Одночасье
Как ни парадоксально, письмо началось с чтения. Первичный человек читал везде: в небе, воде, огне, траве, на земле, деревьях, скалах.
Отсутствие письменности компенсировалось уверенностью, что она есть, и что именно тебе всё уже написал кто-то, знающий всё, осталось лишь присмотреться, ещё чуть-чуть пристальнее и для начала — отсечь всё лишнее и поярче обвести всё нужное.
Сперва адресовали Кому-то, в Космос, потом оказалось, что друг другу — надёжней.
Поначалу некоторые писали некоторым. Потом — некоторые многим.
А уж когда многие взялись за дело, они стали писать всем.
В результате, в наше благословенное скверн...скорословное время — пишут — ВСЕ. ВСЕМ.
То есть Каждый.
______________
Всю жизнь человек пишет.
Одинокий человек пишет в инстанцию.
Благополучный человек пишет другому человеку.
Счастливый человек пишет другому счастливому человеку, и что немаловажно, другой счастливый человек, который тоже пишет, отвечает ЕМУ ЖЕ.
Одному человеку пишут, ожидая ответа, отклика, взаимности. Причём лично.
В инстанцию пишут, ожидая реакции, оценки, то есть тоже взаимности, но с пользой.
В инстанцию пишут — сразу многим, на одного не полагаясь: а вдруг среди многих найдётся кто-нибудь, да и ответит действенно.
В то время, как человек каждый раз отвечает человеку, инстанция, как уже сказано, не отвечает, она — реагирует.
Поэтому её ответы — это ответы сразу многим, даже если в твоём, таком родном, лице.
Отвечая тебе, инстанция, чтобы два раза не вставать, отвечает одновременно и ему, ему, ей, вот им, тем этим, и ещё тому парню, которого сама придумала, для массовки и статистики собрав образ из всех уже написавших и ещё нет:
Если у вас ОРЗ, нажмите 1.
Если ДЦП, нажмите 2.
Если ДТП, нажмите 3.
Если ЖКХ — 4.
ПМС, ЧСВ или ПГС — позвоните по такому-то номеру.
Если у вас ЕГЭ, а вы тут кнопки нажимаете — спасибо за сигнал, меры уже принимаются.
А если вы хотите что-то уладить с МВД, ФСБ, ПНД, НЛО или США — нажмите звёздочку, позже с вами свяжутся.
Мы живём и пишем.
Пишем друг другу, в инстанции и даже испорченному телефону: в жанре «передай тому-то, а-но-ни-м-но».
Мы пишем всю жизнь, благодаря, вопреки и невзирая!
Некоторые пишут «для искусства».
Всё, что пишется для искусства (как, впрочем, и все вещи в мире), делится на две категории: письма и тексты. Если это, конечно, не пост-модернизм, упраздняющий категории как таковые.
В письме автор пишет то, что хочет сказать, и теми словами, какими хочет он. В тексте же он пишет то, чего требует текст, и подбором слов занимается текст же.
Как и читателей для письма — выбирает автор, а для текста читателей выбирает текст.
Ради искусства мы пишем что-то сами-себе, рассылаем нескольким отдельным человекам — одно и то же, но так, чтобы каждый был уверен, что написано ему, а лучше — О НЁМ.
В надежде, что рано или поздно все от-дельные человеки, кому и о ком мы написали, в общем возвышенном экстазе сольются в инстанцию, которая уже, как инстанция, донесёт наше искусство ВСЕМ.
Чтобы ВСЕ писали о нас.
И тогда уже МЫ будем выбирать тех, кто написал НАМ из всех тех, кто написал О НАС.
Свои первые слова, буквы и цифры человек пишет не сам.
В роддоме.
Жизнь имеет обыкновение пролетать в одночасье, и это одночасье начинается ЗДЕСЬ.
За новорождённого здесь пишут родители и инстанция.
Родители — заявляют, инстанция — заверяет. Пока все одобряют.
Вставив в документ на право жить нужные буквы цифры и штампы, Инстанция даёт ребёнку ссуду на первые 7 лет беззаботной жизни — без письменности. Как в Райском Саду.
