующим новая команда учитывала реальное положение дел, хотя атеизм по прежнему составлял ядро коммунистической идеологии, а устранение религии оставалось высшей целью партии. Однако цель эта теперь не предлагалась в качестве ближайшей задачи и перспективы.

Ситуация на Русском Афоне, тем временем, продолжала ухудшаться. Вот как описывал положение в монастыре в 1964 году его игумен, схиархимандрит Илиан: «В эту зиму у нас необыкновенные холода, в церкви четыре градуса, заболели все гриппом, на две церкви осталось 16 человек, остальные престарелые и больные».

В 1966 году, вопреки необоснованно долгой и мучительной задержки, на Афон допускают всего пять первых монахов (из восемнадцати заявленных), причём на следующий год один из них по болезни возвратился на Родину. В них многие видели советских агентов, полицейские тщательно и не по одному разу досматривали чемоданы. По словам схиигумена Илия, эти пять иноков «просто спасли положение, потому что русских насельников там осталось мало, и монастырь уже мог перейти к грекам».

Кстати, мало кто знает, что решение о спасении Русского Афона принималось и на уровне Политбюро ЦК, а лоббировал его, выражаясь современным языком, глава правительства Алексей Николаевич Косыгин.

В. Григорян в статье «Сошедший в Россию» рассказывает: «Как то приплыл на яхте граф Шереметьев. Отнёсся к инокам из Союза более чем высокомерно, скорее даже с презрением: понаехали, мол, коммунисты в русский монастырь. Приняли его, несмотря ни на что, радушно. Библиотеку показали, трапезную, где читали за обедом жития святых по русски. Граф ходил, вглядывался в простые лица единокровных ему отцов иноков, вслушивался в их песнопения и молчание. Когда его провожали, на монастырской пристани граф неожиданно встал на колени и стал целовать руки архимандрита Авеля…»

«Да как целовал то, — вспоминал отец Авель (Маркедонов), — и как плакал! Чуть не навзрыд: «Я здесь на родине своих предков». Вот тут я почувствовал, как велика Россия!».

В октябре 1968 года сильный пожар уничтожил всю восточную стену двора Свято-Пантелеимоновой обители с шестью его часовнями, а также кельи и гостиницы.

После удара стихии обитель представляла собой страшное зрелище. Архиепископ Волоколамский Питирим, посетивший её в 1972 году в составе делегации, сопровождавшей Святейшего Патриарха Пимена, писал: «Стоят пустые выгоревшие корпуса у монастырской пристани, опустошены пламенем восточный и южный братские корпуса, а в ночь на праздник Преображения Господня в 1969 году выгорел большой участок леса, спускавшийся с перевала от Старого Руссика к самому монастырю».

После этого катастрофического пожара на выгоревшей на глубину нескольких сантиметров земле чудом осталась жива маслина, посаженная некогда от ростка дерева, выросшего на месте мученической кончины великомученика и целителя Пантелеимона. Это событие братия монастыря восприняло как несомненный знак того, что молитвенное предстательство святого не покинет его обители.

Как уже отмечалось, пропущенных на Русскiй Афон иноков явно не хватало. Пришло время, и греки всё таки объявили Андреевский скит принадлежащим монастырю Ватопед. Для русской братии это событие явилось настоящей трагедией.

…Тому, кто не был пока на Афоне, трудно понять размеры и значение Андреевского скита. Серой громадой высится над окрестностями самый большой храм в Греции и на Балканах. В начале ХХ века здесь проживало до восьми сотен русских монахов. И конечно, обычный для афонских обителей маленький уютный греческий храм не в состоянии был бы вместить даже пятой части молящихся иноков, не считая многочисленных паломников и трудников. Здесь хранились величайшие святыни, в том числе Честная Глава Апостола Андрея Первозванного.

Схиигумен Илий вспоминает, как иеромонах Ипполит (Халин), его духовный собрат по Псково Печерской обители, один из тех, кто приехал на Святую гору в 1966 году, уговорил братию составить смиренное прошение в Ватопедский монастырь с просьбой вернуть скит. Написали, но обращение это не помогло.

Казалось, ещё немного, и обитель святого Пантелеимона займут греки. Но неисповедимы пути Господни: благодаря огромным усилиям Патриарха Пимена и твёрдой позиции правительства Косыгина на Афон летом 1976 года и весной 1978 го разрешили приехать группе русских монахов из Псково Печерского монастыря, среди них был и отец Илиан — будущий духовник Патриарха Кирилла схиигумен Илий.

ДУХОВНИК

В те годы не только на Афоне нуждались в иноках. Оскудение в них остро чувствовалось и в СССР. Люди ехали в Псково Печерский монастырь в состоянии духовного голода, с большим желанием встретить живого чернеца. «У монастырских ворот, — рассказывал отец Илий, — ко мне подошёл молодой человек с вопросом: «Как мне поступить в монастырь?». Для тех лет это было очень необычно, и я был обрадован этим, рассказал, как найти о. Агапия».

