Начало статьи - здесь.

“Обливание кипятком головы совершается с усердием”

На рубеже XIX-XX веков в России обострилась давняя конкуренция* между колдунами и знахарями, с одной стороны, и врачами — с другой. Как выяснила корреспондент “Власти” Светлана Кузнецова, в ходе этой борьбы медики собрали и проанализировали все методы простонародного лечения вплоть до самых убийственных.

К окончанию XIX века, пышно именовавшегося веком великих научных открытий и технического прогресса, во всех цивилизованных странах знахарство под натиском достижений медицины сдавало свои позиции. А в России в те же самые годы бытописатели и медики констатировали привычное широчайшее распространение знахарства во всех видах и формах, причем не только в глухих медвежьих уголках страны, но и в столице империи — Санкт-Петербурге. Знаток простонародного лечения доктор медицины Гавриил Попов в 1903 году писал:

“Многие напрасно думают, что знахарство уже совсем отжило свое время, не имеет под собой почвы и как система и профессия не существует. Знахарство — старое предание, но для многих мест нашего отечества оно все еще ново, и ему приходится верить и теперь”.

Основной причиной процветания знахарей многие видные деятели русской медицины считали неистребимые дедовские традиции вместе с беспросветной бедностью народа и соответствующими ей ужасающими условиями быта.

“Века,— писал доктор Попов,— в течение которых народ в деле врачевания был предоставлен самому себе, и весьма слабое развитие среди него истинных понятий о сущности заболеваний создали настолько прочные условия для процветания знахарства, что знахарь, этот единственный врачеватель народа, почти до самого последнего времени, нередко и в настоящее время, представляет из себя в деревне силу, с которой приходится считаться…

Самые лучшие стремления убежденных и преданных делу земских врачей всегда разбивались о трудность, а иногда и прямую невозможность во многих случаях применить научную медицину к практике деревенской действительности. Многие условия, среди которых приходится работать деревенскому врачу, действительно неодолимы: врач очень часто должен лечить желудочно-кишечные заболевания при полном отсутствии какой бы то ни было возможности для крестьянина соблюдать хотя бы самую элементарную диету; он должен лечить массу накожных болезней, разного рода нагноительные процессы, раны, язвы и пр. при грязи, которой покрыто тело, пропитана одежда и которой полна изба крестьянина; при той же обстановке и часто в избе, переполненной сверх членов семьи еще четвероногими жильцами, врач должен нередко вести борьбу с инфекционными заболеваниями, разного рода тифами, скарлатиной, дифтеритом и т. п.

Громадность расстояний, с которой должен считаться врач, случайность и мимолетность появления его у крестьянина или крестьянина у него и невозможность постоянного наблюдения за постепенным ходом болезни деревенских пациентов увеличивают трудность положения врача. Если к этому прибавить, что крестьянин по всему складу своих понятий о существе болезней стоит далеко от рациональной медицины и что он в большинстве случаев и не придает значения для здоровья ни чистоте, ни пище, ни питью, что в силу роковых и трудно устранимых условий он будет, например, пить воду из колодца, зараженную испражнениями заболевшего брюшным тифом его соседа или родственника из одной с ним семьи,— нужна совокупность благоприятных моментов и случайностей для того, чтобы при подобных условиях какая-либо начавшаяся эпидемия не имела распространения, какой-нибудь отдельный больной выздоровел или получил облегчение”.

“Действует на психическую сторону больного”

Скверные условия быта (на фото) и беспросветная бедность крестьян даже в начале ХХ века оставались непреодолимыми препятствиями для применения на селе научной медицины

Чтобы переломить ситуацию в свою пользу, врачи принялись за изучение знахарей и их методов. Редкие записки земских медиков того времени обходятся без рассказов о том, как доверенные люди знакомили врача с бабкой-знахаркой или деревенским колдуном. Однако в каждой губернии и едва ли не в каждом уезде существовали не только собственные народные целители, но и собственные представления о болезнях и способах их излечения. Причем нередко диаметрально отличавшиеся друг от друга.