Потом ссуду придётся отдавать. Чем? Письмами в инстанцию.
И вот эти дети, мелкие, юркие, громкие, они собираются в классы по 30 человек и — пока ещё под руководством — пишут в инстанцию.
Им бы ещё в куклы-кубики-машинки-футбол... А они — пишут!
Домашние задания, контрольные работы, сочинения, изложения, диктанты, ТЕСТЫ.
Отрабатывают свой долг Инстанции.
За то, что та соизволила одобрить их столь удивительный приход на этот... свет.
Дальше, в перерывах, первые неуклюжие записочки. — Какие-то мальчики, девочки, «мама, буду поздно, задержусь на тренировке, у Ромы, у Вали».
Робкие попытки, укрывшись от неусыпного ока инстанции, написать человеку, как-попало, пусть ниочём, с ошибками, но человеку, ЛИЧНО. —
Ожидая ЛИЧНОГО ответа, отклика, а не отзыва, рецензии, оценки...
Именно в этот момент, именно в этом общении ещё маленький человек обнаруживает, что вокруг него такие же люди.
Подчёркиваю, такие же.
Какими бы разными они при этом ни были.
Так кончается детство со свойственным ему, как и всему миру дикой природы, делением мира на два неравных лагеря: «я» и «все остальные».
Время наше — тесное, жизнь в городах — быстрая и кучная.
Личный же контакт требует сил, внимания, времени и пространства.
При всеобщем гомоне, суете и беготне вокруг — даже и не поговоришь.
Не успеешь.
Ты Ему только «А! О! Привет, как, брат, дела?», он тебе, поворачиваясь в твою сторону даже не всей головой, а лишь её дежурной улыбкой: «Ага! Ох. Да, брат, дела...» — Только его и видели.
Лишь вслед полу-эхом едва доносится что-то, отдалённо похожее на «встретимся», «созвонимся»...
Ты Ей: «Привет, хорошо выглядишь», она тебе: либо «Подъём, у меня, как раз, 20 минут», либо «Я спешу, меня ждут».
Впрочем, при любом варианте результат — ТОТ ЖЕ (!) — С тем же эхом «встретимся», «созвонимся», но в Её случае — гаснущим быстрее аромата её духов в воздухе.
И тут в наше новое, продвинутое во все стороны, время возникает то, чего раньше не было.
Вокруг человека бурлит, клокочет текучая социальная масса.
Под давлением, в этой сумасшедшей круговерти вся эта взбаламученная масса кристаллизуется — и в точках кристаллизации превращается в социальную сеть.
Так они и противостоят друг другу — социальная масса и социальная сеть, при соприкосновении порождая в области контакта бесконечный аттракцион со скручиванием, сжатием, перегибанием, перетиранием и перетягиванием нервов.
Разница между ними в том, что в социальной массе с инстанцией человек — препирается, борется, воюет, а в социальной сети — наоборот: он с ней сливается в одно целое.
То есть с личным общением в массе своей всё было иначе:
Если в социальной массе человек, желая контакта с человеком, обращался к человеку, то в социальной сети даже чтобы достучаться до человека, надо уже пройти инстанцию.
Ну просто потому что теперь это одно и то же!
Как уже говорилось, инстанция в лице человека имеет дело со многими. Следовательно, видит в человеке, в неё написавшем, не его, а признаки КЛАССА. А поскольку отвечая человеку, она отвечает, также, многим в его лице, то и отвечает она — тоже классу.
Поэтому самый распространённый тип отношений между человеком и инстанцией — это классовая борьба.
На классовые, то есть типовые, заявки инстанция выделяет из себя классовую, то есть типовую нормативную реакцию.
В социальной сети множества реагируют на множества. На то можно ответить так, на это - этак, или сяк.
Скрипач ненужен.
Запрос неважен, важен ТИП запроса.
Желая написать человеку, ты сперва должен написать в инстанцию. Находящуюся, впрочем, по тому же адресу.
— Вы по делу или по личному вопросу?
— По личному.
