Для достижения высшего знания необходимо порвать все эти оковы. В буддизме разработаны до мельчайших деталей подразделения чувств и побуждений умственного процесса, как препятствий и способов развития для облегчения самопознания путем тренировки ума и размышления над каждым предметом во всех деталях. Следуя этим путем самопознания, человек, в конечном результате, приходит к знанию истинной действительности, то есть видит истину, как она есть. Это есть метод, применяемый каждым мудрым учителем для развития умственных способностей ученика.

 

Проповедуя четыре благородные истины и благородный Путь, Гаутама, с одной стороны, порицал физическое умерщвление плоти аскетами и распущенность чувств, с другой — указывал на Путь восьми ступеней как на путь гармонизации чувств и достижения шести совершенств Архата: сострадания, нравственности, терпения, мужества, сосредоточения и мудрости.

 

Будда особенно настаивал на вмещении учениками понятия пар противоположений, или двух крайностей, ибо познание действительности достигается лишь путем сопоставления пар противоположностей. Если ученик не мог осилить этого, Будда не приобщал его к дальнейшему знанию, ибо это было бы не только бесполезно, но даже вредно. Вмещение этого понятия облегчалось усвоением принципа относительности. Будда утверждал относительность всего сущего, указывая на вечные изменения в природе, на непостоянство всего в вечно стремящемся к совершенствованию потоке бытия беспредельного. Насколько он был верен этому принципу относительности, можно видеть из следующей притчи.

 

«Представьте себе, — сказал Благословенный однажды своим последователям, — человека, отправившегося в дальний путь, и остановленного широким разливом воды. Ближайшая сторона этого потока была полна опасностей и угрожала ему гибелью, но дальняя была прочна и свободна от опасностей. Не было ни челна, чтобы переехать поток, ни моста, перекинутого на противоположный берег. И представьте себе, что этот человек сказал себе: «Истинно, стремителен и широк этот поток, и нет никаких средств, чтобы перебраться на другой берег (нирвана). Но если я соберу достаточно тростника, ветвей и листьев и построю из них плот, то, поддерживаемый таким плотом и работая усердно руками и ногами, я переберусь в безопасности на противоположный берег». Теперь предположим, что этот человек поступил согласно своему намерению и, построив плот, спустил его на воду и, работая ногами и руками, безопасно добрался до противоположного берега.

 

И вот, перебравшись и достигнув противоположного берега, предположим, человек этот скажет себе: «Истинно, большую пользу сослужил мне этот плот, ибо с его помощью, работая руками и ногами, я безопасно перебрался на этот берег. Предположим, что я взвалю плот себе на голову или плечи и так продолжу мой путь!»

 

Сделав так, правильно ли поступит человек со своим плотом? Как думаете вы, ученики мои?

 

В чем же будет правильное отношение человека к его плоту?

 

Истинно, этот человек должен сказать себе: «Плот этот сослужил мне большую пользу, ибо, поддерживаемый им и работая ногами и руками, я безопасно достиг дальнего берега (нирваны). Но предположим, что я оставлю его на берегу и продолжу свой путь!» — Истинно, этот человек поступил бы правильно по отношению к своему плоту.

 

Точно так же, о ученики, предлагаю и я вам мое Учение именно как средство к освобождению и достижению, но не как постоянную собственность. Усвойте эту аналогию Учения с плотом. Дхамма (учение) должна быть оставлена вами, когда вы переберетесь на берег нирваны».

 

Здесь мы видим, как мало значения придавалось Благословенным всему в этом мире относительности, иллюзии, или Майи. Именно все, даже учение самого Будды, рассматривалось как имеющее условную, преходящую и относительную ценность. Также в этой притче подчеркивается, что все достигается лишь человеческими руками и ногами. Учение будет действенным, лишь если будут положены личные усилия и личный труд.

 

Общины Будды удовлетворяли самые разнообразные запросы и потому составляли из самых различных элементов. В МИЛИНДА-ПАНХЕ мы встречаем следующие строки: «Какие причины заставляют поступать в общину?» — спросил однажды Милинда своего собеседника, буддийского учителя Нагасену. На этот вопрос мудрец ответил: «Одни сделались общинниками, чтобы избежать тирании царя, другие спасались от разбойников или же были обременены долгами, есть и такие, которые просто хотели обеспечить свое существование».