Именно поэтому огромную помощь врачам оказали этнографы, начавшие с 1897 года сбор сведений с мест о народных традициях, обычаях и образе жизни, включая, естественно, знахарство, с помощью местных корреспондентов, в число которых входили земские врачи, фельдшеры, учителя, священники и мелкие чиновники.

С помощью корреспондентов удалось установить те общие черты, которые присутствовали в манипуляциях всех сельских ведунов и ведуний. Один из них, из Болховского уезда Орловской губернии, писал:

“Если знахари и не достигают прямой цели помочь больному, то они разными механическими действиями, употребляемыми при заговорах,— поглаживаниями, постукиваниями и нашептываниями значительно успокаивают нервы больного. Известная обстановка и таинственность, запахи каких-то трав, окуривание — все это так или иначе действует на психическую сторону больного, и в особенности крестьянина, верующего и в силу черта, и в могущество колдуна. Достаточно больному крестьянину небольшого подъема духа, чтобы улучшение состояния болезни было приписано таинственной воле чародея.

Многие деревенские знахари, начав свою профессию шарлатанством, настолько убедились в своей силе и вошли в роль, что даже под клятвой говорят, что они что-то знают. Естественно, что такая самоуверенность знахаря передается и больному. Как одно и то же лекарство, но прописанное различными докторами, способно оказать большую пользу в том случае, когда оно назначено доктором, внушающим к себе больше доверия, так и простая вода способна оказать чудеса при вере в знахаря. Успех знахарей и бабок я еще объясняю тем, что крестьяне очень любят поговорить про свою болезнь, или, как они выражаются, отвести душу.

Между тем врачи часто обрывают их на полуслове, не дав высказаться. Уходя от врача с лекарством, но в скверном настроении духа, крестьяне думают: “Вот, путем и не расспросил меня, а тоже лекарство дал; должно, больше чтобы отвязаться”. Если же при этом дано еще безвкусное лекарство, тогда вера в доктора потеряна уже окончательно: “Дал воды”. Другое дело у знахарки. Знахарка постарается уверить его в большой пользе от ее лекарства и приведет много случаев исцеления при помощи ее. От знахарки крестьянин возвращается в хорошем расположении духа, да притом и лекарство ее очень горько и имеет цвет, что, по мнению крестьян, очень важно. Это не то что у доктора, лекарство которого и бесцветно, и безвкусно, да и порция почтенна у знахарки: по целой кружке пить приказала, а доктор только по ложке”.

“Сила ядовитого взгляда”

Не менее важной частью описаний народных нравов оказалось то, что вера в сверхъестественные способности разнообразных бабок и дедок основывалась на древних, дохристианских представлениях о духах и колдовстве как источниках большинства охватывающих организм напастей.

Сборщики этнографических сведений сами поражались своеобразию и совершенной фантастичности представлений народа о важнейших, по его мнению, источниках болезней — порче и сглазе, производимых колдунами. Отличались они лишь тем, что порча производилась сознательно, а сглазить могли и без злого умысла, если глазливый человек обладал колдовскими чарами. Доктор Попов обобщил многочисленные примеры простонародных заблуждений, присланные из глубинки:

Деревенского больного больше интересовали не фармакологические свойства предполагаемого лечения, а таинственный антураж, создавать который умели только колдуны и знахари (на фото — картина Григория Мясоедова «У колдуна»)

“Чрезвычайно интересны способы, при посредстве которых производится порча. Всего чаще она пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинания… Порча в виде заклятия и данная в пище и питье неизменно входит в того, кому “дано”, а пущенная по ветру и по воде — на кого попадет… Сюда также пускаются какие-то порошки и особенные яды, а иногда нечто совсем необъяснимое. “Заметит колдун,— объясняет такую порчу мужик,— что ты хочешь, примером, купаться, и пустит это свое колдовство по воде” (Орл. губ. и у.).