— По личному приём с трёх до пяти каждую вторую среду каждого одиннадцатого месяца каждого пятого года.
— Нет, прийти вы можете в любое другое время, но... Вы же хотите быть замеченным?
— При себе иметь: 7 фотографий, 3 анкеты, рейтинговый профиль в двух социальных сетях, справку о поле, возрасте, что не псих, не преступник, не нахлебник, «не имел, не состоял, не был, не был, не был, не был, даже рядом не стоял».
— Нет, не иметь — можно, но иметь — «Это в ваших же интересах». — «Спасибо за понимание».
Инстанция тебя проинспектирует, соберёт анкеты, досье, компромат, прощупает перчатками поиска, просветит лазерами подозрительности, потыкает иголками тестов на некритичную лояльность, попутно бомбардируя контрольными вопросами в голову. После чего, одобрив, как ты ещё надеешься, позволит твоим посланиям доходить до адресата.
И после всего перечисленного документоооборота тебе ещё надо найти, что теперь сказать человеку, раз уж ты, пройдя огонь, воду и сеть разведок боем по твоей медной голове, и уже без сил, но таки до него добрался, и вот же он уже сам стоит перед тобой, готовый к сотрудничеству, как дуrrаck.
Проникновение такого стиля общения во все сферы жизни приводит к тому, что инстанция появляется в человеке и начинает занимать в нём всё больше места, на котором хранит архив самообучения, пополняющийся с каждым новым человеческим контактом.
Для каждого следующего претендента пройти инстанцию и достучаться до человека будет труднее.
Часто вытащить, отвоевать индивида у социальной сети — возможно, но отвоевать человека у инстанции, поселившейся прямо в нём, взрощенной им собственноручно и оберегающей его, как и оберегаемой им — очень трудно.
Сделать это в одностороннем порядке — даже невозможно.
А каково самому человеку, привыкшему, что за него многие вещи делает инстанция: идентичность, протокол, формат, стиль и прочая автоматика...
В социальной массе самое сложное — это встреча. В смысле самый первый контакт.
В социальной сети это самое простое. Настолько простое, по сравнению с любым позитивным продолжением, развитием, что замечается только, когда всё уже случилось само-собой, и уже давно не замечается, если не происходит вовсе.
Они познакомились в Живом Журнале, в_Контакте, в Фейсбуке, чате-форуме!
Понравились! Написали! Получили ответ! Начали переписываться.
Переписывались-переписывались, переписывались-переписывались, пока не обнаружили себя — в ЗАГСе.
Огляделись, оценили ситуацию — и — что?
Правильно, продолжили переписку.
Под аплодисменты большей части друзей и родственников и всецелое одобрение Инстанции.
А дальше — брак, дети, быт, имущество всё это — движимое, недвижимое, старое, новое, бывшее, будущее, работа, разъезды, мероприятия, командировки — всё же требует переписки — учёта, планирования, согласования, и всякой прочей, так сказать, административной работы.
И вот уже человек и в личной жизни становится похож на инстанцию.
И вот уже вечерами — Он — смотрит в телевизор,а Она — сидит в том же контакте, а пятилетний сын то и дело растерянно переспрашивает «Мама, это это ты сейчас с кем разговариваешь?»
Дальше слияние с Инстанцией происходит и в жизни — распри, мнения друзей, родственников, развод, опять имущество — движимое, недвижимое, делимое, неделимое, общее, нажитое, МАМИНО...
И человеческие отношения разрушаются.
Потому что человек с человеком общается по велению сердца.
А с Инстанцией — по протоколу. По про-це-дур-рре!
Что идёт по велению сердца, то человек ПРОЖИВАЕТ, а что по протоколу — ОСУЩЕСТВЛЯЕТ.
Где у вас протокол с процедурой? Вы их видели?
Впрочем, часто кажется, что в гробу вы их видели.
Попробуй ухватить за процедуру или за протокол... Ну, говорят, можно, вон с инстанцией так и делают, да и сама инстанция может крепко схватить тебя за ту процедуру и тот протокол, который тебя с ней связывает. Или её с тобой? И подвесить.
