Перед отъездом в отпуск, оставлю интересующимся для ознакомления попавшуюся мне на днях под руки статью (надеюсь, небезынтересную)В. Антонова Глухой осенью, 29 ноября 1929 года громко постучали в двери двухэтажного дома на Сегалевской (тогда – Юного Пролетария) улице дачного поселка Тайцы, недалеко от Гатчины. Чекисты пришли арестовать живших там седовласого Архиепископа Гдовского Димитрия (Любимова) и молодого священника Петра Белавского – настоятеля местной церкви Свт. Алексия, Митрополита Московского, у которого квартировал архиерей. Вместе с ними были взяты: келейник владыки, диакон Павел Морозов и верная экономка, монахиня Анастасия (Куликова).
Когда уже на рассвете арестованных вели к железнодорожной станции, встречные прохожие молча кланялись им, как добрым старым знакомым. Вдруг о. Петр услышал негромкий голос владыки Димитрия:
- Прости меня, отец Петр, из-за меня ты тоже пошел на страдания!
Супруге о. Петра – матушке Ксении чекисты «милостиво» разрешили проводить мужа. Она простилась с ним у перекрестка и получила от владыки последнее благословение. Вернувшись в опустевший дом к двум дочерям, матушка села у их кроваток и старшей Ксении объяснила, что произошло...
В тот же вечер и на следующий день был арестован весь причт петроградского собора Воскресения Христова («Спаса-на-крови»): протоиереи Василий Верюжский, Иоанн Никитин, Александр и Сергий Тихомировы, священник Николай Прозоров из Пантелеимоновской церкви (бывшей часовни Александро-Ошевенского монастыря) на Пискаревке, а также много монашествующих и активных прихожан. Аресты продолжались до марта 1930 года и захватили среди прочих одиннадцать монахов Богоявленского Перекомского монастыря под Новгородом, а также духовенство и мирян Псковской области. Всего по этому делу было привлечено сорок шесть человек, обвинявшихся по статье 58/10-11 Уголовного кодекса РСФСР. Так чекисты проводили крупную операцию по ликвидации придуманной ими «Всесоюзной контрреволюционной церковно-монархической организации "Истинно-православная церковь"». Операция началась по всей стране весной 1929 года и закончилась в 1932 году.
Главный удар ОГПУ обрушило на Петербург (тогда – Ленинград), который был центром церковного сопротивления соглашательской политике, проводимой с 1927 года Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, Митрополитом Нижегородским Сергием (Страгородским), узурпировавшим при помощи безбожной власти Высшее Управление Русской Православной Церковью. Здесь жил Архиепископ Гдовский Димитрий (Любимов), который руководил истинно-православным духовенством, следуя указаниям Митрополита Петроградского Иосифа (Петровых), который возглавлял церковное сопротивление, пребывая в ссылке в Никольском Моденском монастыре близ родной Устюжны. Здесь жили активные и хорошо понимающие положение священники и миряне, которые еще совсем недавно мужественно выступали против обновленческой ереси, насаждаемой с помощью советской власти.
Ко дню ареста владыке Димитрию шел семьдесят третий год – он родился 15 (27 сентября) 1857 года в семье протоиерея Гавриила Марковича Любимова (1820-1899) из города Ораниенбаума Санкт-Петербургской губернии, известного благотворителя и выдающегося храмоздателя, сподвижника Св. Праведного Иоанна Кронштадтского. Родом Любимовы были из Тамбовской губернии. Окончив в Петербурге семинарию (1878) и Духовную академию (1882) кандидатом богословия, Димитрий Любимов не сразу принял священный сан: он довольно поздно женился на Агриппине Ивановне Чистяковой, дочери потомственного почетного гражданина. По окончании академии он был послан псаломщиком в русскую Никольскую церковь в Штутгарте (Германия), где священником был его старший брат Сергий, ставший затем настоятелем русской церкви в Ницце (Франция). Прослужив два года, клирик возвратился в Ораниенбаум и 11 сентября 1884 года определился преподавателем латинского языка в местном Дмитриевском духовном училище.