Несколько более понятной является индивидуальная порча. Здесь какие-то неведомые снадобья и напитки подмешиваются к хлебу, кушаньям, квасу, пиву, водке, чаю и т. п. Народная фантазия питается многочисленными и самыми разнообразными рассказами, где такая порча и способы ее получения изображаются во всевозможных видах.

В одном случае рассказывают, как женщину испортили на лапше и как она, поев лапши, сейчас же “стала кричать на голоса”, а другую, которой знахарка дала съесть вареное яйцо, “сейчас же стало свертывать в клубок, и какая-то невидимая сила начала поднимать так легко вверх, как мячик резиновый подпрыгивает” (Брянский и Орловский у. Орл. губ.)…

Существуют и многие другие способы порчи. С этой целью бросаются на дороге различные заговоренные предметы: стоит поднять такой предмет — и человек уже испорчен (Скопинский у. Ряз. губ.). Передают также, что колдуны кидают под ноги намеченного человека какие-то небольшие шарики, скатанные из овечьей шерсти, с примесью кошачьих и человечьих волос (Грязовецкий у. Волог. губ.). Достигают колдуны порчи будто бы и тем, что замазывают в трубе волосы намеченной жертвы, зашивают их с перьями неизвестных птиц в подушки, а также подкидывают в печь, подкладывают под стену в хате и зарывают под ворота (Пенз. губ. и у., Карачевский у. Орл. губ.). Способы, при помощи которых колдуны ухитряются причинять порчу, иногда положительно неуловимы, и пред объяснением их останавливается даже фантазия русского мужика, склонного верить в возможность существования самых необычайных вещей”.

Однако самым страшным крестьяне считали личное общение с колдуном

“В некоторых местах Ростовского уезда (Яросл. губ.),— писал доктор Попов,— мнение, что худые люди портят главным образом через прикосновение, является, по-видимому, даже преобладающим… Из Пензенского уезда сообщают о том, как колдун, будучи сердит на одну женщину, схватил ее за плечо, и та с этого момента заболела. При встречах он постоянно окликал ее, и та падала тотчас на землю и начинала биться… По мнению некоторых егорьевских крестьян (Ряз. губ.), есть такие колдуны, которые одним взглядом могут иссушить человека или свести его с ума. Такого же мнения придерживаются и дорогобужские крестьяне (Смол. губ.), допуская, что люди худеют и заболевают от одного взгляда колдуна”.

Один из самых страшных, по крестьянским представлениям, методов порчи — залом — мог поставить село перед необходимостью избавиться от урожая

Особенно же страшными колдунами, по данным, собранным этнографами, считались виритники

В труде Гавриила Попова говорилось:

“В некоторых местах (Волховский у. Орл. губ.) эта способность производить порчу и вред взглядом приписывается особенной разновидности колдунов, так называемым виритникам. Виритник имеет такой ядовитый взгляд, что, если задумает кого-нибудь сглазить, может в одну минуту сглазить так, что тот в один час отправится на тот свет, если только не примет энергичных мер к разрушению взгляда виритника. Поэтому он внушает к себе гораздо больше страха, чем самый сильный колдун или ведьма. Последних можно в сердцах и побить, виритника же никогда: его взгляд разрушает все такие попытки.

В таких случаях он, отойдя на три шага, устремляет будто бы такой взгляд на противников, что те тотчас же начинают кричать: “Прости нас! Не будем тебя бить, только вынь свой яд”. В эту минуту они ощущают ломоту во всем теле, у них начинает кружиться голова, появляется боль в сердце, а руки каменеют так, что не только бить, но и кверху их поднять нельзя.

По народному мнению, если виритник рассердится на целую деревню и пожелает ее извести, то может в течение одного месяца истребить всю, со всем скотом и всей живущей в ней тварью. Даже птицы, которые в это время будут пролетать через деревню, и те попадают на землю мертвыми — вот какова сила ядовитого взгляда виритника (Орл. губ. и у.)”.

