Цитата сообщения ZnichKa
Паустовский. Доктор Пауст
Дом-музей К.Г.Паустовского находится на ул. Пролетарской, в Тарусе.
домик небольшой, но симпатичный.
На домике памятная доска.
А за воротами - роскошный сад.
Всё очень ухоженное и красивое.
Сам участок небольшой, но очень хорошо спланированный.
Вот скамеечка Паустовского, с видом на Таруску, здесь он любил сидеть.
В глубине сада - беседка.
Беседка застекленная и специально предназначенная для работы.
Внутри простенько и уютно.
Всё время шум. Это Таруска бежит по камушкам, здесь у нее как раз перекаты. Это настоящий шум времени... неумолимый. Жить все время в этом шуме - значит, что-то в себе заглушать, рассеивать, потому что постоянно прислушиваться к нему нельзя, это просто невозможно.
Романтичное место. Константин Паустовский - признанный классик. Как он сам о себе говорил - представитель "социалистического романтизма". Романтизм меня всегда пугал. И всегда в нем было что-то неестественное, безбожное - в этом гордом бунте одиночки против судьбы, препятствий и "всех". Одно время занималась романтизмом, давно, постики есть, вот например.
В домик этот Паустовский часто приезжал из Москвы, и обязательно здесь проводил лето и большую часть осени.
Войдем в домик. Здесь всё осталось, как было при нем. Ну. или почти всё. Гостиная, из нее идет лестница вниз, в подвал, там кухня.
Мне повезло с экскурсоводом, Галина Алексеевна Арбузова - падчерица Паустовского, дочь третьей жены Татьяны и достаточно известного в свое время сценариста Арбузова. Галина Алексеевна теперь хозяйка этого дома, тут иногда живет, приезжает сюда вместе с мужем, Железниковым, автором "Чучела". Кроме музейной половины - вторая половина дома жилая.
Тихие и уютные комнатки. Чувствуется присутствие. Паустовский был маленького роста, с большими ладонями и маленькими ступнями, совсем не русским смуглым горбоносым лицом с резкими морщинами возле рта, блестящими глазами, зорким, несмотря на сильную близорукость и очки, проницательным взглядом.
Вообще в том, что касается внешности, он был мнителен и уязвим, особенно переживая по поводу роста, и был изысканным и лощеным франтом, любил красивую и стильную одежду и рестораны.
Иконы здесь "поздние", сын их собирал.
Вот ко дню рождения стенгазета... До смерти еще два года.
Стены в фотографиях и портретах. Рисунки Свешникова, того, который лагеря рисовал, "доходяга, спасенный в лагере Штейнбергом , тарусским другом Паустовского.
А вот и кабинет. Интересно, что уникальный экскурсовод прям слюной брызжет от ненависти к советскому строю.
Рассказывает, что угнетали Контантина Георгиевича. Спрашиваю - например?.. Тушуется... "Ну, премии никакой не дали, и в ведомственную больницу чтобы везти, надо было договариться каждый раз, кому-то звонить из чиновников."
А орден Ленина и Трудового Красного Знамени, не в счет, значит... С родственниками вообще трудно, всё им мало) А за окном шумит Таруска...
Вообще, кабинет очень светлый. и подчеркнуто застенчивый какой-то. Редким свойством Паустовского была деликатность. Замкнутый и неразговорчивый с незнакомыми, он обязательно выходил навстречу гостю, и всегда провожал до ворот, и, если гость не был неприятен, старался на прощание сказать что-то ласковое: «Очень я вас люблю», «А я о вас все знаю - постоянно у всех спрашиваю».
Паустовский был астматиком. В пять утра он просыпался от приступа, выпивал стакан горячего чая и принимался за работу. Иногда писал сразу по 15-20 страниц. К девяти часам, когда все домашние просыпались, Константин Георгиевич уже заканчивал трудиться. Поэтому никто и никогда не видел, как он работает, но за ним закрепился эпитет "быстропишущий".
В доме Паустовского мебели не видно: вся она закрыта цветами, книгами, домоткаными половичками. На стенах – картины и фотографии.
Вот это картина изображает Чехова, любимого Паустовским. Он никогда ничего не покупал сам, а вот эту картину - купил самостоятельно.
Здесь десятилетиями берегли все, что связано с жизнью Паустовского, даже не дотрагивались до его вещей. Так было заведено в доме. Поэтому вещи писателя прекрасно сохранились. Сейчас это – живой дом, из которого не хочется уходить.
В светлом кабинете Паустовского рядом с большим окном, за которым слышится шум Таруски, стоит большой письменный стол. Галина Алексеевна говорит: "Он обычно писал от руки на одной стороны стола, а на следующий день перепечатывал на машинке – на другой.
Поэтому кресла стоят друг против друга. На третий день он уже не мог разобрать свой почерк." тихий и скромный человек.