Этим молодым человеком был будущий иеромонах Рафаил (в мiру Борис Огородников) — человек трудной, исполненной испытаний судьбы, трагический погибший при невыясненных обстоятельствах в 1988 году. Оптинский новомученник иеромонах Василий (Росляков) говорил о нём так: «Я ему обязан монашеством, я ему обязан священством — да я ему всем обязан».

Батюшка нёс послушание в знаменитом скиту Свято-Пантелеимонова монастыря, на Старом Руссике в более чем уединённом, скрытом в горных ущельях жилище единственного монаха. Там стоят сейчас забитый досками прекрасный храм с большой иконой великомученика Пантелеимона над заржавевшим навесным замком при входе да несколько наглухо заколоченных гостиничных и монашеских корпусов, напоминающих о былом величии скита…

В афонский период отцу Илиану было доверено духовничество в стенах Пантелеимонова монастыря. Нужно ли говорить, насколько это великий, но одновременно тяжкий и скорбный крест — быть свидетелем перед Господом, пропуская через себя человеческие грехи. По существу духовник берётся помочь дойти душе до Царствия Божiя. Он руководит духовной жизнью человека и при этом ещё постоянно вымаливает своё духовное чадо.

«Великую силу имеют молитвы духовника, — пишет Силуан Афонский. — Много за гордость страдал я от бесов, но Господь смирил и помиловал меня за молитвы духовника, и теперь Господь открыл мне, что на них почивает Дух Святой, и потому я много почитаю духовников. За их молитвы мы получаем благодать Святого Духа и радость о Господе, Который нас любит и дал нам всё нужное для (спасения) души».

На Афоне Батюшка имел возможность общаться со многими духоносными старцами и подвижниками веры, представителями и настоятелями Православных Церквей. Судьба свела его с будущим Архиепископом Берлинским и Германским Марком (Арндтом). Этот факт отмечен в «Вестнике Германской епархии Русской Православной Церкви за границей» (№1, 2009 г.):

«…26 октября монастырь преподобного Иова Почаевского в Мюнхене посетил духовник Оптиной Пустыни схиигумен Илий. О. Илий приезжал в Баден-Баден на операцию, и, естественно, не смог не навестить Архиепископа Марка, с которым он познакомился на Афоне еще 40 лет тому назад. Приехав в монастырь, он около часа беседовал с Архиепископом Марком, а затем около часа присутствовал на всенощном бдении.

После всенощной по просьбе братии о. Илий в библиотеке провёл духовную беседу. Беседа протекала очень живо и естественно. Братия и присутствовавшие на беседе паломники могли задать свои вопросы этому опытному духовнику. Утром в воскресенье о. Илий поехал вместе с Архиепископом Марком в кафедральный собор. И здесь о. Илий в трапезной рассказывал о духовной жизни и о жизни монахов в Оптиной пустыне. Вечером он отправился в Россию».

О малой частичке жизни Батюшки на Святой горе можно узнать из чудом сохранившегося письма, отправленного в Эссекс (Англия) из Оптины на Пасху Господню 1992 года. Адресат его — Архимандрит Софроний (Сахаров), автор книги «The Undistorted Image: Staretz Silouan (1866 1938)».

«… Признаюсь, что с 1967 года, когда мне попала в руки книга «Старец Силуан», — пишет отец Илий, — я как то сразу поднялся на ступень духовную и, так сказать, прозрел. С того времени эта книга служит мне верным другом. На Старом Афоне мне много приходилось принимать паломников и всяких людей, прибывших в монастырь, показывать им храмы, выносить мощи святых. Могу констатировать, что ещё до прославления старца Силуана многие почитали его как святого. Я весьма благодарен тому обстоятельству, что именно Вы, дорогой отец Софроний, очень много сделали не только ради чести старца Силуана, но главным образом совершили дело укрепления веры и спасения многих. От всех, кто читал Вашу книгу, я слышал только положительные отзывы и сказать откровенно не просто положительные, а с подчеркнутой любовью к книге [… ]».

Духовный подвиг старца Силуана, описанный в книге, равно как и подвиги множества великих подвижников Вселенского Православия, подвизавшихся на Святой горе, готовили Батюшку к той нелёгкой миссии, которая ему предстояла на родине.

Богослужения на Афоне есть неусыпные многочасовые бдения каждую ночь. После полуночи — служба, с утра — послушание, и так всю жизнь. Однажды в разговоре с духовными чадами архимандрит Ипполит (Халин) так отозвался о том времени: «На Афоне мы много трудились на послушаниях. Порой не хватало сил добраться до кельи. Часа два спали где нибудь под деревом… Проснёшься под утро, глянешь в небо — а там Матерь Божия благословляет. С радостью поднимаешься с земли и начинаешь молитву творить и работать».

