Про очкастого профессора-чудака и Петьку-космополиста, несмышленыша.

информация о книге

предыдущая глава

Вот, государи мои, граждане московские, товарищи милостивые, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ищут Черную книгу, а найти не могут. Всем-то она вдруг понадобилась, а сколько лет лежала зря и без интересу. Ишь, говорят, и за границей буржуи про книгу прослышали и тоже на нее покушаются. Да не взять никому, потому как известно- заклятие на нее наложено и взять ее может только человек праведный. А бес в это дело крепко встрял и меж людей всяких мельтешит. Сколько уж он душ погубил, а все ему мало. Очень ему, бесу, надо эту книгу получить. А уж как ее получит- сразу царство тысячелетнее антихристово, но потом все же правда победит окончательно и во веки веков. Таково ведь предписание Божие, но бес-то иначе думает: мне бы книгу только, а там посмотрим, может, я и Самого Бога обману! Известно, таит нечистая рать злобный умысел и от своего не отступится до скончания времен.

Так и бес наш московский: от своего не отступается. Нашел он людей праведных. Иринарха да Алешу, а вот не смог с ними тягаться. Потому как неземной чистоты это люди. Но бес-то хитер, ох и ловок! «Что ж, думает, не только меж святыми праведники есть, есть они и средь мирян грешных». Стал искать, по чужим душам шарить, и нашел таких двух: очкастого профессора- чудака, и молодого комсомолиста Петьку, несмышленыша.

Одевает бес гороховое пальто, шляпу-котелок, брюки у него дудочкой, щиблеты узкие, трость с набалдашником- этакий нэпман с Ильинки, и является к профессору на квартиру коммунальную. А на той квартире коммунальной, как по нынешним временам положено, дым стоит коромыслом: котлеты шипят, самовары кипят, керосинки чадят, примуса гудят, соседки, натурально, бранятся, ребенки маленькие пищат. Бес звонит , ему отворяют нескоро да еще ругают: «Кого там чёрт принес?» «Да я самый чёрт и есть!» Смеется соседка: «Вот если бы вы за мной поухаживали!» «А это мы, черти, завсегда горазды, и мы с вами не раз еще свидимся. А пока скажите, где профессор ваш проживает?» «Этот хрен-то старый? За кухней в каморке». Идет бес, в нос ему шибает щами кислыми да котлетами подгорелыми, так что даже ему, адскому жителю, невтерпеж.

А профессор сидит в своей каморке за кухней и радуется. Раньше-то вся квартира его была, а теперь он в бывшей каморке обитает, книг у него до потолка, на книгах спит, книгами укрывается, про еду и сон забывает, а чем живет- неведомо.

Вот бес его и приветствует. «Как поживать изволите, дорогой профессор?» «Прекрасно, прекрасно, вот читаю книгу- изумительно, превосходно…» «Вы,- спрашивает,- небось, филолог?» «Да, да, филолог». «Я так и думал. А про Черную книгу слыхали?» «О, конечно!» «А хотите ее получить?» Профессор аж затрясся весь: «Неужели, неужели! Где она? Это будет великое открытие для науки!» «Пока книги со мной нет, но я знаю, где она». «Ах, как чудесно! Уникальнейший памятник средневековья! Это будет находка почище «Слова о полку», как вы полагаете?»

«Совершенно с вами согласен»,- отвечает бес. «И это рукопись подлинная? Или список позднейший?» «Самая разнатуральная рукопись». «Не знаете ли вы, какого века?» «Началоа семнадцатого». «Чудесно, чудесно!- суетится профессор,- Памятник живого народного языка. Я эту рукопись опубликую, а сам напишу вводную стать. Под названием «Памятник русского чернокнижия». Да это будет подлинный переворот в науке!... Только как же нам эту рукопись достать? Что она будет стоить?»