А в книгах, и в основной и главной своей, 1200-страничной автобиографической "Повести о жизни", он - свидетель самых бурных лет российской истории XX века, но скупо, совсем без надрыва, не давая оценок, как о совершившемся факте, говорил о войнах и революциях, которые он пережил, совершенно отстраненно, совершенно не упоминал партию, ее вождей, писал о себе и своих друзьях, о тусовках, праздниках, о мелких и трогательных деталях, курьезных и страшных случаях, и мелких неприятностях и обидах - о его личных обидах.
Например, пишет о своей одесской компании весело и легко. Бабель, Багрицкий, Олеша, Ильф, Катаев, сам Паустовский предстали здесь прикольной молодежной тусовской сотрудников одесской газеты «Моряк», всем гнездом перекочевавшей в московский «Гудок» и создавших там блестящую литературу. Бабеля пытали и расстреляли, Багрицкий умер от чахотки, Олеша спился, Ильфа тоже рано унес туберкулез. Страшно...
Иногда с той же отстраненностью он описывает леденящие кровь происшествия в в своем санитарном поезде - ведь ему приходилось ассистировать хирургам, и держать и "утилизировать" ампутированные руки и ноги, видеть трупы женщин и детей на дорогах войны и слышать полные мрачного библейского величия проклятия войне в стенах костелов и синагог, испытывать бессилие и беспомощность перед эпидемией черной оспы. А читается всё как фантастика - с той же отстранненостью от реальности, ну или как бы с буддистским спокойствием и умиротворением было всё написано... "Философия счастья", так сказать... а это вот фотография как раз санитарного поезда.
А это Константин Георгиевич во время Великой Отечественной...
Нет ни одного большого текста, всё новеллы, Паустовский - мастер-новеллист. Эти маленькие произведения уводят нас от масштабной панорамы вздыбленной промышленной и социальной нови – к загородному житью-бытью приезжих друзей, чередующих работу с рыбной ловлей, их взаимным общением, неторопливым шутливым и лирическим созерцанием подробностей сельского окружения. И так - десятилетиями. Первое его общепризнанное произведение "Кара-Бугаз" как и все - интересно, о социалистическом преображении пустыни и ее обитателей, разработке залежей глауберовой соли, особенно интересно для тех, кто никогда не был на плато Усть-Урт.
Какого-то особо глубокого смысла исполнены в рассказах Паустовского проявления такта, внимания, признательности, знаки любви, маленькие подарки, сюрпризы – все то, что подтверждает простодушную мысль старика Коркия в повести «Колхида»: «Теперь нет уже богатых и меньшевиков… и человек должен быть ласковым с другим человеком». "Теперь"? Но какого смысла? Оторопь берет после первой сотни страниц... Как же так? Всё хорошо, красиво, люди все-все добрые и отзывчивые, простые труженики. Добро не просто побеждает, как в сказках, ему вообще не сопротивляются... Сын Вадим, видимо тоже пытаясь объяснить такую сладкую и бесконфликтную жизнь в новеллах отца, пишет:"Нужно заметить, впрочем, что утверждаемый Паустовским тип отношении между людьми необходим и обязателен только как закон нового, социалистического мира и действителен только в его границах. Поэтому когда умение «быть ласковым», доброжелательство, бережность не только по отношению к человеку, но и к животным, к растениям становится темой многих рассказов писателя". У меня, наоборот, впечатление, что всё происходит вне времени, где-то на другой планете, где по иронии судьбы просто природа - российская.
А распятия - сын собирал...
На всю жизнь у него осталась любовь к Черному морю, и друзья дарили ему то лоцию, то подзорную трубу...
На самом деле в жизни всё оказалось гораздо жестче и реальнее.
Никаких одиноких романтических скитаний, везде женщины), да и вообще треть "Повести о жизни" - художественный вымысел... автобиографический.
А первую жену он вообще вычеркнул из жизни, и никогда не вспоминал. Это была Екатерина Степановна Загорская (в девичестве – Городцова), Хатидже по-татарски, сестра милосердия. Её Паустовский встретил, будучи санитаром, во время первой мировой войны. Обвенчались они в 1916 году в Подлесной Слободе Рязанской губернии в той самой церкви, где когда-то служил настоятелем её отец. Паустовский любил страстно и ярко, не скупился на возвышенные строки в адрес любимой, 20 лет почти этому браку, сын Вадим, но… Паустовский увлёкся полячкой Валерией Валишевской. Впоследствии Константин Паустовский продолжал помогать сыну, принимал участие в его жизни. Валишевская стала его новой музой. Её черты угадываются в Марии из повести «Бросок на юг». Её влияние чувствуется и в «Мещерской стороне».