“Правят “пердячью” косточку”

Людской верой в порчу и сглаз деревенские колдуны пользовались без всякого зазрения совести. Сельские врачи с иронией описывали борьбу, идущую в деревнях между колдунами и крестьянами. К примеру, одним из самых страшных видов порчи считался залом, когда на поле колосья заворачивались особым образом или скручивались и перевязывались волосами, в результате чего вызывающим порчу становилось зерно не только с этих колосьев, но и со всей полосы. А тот, кто съел что-либо из этих зерен, по крестьянским верованиям, заболевал надолго и тяжело. Поэтому чтобы отвести напасть от себя, приходилось звать колдуна, а порченое зерно старались продать. А чтобы заломов не случалось, поля перед сбором урожая охраняли как можно более тщательно.

Последнее обстоятельство, как писали врачи, в серьезной степени осложняло жизнь колдовскому племени. Колдуну требовалось незаметно пробраться на поле, не оставляя следов, и быстро сделать залом. Ведь если крестьяне ловили таких волшебников с поличным, следовала жесточайшая расправа.

Подлезание под чудотворные иконы, распространенное во время крестных ходов, было не единственным неканоническим способом их применения в простонародной медицине

При этом и врачи, и этнографы отмечали, что народ имеет дело с колдунами лишь по необходимости и крайне неохотно им платит. Самым распространенным гонораром для колдунов была водка, и потому среди этой категории народных целителей наблюдалось достаточно много пьяниц, влачивших довольно жалкое существование.

Совершенно иным было отношение народа к тем, кто, по собственным утверждениям, лечил заговорами и разными средствами, благословясь божественным словом. К ним в отличие от колдунов и ходили не таясь, и платили весьма и весьма приличные деньги, что, мягко говоря, вызывало непонимание и недоумение врачей, возмущавшихся тем, что конкуренты используют негодные методы, не приводящие к излечению. Еще одной важной деталью, отмеченной исследователями, оказалось то, что знахари имели довольно узкую специализацию.

“Так как одному человеку,— констатировал доктор Попов,— трудно удовлетворить все запросы, касающиеся человеческих недугов, то почти каждым таким знахарем избирается какая-нибудь отдельная врачебная манипуляция, в производстве которой он приобретает особый навык и благодаря которой делается известным среди окрестного населения. Таким образом появляется своего рода специализация знахарей.

Между такими специалистами есть особые “знатки” по внутренним болезням, дающие для питья больным разные травы — сухой зверобой, мяту, ромашку, смородиновые или березовые почки и т. п., такие вещества, как деготь, скипидар, купорос, “бель” (сулема), или окуривающие больных киноварью и травами. Эти же “знатки” нередко останавливают кровотечение, засыпая раны сажей, золой, табаком, толченым сахаром, чертовым пальцем, или лечат нарывы, прикладывая к ним собственного изделия пластыри”.

Не менее востребованными в деревнях были и костоправы

“Другой класс специалистов — костоправы, между которыми встречаются часто и лица женского пола, так называемые баушки. Хотя в редких случаях некоторые из знахарей, по-видимому, обладают искусством различать вывихи и вправлять некоторые из них, например вывих плеча, но в большинстве случаев они принимают за вывихи растяжения связок, простые ушибы суставов или переломы суставных концов костей; устранивши их смещение и положив повязку, говорят, что вывих вправлен…

Не лучше обстоит у костоправов дело с переломами. Повязки при переломах из лубков, бересты и т. п. накладываются костоправами далеко не во всех случаях, и большинство переломов, особенно верхних конечностей, срастаются без всяких повязок. В некоторых случаях знахарь обещается, что кость срастется без всякой помощи, по одному его наговору (Краснинский у. Смол, губ., Карачевский у. Орл. губ.). Результатами такой хирургической терапии костоправов являются застарелые вывихи и неправильно сросшиеся переломы”.