«Ровным счетом ничего,- отвечает бес,- а вернее- пустяки считанные. Денег-то у вас, небось, того-с, не густо?» «Да, да, денег у меня, знаете, что-то того…» «Вот видите. Но ничего, уж больно я ученых людей люблю, очень они мне, если хотите близки, и все как есть на нас работают. Так что для вас готов на любые одолжения». «Вы так любезны. Я обязательно упомяну ваше имя в предисловии». «Лучшего и желать нельзя,- соглашается бес и все улыбается,- так уж вы мне только расписочку напишите». «Извольте, охотно, на какую сумму?» «На душу». «Не понимаю вас, извините…» «А чего тут понимать? Про доктора Фауста, небось, читали и знать должны, чего эти черные книги стоят» «Вы шутите, наверное…» «Нисколько. Если к Фаусту мог прийти Мефистофель, чего ж это я не могу прийти к вам?» «Но нереально это!» «А на что вам реальность? Кабы вы в реальности хоть чуточку смыслили, не сидели бы в этом, простите, нужнике, и денег бы у вас куры не клевали. Потому-то я к вам и пришел, что сами вы нереальный и все, что окружает вас, прах весь этот, тоже нереальное» «Но позвольте…» «А чего тут спорить? Надо ли? Нам с вами не о философских материях речь вести, а о Черной книге. Хотите эту книгу получить, напишите расписочку- и дело с концом». «Ах,- говорит профессор,- никак не могу поверить, что вы существуете! Вы хоть визитную карточку покажите.» «Это можно,- бес отвечает и предъявляет профессору рога и копыта. «М-м-да...- говорит профессор,- действительно…» И в задумчивости даже чёртово копыто потрогал. Тот възелся, пнул его под зад и говорит: «Кончай канитель, подписывай- и дело с концом!» «Вам надо кровь, руку резать? А я боли боюсь». «Ничего подобного не потребуется. Это уже устарело, не применяется. Есть у нас адская самопишущая ручка, вот ею и подмахните». Профессор хотел было подписать, да чёрт вдруг спохватился: «Эх, забыл спросить, а точно ли ты праведный?» «Не знаю». «Ну деньги ты любил?» «Нет» «Людей обманывал?» «Нет». «Баб любил?» «Как вас понять?» «Ну спал с бабами?» Профессор даже покраснел от возмущения. «Извините, говоирт, ваши намеки… Я даже женат не был». «Ну а так, внебрачно?» «Как вам не стыдно, я никогда не опускался до такого скотства!» «А хоть целовал кого?» «Ребенком еще, кузину Верочку, она умерла дитем, и я всю жизнь был ей верен…» «Ну,- говорит бес,- подписывай, большего остолопа, чем ты не найти мне».

Ох, братцы, и в горле же пересохло! Легкое ли дело про беса складывать, ведь такое наплетешь, что без нашей московской никак не разберешься…Ну, да воскреснет Бог и расточатся врази Его…

И вот берет чёрт, бес московский, профессора за руку и ведет его к Сухаревой башне, дает ему в руки кирку и место показывает: здесь долби. Профессор раз долбанул- чуть лоб себе не расшиб, другой раз долбанул- по пальцу попал, зажал руку, воет. «Нет,- говорит бес,- ничего у тебя не получится. Иди-ка ты домой и жди, пока я тебе помощника подыщу».