 

Если некоторые люди, поступая в общину, искали социального и материального преимущества, то гораздо многочисленнее были истинные социальные революционеры, стекавшиеся под широкий кров возможностей, которые давало им учение Будды среди мрачной феодальной действительности того времени. В СУТТА-НИПАТЕ можно найти много суровых осуждений социальному построению и общественной нравственности того времени.

 

Община принимала всех без различия рас, каст и пола; и самые различные стремления и поиски новых путей находили в ней удовлетворение.

 

Общины Будды не были монастырями, и вступление в них не было посвящением, ибо, по словам Учителя, лишь осознание учения делало из вошедшего буддиста нового человека и общинника.

 

В общине признавалось полное равенство всех членов. Один общинник отличался от другого лишь сроком своего вступления. При выборе старшего возраст не принимался в соображение. Старшинство не измерялось сединой. О том, у кого все достоинство заключалось лишь в преклонном возрасте, говорилось, что он «тщетно стар». Но «тот, в ком говорит справедливость, кто умеет владеть собою, кто мудр, тот есть старший».

 

Будда не принуждал жить в тесном общежитии. С самого начала среди учеников были предпочитавшие жизнь в уединении. О таких, слишком уединяющихся, Будда говорил: «Одинокая жизнь в лесу полезна для того, кто следует ей, но она мало способствует благу людей».

 

Будда не хотел устанавливать слишком много правил, он стремился избежать педантичности и однообразия уставов, сделать обязательными многие запрещения. Все правила стремились оградить и сохранить полную самостоятельность ученика. Общинник обязан был соблюдать простоту и пристойность, но так как нет преимущества в том, чем питаться или во что одеться, то Будда предоставил ученикам известную свободу. Побуждаемые Девадатой, несколько общинников просили Будду установить для учеников более строгую дисциплину и в питании запретить употребление мяса и рыбы. Будда отказал в этой просьбе, сказав, что каждый свободен применять эти меры на себе, но нельзя вменять их в обязательство для всех. Та же терпимость в одежде, ибо недопустимо, чтобы свобода выродилась в привилегию для некоторых. Так, убедившись в мудрости почтенного Соны и увидев его окровавленные ноги, Благословенный сказал ему: «Сона, ты был воспитан в утонченности, я приказываю тебе носить сапоги на подошве». Сона просил, чтобы это решение распространилось на всех общинников, и Благословенный поспешил исполнить это желание».

 

Также и в текстах винаи мы видим, как все правила общины, учрежденной Благословенным, всегда были подсказаны жизненной необходимостью. В винае приводится трогательный эпизод, послуживший основанием новому правилу для общины.

 

Один бикшу заболел расстройством кишечника и, обессиленный, упал и лежал на земле в своей грязи. Случилось, что Благословенный в сопровождении высокочтимого Ананды обходил кельи общинников. Зайдя в келью больного бикшу и увидев его в таком беспомощном состоянии, он подошел к нему и спросил:

 

—        Что с тобою, бикшу, ты болен?

—        Да, Владыка.

—        Но разве нет никого, кто помог бы тебе?

—        Нет, Владыка.

—        Почему же остальные бикшу не ухаживают за тобою?

—        Потому, Владыка, что сейчас им нет никакой пользы от меня.

 

На это Благословенный обратился к Ананде: «Иди, Ананда, и принеси воды, мы умоем этого бикшу».

 

«Да, Владыка», — ответил Ананда и принес воды. Тогда Благословенный начал лить воду, а почитаемый Ананда умыл больного. После чего Благословенный взял больного под голову, а Ананда за ноги, так подняли его и положили на постель.

 

В связи с этим случаем Благословенный созвал общинников и спросил их: «Бикшу, находится ли в какой-то келье больной общинник?»

 

—        Да, Владыка.

—        Чем же болен этот бикшу?