Ещё он рассказывал: «Когда плохо бывало, придёшь на могилку к какому нибудь подвижнику, отслужишь по нему панихидку, смотришь, и сила возобновилась. На Афоне ведь очень много святых мощей. И вот, когда приложишься к мощам, усталости не чувствуешь».

Промыслом Божiим отец Илий вернулся домой, в Россию, где стал духовником Оптиной пустыни, но, как однажды с большой теплотой сказала его духовная дочь инокиня Христиана: «Он до сих пор грустит об Афоне, до сих пор ждёт его святогорская келья, но в смирении Батюшка несёт своё послушание здесь, на Калужской земле. Старчество — это такой крест… Преподобный Нектарий Оптинский, когда после Октябрьского переворота Оптину разогнали, имел желание уединиться, уйти в затвор. Но ему с небес явились оптинские старцы и сказали: «Если ты оставишь свой народ, то вместе с нами не будешь». Это как будто сказано об отце Илии. Замены ему нет. Он нужен России как ветер «духа хлада тонка» со Святой Горы, это дух Божiй, который и есть любовь».

Точные очень, верные слова. Их можно сказать и о других наших святогорцах, вернувшихся в Россию и вставших на пути готового захлестнуть народ и страну небытия. Несколько человек — они составили одну из замечательных глав в новейшей истории Русской Церкви.

Там, на Святой горе, Батюшка задумывался о судьбах своей Родины. Что ожидает её?..

— Будучи на Афоне, — рассказывал он в декабре 2007 года корреспонденту радиопрограммы «Благовещение» Надежде Зотовой, — я прочитал одну статью о Камышине. В ней описывалось, когда было отречение Государя от престола, то в городе был юродивый — он бегал по улицам и кричал: «Вот бочку перевернули! Бочку перевернули! Но она снова перевернётся».

Так оно и вышло. Во всяком случае, что касается конца безбожной власти и возрождения Церкви — всё это произошло буквально на наших глазах. А ведь ещё двадцать лет назад никто в Советском Союзе и подумать не мог о самой возможности канонизации Царской семьи. Зато в ходу были исторические романы Валентина Пикуля, исполненные патологической ненависти к последнему российскому императору и его венценосной супруге.

Завершая рассказ об афонском периоде в жизни Батюшки, хотелось бы отметить: «вечное гражданство» русских подвижников к Святой горе скреплено на Небесах их особой и пламенной любовью, освящённой самой Царицей Небесной. Её, эту любовь, не в силах нарушить ничто земное. И Русская Церковь останется верна Афону навеки.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Новейший период в истории Оптины неразрывно связан с отцом Илием, который был братским духовником обители. Для каждого из её насельников он является чем то очень и очень личным, глубоко своим.

Постановлением Советского правительства от 17 ноября 1987 года Оптина Пустынь возвращается Русской Православной Церкви с открытием в ней мужского монастыря. 23 мая Указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена был назначен наместник обители — архимандрит Евлогий (Смирнов), профессор и первый проректор Московской духовной академии.

После 65 летнего перерыва в Оптине вновь образовалась монашеская община. Первая Божественная литургия была совершена здесь 3 июня 1988 года на праздник Владимирской иконы Божiей Матери, в Надвратном храме в Её честь. Богомольцев стеклось так много, что часть из них стояла во дворе.

Один оптинский инок, будучи ещё в мiру, задолго до пострига и прихода в обитель написал такие строчки: «Твоё сердце — это корабль, готовый принять каждого. Твоя душа — это океан человеческой боли». И когда этот монах впервые увидел в возрождаемой святыне отца Илия — усталого, согбенного, окружённого множеством людей, но с сияющей, участливой и доброй улыбкой, то понял, о ком были написаны им те строчки.

В его руках всегда ворох поминальных записок, а в его сердце — тысячи имён людей, за кого он молится. Кто то спросил отца Рафаила, келейника Батюшки: «А когда старец обычно ложиться спасть?» — «В котором часу ложится спать?.. А он разве вообще ложится?..»

В одном из детских сочинений на тему «Как мы ездили в Оптину пустынь» в марте 2007 года просто и сердечно рассказывается: «… После службы мы пошли в скит набрать Святой воды и скушать просфорки, потом мы ждали монаха Илия, чтобы он нас благословил.

Старец Илий до схимнического пострига был монахом Илианом и жил на Афоне. Потом он вернулся с Афона и уехал подвизаться в Оптину пустынь. Вскоре он смертельно заболел, и его постригли в схиму. В схиме он получил имя Илий. Но он выздоровел и стал известным на весь мир старцем.

Потом мы ещё немного погуляли по монастырю и поехали домой. Всё очень трогательно прощались с Оптиной, ребята махали из окна рукой, а кто то чуть не заплакал!».