Протокол мы не видим, да сердце — тоже нельзя увидеть, по крайней мере, своё, но зато всегда — вот оно, его слышно, оно всегда чувствуется.
Как истина. Как истина, оно всегда где-то рядом.
Как истину, его нельзя увидеть, пощупать, положить в ящик (у живого человека), но его можно открыть.
Им можно пренебрегать, как часто и принято поступать с истиной, можно выдавать за него что-то иное.
Но человека — в любом месте — задень рукой, уколи зонтиком, тронь словом — оно, сердце, всё чувствует, на всё отзывается.
А протокол?
Нет, конечно, некоторые летают в небе, парят на протоколе — что тот воздушный змей на своём поводке! И всё-таки, это другое.
Но в отличие от истины, сердцу не всё равно, что с ним делают, оно не может оставаться тем же, безотносительно того, виден его отклик или нет. Даже самому его хозяину.
Открик сердца может быть любым.
Словом, делом, появлением произведений, изменением всего, от выражения лица, осанки, походки, до взгляда на мир, направления Пути или уклонения всторону или удара в глаз...
Это всё — искренне.
Да, неспроста все эти слухи, скандалы, драки, слёзы, подставы, дебоши, бесконечные разборки на улицах, а особенно, на дорогах, ставшее всеобщим достоянием благодаря всё ещё идущему вопреки массовому оглушению и всеобщему одичанию техническому прогрессу.
Ведь это всё — от души, по велению того же сердца.
Только подумайте: В какое ИСКРЕННЕЕ ВРЕМЯ мы все тут сейчас живём!
Если вам, например, нахамил чиновник, подставил начальник, это он сделал от души, по велению сердца.
Можете не сомневаться, этого в протоколе нет.
Это исключительно веление сердца и личное творчество.
Вместе с тем, ничего личного: это инстанция ответила всем внешним врагам в вашем лице, которые заняты только тем, что осложняют ей жизнь.
Поэтому, если один и тот же человек, имеющий полномочия разрешить, допустить, утвердить, одобрить, многократно, даже на автомате, говорит фразы вроде «Вас много, а я один/одна», это, как правило, означает: «Я людоед и горжусь этим».
У него тоже есть семья, друзья, родственники.
Если он для вас не делает то, что обязан по закону, по протоколу, то для них он протокол исполнит честь-по-чести.
Если же он творит произвол над вами, прикрываясь протоколом, то будьте уверены, для своих он, по велению сердца, найдёт, как протокол обойти.
Контакт человека с человеком даёт энергию сердцу, контакт человека с инстанцией даёт фору инстанции.
В каждый момент жизни действует, берёт верх, либо одно, либо другое.
В натянутой социальной сети, где человек слит с инстанцией, разум — это единственный тонкий барьер, что стоит между ними — и не даёт инстанции и сердцу уничтожить друг-друга, а заодно и всего человека.
Совместить сердце и инстанцию — невозможно.
Кто говорит, что ему удалось — врёт другим.
Кто думает, что ему удалось — врёт себе.
Сердце без инстанции — дикое, дурное.
Инстанция без сердца — бессмысленна.
Инстанция не разрушает сердце непосредственно. Она ему даже не вредит. Она усмиряет его, обуживает, парализует. Дальше — оно чахнет само.
Сердце всегда конфликтует с инстанцией.
Ленинскую субъективную предпосылку революции можно переопределить так: Инстанция больше не может, а сердце больше не хочет.
Да, как-то так, вообще-то, сердце — всегда снизу. Ниже головы.
Между сердцем и инстанцией — разум. Он на посту, он всегда под атакой. Под ударом. Как между молотом и наковальней.
В то время, как инстанция отвечает за пользу, а сердце — только за электричество, то есть фактически, за самоё себя, разум отвечает за истину. У кого-то он активнее пытается разделить ответственность за пользу с инстанцией, у кого-то — за истину с сердцем.
Коллективный же разум большого общества — это, во многом, инстанция, смысл которой в извлечении из сердца человека максимума пользы посредством присвоения монопольного права на истину.