После визита к доморощенному костоправу, лечащему переломы и вывихи без всяких повязок, деревенский житель попадал под нож земских или городских врачей или оставался инвалидом на всю оставшуюся жизнь

Продолжали пользоваться популярностью в конце XIX века среди крестьян и известные с древних времен кровопускания, от которых медицина уже давно отказалась. В труде Попова говорилось:

“Не совсем также исчезли в деревне такие специалисты, как рудометы и рудометки

Убеждение, что может быть тяжко человеку от крови, заставляет некоторых кидание крови повторять ежегодно, обыкновенно весной, а то и несколько раз в год… Знахарь перочинным ножом или старой бритвой делает на спине, возле лопатки, продольный разрез, настолько глубокий, чтобы кровь шла струей, и выпускает ее приблизительно с чайную чашку. Когда, по мнению знахаря, дурная кровь вся вышла, он прикладывает к ране тряпку, намоченную в холодной воде. Если кровь не идет струей, а только едва просачивается, знахарь ее высасывает и сплевывает”.

Существовали и специалисты с крайне узкой специализацией

“Особые специалисты лечат также глухоту и вытягивают серу из ушей. Промыв уши водой, кладут в них маленькие кусочки камфоры, завернутой в вату или тоненькую тряпочку, с листиками душистой герани. Потом, свернувши из лоскутка бумаги, пропитанной воском, трубочку, вставляют один конец в ухо, а другой зажигают. Операция эта считается самой действительной против глухоты: вся сера, которая закладывает уши, если она даже копилась годами, выгорит или ее вытянет огнем на бумагу (Череповецкий у. Новг. губ.).

Особые специалистки-трихи (массажистки), или парильщицы, занимаются исключительно растиранием больных в пару, т. е. в печах и банях… Некоторые из трих при поносе у детей правят “пердячью” (копчиковую) косточку. В зависимости от представления, что некоторые виды детских поносов развиваются от свертывания копчиковой кости наружу, такие трихи, намылив палец и введя в задний проход ребенка, производят поглаживающие движения, надавливая и выгибая изнутри эту косточку (Саранский у. Пенз. губ.)

… Такие же специалистки при попадании инородных тел в глаза, часто случающемся особенно во время молотьбы и веяния хлеба, вывертывают глаз на кольцо и достают соринку руками или вылизывают ее языком. Лизание языком пускается ими в ход и при других глазных болезнях, а иногда и при нарывах (Волог. и Орл. губ.). Один из наших сотрудников сообщил нам о случае, где такое высасывание гноя из полости нарыва было произведено при флюсе (Васильсурский у. Нижегор. губ.). Некоторые из сотрудников сообщают даже о таких искусницах, которые высасывают ртом, при задержании, мочу у младенцев (Череповецкий у.)”.

Еще один тип знахарей именовался угадами — угадывающими болезни, и его не вполне характерную представительницу описал в 1910 году врач Николай Рудинский:

Не придавая должного значения чистоте и гигиене, крестьянин был готов довольствоваться даже самым малым облегчением, используя как лекарства любые предметы домашнего обихода

“Интересная юродивая была в селе Подовечье нашего уезда — Аннушка… Это была девушка лет тридцати… Аннушка вся была буквально голая, т. е. без всякого платья и покрова… От курной избяной копоти тело у Аннушки было все черное. Аннушку никогда не мыли. Жила юродивая на дворе, в особой избушке, маленькой до невозможности и специально сделанной для нее. В этой специальной избушке она была привязана на железной цепи вроде того, как собак привязывают. В стенку избушки было вбито железное кольцо с большою железною цепью, а этою цепью за пояс и была прикована юродивая… Лекарства Аннушка никакого не давала. Она только узнавала, что за болезнь у пришедшего. По представлению народному, это была юродивая и в то же время угад, т. е. чистый диагност, потому что лекарства никакого не давала. Пришедшему пациенту Аннушка всегда говорила всего 2-3 слова и больше ничего, и то еще когда пристращают ее родные, а то, пожалуй, ничего не скажет”.

Что именно говорила юродивая и как истолковывали эти слова страждущим ее родные, не имело большого значения. Главным оставалось то, что они верили в правильность угаданной хвори. А вера в лечение, даже бессмысленное, как констатировали изучавшие знахарство врачи, и есть главный залог успеха доморощенных целителей.