Неслучайно, что такой человек, как отец Илий, появился в Оптиной в конце 1980 х. И сейчас, по прошествии двадцати лет, можно сказать: он явился благословением и для обители. Те, кому довелось хотя бы непродолжительное время пообщаться с ним, навсегда запомнили его улыбку, согретую сердечным теплом, и добрые, участливые глаза. Кто поговорил с ним хотя бы несколько минут, тот никогда не забудет эту беседу.

В наше оскудевшее духом время Господь посылает духоносных мужей, исполненных благодати и крепкой веры, чтобы побороть нашу немощь, исцелить болезненную расслабленность и укрепить в Божественной любви.

Вскоре после Поместного Собора 2009 года схиигумен Илий стал духовником Святейшего Патриарха Кирилла и перебрался в Переделкино, где расположено подворье Троице Сергиевой лавры. Но до сих пор в Оптину приезжают люди, чтобы увидеть Батюшку. И до сих пор в обитель на Калужской земле со всей страны приходят письма, обращённые к нему.

Сколько измученных грехом — унылых, отчаявшихся, потерявших смысл и цель жизни людей, приезжало в Оптину пустынь за последние двадцать лет… И каждого, кто сподобился видеть его, Батюшка встречал с любовью и лаской. О себе он почти никогда не говорит и уж, конечно, не считает никаким старцем. Но разве дело в названии? Самое главное, и это люди зримо ощущают своим сердцем, что его душа благоухает плодами смирения и сострадания, милости и добра.

Пройдя Печёры и Афон, отец Илий продолжил в Оптиной те традиции православного иночества, о которых записал в своём дневнике в январе 1908 года иеромонах Никон (Беляев) — духовный сын, послушник и преемник оптинского старца Варсонофия: «Вчера вечером я быстро был оторван от дневника и пошёл к Батюшке. Беседа шла очень долго, с 8 до 11 час. Батюшка много говорил хорошего, но где же всё упомнить. Буду опять писать также кратко и отрывочно.

— «Краеугольный камень иноческого жития есть смирение». Смирение и послушание помогают приобрести различные добродетели, особенно в телесном отношении, но если есть гордость — всё пропало. Так, с одной стороны, велик и гибелен порок — гордость, а с другой — спасительно смирение. «На кого воззрю? Только на кроткого и смиренного, трепещущего словес Моих», — говорит Господь. А иночество есть великое безбрежное море. Исчерпать или переплыть его невозможно».

ВОЗРОЖДЕНИЕ

Батюшка Илий пришёл в Оптину в 1989 году. Монастырь лежал в руинах и выглядел как после бомбёжки — развалины храмов, груды битого кирпича и горы свалок вокруг. «Крапива выше меня ростом растет у стен монастыря», — отметил в своём дневнике летом 1988 года оптинский паломник Игорь Росляков, он же будущий мученик отец Василий.

«Я заехал по дороге в Оптинскую Пустынь, — писал полтора столетия до того Н. В. Гоголь, — и навсегда унёс о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. Это слышится и в самом наружном служении. Нигде я не видал таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует всё небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живёт: их лица сказывали сами всё. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхождения; самые работники в монастыре, самые крестьяне и жители окрестностей. За несколько вёрст, подъезжая к обители, уже слышим её благоухание: всё становится приветливее, поклоны ниже и участия к человеку больше…»

То, что увидел в Оптиной иеромонах Илиан (ещё не Илий), описано в книге Нины Павловой «Красная Пасха»: «Разруха была столь удручающей, что местные жители признавались потом, что в возрождение Оптиной никто из них не верил. И если до революции в монастыре действовало девять храмов, то теперь картина была такая. От храма в честь иконы Казанской Божией Матери остались только полуобвалившиеся стены — ни окон, ни дверей, а вместо купола — небо. Когда храм был поцелее, в нём держали сельхозтехнику. Въезжали прямо через алтарь.

Старинный кирпич был в цене — прочный, красивый. И поражавшие всех поначалу следы «бомбёжки» монастыря — это работа добытчиков кирпича. Они приезжали сюда бригадами, прихватив автокраны для погрузки мраморных надгробий и крестов с могил. Местные умельцы смекнули, что если делать из мрамора «стулья», то есть опоры для пола, то ведь такому материалу сноса нет. Для удобства перевозки надгробья обтёсывали, случалось, на месте. И в год открытия Оптиной у обочины дороги валялся обломок надгробья с надписью: «Возлюбленному брату о…» Как твоё имя, наш возлюбленный брате? Тайну этого имени знают теперь лишь хозяева дома, где опорой для пола и семейного счастья служит, страшно подумать, могильный крест».

Везде, где у безбожной власти не было музейного интереса, она оставила после себя руины Святой Руси…

— Когда в монастырь приехали первые монахи, — рассказывал местный житель Николай Изотов, — то мы в изумлении смотрели на них: какие то бородатые мужики в рясах. Ну, прямо дореволюционное кино!