—        Он болен расстройством кишечника, Владыка.

—        Разве нет никого, кто присмотрел бы за ним?

—        Нет, Владыка.

—        Но почему же никто из бикшу не помог ему? Бикшу, вы не имеете ни отцов, ни матерей, которые могли бы ухаживать за вами. Если вы, бикшу, не будете ухаживать друг за другом, то кто же поможет вам? Тот, кто хочет прислуживать мне, должен прислуживать больным.

 

«Кто имеет наставника, наставник должен ухаживать за ним, пока он не выздоровеет, и так же точно, если он имеет учителя или соученика в той же вихаре, или же ученика, живущего с ним. Если же он не имеет ни одного из поименованных, то вся община должна ухаживать за ним. И кто не исполнит сие, тот будет повинен в проступке против общины».

 

Нелюбовь Учителя к установлению многочисленных неподвижных правил, в особенности же запрещений, и желание сохранить жизненность общины ярко выражены в его последующем наставлении ученику Ананде: «Поручаю общине видоизменять правила малые и малейшие».

 

Но многие слабые души спокойнее, если их обязанности строго определены, отсюда увеличение правил и запрещений в позднейшем буддизме. Много легче подчиняться правилам, хотя бы даже и стеснительным, нежели проявлять личную сознательную энергию, которую требовал Учитель от своих учеников. Община Будды стремилась не обезличить своих членов, но дружественно спаять их единым устремлением на общее благо.

 

Община не желала сглаживать индивидуальные особенности, наоборот, Будда ценил каждую инициативу, каждое индивидуальное проявление, ибо в Учении, которое утверждало, что каждый является своим творцом и освободителем и что необходимы совершенно личные усилия для достижения этой высокой цели, индивидуальное начало имело все данные для развития. «Избегайте ссор, утверждаясь в самом себе, не исключая других», — было принято в общине за правило.

 

И так мало боялся буддизм индивидуальных проявлений, что часто вдохновенные слова одного из членов общины принимались и становились каноническими наравне с утверждениями самого Благословенного.

 

Суровая дисциплина, постоянный контроль над мыслями, словами и поступками делали общину школой, столь же воспитательной, как и образовательной. Учитель, утвердивший знание единственной возможностью освобождения от оков земли, а невежество самым тяжким преступлением, заповедал всем идти путем знания.

 

Наряду с осуждением невежества мы встречаем столь же суровое осуждение и легкомыслия.

 

«Глупец, невежда — наибольшие враги самим себе, ибо они совершают злые поступки, приносящие горькие плоды».

 

«Глупец может быть спутником мудрого в течение всей своей жизни, и все же он останется в неведении Истины, подобно тому, как ложка не знает вкуса похлебки».

 

«Длинна ночь для сторожа, длинен путь усталому. Длинно вращение колеса жизней и смертей для глупцов, не знающих Истины».

 

Особенно часто указывал он людям семейным учить детей своих всем наукам и искусствам и тем способствовать росту и расширению их сознания. Также постоянно указывал он на насущную необходимость путешествий. Он видел в этом истинную просветительную цель, ибо путешествия, отрывая человека от обычных условий, развивают в. нем подвижность, находчивость и приспособляемость — качества, необходимые для подготовки процесса расширения сознания.

 

Учение Благословенного настаивало на достоверности, но нет в нем догм, которые предлагались бы на веру, ибо Учитель, утверждая во всем знание, не видел пользы в слепой вере для развития сознания. «Поэтому я учил вас, — говорил Будда, — верить не, только потому, что вы слышали, но только тогда, когда это проверено и принято вашим сознанием».

 

В беседе с одним молодым брамином Благословенный указал, каким образом достойный ученик доходит до овладения истиной: «Когда, после зрелого обсуждения, ученик признал, что данный человек совершенно свободен от заблуждений, он поверил этому человеку. Приближаясь к нему с доверием, он становится его учеником. Став его учеником, он открывает ухо. Открыв ухо, он слышит учение. Услышав учение, он удерживает его в уме. Он обсуждает смысл истин, им удержанных. Он размышляет над ними. Отсюда рождается его решимость. Что он решил, то он и предпринял. Он оценивает значение предпринятого. Оценив, он прилагает все усилия. Приложенными усилиями он приближается к истине. Проникая вглубь ее, он видит. Но все это лишь признание истины, но не овладение ею. Чтобы вполне овладеть ею, нужно применять и неустанно повторять этот психологический процесс».