“Следует вырезать у кота яички”

Мало того, крестьяне и без всяких знахарей и целителей верили в разнообразные средства лечения, причем на первом месте в православной стране находились чудотворные святыни, которые, правда, как констатировали врачи и этнографы, использовались отнюдь не в соответствии с церковными канонами. К примеру, считалось, что во время тяжелых родов помогает разрешению от бремени открытие в храме царских врат. И несмотря на прямое запрещение, священники, вняв мольбам родных страждущей, производили это действие. Другим неканоническим способом использования святынь, как писали с мест, оказалось использование почитаемых икон от зубной боли.

Считалось, что для облегчения мук икону следует погрызть. Существовало и средство от умственной отсталости, не позволявшей хорошо учиться грамоте и счету в церковно-приходских школах. Заботливые родители верили, что, если к нательному кресту ребенка привязать клочок, отрезанный от веревки церковного колокола, ребенок начнет отвечать урок звонко и бойко. Однако едва ли не самым важным лечебным мероприятием с использованием святынь народ считал крестный ход.

“Чрезвычайно интересным врачебным актом,— писал доктор Попов,— является подлезание под раку св. мощей и под чудотворные иконы. Верование в целебность этого акта в большей или меньшей степени распространено в очень многих местах и составляет довольно обычное явление многих крестных ходов. Ко времени такого хода, особенно если в нем участвует какая-нибудь почитаемая местная икона, по пути его раскладывают больных, взрослых и детей, чтобы над ними прошли и пронесли иконы, здоровые же с этой целью нагибаются и приседают. Иногда такое подлезание принимает чисто стихийный характер, и стремление совершить этот акт безотчетно охватывает всю присутствующую толпу.

Вот как очевидец описывает это явление при обнесении вокруг собора, в Новоезерском монастыре (Новг. губ.), мощей преп. Кирилла Новоезерского: “Священники поднимают и выносят раку, полиция еле сдерживает толпу. Но усилия тщетны, толпа неудержимым потоком течет под священную раку: пройти желает всякий верующий, и особенно болящий. Чтобы обойти вокруг собора, требуется несколько часов, так медленно движется процессия”".

И все же с самым большим доверием крестьяне относились к тем способам лечения, до которых дошли собственным умом и на собственном опыте

“Применяя в качестве врачебных средств,— говорилось в труде доктора Попова,— все эти предметы своего немудреного домашнего обихода, в каждом из них усматривая целебное значение и пробуя то одно, то другое, крестьянин остается довольным, если применяемое средство хоть в каком-нибудь отношении окажется полезным — остановит кровотечение, уменьшит тягостное чувство боли, ускорит созревание нарыва и т. п., и после этого уже не обращает никакого внимания на вред этого средства во всех других отношениях. Такое средство легко становится в разряд постоянно применяемых при данной болезни и с совершенным убеждением и авторитетностью рекомендуется другим…

В некоторых местах при переломах употребляется присыпка из сушеных толченых раков, а в других привязываются свежие толченые раки или же патока, смешанная с ячменным солодом (Болховский и Карачевский у. Орл. губ.). Иногда применяется смазывание “кирпичным маслом”, которое при переломах считается дороже золота. Приготовляется оно так: берут хорошо высушенный кирпич, мелко толкут и прокаливают на сковородке. Дав остынуть, кладут в котелок, заливают конопляным или маковым маслом и кипятят на огне, потом процеживают сквозь тряпку и — снадобье готово (Череповецкий у. Новг. губ.).

Совершенно особенные средства рекомендуются при огнестрельных и некоторых видах укушенных ран. К огнестрельным ранам, оказывается, хорошо прикладывать тертую коноплю, так как она “выгоняет” пули. При укусе бешеной собаки или волка следует приложить к ране теплое голубиное мясо или, превратив в порошок высушенную пчелиную матку, одну половину принять внутрь, а другой присыпать укушенное место. При ужалении змеи следует мазать рану серой из уха и всего человека вымазать чистым дегтем (Болховский и Карачевский у. Орл. губ.).