Первых иноков было мало. И в лето 1988 года братия монастыря состояла из отца наместника, двух иеромонахов, двух иеродиаконов и четырёх послушников, к которым вскоре присоединился москвич Игорь Росляков.

Нина Павлова приводит рассказ Устины Дементьевны Гайдуковой:

— Помню, вернулся из лагеря наш оптинский батюшка иеромонах Рафаил (Шейченко). Худющий, как тень, — одни глаза на лице. «Батюшка, — говорю ему, — тоска мне без церкви, тошно без Оптиной! И хочу я отсюда бежать». — «Нет, Устя, оставайся здесь, — отвечает он. — Оптину нашу, запомни, откроют, и ты до этого дня доживешь».

После того разговора прошло почти сорок лет, и молодая женщина превратилась в согбенную бабу Устю. И когда с одышкой от старости она пришла на первую Божественную литургию, то закручинилась сперва при виде руин, не веря ни в какое возрождение: в Свято-Введенском соборе вместо пола была разъезженная тракторная колея, а в надвратном храме выщербленные стены и вместо иконостаса — фанера.

— Разве это наша красавица Оптина? — горевала бабушка, вспоминая белоснежные храмы над рекой.

Но вот свершилась первая Божественная литургия — и такая волна благодати ударила вдруг в сердце, что незнакомые люди, как родные, бросились обнимать друг друга. А бабушка Устя заплакала, восклицая в голос:

— Дожила! Дожила! А я то не верила. Господи, слава Тебе, дожила!

В этот же день в далёком Гомеле прозорливая старица схимонахиня Серафима (Бобкова) произнесла те же слова. Была она рясофорной послушницей Казанской Амвросиевской женской пустыни в Шамордино. Когда её духовного отца преподобного Никона (Беляева) выслали на Русскiй Север, она отправилась вслед за ним. Незадолго до смерти старец предрёк матушке Серафиме, что доживёт она до открытия Оптиной и вернётся в родное Шамордино.

С той поры минуло пятьдесят семь лет. В год возобновления Оптиной пустыни схимнице Серафиме исполнилось 103 года. Летом 1990 го она вернулась из Гомеля в Шамордино, чтобы вскоре найти здесь свой последний земной приют.

СХИМА

В Оптиной пустыне умер иеромонах Илиан и родился схимник Илий. Нужно ли говорить, что любой постриг есть великое событие в жизни каждого монаха. И не просто даётся решимость оставить мир и всё, что в нём. Для такого шага иногда требуется целая жизнь.

Но и этого мало — когда человек изъявляет желание стать чернецом, его испытывают. Бывает, проходят многие лета искуса в ожидании решения — и далеко не все выдерживают это испытание, возвращаясь вспять. Мiръ не видит и не понимает этого: сколько скорби, боли, борьбы, душевных потрясений ожидают на пути к постригу и сколько после него. Один из великих сказал: «Если бы знали скорби, которые ждут монаха, то никто не пошёл бы в монастырь. Господь промыслительно скрывает это».

Кто знает тяжесть иноческого креста, кто заглянет в сердце монаха, кто исповедает ту скорбь, печаль, те раны, что принимает это сердце, и за себя и за всех? Один Господь.

— На моих глазах происходил постриг Батюшки в схиму в Предтеченском храме, — вспоминает Н. — Я был тогда маленьким мальчиком и подглядывал одним глазом за мантии, которые держали монахи, и видел отца Илия, который полз в сорочке. На следующий день глаз у меня распух, выскочил огромный ячмень. Насколько я знаю, мирянам не положено наблюдать за этим таинством.

Весь чин напоминает о покаянии блудного сына. Постригаемые начинают путь от раки к амвону, в ознаменование смирения и решимости этот путь преодолевают ползком, исключение делается только для больных и немощных. Братия по старшинству, образуя живой коридор, со свечами в руках, следуют за новоначальными, прикрывая их своими мантиями.

«Объятия Отча отверсти ми потщися, блудно мое иждих житие, на богатство неизследываемое взирая щедрот Твоих, Спасе. Ныне обнищавшее мое да не презриши сердце, Тебе бо, Господи, со умилением зову: согреших, Отче, на небо и пред Тобою».

…Всё, нет больше старого человека, умер, и родился новый. Всё новое: и одежда, и имя, и душа обновилась, — и не может Господь не принять такого великого покаяния.

— Мне запомнилось, — продолжает рассказ Н., — что Батюшка в тот момент настолько был отрешён от всего мирского, что когда к нему подошли люди, чтобы поздравить с постригом, он как будто отгородился от них незримой стеной и отошёл в сторону.

В уже упомянутом письме Архимандриту Софронию (Сахарову) отец Илий рассказывает: «… С 1989 года я нахожусь в Оптиной пустыни. После шестидесяти лет мерзости запустения много требуется трудов для возрождения обители. Обитель если и не приобрела первоначальный вид, то на монастырь похожа.