ПошукАл бес, порыскал и нашел такого молодого заядлого комсомолиста. Одевает бес картуз мятый, подпоясывает грязную рубашку ремешком и отправляется в ячейку, а сам напевает: «Наш паровоз лети-лети, в коммуне остановка!» Приходит в ячейку и бодро орет: «Здорово, комса! Пролетарии, соединяйтесь! Я,- говорит,- до комсомолиста Петьки дельце имею». «Ну, я петька». «Ну, давай пять! Я потомственный рабочий Ванька Чёртов». «Здорово, Иван». «Как ты полагаешь, Петька, надо всю мировую буржуазию в бараний рог согнуть?» «Верно толкуешь, рабочий Чёртов». «Ради победы во всемирном масштабе жизни не пожалеешь?» «Ничего не подалею, рабочий Чёртов». «Рот фронт!»- говорит чёрт, да как прыгнет, да как перднет- все дымом заволокло, а как рассеялось, видит Петька, что находится он неведомо где, а рядом- кто-то мохнатый и противный несказанно. «Это где же я?»- спрашивает Петька. «А на заводе у нас в котельной. Видишь, шуруют работяги, котлы разогревают». «Да ты-то сам, Чёртов, на натурального чёрта похож!» «А я чёрт и есть». «Этого,- говорит Петька,- по диалектическому материализму никак не положено». «Никто, Петька,- бес отвечает,- с первого раза не верит, да все это пустяк. Не к такому еще привыкаешь. Чёрт я истинный. Мастер по котлам и оборудованию в московском цехе». «Катись ты,- говорит Петька.- Это у меня с голодухи, верно, в уме завихрение». «Нет, Петька, ты со мной на адской фабрике на экскурсии. Вот сейчас мы с тобой в котельной, где адский огонь разводят. У нас в аду все свои в доску работяги. Это бог там и ангелы- эксплуататоры и гады, а мы все- пролетарии. Ведь ты в Бога не веришь? И правильно. А в нас ты веришь. Кто в Бога не верит, тот в чёрта верит, уж точно». «Я в мировую революцию верю!»- говорит Петька. «Вот и я тоже! Чтоб все равны были, чтоб все пили и ели от пуза, верно? Наша это философия. Петька, чисто наша! Бог-то, Он что, буржуй говорит: «Царствие Мое не от мира сего». А мы говорим: все наше, все от мира сего. Главное, Петька, нам такие, как ты, нужны, которым ничего не надо, окромя самой мировой революции. Режь, круши, ломай- и дело с концом! А уж там другие за тобой подберут. Да ты все одно ничего не поймешь, Петька, потому что у тебя мозги овечьи и нет души человечьей, одни у тебя условные рефлексы, а в душу ты не веришь, потому как нет ее, верно?» «Ты,- говорит Петька,- не очень-то заговаривайся, а то отпущу тебе красноармейским пайком!» «Ай, молодец ты, Петька, люблю таких, дай пять!» «А пошел ты!» «А вот и пойду и ты со мной…»

И вот идут они по адской фабрике, а кругом работа кипит, вкалывают работяги изо всех сил, а получки не требуют. Кто лопатой у топки орудует, кто воду перекачивает из пустого котла в порожний. Дым, пар- ничего не видно, только пламя злое гудит, сердитое такое пламя, языки его что змеи из топок выскакивают и норовят за ноги схватить. На манометрах стрелка уперлась в красную черту, того гляди котлы лопнут. «Авария ведь будет!»- Петька-то пугается. «Ничего, успокаивает его сопутствующий бес,- у нас всегда так, авось до Второго пришествия выдержат!» И кругом лозунги висят: «Выше адское соревнование!», «Навстречу встречному!», «Встанем на ударную вахту в честь Страшного Суда!», «От каждого по труду, каждому по грехам!». А тут же- в проходной- на доске объявление: «Вопрос об отпусках будет решаться в день Страшного Суда. Адком», «Видишь, Петька,- бес-то говорит,- как у нас- у нас порядок!»

И видит Петька: идут они по довольно чистому коридору, пепельницы стоят, двери с табоичками, пишущие машинки стрекочут, служащие собрались в уголке, курят адские папиросы, о чем-то интересном судачат, курьерши проносятся с папками и стаканами чая, все с ними здороваются, и бес сопровождающий всем приветливо кивает: «Здравствуйте! Адпривет!»

Видишь, Петька,- бес поясняет,- учреждение у нас тут солидное- наркомат адский. Наркомад, по-нашему, по-старому- департамент, а я в нем- столоначальный московский бес, по-бывшему, по-нынешнему- начглавк адских проделок. А вот наша приемная».