Вступив в брак, молодой учитель был рукоположен во пресвитера 6 мая 1886 года в петербургском Исаакиевском соборе Архиепископом Казанским и Свияжским Палладием (Раевым) и по прошению отца получил назначение в дворцовую Пантелеимоновскую церковь Ораниенбаума, где прослужил до 1895 года, когда сменил своего отца на должности настоятеля городской Михаило-Архангельской церкви. 12 сентября 1898 года о. Димитрия перевели в столичную Покровскую церковь в Большой Коломне, в которой он за три десятилетия последующего служения снискал большую любовь и авторитет у своих прихожан.
Не случись трагедии 1917 года, маститый протоиерей, имевший многочисленные церковные награды, не закончил бы мучеником свою долгую жизнь... Однако уже 6 сентября 1922 года его арестовали за противление обновленцам и сослали на три года в казахский город Уральск, а оттуда перевели в Теджен в Туркестане. Вскоре после возвращения из ссылки вдовый протоиерей получил от тогда еще законного Первосвятителя, Митрополита Сергия (Страгородского) и его сомолитвенников свою архиерейскую хиротонию – 30 декабря 1925 (12 января 1926) года он стал Епископом Гдовским, викарием Петроградской епархии, то есть помощником Митрополита Петроградского Иосифа (Петровых), назначенного на кафедру летом того же года. Он продолжал служить в Покровской церкви, но после издания известной «Декларации» 1927 года предпочитал Свято-Троицкую Александро-Невскую лавру, где не поминали за богослужениями Епископа Петергофского Николая (Ярушевича) – сторонника Митрополита Сергия.
После обнародования «Декларации» 1927 года Епископ Димитрий (Любимов) занял совершенно особенное место в церковной жизни Петербурга. Он, «ничем доселе не проявлявший себя, активно и резко становится на защиту Иосифа и отказывается поминать Николая", назначенного Митрополитом Сергием возглавлять Ленинградскую кафедру. Конфликт все более расширялся. В Ленинграде образовались две церковные группы: Епископа Николая (Ярушевича) и Епископа Шлиссельбургского Григория (Лебедева), который «сам как-то не выставлялся, оставался как бы в тени, но все к нему сводилось и от него исходило. У него собирались некоторые из священников и мирян, его глазами смотрел и его словами говорил епископ Димитрий».
12 декабря 1927 года Епископ Димитрий, протоиерей Василий Верюжский, И. М. Андреевский и профессор С. С. Абрамович-Барановский были приняты Митрополитом Сергием в Москве и вручили ему обращения петроградских епископов, духовенства (автор – протоиерей Феодор Андреев)3 и церковной интеллигенции (автор – профессор Абрамович-Барановский). Состоялась двухчасовая беседа, которая не принесла положительных результатов – Митрополит Сергий отказался изменить свою политику и вернуть в Ленинград Митрополита Иосифа. Разрыв стал неизбежен, и 26 декабря Епископ Димитрий на своей петербургской квартире в Канонерской улице, 29 объявил Епископу Николаю (Ярушевичу) о том, что он и его единомышленники порывают молитвенное общение с Митрополитом Сергием. Через четыре дня Митрополит Сергий «запретил в служении» Епископа Димитрия, который с тех пор стал в Петербурге главою православного сопротивления сергианству.
По словам самого владыки Димитрия, в городе его в это время поддерживали следующие архиереи: Епископ Копорский Сергий (Дружинин) и прибывшие из Олонецкой епархии Епископ Каргопольский Василий (Дохтуров) и Епископ Никольский Варсонофий (Вихвелин). (К ним следует также добавить бывшего петроградского викария, Архиепископа Ямбургского Гавриила (Воеводина), проживавшего на покое в Витебске.) В ссылке находились единомысленные архипастыри из провинции: Епископ Глазовский Виктор (Островидов) и Епископ Серпуховской Максим (Жижиленко), а еще на свободе – Епископ Дмитриевский Иоасаф (кн. Жевахов), проживавший в Екатеринославской (тогда – Днепропетровской) области, и Епископ Кинешемский Николай (Голубев). Других имен владыка Димитрий, возведенный на Рождество 1928 года Митрополитом Иосифом в сан Архиепископа, следствию не назвал, упомянув лишь о неких контактах с Патриаршим Местоблюстителем, Митрополитом Крутицким Петром (Полянским), сосланным в Сибирь. В письме к Митрополиту Иосифу последний, в частности, писал: «мы, епископы, сами должны отказаться от митрополита Сергия..., письмо епископа Василия (Беляева) сообщает неправду», дезавуировав тем самым широко используемую сергианами фальшивку 1927 года.