Я родился в начале тридцатых и думаю, что начал молиться с трёх лет. Мои родители и деды из верующей среды, но от них я если и получил духовное воспитание, то только косвенное. Было время, когда мирской ветер увлёк меня с прямой дороги веры и спасения. Провидение Божие послало мне человека, который поддержал в периоды опасные.

Ныне в Оптиной пустыне исполнилось мне шестьдесят лет. А духовно, думаю, только начал ходить. Вы, дорогой старец, взошли на высоту, с которой смотрите в бескрайнюю безвременность. Господь много дал Вам знать и испытать.

Дорогой отец Софроний! У меня большой к Вам вопрос. Мне всё вручают и вручают новых пострижников. В данный момент Вы знаете, какая ответственность лежит на мне ради них. Вот как бы мне, зная своё место подчинённого, оказывать им помощь в духовном плане? Прошу, дорогой Отче, Ваших святых молитв обо мне грешном. Ваш послушник — смиренный схиигумен Илий».

Говоря о духовничестве как об одном из сокровищ спасения, дарованное и благословленное Христом Своей Святой Церкви, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) писал из Печёр: «Духовники и народ Божий жили единым духом, едиными понятиями и стремлением ко спасению. А власть вязать и решать, данная Спасителем духовникам, связывала их великой ответственностью за души пасомых, способствуя созиданию, а не разорению.

Грозные же слова Апостола: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие» (2 Тим. 3,1) были некой образной аллегорией, ещё не вторгшейся в жизнь во всей своей силе и бедствии. Но вот появились и с невероятной быстротой разрослись во всех сферах жизни и, главное, в душе человека, неверие, ненависть и бесовская гордыня, и они привели за собой свои исчадия: ложь, лукавство и фальшь, которые исказили жизнь. И как следствие этих новых норм явились в жизни смятение, смущение и неразбериха. Коснулись они и Церкви в виде ересей и расколов, вторглись и в отношения духовников и паствы, являя доселе неведомые духовные болезни.

Глядя на всё, происходящее в мире, в государстве нашем, в Церкви и в нас самих, было бы отчего прийти теперь в уныние, если бы не вечно живые, неизменяемые и жизнеутверждающие обетования и истины Божии не указывали нам цель жизни — искание вечного живого Бога. Неизменна цель, неизменно и служение Богу, Его святой Церкви, неизменно духовничество».

«КРАСНАЯ ПАСХА»

Сохранилась уникальная видеозапись, где отец Илиан рассказывает о своём пребывании на Калужской земле: «Без малого год, как я нахожусь здесь, в Оптиной пустыни и я ещё ни разу не сказал себе, что я напрасно сюда пришёл. Я доволен всем, здесь устроился. Правда, конечно, она (Оптина пустынь — Авт.) ещё представляет несовершенный вид. Раньше ещё я начинал монашеское жительство в Псково Печерском монастыре, там я десять лет провёл. Получил приглашение направиться на Святую гору Афон. Десять с лишним лет я прожил на Афоне. Но вот Провидением Божiим я оказался здесь. Конечно, для верующего сердца она очень дорога прежде всего своими известными века прошлого старцами. А самое главное то, что чувствуется прежний духовный созидательный труд — хотя они далёкие, от нас отстоят, ушедшие в Иной Мир, но для нас, верующих людей, их молитвы очень чувствительны и каждый, кто приходит с добрым верующим сердцем, это чувствует…»

Первые годы восстановления обители были временем явленных чудес. Как то сюда приехали космонавты. Пустынь они нашли по географическим координатам: именно из этой точки поднимался светящийся столб, увиденный ими из космоса.

Но чудеса чудесами, а монашеский подвиг потому и зовётся подвигом, что немногим он по плечу. Трое братьев из Оптиной пустыни, имена которых стали известны всей России — иеромонах Василий (Росляков), инок Ферапонт (Пушкарёв) и инок Трофим (Татарников) — тогда были вроде бы одними из «малого стада», а оказались избранниками Божiими.

На Пасху 18 апреля 1993 года произошло страшное и совершенно немыслимое, несочитаемое с пасхальной радостью событие — убийство трёх оптинских братьев. Преступление было совершено бывшим культпросветработником Николаем Авериным.

Отец Илий, по словам Н., предвидел трагедию, которая произойдёт в Оптине:

— Несколько человек, сидевших за столом — это были взрослые женщины — реставраторы, иконописцы, ссылались на Батюшку, тогда ещё отца Илиана, что в Оптиной должна будет пролиться мученическая кровь. Удивительно то, что разговор произошёл в присутствии одного из трёх будущих мучеников, который тогда улыбнулся и тихо сказал: «Ну, это, наверное, вряд ли».

