Противопоставление любви к Богу и Церкви, с одной стороны, и любви к земному Отечеству – с другой, кажется мне несколько искусственным. Думаю, что суть вопроса в, так сказать, иерархии ценностей, то есть в том, не занял ли патриотизм неподобающее ему место «бога». Но в статье, на мой взгляд, дается неплохой анализ затрагиваемой темы. Если кто интересуется, рекомендую ознакомиться.

Дмитрий Данилов
Путь к небесному Отечеству
Свята ли любовь к Родине так же, как и любовь к Богу? Можно ли говорить о патриотизме с точки зрения христианской веры? Проблема заключается в том, что подобные вопросы начинают терзать Церковь только тогда, когда ее организационное и институциональное место в окружающем мире оказывается не вполне определенным. Речь идет о совершенно конкретных исторических периодах – о IV в., о середине XIX столетия и о наших постсоветских временах. В первом случае – во времена после Миланского эдикта 313 г. – Церковь стояла перед вопросом: «Что есть Отечество небесное и что есть Отечество земное?» В период начала кризиса традиционного общества на Руси она уже пыталась понять: почему нужно обязательно любить Отечество земное? В наши же «просвещенные» времена Церковь мучает уже такой вопрос: а можно ли не любить земное Отечество?
Когда-то Иван Ильин писал, что любовь к Родине имеет прежде всего духовную природу. Но если внимательно изучить Новый Завет и корпус святоотеческого наследия, то можно обнаружить, что догматической позиции Церкви по данному вопросу не существует. В Библии нет заповеди любви к земной Родине и нигде не написано прямо, почему ее стоит любить. Во многом это стало поводом для современных недоброхотов патриотизма сослаться на тот факт, что, мол, «заповеди нет» и «покажите, где Св. Отцы призывают любить земное Отечество, и я буду его любить». Более того, при неискушенном взгляде мнения Св. Отцов, касающиеся отношения к земному Отечеству, часто кажутся входящими в противоречие друг с другом.

Например, очень известна «космополитическая фраза» святителя Григория Великого, приводимая им в «Слове против ариан и к самому себе»:
«Одно отечество – горний Иерусалим, в котором сокрыто житие наше. У всех один род, и если угодно смотреть на дольнее – это персть, а если на высшее – это дыхание, которого стали мы причастниками, которое заповедано нам хранить, и с которым должно предстать на суд и дать отчет в соблюдении горнего нашего благородства и образа. Дольние <...> сии отечества и породы суть только забава привременной нашей жизни и лицедейства. Ибо и отечеством именуется то, что каждый предвосхитил себе или насилием, или собственным бедствием, и где все одинаково странники и пришельцы, сколько бы мы ни играли названиями…».
Казалось бы: о каком патриотизме после слов такого авторитета, как Григорий Богослов, можно еще спорить? Однако кому эпоха Григория Великого ровным счетом ничего не говорит, стоит напомнить, что Церковь тогда почти полностью была объята арианской ересью и большинство ее досточтимых представителей пребывало в бегах из городов, занимаемых арианами – своеобразными «патриотами», но только языческо-арианской империи. Подлинный патриотизм в такой империи был невозможен, так как не имел по-настоящему духовных корней. Стало быть, тогда не только историческая роль, но и методы борьбы Церкви были вполне определенными: социальный эскапизм, аскетика, побег из мира. Поэтому любой верный в те времена должен был быть там, где спасалась вся Церковь – в пустынях. Но нужно было не просто спасаться, а и приводить к вере и раскаянию торжествующих еретиков-ариан. Вот для этого святитель Григорий и чуть позже Иоанн Златоуст как раз писали о тщетности и бренности земного Отечества, полностью исполняя слова апостола Павла: «Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобресть Иудеев; для подзаконных – как подзаконный, чтобы приобресть подзаконных» (1 Кор. 9:20).
С Григорием Богословом абсолютно созвучен свт. Иоанн Златоуст, но это созвучие на самом деле открывает нам не противопоставление Неба земному миру, а множественность путей Спасения, соподчиненных одной великой цели:
«И для чего ты гордишься отечеством, говорит Он, когда Я повелеваю тебе быть странником всей вселенной, когда ты можешь сделаться таким, что весь мир не будет тебя достоин? Откуда ты происходишь, – это так маловажно, что сами языческие философы не придают этому никакого значения, называют внешним и отводят последнее место. Однако же, Павел допускает это, скажешь ты, когда говорит: «в отношении к избранию, возлюбленные Божьи ради отцов» (Рим. 11:28) (Беседа 9 на Книгу Бытия, глава 5).