Петька глядит: сидит в приемной за столом секретарша-чертовка, телефоны у нее звенят, она на них, как водится, ноль внимания, а на стульях посетители томятся. И кому-то безликому и бесплотному секретарша сурово говорит: «Сатана Люциферович вас принять не может. Он на важном совещании». «Как же мне быть?»- пугается душа. «Не знаю, как. На вас документация не поступила. Идите в Райкомад». «Но туда тоже документация не поступала!» «Ничего не знаю. Ждите Второго пришествия».

«Видишь, Петька,- бес-то поясняет,- тут у нас порядок! Бывают, конечно, мелкие недоразумения, но где их нет?»

И вот идут они дальше- другим коридором, и мрачный коридор такой, двери, как в тюрьме, и глазки в них. «Куда-то ты меня в тюрьму привел?»- Петька пугается. «А это самая наша внутренняя тюрьма и есть. Здесь у нас Адчека, во как!» И будто стены стали стеклянные, и видно сквозь них, что там делается. Сидит следователь хвостатый, а перед ним некто бесплотный. На столе «личное дело» с надписью «начато…», «окончено…» и даты. «Сознаешься?»- спрашивает следователь. «Не виноват, не виноват!»- кричит душа. «Знаем мы вас, все вы не виноваты. Ты уж лучше сразу сознавайся, не то хуже будет!»

И видит Петька: в другой камере мордуют черти бесплотного, а сами для веселья патефон завели, танго крутят: «Там-та-там, да по мордам, там-там!»- «Брызги шампанского» называется. Еще дальше- вроде суда. Сидят за столом трое хвостатых, против них душа. «Ну, так как? Признаете себя виновным?» «Не во всем… то есть было, но без злого умысла. Я раскаялся, а Бог велел прощать раскаявшихся». «Так то Бог, а здесь- Адчека. До Бога далеко, до чёрта близко. Именем адского трибунала приговариваем тебя бессрочно!»

«Вот как у нас, Петька,- это бес-то,- На каждую душу «личное дело» от рождения до смерти, а потом следователь обрабатывает и- на трибунал. Трибунал у нас суровый- всех к бессрочной, у нас иной кары нет. Раз к нам попал- значит, виноват. Бывает, конечно, по недоразумению праведная душа попадет- все равно. Следователь заставляет подписать такое, чего в жизни не делал. И трибунал решает. Оправданий у нас не бывает- мороки много, да и нельзя свой престиж подрывать. Так-то, Петька! Отпрыгаете вы свое положенное там, наверху, и все к нам попадете. Тут мы вас расфасовываем. Ежли партийный- шпарь на коммунистическую улицу, ежли оппозиция- в оппозиционный переулок, а комса- на комсомольский проспект!»

И вдруг перед Петькой: пустыня желтая, бесконечная, небо черное, с овчинку, стоят бараки с решетками, а все колючей проволокой перетянуто.

«Тут у нас зона и особый лагерный пункт,- бес поясняет,- жить будешь вечно в бараках, спать на вагонке, выходить на общие работы, а есть баланду. Раньше-то вы, грешники, в котлах кипели да сковородки лизали, а теперь мы у вас, людей, научились, как с вашим братом посуровее расправляться. Пакостники вы, людишки, ох, и пакостники! Теперь у нас, петька, не ад больше, а «Адлагон»- Адский Лагерь Особого Назначения. Сатана у нас- начлаг, а ангелы его- помощники по разным делам. Я сам в оперативной группе работаю, опером зовусь. Охрана у нас- из бывших чекистов, им эта работа привычная. Вожди ваши у нас в придурках ходют- они к физической работе непривычные, кусошничают да чужие тарелки вылизывают. А бог ваш бородатый, Карла-Марла, у нас в ангельский чин возведен, вселяется в людские души, и его оттуда не каждой молитвой выведешь».

«Ох, и трепло же ты,- говорит Петька.- То у вас тут фабрика, то наркомат, то чека, то лагерь, не пойму ничего, голова трещит с голодухи». «Ад, Петька, есть самое незнаемое, формы он не имеет, меняется аки хамелеон, каким его представишь, таким он тебе и будет. Ну, да тебе это сложно, тебе нужны истины простые. Бытие определяет сознание, и все тут».