Иноки Ферапонт и Трофим звонили в колокола, возвещая мiру Воскресение Христа. Звон неожиданно оборвался. Первым был убит инок Ферапонт, насквозь пронзённый мечом Аверина, затем смертельный удар получил инок Трофим. Падая, он схватился за веревки колоколов и ударил в набат, раскачивая колокола своим мёртвым телом.

Отец Василий, шедший на исповедь в скит и услышав странный глас колоколов, зашагал к звоннице, чтобы выяснить, что там происходит. В этот момент ему навстречу вышел убийца и, поравнявшись с ним, нанёс смертельные раны в спину. Отец Василий жил ещё после этого почти час. Кстати, о мече. Это был 60 ти сантиметровый клинок с гравировкой «Сатана 666», позже его нашли окровавленным у стен обители.

«Прости нас, Господи, — сказал в годовщину памяти новомучеников схиигумен Илий, у Тебя много святых, у Тебя всего много, но как же нам не хватает наших братьев. Сколько доброго они бы ещё сделали на земле. Прости нас, что скорбим».

Трое оптинских братьев отличались удивительным благородством даже во внешности. Безмолвный инок, сибиряк о. Ферапонт поражал какой то нездешностью: точёные скулы, ярко-голубые неземные глаза и золото кудрей по плечам. У него был великий дар учиться новому. Он, лесник по образованию, чего только ни делал в монастыре, в том числе резал кресты для пострига с фигурой Спасителя так, что художники учились у него. Память о нём осталась как о человеке скромном, молчаливом, втайне творившем каждую ночь пятисотницу с поклонами.

О. Трофим, бывший общим любимцем монастыря, местных жителей и паломников никогда не отказывал в помощи, исполнял всё немедленно и делал так красиво, что им невольно любовались: «На трактор садится, будто взлетает! На коне летит через луг. Красиво, как в кино». Казалось, умел он действительно всё: исполнял обязанности старшего звонаря, пономаря, гостиничного, переплетчика, пекаря, маляра, тракториста, кузнеца. На него возлагались большие надежды в устроении подсобного хозяйства, и эти надежды он оправдал. Отличался незлобием, простотой, великодушием и всепрощением. Его добрые голубые глаза всегда светились внутренней радостью.

Про о. Василия говорили, то он обладает благородством, мужеством и мудростью блаженного. Окончив факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова и Институт физкультуры, писал он красивые глубокие стихи, обладал прекрасным голосом. Помимо прочего, исполнял послушание летописца, вёл катихезаторские беседы в тюрьмах, воскресную школу в Сосенском и школу для паломников в обители, был лучшим проповедником Оптиной.

Все трое братьев были истинными монахами и тайными аскетами. О. Василий всегда предпочитал золотую середину: «Ну, куда нам, немощным, до подвигов?», — говорил он. В последний в своей жизни Великий пост они особенно усердствовали. Братья были избраны Господом на роль тричисленных новомучеников Оптинских, могучих небесных ходатаев за обитель и всю Россию.

На похоронах отец Илий произнёс надгробное слово. Один из говоривших до него отцов как то особенно настаивал, что «мы должны радоваться». Но Батюшка несколько поправил. Сказал, что братия понесла огромную утрату. И трудно говорить в присутствии рыдающих матерей иеромонаха Василия и отца Трофима. Что не нужно как бы «натягивать на себя» какую то особую радость. «Здесь Мать стоит, — с большим участием произнёс отец Илий, — и что матери можно сказать, и что посоветовать, и как посочувствовать, и как сердце её успокоить».

Пройдёт время, и на годовщину убиения отец Илий сказал такие слова: «Для верующего человека, для христианина смерть не есть страшная участь, не есть предел нашей жизни, но за смертью есть воскресение. Другое страшно — есть зло, есть грех…

Поминая наших братьев, убиенных злодейской рукой, мы видим, что наша печаль растворяется в нашей вере в то, что они по смерти живы: пострадавшие, они обретут от Господа награду, обретут от Него радость будущую. Но в то же время зло, которое действует в мiре, не может быть приветствуемо, не может быть оправдано тем, что это зло Господь обращает в добро. Так, наши братья ни в чём не были повинны, они совершали доброе, правое дело.

Эти двое звонили — вещали радость пасхальную, отец Василий шёл на требу в скит. Подкравшийся злодей нанёс им удары, он убивал их совершенно ни за что, а единственно по своему злому умыслу. По злой своей ненависти к чистым, невинным людям, к вере. Какой бы умысел ни привёл к этому убийству — это было зло, с которым мы должны бороться. Если не можем мы каким другим путём бороться, то молитвой, силой Божiей всегда должны бороться со злом».

Небесным промыслом Оптинская земля обагрилась кровью новомучеников. К сожалению, несмотря на резонанс православной общественности, полного расследования убийства не производили, судебного разбирательства не было вовсе. Аверина признали невменяемым и направили на принудительное лечение.