 

Из этой беседы ясно, насколько ученик был свободен обсуждать преподанное ему учение, и что лишь самостоятельными усилиями достигается познание истины и овладение ею.

 

Учение Будды как учение истины покрывало все бывшие до него великие учения и потому, подчеркивая их истинность, оно изгоняло отрицание. Изгоняя отрицание, учение никого не порабощало. Осознание великого принципа общины открывало все пути.

 

В общинах Будды допускался отказ, но лично осознанный; но отрицание приравнивалось к невежеству. У общины Будды можно было отказаться от мелких соображений, но отрицание равнялось выходу из общины. Было принято никогда не поминать выбывшего — община должна была жить будущим. К тому же часто выбывший возвращался; тогда возвращение не сопровождалось никакими вопросами, кроме одного: «Не отрицаешь?»

 

В начале учения дисциплина касалась главным образом очищения сердца и ума от предрассудков и дурных свойств. По мере успешности учение переносилось на расширение сознания.

 

Трудно подняться одному человеку, если он не прошел суровый путь очищения. «Если материя загрязнена, то сколько бы красильщик ни погружал ее в синюю, желтую, красную или лиловую краску, цвет ее будет некрасивым и нечистым. Почему? Вследствие загрязненности материи. Если сердце нечисто, нужно ожидать такой же грустный результат».

 

«Я говорю: недостаточно носить плащ, чтобы быть подвижником. Недостаточно быть голым, покрытым грязью, обрызганным водой, сидеть под деревом, жить в одиночестве, стоять в одном положении, морить себя голодом, повторять мантры и заплетать волосы».

 

«Человек не нищий потому только, что он питается подаянием».

 

«Человек не аскет потому только, что он живет в лесу».

 

«Не достоин желтого одеяния, кто носит его, будучи нечист и неискренен в поступках, невежественен и не победивший самого себя».

 

«Из трех видов действия, — говорил Будда, — наиболее губительное не слово, не телесный поступок, но мысль». С момента возникновения решения зла человек уже виновен — выявлено оно или нет.

 

«Главный элемент во всем есть мысль. Превыше всего — мысль. Все совершается мыслью. Если человек говорит или действует со злобной мыслью, страдание сопутствует ему, как колесо следует за копытом животного, которое тащит повозку».

 

«Если человек говорит или действует с благою мыслью, счастье следует за ним, как никогда не покидающая тень его».

 

«Враг наносит зло врагу, ненавидящий ненавидящему, но хуже всего зло, нанесенное ложно направленным умом».

 

Также и бдительность над своими мыслями особенно настойчиво указывалась Учителем, ибо если ученик, слишком уверенный в достигнутых им результатах, ослабит свою бдительность, он дорого заплатит за малейшее упущение. Этот совет преподан притчей: «Человек был ранен отравленной стрелой. Доктор, вынув стрелу, предписал раненому внимательно следить за раной. Но больной вообразил, что ему более нечего опасаться. Лишенная ухода, рана воспалилась и причинила смерть и тяжкие страдания».

 

«Бдительность есть путь к бессмертию. Нерадивость — путь к смерти. Тот, кто бдителен, не умирает. Тот, кто нерадив, уподобляется мертвому».

 

«Тот, кто непостоянен в мыслях, кто не ведает истинного закона, кто шаток в доверии, тот не познает полноту мудрости».

 

«Как лучник выпрямляет свою стрелу, так мудрый человек выправляет свой изменчивый и шаткий ум, который трудно охранить, которым трудно руководить».

 

«Как дождь протекает в дом через плохо крытую крышу, так и вожделение проникает в плохо обузданный ум».

 

«Большие и малые оковы у бикшу, любящего бдительность и страшащегося нерадивости, — сожжены. Он движется подобно огню».

