по просьбе ПЧ продолжаю размещать.

И второе: молитва — это образ жизни. Это не определенный набор действий, выполняемый как некий утренний ритуал. Если молитва выполняется как ритуал, она теряет всякий смысл. Если молитва выполняется как ритуал, она не принесет тебе религиозности — она сделает тебя индуистом, она сделает тебя мусульманином, но не принесет религиозности. Пусть молитва будет чем-то абсолютно неформальным: чем-то из самого сердца... не ритуалом, — поспешно совершаемым по утрам, потому что «так надо»; потому что тебя так учили; потому что ты исполняешь свой долг. Не совершив ритуал, ты чувствуешь себя немного виноватым; совершив ритуал, ты не получаешь от него ни капли радости. Когда ритуал не совершен, получается только чувство вины. Чтобы избежать чувства вины, ты совершаешь ритуал. Это не молитва.

Молитва — это образ жизни.
Что я имею в виду? Человек молитвы пребывает в молитве двадцать четыре часа в сутки. Он спит в молитве; сам его сон — своего рода молитва. Во сне он так расслаблен, будто спит на руках у вселен¬ной. Засыпая, он спит в божественности. Просыпаясь, он просыпается в божествен¬ности. Он открывает глаза, и первой в его сердце и в его существо входит благодар¬ность, бесконечная благодарность. Он ест божественность, он пьет божественность.
Он ступает в божественности. Он дышит в божественности, он дышит божественностью. Все его двадцать четыре часа молитва длится непрестанно. Как фоновая музыка на краю слуха, молитва звучит непрерывно. Что бы он ни делал, неважно: молитва продолжается.
Я не говорю, чтобы ты повторял «Рама, Рама, Рама» или «Алла, Алла, Алла». Повторение ничего не даст. Если ты начнешь повторять «Рам, Рам, Рам», — это нарушит нормальный ход жизни. За рулем — ты не сможешь нормально вести машину, потому что ум будет раздвоен. Ни в какую работу ты не сможешь вкладывать себя полностью. Так что не надо ничего повторять. Слова и повторение тут вообще не при чем; молитва — своего рода чувство, своего рода присутствие. Можешь пред¬ставить себе спящую мать: ночью она спит, рядом спит ее ребенок... может быть, в се¬зон дождей, когда в небе тучи и гремит гром. Ее не разбудят раскаты грома. Но стоит ребенку чуть пошевелиться во сне, заплакать, и она тут же проснется. Гром не мог ее разбудить» но ребенок... Даже во сне некая часть ее существа помнит о ре¬бенке. Так же и молитва.
Ты живешь повседневной жизнью, со¬вершаешь обычные действия, работаешь, но глубоко внутри, в святая святых своего существа, хранишь непрестанный поклон существованию — продолжается молитва, продолжается благодарность. Иногда, в ка¬кой-то момент молчания, молитва выйдет на поверхность; в обычное же время она продолжается внутренне, подспудно.
В молитве живут; в молитве не требу¬ют.. В молитве ты вверяешь себя молчанию и неизвестности существования.
Мы так малы; существование так не¬объятно... мы явились сюда лишь на считан¬ные мгновения; существование же всегда было и всегда будет. Мы лишь небольшие волны в этом необъятном океане. Мы мо¬жем просить, но не вправе требовать. Мы можем просить, потому что мы не чужды существованию; мы в нем не посторонние.
Мы ему сродни. Мы ему сопричастны. Су¬ществование населило нами свою вселен¬ную. По воле существования мы существу¬ем. Мы можем просить. Но в просьбе нет ноты требования. Мы благодарны, если просьба исполнена. Мы благодарны, если просьба не исполнена. Помни это. В этом красота молитвы.
Если просьба исполнена, мы благодар¬ны, — очевидно. Если просьба не исполнена, мы все равно благодарны. Почему мы бла¬годарны, даже когда просьба не исполнена? Потому что человек, который знает, что та¬кое молитва, который живет молитвой, зна¬ет также, что иногда мы просим того, что для нас нехорошо. Существованию виднее.
Если просьба полезна для нас, она будет исполнена. Если просьба не полезна, она не будет исполнена.
Как-то я слышал...
Любимая кукла маленькой девочки упала и разбилась вдребезги. Всхлипывая над осколками, девочка сказала брату:
— Я помолюсь Богу, чтобы он собрал
осколки и сделал куклу целой.
— И ты думаешь, Бог ответит на твою
молитву?
— Ответит. Бот увидишь.
Через два часа брат вернулся и спро¬сил сестру:
— Ну как? Бог уже ответил?
— Ответил, — сказала она и указала на осколки. — Он сказал «нет».
Это и есть молитва. Ты вправе просить, но не вправе требовать. Нет — значит нет. В конце концов, решение принимает Бог. Требование подразумевает, что ты уже все решил. Требование означает: ты хочешь, чтобы существование исполнило твою волю, Просьба значит только: «Я кладу свое желание к твоим ногам, но на все твоя воля — да свершится воля Твоя; да приидет Царствие Твое...» Эти последние слова Иисуса на кресте — вот что такое молитва!
Остерхус говорит: «Никто не может молиться без слов, потому что никто не
существует вне языка, и всё суть диалог», Будда говорит, что молитва есть молчание. И оба правы. Остерхус прав — в опреде¬ленном смысле это верно: никто не может молиться без слов, потому что никто не существует вне языка. Язык для нас поч¬ти то же самое, что
для рыбы океан. Язык наш океан.
Так что Остерхус прав. И он вполне понимает важность языка, потому что он поэт. Только поэт вполне понимает важ¬ность языка — не лингвист, не грамматик. Грамматик знает только тело языка; поэт знает его сердце, его душу, его дух, его неви¬димое измерение. Остерхус прав: никто не существует вне языка, и всё суть диалог.
Да, молитва — это своего рода диалог. Часть говорит с целым. Часть обращается к целому. И этому диалогу тебе нужно будет научиться.
С тобой никогда не бывало, чтобы тебе вдруг захотелось заговорить с деревьями?.. — хотя ты прекрасно знаешь, что они тебе не ответят? Доводилось тебе иногда поздоро¬ваться с розой, цветущей на ветке? Может быть, ты ничего не говорил вслух, пото¬му что это выглядело бы так нелепо, — но разве не возникало в тебе такого желания? Разве тебе не хотелось иногда поговорить со звездами? Если нет, ты потерял способ¬ность чувствовать. Доводилось тебе кос¬нуться камня, — с любовью, с нежностью?..