В других случаях лучшим средством считается натирание укушенного места селедкой или прикладывание к нему живых лягушек, которые должны сменяться новыми, как только лягушка издохнет (Р.-Борисоглебский у. Яросл. губ., Череповецкий у. Новг. губ.). В некоторых случаях употребляются и внутренние средства: дается, например, пить измельченный хрусталь с водою (Орл. губ. и у.)”.

Потребность в пропаганде борьбы со знахарством сохранялась даже с приходом советской власти и распространением таких неподдающихся заговорам болезней, как сифилис (на фото — обложка книги издательства «Жизнь и Знание», 1926 год)

Но существовали и более экстравагантные средства

“Особенной фантастичностью и нелепостью,— писал Попов,— отличаются средства, направленные против болезней, трудно поддающихся лечению. Недержание мочи, например, будто бы следует лечить такими средствами: сжечь кожу сороки и пепел пить с водой, пить заячью сушеную кровь и есть заячье мясо.

При падучей нужно вырезать в марте месяце из беременной зайчихи молодого зайчонка, сжечь его и пепел принимать в отваре вишневых листьев. При грыже хорошо приложить к ней теплое мясо крысы, а если грыжа у маленьких детей, то следует вырезать у кота яички и, подвесив в тряпочке к пояску, обвязать его так, чтобы зашитые яички приходились над лобком (Карачевский у. Орл. губ., Череповецкий у. Новг. губ.)”.

Кроме необычных средств применялись и самые обыденные, буквально лежащие под ногами в каждом крестьянском дворе

“Находит себе применение помет в виде мазей и припарок при различных заболеваниях горла. Иногда в таких случаях прикладывают к шее просто нагретый коровий кал, иногда голубиный, смешанный с медом, а иногда — свиные испражнения, перетопленные с коровьим маслом. Такое же применение находит помет в виде припарок на щеку при флюсе или зубной боли. В этих случаях прикладывают или нагретый навоз — тот, что отлетает из-под копыт, когда бежит лошадь, или прикладывают теплый лошадиный помет.

Некоторые идут дальше и помет собачий или коровий кладут даже на больной зуб и смазывают им десны (Волховский и Орловский у. Орл. губ.). Различными сотрудниками передаются случаи, где, например, при ломоте в навоз зарываются только ноги или же навозом обкладывается весь больной. Последнее иногда проделывается при лихорадке (Варнавинский у. Костром, губ.) и считается очень полезным при холере (Калуж. губ. и у.).

Заслуживают внимания также “навозные ванны”. Вот как описывает способ приготовления таких ванн один из орловских сотрудников, при простуде: “На пол в избе ставят большую кадушку, сыплют туда овсяной мякины, лошадиного помета, соли, иногда еще и коновал дает какого-нибудь снадобья. Потом кипятят воду, льют ее в кадушку и накрывают веретьем, чтобы все это распарилось. Когда вода мало-мальски остынет, больного сажают в кадушку, накрывают веретьем, свитами и т. п., оставляя незакрытою одну голову, и держат так часа 3-4. Вынув из кадушки, больного кладут на печку и накрывают дерюгой, чтобы не остыл, и дают выпить стакан водки, настоянной на стручках”. Подобным же образом приготовляется в Орловской губернии навозная ванна для детей. Навоз кладут в кадушку и заливают кипятком. Когда вода несколько остынет, сажают ребенка и накрывают его свитой с головой. Часто от этого дети задыхаются и их вынимают из кадки мертвыми, но причину, по замечанию сотрудника, сваливают на нечистую силу…

Но употребление мочи и кала не ограничивается только наружным их применением, а в некоторых случаях они вопреки всем человеческим чувствам употребляются и внутрь. При ушибах пьют детскую мочу (Пошехонский у. Яросл. губ.), а при пьянстве и неразлучном с ним буйстве пьяниц поят их куриным пометом и женской мочой (Краснослободский у. Пенз. губ.), опьяневшим же до бесчувствия выжимают в рот сок из лошадиного навоза (Вятск., Калуж. и Орл. губ.)”.