Проблема патриотизма в те времена только начинала осмысливаться Святыми Отцами. Но начинала он осмысливаться не случайно, а в преддверии очень знакового события – появления на арене истории не языческо-еретической империи, а Империи, благословенной Богом. Святые Отцы (в особенности Иоанн Златоуст) прекрасно понимали, что должно сбыться одно важное обстоятельство, указанное апостолом Павлом во Втором послании к Фессалоникийцам. А именно – тайна беззакония не восторжествует в мире и не явится антихрист, пока не будет отъят из среды «удерживающий ныне». Под «удерживающим ныне» Златоуст понимал власть римского императора: «Одни полагают, что под этим (должно разуметь) благодать Святого Духа, а другие – Римское государство. С этими последними я больше соглашаюсь. <...> Когда прекратится существование Римского государства, тогда он (антихрист) придет. И справедливо. Потому что до тех пор, пока будут бояться этого государства, никто скоро не подчинится антихристу; но после того, как оно будет разрушено, водворится безначалие, и он будет стремиться похитить всю – и человеческую, и Божескую – власть» (Свт. Иоанн Златоуст, Беседа 4-я на 2 Послание апостола Павла к Фессалоникийцам).
Но «удерживающий», или «Катехон», чтобы сдерживать беззаконие, должен быть благочестив, и поэтому Церковь в первые века пребывала в метафизическом ожидании метанойи, которая должна была произойти в сознании римских цезарей. Возможно, именно поэтому первые христиане смиренно шли на смерть при жутких гонениях самых первых «удерживающих», которые были далеко не благочестивыми, но через власть которых должны были прийти благочестивые императоры. В этом состоянии можно увидеть первые зачатки тех духовных ростков патриотизма, каким мы его себе представляем до сих пор.
Именно об этих временах, когда возникают первые черты симфонии, воплощенной в Богохранимом Царстве, свидетельствуют слова Златоуста, выражающие не только раскрытие тезиса о странниках всей Вселенной, но и совсем иное отношение к земному Отечеству: «Но святые были странниками не в том смысле, какой имеет это слово само по себе, а в другом, особенном... Итак, они были странниками не потому, что не имели отечества, но потому, что стремились к отечеству вечному... Какого, скажи, отечества? Не прежнего ли, которое они оставили? Нет, говорит апостол: аще бы, убо они помнили, имели бы время возвратитися: ныне же лучшего желают, сиречь небесного, ему же художник и содетель Бог. (Евр. 11: 10, 15–16)».
После этого идеал богохранимой Империи как естественной и законной формы земного патриотизма провозглашается в 6-й новелле святого Юстиниана, сформулировавшей принцип, лежащий в основе симфонии Церкви и государства: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое заботится о божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни».
Таким образом, христианский образ земной Родины появляется почти одновременно с появлением первых по-настоящему православных римских императоров, более того – он в ту эпоху невозможен без понятия о православной Империи верных. Только этот концепт способен объяснить, почему апостол Павел в одном месте называется «гражданином мира», а в другом – отвечает поразительными словами, свидетельствующими о его глубочайшем патриотизме. Он настолько любил свой народ, что готов был быть отчужден от Христа за него: «Что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти» (Рим. 9: 2–3). Павел готов был пойти на адские муки, только бы знать, что родные его по плоти обрели спасение во Христе. Он не стыдился чувства глубочайшего национального самосознания: «Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я, обрезанный в восьмый день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев» (Флп. 3: 4–5).
Империя примиряет в себе как «космополитический импульс», так и горячий патриотизм. Вне Империи сами по себе эти вещи ущербны и недостаточны. Господь собрал свою Церковь из множества народов, которые образуют один новый народ – Христов. Но этот народ, помимо мистического единства в теле Церкви, на земле единым был только в одной исторической формации – в Империи, в Царстве. Подлинное патриотическое существует в мистической симфонии с подлинным интернациональным, представляя себя внешне сообществом имперских или союзных народов, объединенных под властью государя. Внутренне эта симфония представляет собой соотношение духовно-патриотического (мир) с духовно-интернациональным (монашество, смерть для мира).