 

Указывая, как безумно, с точки зрения полезности, уступать низким наклонностям, Будда говорил: «Чувство, ради которого вы унизили себя, скоро будет для вас лишь воспоминанием, подобно удовольствию, испытанному во сне. Но то, что останется постоянным, живым укором, — это поступок, содеянный ради этого удовольствия».

 

«Чистая нравственность — как надутый кожаный мешок: повреди ее однажды — погибнет. Подобно тому, если однажды удовлетворить порочные наклонности, уже ничто не остановит стремление страстей, и человек, представленный самому себе, безвозвратно погибнет».

 

«Орошатели отводят воду, куда хотят; лучники выправляют стрелу; плотники сгибают дерево по своему усмотрению; мудрые гнут самих себя!»

 

В писаниях не встречаем никакого различия между членами общины: общественные деятели, семейные, безбрачные, и мужчины, и женщины — все одинаково могут воспринять преподаваемую им истину.

 

Прием в общину не сопровождался никакими обетами. Приходящий лишь приносил готовность служить учению. Когда же эта готовность исчезала, ничто не привязывало его оставаться в общине. Выход из общины был так прост, как прием. Многочисленны примеры людей, оставлявших общину и возвращавшихся позднее.

 

Нельзя было исключать члена общины только потому, что кто-то не был согласен с ним в оценке его поступка. Изгнать его означало бы дать свободу потоку ярых слов и разъединению в общине. «Общинник не будет доносить то, что он слышал, на разъединение других, но будет сближать их, произнося лишь слова согласия».

 

«Никогда ненависть не уничтожалась ненавистью, лишь доброта прекращала ее, таков вечный закон».

 

«Он оскорбил меня и отяготил меня, он злоупотребил своею силою, он обокрал меня; в тех, кто питает подобные мысли, гнев никогда не будет утешен».

 

«Если человек обсуждает недостатки ближних и всегда склонен к обидам, его собственные страсти будут расти, и он далек от уничтожения страстей».

 

«Есть такие, которые не знают о необходимости самообуздания; если они сварливы, мы можем извинить их поведение. Но те, кто знает, должны научиться жить в согласии».

 

«Если человек найдет мудрого друга, ведущего праведную жизнь, постоянного по природе своей, он может жить при нем, счастливый и заботливый, преодолевая все опасности. Но с глупцами не может быть дружбы. Лучше человеку быть одному, чем жить с людьми, преисполненными самости, тщеславия, упрямства и преданными спорам».

 

Руководствуясь целесообразностью во всем, Будда не стремился к систематизации учения. Он хотел, чтобы каждое положение его учения действовало как можно сильнее на волю ученика. Имея целью лишь рост и развитие сознания, он в остальном предоставлял свободу мысли и действия. Будда назначал каждому индивидуальную дисциплину.

 

«Как Будда избирал учеников на подвиг? Среди занятий, когда утомление уже овладевало учениками, Будда предлагал самый неожиданный вопрос и ждал скорейшего ответа.

 

Или, поставив самый простой предмет, предлагал описать его не более чем тремя словами или не менее чем сотнею страниц.

 

Или, поставив ученика перед запертой дверью, спрашивал: «Чем откроешь ее?»

 

Или посылал музыкантов под окно и заставлял петь гимны совершенно противоположных содержаний.

 

Или, заметив докучливую муху, предлагал ученику повторить слова, неожиданно сказанные.

 

Или, проходя перед учениками, спрашивал: «Сколько раз прошел?» Или, заметив боязнь перед животными или перед явлениями природы, ставил условием побороть его.

 

Так мощный Лев закалял клинок духа».

 

«Также не следует забывать любимую игру Будды с учениками в минуту отдыха, когда Учитель бросал в пространство одно слово, по которому ученики строили целую мысль. Нет более мудрого испытания состояния сознания». (Записано со слов устной традиции индусского буддизма.)

 

Будда истинным знанием, твердым осознанием изменяемости всего существующего закалял своих учеников, вооружал их мужеством, терпением и состраданием, готовил истинных борцов за общее благо.