Как и многие в те дни православные люди, Архиепископ Димитрий твердо верил в скорый конец большевицкого ига. «Терпеть долго не придется, – говорил он, – народ полон злобы; советская власть долго не продержится. Бог не допустит издевательства. Найдутся люди, которые пойдут во имя Христа на все жертвы. Нам нужно объединиться, усилить приходы, работать над ними и в нужную минуту сказать свое слово». Так же думали и многие прихожане: «ждут, не дождутся падения большевиков. Уверены, что с падением большевиков воцарится дом Романовых в лице Кирилла (Великий Князь Кирилл Владимирович – двоюродный брат Государя – В. А.)». Однако советская власть тоже понимала идейную опасность, исходящую со стороны «иосифлянских» общин и потому выжидала всего два года, прежде чем расправиться с ними. К концу этого срока среди питерских «иосифлян» наметились разногласия, и возникло два лагеря: «непримиримых», соединившихся вокруг Архиепископа Димитрия, и более умеренных, тяготевших к Епископу Сергию (Дружинину), который, в свою очередь, упрекал владыку Димитрия в «нетвердости характера».
Согласно современным данным, владыку Димитрия в Ленинградской епархии поддерживали общины сорока двух храмов (в том числе – монастырские подворья и монастыри). Следствие называло другую цифру: «Через непродолжительное время по Ленинградской области было создано до 30 приходов-ячеек..., особенно крепкие в Петергофе, Красном и Детском Селе, Гатчине и др.». Кроме того, в Новгородской области на стороне Архиепископа Димитрия были: приходы Спасской церкви в Новгороде, церквей в селах Велебицы и Маковищи, мужской Богоявленский Перекомский монастырь на озере Ильмень.
Главным собором «иосифлян» стал храм Воскресения Христова («Спас-на-крови») в Петербурге, настоятелем которого был профессор-протоиерей Василий Максимович Верюжский (18.7.1874-15/28.02.1955) - видный церковный историк-славист. Родом он был из села Чекуева Онежского уезда Архангелогородской губернии и происходил из семьи священника. После окончания в 1894 году Духовной семинарии в Архангельске юноша поступил в С.-Петербургскую Духовную академию, по поручению которой в 1898 году был отправлен в научную командировку в Болгарию, где три года служил преподавателем в богословском училище города Самокова, занимаясь вопросами противодействия католическому и протестантскому прозелитизму среди православных. «За трехлетний период пребывания в Болгарии, – писал о. Верюжский, – на основании изучения римско-католической и протестантской пропаганды я составил несколько литературных очерков по-русски и по-болгарски».
Вернувшись в Петербург, о. Верюжский продолжал свою научную и педагогическую работу. В 1908 году ему была присвоена ученая степень магистра богословия за богословско-биографический труд: «Афанасий, Архиепископ Холмогорский»; в 1913 году – докторская степень за церковно-историческую диссертацию: «Болгарский народ под греческой властью». С 1903 года талантливый ученый преподавал в С.-Петербургской Духовной семинарии сравнительное богословие, а с 1913 года - в Духовной академии историю славянских Церквей. В 1918 году он был удостоен звания экстраординарного профессора академии. Он также являлся членом Славянской комиссии Императорской Академии Наук.
Не прерывая преподавательской деятельности, о. Василий Верюжский с 1909 года служил священником в недавно освященном соборе «Спаса-на-крови», где перед своим арестом был настоятелем.
На допросе о. Верюжский показал: «К церковной группировке истинно православных, т. н. иосифлян, я примкнул с первого момента ее возникновения... Своей декларацией митрополит Сергий Церковь Христову подчиняет соввласти, материалистической, не признающей Бога, разрушающей Церковь..., и призывает радоваться всем успехам власти... Не отрицаю того, что документы, выпущенные в защиту истинного Православия, я передавал другим для прочтения...» Другое свидетельство о позиции протоиерея прозвучало из уст Епископа Василия (Дохтурова): «Верюжский говорил, что митрополит Сергий продался большевикам, льстит им и свое дело делает втихомолку. Они же стоят на страже истинного Православия, идут за Церковь в тюрьмы и готовы за веру православную пострадать».