Мало кто знает про ещё одно страшное преступление, которое произошло в Оптине в Страстную пятницу1994 года. Недалеко от Иоанна-Предтеченского скита был ритуально — двенадцатью уколами английской булавкой вокруг сердца и тринадцатой в сердце — убит 24 летний паломник из Тольятти Григорий Ефимчук. Работники местной прокуратуры квалифицировали смерть молодого человека… как самоубийство! Вечная память ему. И Царствие Небесное!

ИЛИЙ — ЗНАЧИТ СОЛНЦЕ

В замечательном документальном фильме «Илий — значит Солнце», созданном в 2009 году, иеромонах К. нашёл о Батюшке такие проникновенные слова:

— Мы вроде бы живём с ним вместе, встречаемся каждодневно и на службе, и на трапезе, исповедуемся ему, но его внутренняя жизнь остается сокровенной.

…Отец Илий — это благословение для Оптиной пустыни, такой дар для нас. Он является духовной основой — опытный, мудрый, смиренный, добрый, великодушный кормчий. К нему можно обратиться с любым вопросом, и он в любых душевных и жизненных водоворотах утешит, найдёт нужное слово. Пусть оно даже не будет сформулировано, но его кротость, смирение, доброта и любовь очень важна для всех нас.

Характерный момент для отца Илии. За многое время пребывания в обители я обращался к нему со множеством вопросов по разным проблемам, в разных условиях. Ни разу он никаким своим движением — ни внутренним, ни внешним — не показал, что я не вовремя, что он нездоров, что он устал или что ему сейчас некогда. Он всегда в любое время дня и ночи, в любом состоянии своего здоровья и внутреннего самочувствия готов идти навстречу твоей просьбе, скорби, вопросу. Или на исповедь.

Это такой человек, которому можно открыть любой тайник души. Ты знаешь, что в ответ ты никогда не будешь встречен ни жёстким словом, ни укором, ни раздражительностью, но только великодушием, милостью, снисхождением и любовью.

…Оптина без Батюшки осиротела. Но она жива собором величайших старцев прошлого и мучеников новейшего времени, обагривших своей кровью Красную Пасху 1993 го — того года, когда осенью, в самом центре Москвы, полыхнула гражданская война и танки расстреливали прямой наводкой здание российского парламента.

Никто, конечно, кроме Бога не может знать душу отца Илия — ни келейники, ни иноки, ни самые близкие люди. Он очень красивый, действительно солнечный человек.

Святой Амвросий Оптинский рассказывал, что он много лет прожил со старцем Макарием вместе, но жизнь этого великого подвижника осталась для него сокровенной. То же самое можно сказать в отношении отца Илия. Как писал апостол Павел: «Духовный [человек] судит о всём, а о нём судить никто не может» (Первое послание к Коринфянам 2).

Несмотря на многолетнюю, тяжёлую болезнь, утром на полуночнице Батюшку всегда можно было видеть в храме одним из первых. Зная это, паломники, желавшие беседовать с ним, вставали как можно раньше, чтобы успеть на службу.

— И конечно, хочется его идеализировать, — говорит автор фильма монах Н., — ведь и он живой человек, со своими немощами, со своей внутренней борьбой и, наверное, со своими ошибками. Но просто прекрасно, что есть в Оптине такой человек. Что он рядом, что он всегда вразумит, помолится и ободрит.

Преподобный Силуан Афонский описывает одну из духовных тайн жизни: «И доныне есть монахи, которые испытывают любовь Божию и стремятся к ней день и ночь. И они помогают миру молитвою и писанием. Но больше эта забота лежит на пастырях Церкви, которые носят в себе столь великую благодать, что если бы люди могли видеть славу этой благодати, то весь мир удивился бы ей; но Господь скрыл её, чтобы служители Его не возгордились, но спасались во смирении».

Мы живём в мiре, который катастрофически теряет сочувствие и доброту, сопереживание и милость. Грех отнимает у жизни краски и делает её бесцветной, несмотря на всю мишуру и фейерверки. Как сказал выдающийся сербский богослов Иоанн Попович, христиане — это «паломники вечности». «Они непрестанно ищут божественное золото в земном болоте. И находят».

Оно, это не тускнеющее золото небесной благодати, рассыпано буквально повсюду. Нужно только заметить его и собрать его в своём сердце. И для этого не оскудевает земля наша подвижниками, дающими возможность нам, грешным, согреваться у жаркого костра их любвеобильного сердца.

Покойный старец схиархимандрит Зосима (Сокур) говорил: «У меня всю жизнь была одна партия — это Матерь Церковь, у меня был один партийный устав — это Евангелие и Закон Божiй…» Очевидно, эти слова подходят и ко всем, кто стяжает дух мирен, спасая вокруг себя тысячи.

Продолжение в следующем номере

Источник: http://specnaz.ru/