Третьей и последней женой писателя была Татьяна Алексеевна Евтеева-Арбузова, актриса театра им. Мейерхольда. Эта любовь также была страстной. Паустовский, словно забыв о своей Екатерине-Хатидже и тех словах, которые посвящал вначале ей, а затем польке Валерии, пишет уже Татьяне: «Нежность, единственный мой человек, клянусь жизнью, что такой любви (без хвастовства) не было ещё на свете. Не было и не будет, вся остальная любовь – чепуха и бред. Пусть спокойно и счастливо бьётся твоё сердце, моё сердце! Мы все будем счастливы, все! Я знаю и верю…».
Знала ли Татьяна о тех строках, которые ранее Константин Паустовский посвящал вначале Екатерине, а потом и Валерии? Думаю, что знала. Могла ли она верить ему после его ухода от предыдущих женщин? Любовь - штука загадочная.«У любви тысячи аспектов, и в каждом из них – свой свет, своя печаль, свое счастье и свое благоухание… Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое» А у Паустовского под закат жизни - снова любовь, на сей раз - к поклоннице,Леле Лыжиной. Ох, плеск форели в реке...
От брака с Татьяной Евтеевой-Арбузовой у него в 1950 году родился сын Алексей. Судьба Алексея сложилась неудачно – уже после смерти отца в 1979 году в возрасте 26 лет он умер от передозировки наркотиков.
Приехавшая в середине 60-х в Советский Союз кинозвезда Марлен Дитрих со сцены Центрального дома литераторов в Москве призналась, что Паустовский - её любимый писатель.
И когда смущённый Константин Георгиевич поднялся на сцену, Дитрих неожиданно опустилась перед ним на колени и поцеловала писателю руку. Зал в изумлении замер...
Паустовского переводят на другие языки, регулярно издают громадными тиражами, даже выдвигают на Нобелевскую премию, его выгодно показывать загранице, и к его бесчисленным путешествиям по стране прибавляется большой список посещенных им зарубежных стран, и даже жизнь на Капри, совсем как у Горького.
Журнал "Новый мир" отказывается печатать очередную часть "Повести о жизни", его речь на обсуждении романа Владимира Дудинцева "Не хлебом единым" становится одним из первых текстов "самиздата", он задумывает альманах "Тарусские страницы", в котором впервые публикуют свои произведения Наум Коржавин, Юрий Казаков, Борис Балтер, Булат Окуджава - не очень любимые советской властью авторы… Но всё как-то легко и не значимо - критики советской власти нигде у него нет, ну, пожурили слегка, на совещании пропесочили, плакал он после этого. Хрущев пытался ему устроить "забвение", но не удалось. И всё.
Из музея зацепили две вещи - прозвище, которое дали ему друзья (говорят, Эм.Казаков придумал) - "доктор Пауст", мудрец, дескать, и еще вот это стихотворение Окуджавы, который бывал в этом доме частенько.
Люблю я эту комнату,
где розовеет вереск
в зеленом кувшине.
Люблю я эту комнату,
где проживает ересь
с богами наравне.
Где в этом, только в этом
находят смысл и ветром
смывают гарь и хлам,
где остро пахнет веком
четырнадцатым с веком
двадцатым пополам.
Люблю я эту комнату
без драм и без расчета...
И так за годом год
люблю я эту комнату,
что, значит, в этом что-то,
наверно, есть, но что-то -
и в том, чему черед.
Где дни, как карты, смешивая -
грядущий и начальный,
что жив и что угас, -
я вижу как насмешливо,
а может быть, печально
глядит она на нас.
Люблю я эту комнату,
где даже давний берег
так близок - не забыть...
Где нужно мало денег,
чтобы счастливым быть.
1963
Спрашиваю - а вереск почему? А так, просто фантазия...
У меня было время подумать и поискать информацию...Вот строчки из письма Паустовскому Твардовского, главреда "Нового мира":
"...Но дело, конечно, не в этом, а в том, что внесенные Вами исправления нимало не меняют общего духа, настроения и смысла вещи. По-прежнему в ней нет мотивов труда, борьбы и политики, по-прежнему в ней есть поэтическое одиночество, море и всяческие красоты природы, самоценность искусства, понимаемого очень, на наш взгляд, ограниченно, последние могикане старой и разные щелкоперы новой прессы. Одесса, взятая с анекдотически-экзотической стороны.
Не может не вызывать по-прежнему возражений угол зрения на представителей «литературных кругов»: Бабель, апологетически распространенный на добрую четверть повести, юродствующий графоман Шенгели в пробковом шлеме, которого Вы стремитесь представить как некоего рыцаря поэзии; Багрицкий – трогательно-придураковатый, – Вы не заметили, как это получилось, – придураковатый стихолюб и т. п.