Среди названных документов были протоколы и постановления Русской Православной Церкви Заграницей, принятые Архиерейским Синодом в Сремских Карловцах (Югославия). Эти документы каким-то путем попадали к протоиерею Феодору Андрееву и профессору В. А. Егунову, которые передавали их для распространения и укрепления авторитета «иосифлянского» движения. Священник Сергий Тихомиров, в частности, признавал: «То, что выражено в этих протоколах в осуждение митрополита Сергия, я согласен и старался их распространять, черпая из них нравственное укрепление в своем церковном убеждении. Распространением этих протоколов я старался доказать, что "иосифляне" не одни, что за нами стоят такие авторитетные церковные деятели, как Феофан (Быстрое – В. А.), Антоний (Храповицкий) и др.».
Размножением документов «иосифлян» занимался в основном Константин Петрович Коверский, служивший в Военно-технической академии РККА. Там он «отпечатал на стеклографе... 1О-11 разных воззваний» тиражом от пятидесяти до ста экземпляров. Напечатанные воззвания он отдавал Лидии Николаевне Герман – духовной дочери о. Сергия Тихомирова, которая обратилась к вере после того, как большевики в 1918 году взяли в заложники ее мужа – полковника Императорской армии. Л. Н. Герман передавала воззвания о. Сергию, а он их «раздавал среди верующих и духовенства», призывая к тому, чтобы они все документы, «направленные против декларации и распоряжений митрополита Сергия всячески размножали, переписывали и перепечатывали».
Л. Н. Герман обвинили в том, что она «вела антисоветскую агитацию с целью свержения и подрыва соввласти, изготовляя и распространяя для этого литературу того же содержания». Не приняв во внимание даже то обстоятельство, что ее сын –красный командир – умирал от чахотки, пятидесятипетней домохозяйке присудили три, а К. П. Коверскому – пять пет Соловков. В обвинительном заключении от 22 июня 1930 года ограниченное тиражирование на стеклографе и пишущей машинке чисто церковных воззваний и обличительных посланий было изображено как «массовое размножение разных контрреволюционных документов в условиях строгой конспирации», хотя всем было ясно, что обвиняемые могли изготовить не так уж много копий. Послания и воззвания распространялись в провинции через странников, в числе которых был, например, иеромонах Гавриил (Владимиров) из Михайловского Сковородского монастыря под Новгородом.
Одной из обязанностей о. Василия Верюжского была проверка желавших перейти под омофор Митрополита Иосифа, которые приезжали из разных мест. Он беседовал с ними, исповедывал и затем присоединял к Истинно-Православной Церкви, но лишь тогда, «когда видел, что присоединяющийся является истинным борцом за идеи группы». Такую же работу проводили и другие священники: о.о. Николай Прозоров и Сергий Тихомиров. По словам последнего, «цель исповеди была для того, чтобы удостовериться в искренности желания быть в общении с нами, как представителями истинного Православия. После исповеди сообщалось устно епископу Димитрию, что препятствий к общению с нами исповедуемого нет, и он может быть принят в нашу группу». При отъезде принятый получал указания, как ему действовать дальше в качестве истинно-православного пресвитера, и снабжался «литературой в защиту истинного Православия с осуждением политики митрополита Сергия».
По словам иеромонаха Гавриила (Владимирова), в «Спасе-на-крови» были «сосредоточены все лучшие силы духовенства, которые за чистоту попираемого Православия готовы отдать все свои силы и жизнь ... люди, испытанные, всегда могущие взять бразды правления и повести угнетаемый русский народ к мирному житию и благополучию». Другой монах Гавриил (Кожухов) вместе с монахом Максимом (Генбой) – оба они долгие годы были насельниками Свято-Успенской Киево-Печерской лавры – распространяли, странствуя по городам и селам, материалы «иосифлян». Этот способ был вполне эффективен, и власти поэтому всячески преследовали ревностных странников и странниц. «Ими был пущен слух, что Николай II жив и скрывается до момента, когда советская власть будет сброшена». На допросе монах Максим твердо заявил: «мы должны быть мучениками за Христа, умереть за истинное Православие».