Тут дым рассеялся. Смотрит Петька: опять сидит он за столом в своей ячейке под портретом Карлы-Марлы, а против него- рабочий Чёртов. «Вот что, Петька,- говорит ему Чёртов,- надо мировую революцию спасать немедленно!» «А как?» «А вот как. Есть такая Черная книга, вроде она вашего «Капитала» будет. Прочтешь ты книгу, овладеешь ейной мудростью и будет тебе революция сразу и в мировом масштабе. Да вишь, хотят эту книгу захватить враги, так мы должны их упредить». «Темно изображаешь, рабочий Чёртов». «Да не Чёртов, а чёрт натуральный. Пойми, дурачок. Предлагаю я тебе добыть для дела пролетариата Черную книгу. Добудешь книгу, прочтешь ее и будет тебе революция сразу и во всемирном масштабе. Это дело, Петька, научное и самим Карлой-Марлой предсказанное». «Брешешь ты все». «Да, ей-Богу, не вру! Какой мне смысл? Мне самому всемирная революция нужна. Вот уж покуролесим! Мы, черти, все революционеры от сотворения мира, ныне, присно и во веки веков. Мы против Самого Бога бунтуем, в черном теле ходим, и мне даже странно такое от тебя слышать». «Лады,- соглашается Петька,- давай сюда свою книгу, посмотрю, что за вещь». «Книгу еще взять надо, бес так отвечает,- а пока гони, Петька, заручительство, а то тебе помогать не буду. Души мне твоей не надо, потому нет ее у тебя, а вот сделай подлость, Петька: продай отца родного». «Чего ты мелешь?»- Петька злится. «Да вишь, батя твой, пока ты в пролетариях состоял, забогател совсем в своей деревне, кулаком стал: коровенку вторую завел, лишнюю овечек пару и мешок зерна про черный день припрятал. Оно, конечно, работал твой батя от зари до зари, потом умывался, а все ж, с пролетарской точки зрения, кулак он и подлый богатей. Надо, Петька, непременно донести на него властям. Вот тебе бумага, тут и подписывай». Петька мнется. «Ну что ж ты?- бес спрашивает,- говорил, что для мировой революции ничего не пожалеешь, а, выходит, сам кулаков поощряешь?» «Отец ведь…» «Что ж, что отец, а коль он – против беднейшего пролетариата и трудового крестьянства? Плохой ты комсомолист, Петька! Совсем ты гнилой интеллигент. Придется тебя разобрать на ячейке». Поднимается бес, чтобы уйти. «Лады,- говорит Петька,- давай, коли для мировой революции…»

После этого ведет бес Петьку к Сухаревой башне и туда же очкастого профессора доставляет…

Ну, в другой раз, братцы. Нет, не просите, мочи нет. И рюмочкой не соблазните, ничего мне не надо, наплел я столько, что мне одно на уме- как бы поспокойнее уйти от греха. Разве что посошок принять… ну, и другой… Ну, уж ладно, задержусь немного, а уж вы меня, старого дурака, не выдавайте никаким образом!

Да… А уж полночь наступила, ветер, дождь хлещет- погода адова, и на улице в ту пору никого. Бес тут такого дождя-тумана напустил, что все завесой сокрылось, а Петька давай Сухаревскую стену киркой долбить. Работают они, а бес над ними зонтик держит. Долб-долб- сначала дело худо шло, а потом вроде как покачнулась стена. Петька еще как махнет- тут гром страшный вдарил, потом-то говорили- в Сухаревский громоотвод молния врезала, земля содрогнулась, стена развернулась, и видят они- всетится в ней яминка, а в той яминке книга лежит, золотом убранная. Петька потянул к ней руки, а его как шарахнет, чуть не убило.