Часто можно встретить такое расхожее мнение, что неотмирность христиан, особенно древних, была настолько сильной, что никакая привязанность к какой-либо земле, никакой земной патриотизм не имели у них места. Но опять же мы видим странное противоречие: чем больше были неотмирны древние христиане, тем больше они становились примерами самого что ни на есть настоящего патриотизма. Св. великомученик Георгий Победоносец, 40 мучеников Севастийских и множество других – все они не просто выполняли свой воинский долг, но выполняли его лучше всех. Они были не просто гражданами и патриотами, они были лучшими гражданами и патриотами, чей пример вдохновлял всех патриотов последующих столетий.
Более того, когда Господь говорит нам, что «Царствие мое не от мира сего» (Ин. 18:36), речь именно о Царстве. Но он нигде не говорит ничего подобного про Отечество. Наоборот, все упоминания Отечества Господа связаны с понятием его земной родины: «оттуда вышел Он и пришел в Свое отечество» (Мк. 6:1); «Он сказал им: конечно, вы скажете Мне присловие: врач! Исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве» (Лк. 4:23).
Интересно, что очень часто сам факт существования народов и наций, созданных Божьим промыслом, космополитически настроенные христиане видят исключительно как акт Божьей немилости, «проклятия» Вавилонской башни: «сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого» (Быт. 11:7). Но сами народы при этом никто не отменял, более того, они сами со всей цельностью их духовного бытия, воплощенного в национальных культурах, просвещены светом Христовым. Новый Завет учит нас: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию…» (Деян. 17: 26). Эти пределы представляют собой этнические, культурные и цивилизационно-политические границы, которые даны самим Богом как естественные условия для спасения.
Это означает, что воздействие Св. Духа после Пятидесятницы пронизывает все стороны человеческого бытия. Действуя в Церкви, он преображает не только человека, но и его национальную культуру, его чувства, всю его суть. Свидетельством этого утверждения является вся история христианства, показавшая, что только после соприкосновения со Христом национальные культуры вспыхивали всеми цветами духовной радуги, только тогда раскрываясь во всем своем богатстве и полноте. Кроме того, подлинный расцвет христианства начался именно с эпохи генезиса национальных церквей в V–VII вв., когда ойкумена была просвещена Вселенской Церковью, чей свет преломился через местные церковные традиции. Восточные и африканские Церкви, римская, галльская, ирландская и англосаксонская Церковь – все они являлись частью единого целого. Некоторые из местных церковных традиций возникли именно как результат миссии, фактор использования и восприятия Церковью национально-культурных особенностей той или иной страны или народа. И самым явным отголоском этого живого начала Церкви являются поместные Православные Церкви со своими национально-культурными традициями и особенностями, которые, разнясь в деталях, едины в основном, и ничто не мешает процветать этим деталям или торжествовать этому единству. Парадоксально, но даже одна из самых «страннических» Церквей в истории – ирландская, – реализовав в полной мере призыв Господа «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» в идее тотального пилигримажа, стала, по сути, одной из самых самобытных и национальных по своей культуре и традициям.
Патриотизм изначально эсхатологичен по своей природе, адресат его любви сохраняется и после конца времен. Господь так говорит о будущем торжестве верных в Небесном Граде: «Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою» (Отк. 21: 24). Заметим, что здесь говорится не о «людях вообще», а именно о спасенных братских народах, которые, не теряя своего лица и имени, все вместе славят Господа и торжествуют вместе с ним в его Царствии. Об этой иерархии свидетельствует и апостол Павел, говоря о Боге, «от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Ефес. 3:15), что не только сакрализует само понятие Отечества, но и странно уравнивает его небесное и земное измерение, делает их почти тождественными. А где народ, там и его Отечество, потому что эта духовная связь нерушима.
Вся история Церкви говорит о том, что патриотизм не только возможен, но и необходим, потому что он является лучшим выражением любви к коллективному ближнему. Кроме того, все верные, все святые горели этой любовью, все настоящие христиане любили свою страну, свой народ и своего царя. Но все эти истинные качества патриотизма появились, существовали и, самое главное, осознавались в ту историческую эпоху, когда существовал так называемый идеологический синкретизм – единство религиозных, этических, философских, бытовых и прочих представлений человека о мире. После же эпохи Нового времени эти представления стали рушиться, и тогда же возникли первые сомнения: стоит ли так трепетно относится к земному Отечеству. Святитель Филарет Московский говорил о том, что «худой гражданин в своем Отечестве и для Отечества Небесного негоден». О том же, но еще более пламенно говорил св. праведный Иоанн Кронштадтский: «Помните, что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить...».

В сокращении. Полностью здесь: http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=7400&issue=203