Архиепископ Димитрий очень ценил монашествующих, «потому что они помогают нам разъяснять, что только мы стоим на защите истинного Православия», и по этой причине «нужно обращающихся к нам за пострижениями не отталкивать, а постригать, научать их и закреплять их в борьбе с антихристианской властью». На игуменью Веронику из петербургского подворья Благовещенского Воронцовского монастыря «была возложена обязанность производить новые пострижения, посещать монашеские общины и укреплять их в идейной борьбе с нарастающим безверием». Тайные постриги происходили как в этом подворье на Очаковской улице, 9, так и на дому. Один только Епископ Василий (Дохтуров) постриг до двадцати монахов и монахинь; немало постригов было на счету архимандрита Клавдия (Савинского), который духовно опекал инокинь". Правой рукой владыки Димитрия, как явствует из показаний, был протоиерей Николай Прозоров. Он «был не только секретарем..., но и советником. Без Прозорова и монахини Анастасии Куликовой ничего не предпринималось». Другим доверенным лицом владыки был его келейник Павел Морозов. О. Прозоров занял место почившего о. Феодора Андреева, которого можно назвать одним из идейных лидеров «иосифлянского» движения. Но если о жизни о. Николая подробно рассказывалось, то о монахине Анастасии (Куликовой) и о другом ближайшем помощнике владыки – протоиерее Иоанне Григорьевиче Никитине следует поведать отдельно.
Александра Георгиевна Куликова родилась в Кронштадте в 1889 году и занималась швейным ремеслом. Еще в молодости она поступила прислугой в дом о. Димитрия Любимова, а когда он овдовел, вела его хозяйство, сопровождала его в туркестанскую ссылку и по возвращении, в 1925 году, была пострижена в монашество с именем Анастасия. «Анастасию все монахини (сторонницы Митрополита Иосифа – В. А.) считали своей игуменьей». Энергичная схимница Кикеринского скита Богородицкого Пятогорского монастыря С.-Петербургской губернии во всем ревностно помогала престарелому архиерею, в том числе служила связной между ним и ссыльным Митрополитом Иосифом. С продуктовыми посылками и письмами она часто ездила в Устюжну и Никольский Моденский монастырь, доставляя оттуда письменные и устные ответы, ибо почте доверия не было. В этом ей постоянной помощницей была Наталья Николаевна Андреева – вдова протоиерея Феодора. Из собора «Спаса-на-крови» Митрополиту Иосифу ежемесячно отправлялось пятьдесят рублей.
М. Анастасию чекисты отправили на пять лет в Соловки, а затем выслали. Она намного пережила своего авву и скончалась в 1960-е годы в Новгороде.
Протоиерею Иоанну Никитину при арес-те шел пятидесятый год. Он был родом из села Нужно Демянского уезда Новгородской губернии и по окончании в 1907 году С.-Петербургской Духовной академии служил священником Константино-Еленинской домовой церкви гимназии Императорского Человеколюбивого общества, Вознесенской церкви и Троице-Измайловском соборе, а затем перешел в собор «Спаса-на-крови», оставшись верным Митрополиту Иосифу «на основании обязательных ... церковных канонов». «Декларацию» 1927 года он называл «нравственно сомнительной» и носящей «иезуитский характер». Как и другие священники собора, о. Иоанн по благословению владыки исповедывал принимаемых во общение с Митрополитом Иосифом. Благодаря ему в поселке Вырица, где он жил, к Истинно-Православной Церкви примкнул и небольшой Кикеринский скит. Смерть настигла батюшку в 1938 году в Кемском лагере, за год до окончания срока...
Желающих отойти от молитвенного общения с Митрополитом Сергием и присоединиться к Митрополиту Иосифу было немало, отчего «приемная епископа Димитрия была всегда полна». Приезжали наиболее часто из Вятской, Воронежской губерний. Кубанской области и с Украины, то есть из основных мест «иосифлянского» движения. По словам о. Петра Белавского, «из числа приезжающих я помню священника Дулова из Москвы. Этот Дулов имеет связь с митрополитом Кириллом (Смирновым – В. А.). Он хотел принять монашество, но митрополит Кирилл не дал благословения... Из Твери – священник Александр Липовский (правильно: Левковский – В. А.)... приезжал епископ Иоасаф (Удалов – В. А.)... с Кавказа – Алексей Шишкин... С Невеля приезжал для посвящения в тайное монашество какой-то доктор... Посвящение не состоялось, он обещал еще приехать».