Таким образом, разум общества и сердце человека, находятся в постоянном конфликте, обостряющемся, если разум человека от него отстраняется.
Если победит разум, будет инфаркт.
Если победит сердце — инсульт.
Дальше — всё сначала:
Земля, цветы, трава, дубина, шкуры недобитых зверей, назначенных на роль канонического Мамонта, землянки, лачуги, костёр и каменный топор — всё для человека, всё во благо человека.
И опять:
Человек появляется на свет по совпадению родителей, благословлению души и уведомлению Инстанции.
Своё первое — как раз, уведомительное — письмо в Инстанцию человек пишет не сам, за него пишут другие, как правило, родители.
Родившийся человек сразу получает ссуду на воспитание с отсрочкой выплаты на 6 и более лет.
Выплаты осуществляются письмами в инстанцию.
Обычно они начинаются с 6-7 лет и продолжаются докуда получится.
В процессе чего люди оптом, по крайней мере, многие из них, не только учатся взаимодействовать с инстанцией — и быть благополучными, но и обнаруживают само то, что они все — человеки.
И вокруг них — такие же человеки. Другие, разные, но такие же. И с точно такой же уверенностью, что отличаются от всех остальных.
Они открывают, что можно писать друг-другу, они начинают писать друг-другу — и учатся, ну, пытаются, быть счастливыми.
Личная переписка, или даже пусть «переписка» по своей важности на некоторое время вытесняет переписку с инстанцией.
Рискну предположить, что по мере этого вытеснения инстанции из одной отдельно взятой жизни можно видеть, насколько счастлив один отдельно взятый человек.
Человек, на любой данный момент, тем счастливее, чем больше в нём человека и чем меньше инстанции.
В наше нервное время человек нужен человеку даже не столько для совместного проживания, быта, времяпрепровождения (всё это нынче заменяется сферой услуг, досуга, развлечений), сколько для того, чтобы отвоевать у инстанции внутри себя больше пространства для сердца, воздуха для своего внутреннего человека. Это почти невозможно в одиночку.
Дети, кстати, не счастливы, они всего лишь энергичны.
Итак, человек в детстве пишет больше в Инстанцию, в зрелости счастливый пишет — человеку, к старости многие начинают опять больше писать в Инстанцию.
Жалобы.
Претензии.
Требования.
Кляузы.
Доносы.
Жена ушла, муж умер, сосед курит, магазин ворует, машины закрывают проходы и Солнце, дикторы в телевизоре говорят неправильно, дети орут, топают, покойники молчат, голоса из-за шкафа гогочут.
Всё — туда. В инстанцию.
Проекты по переустройству мира.
Там рассмотрят.
Там разберутся.
Чтобы порядок был.
Вот когда наведут порядок...
Вот когда каждый будет заниматься своим делом...
Когда посадят одних, поставят других, уберут третьих, назначат четвёртых, пятые вымрут, шестые родятся, вот тогда, тогда, тогда...
А время идёт. Вслед за разумом угасает и сердце.
И вот уже — жизнь пролетела в одночасье, осталось последнее письмо в Инстанцию.
Его тоже человек пишет не сам, как и первое.
Дай бог, если это письмо пишут его дети... И кто-то ещё.
И не дай бог, если родители.
И пусть они на этом камне не напишут ничего важного, пусть эту маленькую надпись никто не будет читать, и она уйдёт под землю самосбывающимся пророчеством. Главное, чтобы это наше так (не)ожиданно завершившееся одночасье осталось в чьей-то, пусть не долгой, но ясной памяти. Главное, чтобы её, надпись эту нашу, писали, или хотя бы могли написать, счастливые люди, ставшие таковыми не совсем уж без нашего участия.
...
И на обломках Одночасья напишут наши годы жизни.
Катя проснётся, будет стоять хорошая погода. За окном утомлённые за ночь птицы довершат свои нежные серенады, коты закончат полной победой любовные поединки, а листья, смешные как слепые кутята, расправят зелёные крылья. И только одна тихая тень не сбежит вслед за ночным мраком, останется у изголовья. Это тень будущего, обосновавшегося в Катиной светёлке. 
