Наша жизнь представляет собой хаотичное чередование различных способов наполнять нашу жизнь смыслом. Любые способы не лучше любых других способов, просто одни способы работают в одно время, другие - в другое, а третьи - не у тебя.

Скажем, юность. В юности я всему прочему предпочитала разнообразные вторичные реальности - чтобы существовать в них, чтобы думать о них, чтобы лавировать между ними. Чтобы лепить из них, как из мокрого снега, своё собственное осмысленное существование - по направлению к Свану с чашкой крепкого чая без сахара, потому что кофе я не люблю. Проще говоря, в юности я очень много читала, слушала, смотрела - и это было хорошо, потому что срабатывало.

Пока не обнаружился постмодернистский эффект от чересчур качественного погружения - неожиданно выяснилось, что все вторичные реальности - вторичны. Полковник Аулериано Буэндиа не стал бы читать "Сто лет одиночества". Он делал золотых рыбок и ценил простые вещи. Многие герои моих любимых книг вообще не умели читать, а те, кто умели, предпочли бы не те книги. Разве что Муми-тролль стал бы читать Туве Яннсон, если бы у него нашлось хоть чуточку времени, свободного от действительно важных дел.

Наверное, деградация всегда изнутри воспринимается как взросление, да? Я увлеклась лиру и перестала читать книги совсем. Жалко на них времени. Во мне постоянно живёт некий золотой стандарт, чудесная линейка - на что мне сейчас жалко времени, а на что - нет. Не потому, что одни занятия "хуже" других, не потому, что "лучше", а просто так я устроена в это текущее мгновение. Это не оценочная шкала, это скорее метрика, определяющая мои текущие координаты в мире. В школе я каждую ночь писала стихи. Несколько лет назад я могла сутки рубиться в цивилизацию, и это время ощущалось тогда как непотерянное. В масленницу я каждый день жарю блины, и это время тоже идёт в зачёт. А завтра я поеду кататься на горных лыжах, потому что сезон уже открыт.


Так что, если выбирать между колбасой (которая здесь невкусная) и кино (которое проще дома), то прямо завтра я выберу полный бак бензина и уеду на весь день в горы.

Сегодня я расскажу вам про кино. Я научу вас, как отличить плохой фильм от хорошего фильма - буквально за пару кадров, даже не надо ждать, пока нам пару минут будут показывать одну и ту же чашку сверхкрупным планом. Это просто! Запоминайте. Предположим, вы подходите к телевизору (проектору, монитору, кинозалу, ноутбуку) и видите крупным планом лицо некоей женщины, изуродованное сильной эмоцией: ужасом, похотью, желанием надеть кофточку. Всё! дальше можно не смотреть, потому что этот фильм, очевидно, мелодрама, а такому просвещённому читателю как мой читатель - конечно, нет нужды растолковывать, что все мелодрамы суть отблеск мирового зла и волокна, застрявшие между зубьев безвкусицы и массовой культуры.

Что же тогда смотреть, Семёрка, вопросит мой просвещённый читатель в недоумении? А ничего не надо смотреть - лучше книжки читайте Ну как же! Есть тьма и тьма прекрасных азиатских фильмов, все лица женщин в коих прекрасны своей генетически выпестованной неподвижностью. Или возьмём европейскую культуру, любой прекрасный фильм навскидку - где в "Андрее Рублеве" женские эмоции, где? Где женские лица в шексировском театре? Так-то. А сейчас - август, астры, полнолуние и мелкая рябь на водяной глади пока что тёплых прудов, отойдите же, чёрт вас дери, от телевизоров наконец!

Я не понимаю и не буду понимать кино, потому что я не понимаю и не буду понимать главное изобразительное средство из арсенала кино: паузу.

Раньше у меня с кино всё складывалось весьма благополучно: я его не видела ваще, оно меня тоже не трогало. Идеальные взаимоотношения. Но каждый четверг мы с друзьями ходим в баню.. тьфу. Каждый четверг мы с друзьями приезжаем к нам домой, в гости. Там мы что-нибудь едим, что-нибудь пьём, пока готовятся эти что-нибудь, смотрим местный Ералаш ака Саус-парк. Раньше после еды мы садились играть в преферанс, но потом постепенно деградировали: преферанс сменился на различные настольные игры, и, наконец, на кино. Теперь после еды и традиционной логической головоломки "заставь фильм с этого устройства запуститься на телевизоре посредством имеющегося ноутбука" мы выбираем кино и рассаживаемся перед телевизором.