В марте 1928 года проездом с Северного Кавказа у владыки Димитрия на Канонерской улице побывал Епископ Майкопский Варлаам (Лазаренко), который рассказал, что «был у митрополита Сергия и разругался с ним..., что теперь, кто не признает декларацию, тот будет контрреволюционер..., что духовенство и верующих сажают в тюрьмы, а митрополит Сергий пишет в декларации, что успехи советской власти – наши успехи...». Уступив безбожникам, Митрополит Сергий, несомненно, прямым или косвенным образом заключил с ними соглашение о борьбе со своими противниками.
Вскоре предсказание будущего исповедника в точности сбылось, и противники Митрополита Сергия были приравнены к врагам советской власти. «Агент ГПУ являлся к епископу и ставил ему следующий вопрос: "Как вы относитесь к Декларации митрополита Сергия?" Если епископ отвечал, что он ее не признает, то агент заключал: "Значит, вы контрреволюционер". И епископ арестовывался». Так Митрополит Сергий помогал безбожникам расправляться с самой стойкой и принципиальной частью Православной Церкви... Правда, минуло всего несколько лет, и возмездие обрушилось на самих сергиан.
В окружении Архиепископа Димитрия были люди самого разного возраста, звания и уровня образования. Среди них выделялся Владимир Александрович Егунов (род. в 1873 г. в Кишиневе) – профессор математики в Военно-морском училище и духовный сын известного в городе протоиерея Михаила Поспелова. Последний принял «Декларацию», тогда как профессор В. А. Егунов, бывший, в общем, человеком аполитичным, но состоявший в дружбе с протоиереем Сергием Тихомировым, отнесся к ней отрицательно, поскольку посчитал, что Митрополит Сергий «вторгается в чуждую для него сферу». За это мнение и помощь владыке Димитрию бывший действительный статский советник поплатился пятью годами Соловков...
По три года получили двое других бывших статских советников: синодальный чиновник и делопроизводитель канцелярии Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов Никифор Федорович Шенец (род. в 1861 г.), который в свое время окончил С.-Петербургскую Духовную академию, а в «красном» Питере служил счетоводом в колбасном заведении; и Иван Осипович Страхович (род. в 1872 г.) – выпускник Императорского университета и некогда начальник Счетного отдела в Комитете призрения заслуженных гражданских чиновников. Оба «бывшие» входили в т.н. «двадцатку» храма «Спаса-на-крови» (Н. Ф. Шенец был председателем ревизионной комиссии) и, разумеется, «симпатии и благодарности к советской власти» не испытывали. Так как «пенсионер» И. О. Страхович был помоложе, то его отправили в лагерь на Соловках, а престарелого Н. Ф. Шенеца сослали в Вологодскую область.
Было бы неверным полагать, будто большинство прихожан Воскресенского собора составляли «бывшие люди», утратившие в результате большевицкого переворота свой социальный статус и состояние. Молиться в собор приходили в основном простые горожане, усматривающие в компромиссе Митрополита Сергия предательство православной веры. Казначеем общины, например, состоял токарь П. И. Колобков, а в «двадцатку» входили: обремененный большой семьей наборщик М. И. Сазонов и опытный бухгалтер В. М. Мартынов. За свою веру все они получили лагерные сроки. Из Покровской церкви за владыкою Димитрием – своим духовником, последовал М. А. Коптев – техник судостроительного завода. Несмотря на то, что он согласился стать доносчиком, его все равно на десять лет отправили в Соловки. Правда, в 1933 году сжалились и, как больного чахоткой, выслали на Урал...
Активную роль в защите истинного Православия играли женщины, некоторые из которых тайно принимали монашество. Петом 1925 года такой монахиней с именем Ия стала машинистка Ольга Ивановна Репина (род. в 1889 г.), которая в 1918 году совершила паломничество в знаменитую Введенскую Оптину пустынь «и с тех пор полюбила монашество». Ее у себя на дому постриг Епископ Сергий (Дружинин). Советскую власть м. Ия считала «орудием гонения христианской веры». Духовной дочерью о. Феодора Андреева была монахиня петербургского Иоанновского монастыря м. Елена (Домнышева) (род. в 1887 г.), вступившая после закрытия обители в «двадцатку» «иосифлянской» Тихвинской церкви Александро-Невской лавры. Характерно, что из этого монастыря к «иосифлянам» присоединилось около пятидесяти насельниц и еще двадцать – из Воскресенского Новодевичьего монастыря.