«Нет,- смеется бес,- тут нужны руки почище, а ты на родного отца донес. Берите-ка, почтенный профессор!» Профессор взял ту книгу, раскрыл ее, стал читать при свете фонаря и аж дрожит от радости: «Какой язык,- восхищается,- какая меткость, какая сочность!» А бес Петьку подталкивает: «Отбери у него книгу, у контры!»

«Отдавайте книгу!- Петька говорит,- Я стену киркой рубил, а вы ее только взяли». «Я ее только прочту, сниму копию и вам отдам». «Сейчас отдавай!» А бес нашептывает: «Для мировой революции ведь!»

Не отдает профессор, прижал книгу к груди, совсем ополоумел от находки, да как даст стречка! Петька за ним, киркой размахивает: «Отдай,- вопит,- не то убью!» Профессор кричит: «Ай-ай! Убивают!» Петька как махнет киркой, по счастью сорвалась кирка и только плашмя ударила, оглушила профессора. Тот свалился, а Петька книгу хвать- и дёру! Тяжелая книга, еле несет, а уже свистит милиция, орут: «Держи! Человека убили!» А возле башни все кто-то черненький носится, мельтешит, стали хватать- оказался дым один. Это бес их вокруг пальца обвел, а Петька тем временем убег.

Бежит прямохонько в свою рабочую трущобу, в общежитие, а чего бежит и зачем эту книгу несет- сам не понимает, чует только, что горят на нем брызги чужой крови и жгут нестерпимо. Добегает до своей трущобы и видит, сидит на порожке мужичок, в зипунишке и лаптях, убогий такой, на дожде промокший. И узнал в нем Петька своего родного отца! «Здравствуй, сынок,- говорит мужичонко,- вот и свидались» «Здравствуй, батя…»- говорит Петька оробело. «Чтой-то у тебя такое? Книга какая-то в золоте? Э-э, да у тебя руки в крови! Уж не убил ли кого?» «Спасай, батя, погибаю!» «Что ж ты, рассукин сын, наделал? Спервоначалу отца своего родного предал, разорил до нитки, а теперь чью-то невинную кровь пролил?» «Я,- отвечает Петька,- все для мировой революции делал!» «Значит, для мировой революции ты своих родителей по миру пустил? Мать-то твоя, старушка, померла с горя, сестренки да братишки под окошками христарадничают, а меня, отца твоего, выслали вовсе по твоему иудиному доносу. А теперь ты людей стал убивать, да, вижу, Божьи церкви грабить? За все предо мной ответишь! Худую траву- с поля вон! Завелся в семье ублюдок- порешу тебя собственными руками!»

Перекрестился мужик и достал из-за голенища сапожный острый нож. Только видит- кривляется возле кто-то мохнатенький и под руку подталкивает: «Ударь! Ударь!» Мужик был богомольный и врага понял, стал молитву читать: «Спаси, Господи! От греха убереги!» А потом нож убрал и говорит: «Уходи, Иуда!» Тот стоит потерянный, потом как закричит: «Не надо мне ничего!» Книгу бросил и побежал куда глаза глядят.

Мужик ту книгу подобрал и пошел себе… А что дальше было, братцы мои, товарищи хорошие, убей Бог, не знаю. Вот и думайте и гадайте: покинула Черная книга Сухареву башню или назад вернулась? Сам-то я видел, да и вам говорил: профессор очкастый, головой он поврежденный, с Канатчиковой, возле башни ходит да молоточком выстукивает, а где книга- места вспомнить не может. Вот ведь какие пирожки- оладушки. Ну, да что толковать, поживем-увидим, еще не такие чудеса будут, помяните мое слово.. Потому как жив бес московский и свое уступать не хочет. Ну, а нам, людям грешным и мизерным, с бесом связываться вовсе немысленно. А чую- рядом он и как бы беды не нанес. Тут уж я пойду, друзья веселые, граждане московские… Ну, разве что на дорожку. Спасибо вам, милые мои, люди добрые. Всем вам поклон. Спасибо за компанию. Счастливо оставаться.

продолжение