Обычно я смотрю кино приблизительно десять минут, из которых вплоть до целой минуты - молча. Потом я начинаю издалека намекать, что Тарковский уже умер и Феллини тоже умер, и режиссёр данного шедевра - ни тот, ни другой, и какого значит феллини он уже тридцать секунд показывает мне одну и ту же чашку, если за эти тридцать секунд в неё не выстрелили из гранатомёта, оттуда не вылупился монстр и даже освещение, блятть, не изменилось. Мне скучно! мне скучно сидеть и смотреть на экран, в котором ничего не происходит уже тридцать секунд (Это потому что динамичный американский фильм. Русские показывают чашку по три минуты каждый ракурс.) За эти тридцать секунд я могла бы прочесть полстраницы текста. Пару-тройку свежих постов. Кусок кода написать. А моя жизнь утекает в пустоту, в изобразительную паузу вокруг никуда не нужной чашки, а ведь мы все скоро умрём, ааААААА! К описываемому моменту мои друзья, коллеги и родственники уже совершенно со мной согласны в том, что моя жизнь в созерцании чашки бессмысленна и неизбежно когда-нибудь подойдёт к концу, и может даже очень скоро подойти, если я немедленно не заткнусь и не дам им спокойно досмотреть фильм. Поэтому я удаляюсь наверх, скорбя о тщетности всего сущего. Укладываюсь в кровать, подключаю ноутбук и глубоко задумываюсь о работе, упёрши бессмысленный взгляд в изголовие кровати. На чашку с холодным чаем.

Размышляла о разнице между Тарковским и Феллини, получилось так: у Тарковского мир непознаваем, а у Феллини - всего лишь неимоверно сложен. Идея легко распространяется на особенности национальных менталитетов (от чего модель становится неверной автоматически):

- для Азии мир непознаваем, для Европы мир познаваем, но сложен.
- для Америки мир познаваем и даже не очень сложен, просто у тебя (меня, его, кого-то) пока не получается, но когда-нибудь, конечно, получится.
- для Японии мир непознаваем глухо, беспробудно, беспросветно; но работает кодекс самурая: пофиг что дело твоё безнадёжно, твой долг - делать своё безнадёжное дело.
- для России мир непознаваем и слава тебе Господи, лучше туда и не лезть, а то как йобнет.

Если бы я могла прожить несколько жизней, то я нашла бы куда их потратить.

Одну я провела бы владельцем небольшой бензоколонки около федерального хайвэя. Хайвэй нёс бы между холмов плоские автомобили и огромные трейлеры, с Западного побережия на Восточное и с Восточного на Западное, а я сидела бы перед кассой на высокой барной табуретке и следила бы за людьми: как они выходят из своих машин, полусонные, трут глаза; нервно оглядываются в поисках туалета; тупо смотрят на витрину с мягкими булочками и холодными малосъедобными сэндвичами, наливают свой кофе в пластиковый стаканчик и ёжатся под холодным ночным ветром. Кофе я бы отдавала бесплатно.

Я настроила бы несколько видеокамер: около стойки с булочками, около кофейного аппарата, около самой колонки, у входа в туалет. Внутри бы не стала, потому что в той жизни я была бы не русской хулиганкой, а добропорядочным американцем с хорошей родословной, семья которого прожила в этом городке целую американскую вечность: лет пятьдесят.

По ночам я сидел бы за прилавком и нажимал по очереди несколько потайных кнопок. А днём - обрабатывал кассеты с видеороликами. Немножко спал. У меня бы не было друзей и, наверное, женщин. Годам к шестидесяти я смонтировал бы свой первый и единственный фильм. На двадцать восемь минут. Написал бы завещание: своему соседу, одинокому энергичному владельцу магазина сети Кинг Бургер, я завещал бы свою бензоколонку в обмен на обязательство опубликовать мой фильм. Потом бы оделся, взял соль, спички, мыло, тёплый свитер, дождевик - и ушёл навсегда.

Проживать свою следующую жизнь.