Обеих вышеназванных монахинь осудили на три года Соловков18. М. Ия жила потом в Новгороде, где и скончалась в конце 1970-х годов. Она похоронена на том же кладбище, что и м. Анастасия.
Срок три года получила и прачка Евдокия Ивановна Федорова (род. в 1877 г.), которая на допросе безбоязненно высказалась в резко монархическом и антисоветском духе: «ненавижу соввласть, так как эта власть антихриста, которая стремится угнетать права Церкви... В записках за упокоение я поминаю Императора Александра II, а также всех бывших князей и княгинь, так как нахожу, что эти умершие лица были покровителями Церкви, за которых должны молиться все люди». Молиться об убиенном Государе Николае II целые группы паломников-монархистов ездили в Феодоровский собор в Царском (тогда – Детском) Селе, к о. Алексию Кибардину и, «рассматривая место, где сидел Николай II, и, увидев в книге его роспись, неистово целовали стулья и книгу».
Еще одной прихожанкой Воскресенского собора была «домработница» Мария Тимофеевна Туманова (род. в 1887 г.), которую посещала популярная среди «иосифлян» прозорливая Домнушка. Она «была в летаргическом сне и в настоящее время предсказывает пришествие антихриста и кончину мира», уверяя также, что Император Николай II до сих пор жив. Апокалиптические настроения были повсеместно распространены среди сторонников Митрополита Иосифа. Иеромонах Макарий (Михаил Александрович Клишин), служивший с 1925 года в селе Маковищи Новгородской области, «доказывай, что Ленин – антихрист, тов. Сталин и Рыков – слуги его; что колхозами подготовляется приход антихриста». Следствие предложило его расстрелять «как злостного неисправимого врага Октябрьской революции», но коллегия ОГПУ ограничилась приговором к десяти годам лагеря.
Кроме священников Петра Белавского, Николая Прозорова и Сергия Тихомирова, которым были посвящены отдельные статьи, и тех, о которых рассказано ныне, по делу владыки Димитрия было осуждено еще несколько человек, чьи имена не должны быть забыты. Это прежде всего протоиерей Александр Тихомиров (род. в 1870 г.), старший брат о. Сергия, тоже служивший в соборе «Спаса-на-крови», но вне штата. Он окончил Духовную семинарию в Петербурге и с двадцати двух лет трудился в сельских и столичных храмах. К «иосифлянам» безоговорочно примкнул с первых же дней и ездил к ссыльному Митрополиту Иосифу «для разрешения конфликта, возникшего между духовенством собора». Митрополита Сергия он упрекал в том, что тот «при жизни митрополита Иосифа отстранил его от управления Ленинградской епархией». «Декларацию», не читая в храме, он вернул и при этом отказался от должности благочинного. Хотя престарелый батюшка страдал болезнью сердца и был подвержен обморокам, чекисты на десять лет отправили его на Соловки. Отбыв срок, он поселился в Красноярске, где умер уже после II Мировой войны.
Немолодым был и архимандрит Анатолий (Александр Николаевич Земляницын, род. в 1865 г.) из Богоявленского Перекомского монастыря, который до 1927 года исполнял в нем обязанности настоятеля. Его сменил архимандрит Сергий (Андрей Платонович Андреев, род. в 1868 г.), тоже проживший в монашестве более тридцати лет. Кормились монахи-«иосифляне» плетением корзин и подаянием окрестных крестьян, на которых имели большое влияние. Все советские организации они именовали «антихристианскими», а коммунистов – «врагами Церкви». В таком же духе высказывался о. Иоанн Лебедев, который создал «иосифлянскую» общину на псковском погосте Вшели. Дожидаться ареста он не стал и скрылся неизвестно где...
Случайно в руки чекистов попал протоиерей Николай Михайлович Загоровский (1872-1944), до 1923 года служивший в церкви при Александровской больнице в Харькове, а затем, после трехлетней ссылки, устроивший домовый храм в своей ленинградской квартире. Сюда к нему, «как к старцу», приходили верующие, спрашивая совета, «какой Церкви держаться». Ответ убежденного «иосифлянина» бывал определенным... За свои убеждения он получил пять лет лагеря, после чего, как и большинство его подельщиков, отправился в ссылку. После освобождения батюшка жил в Обояни, а во время войны вернулся в Харьков, где снова создал домовую церковь. Умер он иеромонахом Серафимом, эвакуируясь на Запад.