И главное, во всем – так сказать, пафос безответственного, в сущности, глубоко эгоистического «существовательства», обывательской, простите, гордыни, коей плевать на «мировую историю» с высоты своего созерцательского, «надзвездного» единения с вечностью. Сами того может быть не желая, Вы стремитесь литературно закрепить столь бедную биографию, биографию, на которой нет отпечатка большого времени, больших народных судеб, словом, всего того, что имеет непреходящую ценность." При всей напряженности отношений и всяких внелитературных интриг, это правда...
Но почему так?
Доктов Пауст? %)
"ересь с богами наравне"?%) "Где в этом, только в этом"... в чем?
Оказывается... Это для меня тяжело... Так вот, в уже московском музее Паустовского посмотрела журнальчик, оказывается, в 2005 дневники Паустовского издали, еще половина закрыта... и вот, "Блистающие облака"...
Одесса, 1920 год.
«Третья революция, которая близка, будет самой кровавой. Будут убивать на улицах, как зверей. Ибо давление ненависти и тяжесть терпения перейдут предел и разразятся внезапным и ошеломляющим взрывом... Нет никаких надежд. У безнадежного один исход – расплата с теми, кто загнал его издыхать во вшивую нору.
Когда кончилась Гражданская война и началось «мирное строительство», все сразу увидели, что «король голый» и вся сила его – только в войне, в разрушительной энергии злобы, в ужасе. Чтобы создавать, нужна свободная душа, а не прокислый ум, изъеденный, как молью, партийной программой и трехлетним озлоблением. Они – искалеченные, но не огнем, а тлением, распадом, неудачливостью. Вся страна превращается в аракчеевские поселения.
Никто не проклянет тех, кто пошел «чесать пятки Луначарскому». Тех, кто мог бы проклясть... <неразборчиво>... и завистливо смотрят, как «те» тащат два фунта ячной крупы с мышиным пометом – академический паек.
Началась новая эпоха – прикармливание интеллигенции, профессоров, художников, литераторов. На горьком хлебе, напитанном кровью, они создадут какой-то нудный лепет – «великое искусство пролетариата, классовой ненависти». Чека им крикнуло «пиль», и они покорно пошли, поджав облезлый от голода хвост. Голгофа. Предсмертная пена на губах искусства. Кто из них потом повесится, как Иуда на высохшей осине? Кто однажды продал душу? Господи, да минет меня чаша сия»
Но чаша не минула. Самому Паустовскому пришлось и лжесвидетельствать, и писать на чуждые ему темы, да как успешно и мастерски! У критики же за ним упорно закрепилось звание советского писателя, воспевавшего успехи СССР и принявшего всей душой революцию. Действительно, разведчик...
Столько лет так успешно "работать"! %)
Доктор Пауст, продавший душу за возможность путешествовать и печататься...
50 лет подполья, страха и бега.
Я почувствовала себя растерянной.. и обманутой какой-то, что ли.
Но за то теперь понятна написанная им "Последняя глава".
Она особенно хорошо читается на тарусском кладбище.
"На дне каждых суток остается небольшой осадок золота. Я старался на протяжении этой книги собрать его. Но золота оказалось не много, и жизнь представляется теперь, когда удалось кое-как вспомнить ее, цепью грубых и утомительных ошибок. В них виноват один только я. Я не умел жить, любить, даже работать. Я растратил свой талант на бесплодных выдумках, пытался втиснуть их в жизнь, но из этого ничего не получилось, кроме мучений и обмана. Этим я оттолкнул от себя прекрасных людей, которые могли бы дать мне много счастья.
Сознание вины перед другими легло на меня всей своей страшной тяжестью.
На примере моей жизни можно проверить тот простой закон, что выходить из границ реального опасно и нелепо.
Если бы можно было, я назвал бы свою книгу «Предостережение». Предостережением для всех, кто живет в своем вымышленном мире и не считается с суровой действительностью.
Что говорить о сожалении? Оно разрывает сердце, но оно бесплодно, и ничего уже нельзя исправить – жизнь идет к своему концу. Поэтому я кончаю эту книгу небольшой просьбой к тем, кого я любил и кому причинил столько зла, – если время действительно очищает наше нечистое прошлое, снимает грязь и страдание, то пусть оно вызовет в их памяти и меня, пусть выберет то нужное, хорошее, что было во мне.
Пусть положат эти крупицы на одну чашу весов. На другой будет лежать горький груз заблуждений. И, может быть, случится маленькое чудо, крупицы добра и правды перетянут, и можно будет сказать: простим ему, потому что не он один не смог справиться с жизнью, не он один не ведал, что творит.
Мне хочется хотя бы маленькой, но светлой памяти о себе. Такой же слабой, как мимолетная улыбка.
Улыбнитесь же мне напоследок. Я приму эту улыбку как величайший и незаслуженный дар и унесу ее с собой в тот непонятный мир, где нет «ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная».