С пьянством, как указывалось в том же труде, боролись и с помощью трупов

“В некоторых случаях приобретает целебное значение и вода, собранная после омовения нескольких покойников: воду эту в Жиздринском уезде (Калуж. губ.) дают пить больным с самыми различными болезнями, особенно же она помогает от запоя”.

“Опившегося сварили насмерть”

Не менее интересным наблюдением врачей и этнографов оказалось то, что способы простонародного врачевания, приводящие к печальным исходам, подобно навозным ваннам для детей, отнюдь не прекращали их массового применения.

“Большую суету и переполох,— писал Попов,— всегда вызывают в деревне случаи, когда кто-нибудь “обопьется” или утонет. В этих случаях на место происшествия обыкновенно собирается большая галдящая толпа народа, советам и предложениям не бывает конца, больной, как игрушка, переходит из рук в руки и над ним проделывается весь ряд тех грубых приемов, которые выработались долголетней деревенской практикой.

Самые главные приемы, применяющиеся в таких случаях для приведения больных в чувство, кажется, специально русского происхождения, это катание на бочке и откачивание. Последнее производится на рогожах, армяках, одеялах и т. п. или же на руках. Последний вид откачивания совершается таким образом, что больного держат за руки и за ноги, вниз лицом, и то вскидывают высоко вверх, то опускают вниз. Пускают в ход и вспомогательные приемы: щекочут больному чем попало в носу, колотят по пяткам, льют на голову горячую воду и т. п.

Особенно достается в таких случаях “опившимся”. Обливание кипятком головы и других частей тела совершается в этих случаях иногда с таким усердием, что получаются ожоги второй степени, у больного вылезают потом волосы и он приобретает рубцовую лысину во всю голову. Один из сотрудников приводит даже случай, когда опившегося сварили насмерть, вылив на него несколько самоваров кипятку”.

Но еще более поразительным оказалось другое. Никакие методы борьбы с подобными способами лечения, даже в случаях с летальным исходом, не применялись. Доктор Рудинский, к примеру, писал, что ему ни разу не удалось привлечь к ответственности ни одного знахаря, убившего пациента. Знахарь немедленно скрывался, а сочувствующая ему, как правило, полиция не предпринимала никаких розыскных действий, несмотря на наличие в уложении о наказаниях положения о карах для знахарей.

Затем у врачей появилась надежда, что знахари исчезнут естественным путем ввиду широкого распространения сифилиса. Никаким заговорам болезнь не поддавалась, и земские врачи констатировали некоторое снижение числа практикующих знахарей. Однако затем народные целители нашли выход из положения. Как писал земский врач Эдуард Заленский в 1908 году, знахари приладились присылать к нему посыльных за противосифилитическими средствами, которые и давали больным, создавая свой обычный колдовской антураж.

Процветали знахари и в первые годы советской власти, а всякая агитация против них не имела особого влияния ни на бабок и дедок, ни на их пациентов. И лишь после введения суровых наказаний за незаконную врачебную деятельность, а также после того, как выросло число больниц и фельдшерских пунктов, казалось, знахарство исчезло навсегда. Однако даже в те времена при возникновении нужды любая женщина могла найти дорогу к бабке, снимающей порчу или способной приворожить.

А в конце 1980-х годов вера в нетрадиционные, как их стали именовать, методы лечения расцвела с невиданной силой. Появилось несметное количество потомственных целителей и целительниц, чьи методы практически не отличались от дореволюционных. И эту вспышку вряд ли можно было объяснить нищетой народа или его поголовной безграмотностью. Скорее всего, сказалось резкое падение уровня отечественного здравоохранения, наступившее в те годы.

А ведь еще в 1869 году видный русский врач Иван Пантюхов писал о борьбе докторов со знахарями: “Если народ не очень охотно обращается к докторам, то, вероятно, он не видит от них для себя особенной пользы”. И какой бы век ни стоял на дворе, каждый лечится тем, во что больше верит, какими бы фантастическими и нелепыми ни выглядели эти способы.

Светлана Кузнецова, «КОММЕРСАНТ»