Как известно, советская юстиция была к «иосифлянам» безжалостна и подвергала их репрессиям до окончательного искоренения.
Б марте 1930 года в ОГПУ допросили приехавшего из Ельца молодого священника Сергия Петровича Бутузова (род. в 1896 г.) из Моисеевской церкви петербургского подворья Михайловского Сковородского монастыря на Пороховых. Он не скрывал, что не хочет «содействовать соввласти в ее антирелигиозных и антицерковных начинаниях, которые приводят к уничтожению религии». Батюшку-«иосифлянина» оставили на свободе, так как он совсем недавно приехал из провинции, но эта свобода длилась недолго.
Б обвинительном заключении арестованные во главе с Архиепископом Димитрием обвинялись в том, что они «превращали церкви в очаги своей контрреволюционной монархической деятельности», особенно активно действуя в деревнях. «При этом контрреволюционная агитация иосифлян сводилась к распространению провокационных слухов, к запугиванию крестьян скорым падением советской власти..., агитация обычно заканчивалась призывом к борьбе за свержение антихристовой власти и замене ее монархией». В качестве вещественного доказательства монархической пропаганды была упомянута... имевшаяся в соборе «Спаса-на-крови» картина, на которой было запечатлено освящение собора. Следствие расценило эту картину как намек на «воскресение монархии на крови»!
Следствие, разумеется, ставило перед собой одну единственную цель: изобразить питерских сторонников Митрополита Иосифа заклятыми и неисправимыми врагами советской власти. При этом оно выполняло заранее намеченный план поэтапного разгрома истинно-православных христиан не только как своих идейных противников, но и как противников, послушных безбожному режиму сергиан, помогая последним установить контроль над церковной жизнью. Поскольку Ленинград был центром «иосифлянского» сопротивления, то первый удар обрушился на него, а далее по всей стране пошли репрессии, которые в 1930 году вынудили «иосифлян» начать уходить в катакомбы. В этом году все их архиереи уже находились в тюрьмах, лагерях или ссылке. В конце года был окончательно закрыт и храм «Спаса-на-крови».
Чекисты всегда начинали массовую расправу с казней. Так было и в данном случае. Коллегия ОГПУ вынесла свой приго-вор 3 августа 1930 года. В соответствии с этим приговором 21 августа в тюрьме на Шпалерной были расстреляны священники Сергий Тихомиров и Николай Прозоров. Владыку Димитрия от смертной казни спас лишь преклонный возраст – ему дали десять лет срока и вместе с большинством осужденных отправили в Соловецкий лагерь особого назначения, но через два месяца этапировали в московскую Бутырскую тюрьму по делу «Всесоюзного центра Истинно-Православной Церкви», откуда затем переправили в Ярославский изолятор, где обычно содержались важные политические заключенные. Год спустя туда же попал и владыка Сергий (Дружинин), заменивший в Ленинграде Архиепископа Димитрия ровно на год. Именно на его руках Священномученик Архиепископ Димитрий скончался 4/17 мая 1935 года. Тело его было погребено на соседнем с тюрьмой кладбище. Через два года в черемисском городе Царевококшайске (тогда – Йошкар-Ола) расстреляли и владыку Сергия...
Всего по делу были осуждены сорок четыре человека (двое арестованных умерли во время следствия): десять из них получили по десять, двенадцать – по пять лет, восемь – по три года лагеря. Остальных сослали на север или в Казахстан. На процессе владыки Сергия в 1931 году обвинялись уже семьдесят пять человек и почти все тоже пошли в лагеря и ссылку. В конце 1932 года, на третьем процессе, были вынесены приговоры последним питерским «иосифлянам», которых удалось выявить карательным органам. В результате этих процессов «иосифлянское» движение всего через четыре года после своего зарождения в Ленинграде было обезглавлено и практически подавлено, сохранившись лишь в нелегальной форме...
Судьба большинства пострадавших с владыкой Димитрием остается неизвестной, ибо, отбыв срок, они, увы, не смогли вернуться в родной город. Лишь двоим после войны это удалось. Это протоиерей Василий Верюжский, получивший в 1951 году кафедру в Ленинградской Духовной академии, и протоиерей Петр Белавский (1892-1983), который служил сначала в гатчинском Павловском соборе, а затем до самой смерти в Покровской церкви Егерской слободы близ Гатчины.