ощущая его поверхность?.. Хотелось тебе когда-нибудь что-то сказать всему невиди¬мому, что тебя окружает? Это и есть молитва, это и есть диалог.
Но придется набраться храбрости. Да, понадобится настоящая храбрость — толь¬ко тогда может случиться молитва. Очень легко ходить в церковь и молиться, потому что у людей так принято. Никто не назо¬вет тебя сумасшедшим Напротив, тебя ста¬нут считать высокорелигиозным человеком, достойным человеком, добрым христиани¬ном — или католиком, или индуистом. Ты получишь только всеобщее уважение. Но если ты станешь разговаривать с деревья¬ми... Только подумай: разговаривать в церкви с распятием, то есть с куском мертвого дерева, можно — а заговорить с деревом, с живым деревом, нельзя! Но если разго¬варивать с живым деревом нельзя, как же можно разговаривать с распятием?
Начни разговаривать с существовани¬ем, с природой. Будь немного сумасшед¬шим. Освободись когда-нибудь из тюрьмы своего так называемого здравого ума. Он как раз и ведет к безумию, этот так назы¬ваемый здравый ум. Каждый день тысячи людей сходят с ума. Каждый день тысячи людей на всей Земле кончают жизнь са¬моубийством. А миллионы продолжают жить серой и бесцветной жизнью — и не по какой-нибудь причине, а по одной-единственной: они не знают молитвы. Они не научились разговаривать с существованием. Они не сумели излить свое сердце. Знаешь, почему в современном мире психоанализ приобрел такое значение? Потому что люди разучились молиться.
Психоаналитик сейчас вытесняет свя¬щенника, и по одной-единственной при¬чине: раньше люди изливали сердце при¬роде, теперь же они не находят, кому из¬лить сердце. Они идут к психоаналитику, они платят деньги. Психоаналитик слуша¬ет — они изливают сердце. Это абсолютно бессмысленно. С таким же успехом можно сидеть у себя в саду. К тому же в качестве психоаналитиков деревья куда как лучше:они слушают так внимательно, так чутко. Говори с камнями!.. Им можно сказать что угодно, они ни на что не обидятся. Ты смо¬жешь излить сердце — и весь твой груз, все твое напряжение спадет.
В прошлом жизнь человека была так свободна от тяжести, так свободна от на¬пряжения. И причина та, что каждый умел войти в молитву. Молитва случалась есте¬ственно. Человек выходил к горам и ре¬кам, к солнцу и к луне, и он разговаривал с ними... все это лица Бога!.. — проявления божественного. Трепещущие жизнью, пуль¬сирующие этим мгновением, сейчас.
Так что, когда я говорю, чтобы ты на¬чал разговаривать с деревьями, я даю тебе
первый урок молитвы. Церкви созданы че¬ловеком. Избегай всего, что создано чело¬веком, потому что все созданное человеком несет в себе весь человеческий невроз. Не лучше ли обратиться к чему-то, созданному Богом? Если ты хочешь почувствовать Бога, обратись к тому, что создано Богом, — иди туда, где ты найдешь его печать.
Церкви созданы человеком — и храмы, и мечети. В них ты найдешь только человека, человека со своей политикой. В них ты най¬дешь только человека, человека со всей своей глупостью. Деревья так не глупы; звезды так не глупы. Иди к ним, открой им сердце — вступи в диалог с природой. И однажды слу¬чится чудо, когда внезапно ты увидишь, что дерево откликнулось. Тогда ты узнаешь, что такое молитва; тогда ты поймешь Остерхуса, который говорит, что молитва есть диа¬лог. Да, однажды дерево отзывается — нуж¬но только дождаться, нужно только, чтобы хватило терпения. Нужно только убедить де¬рево, что да, ты вправду обращаешься к нему или к ней, говоришь с ним или с ней — вот и все. На это потребуется немного времени. Человек обходился с деревьями так жестоко, что они замкнулись и стали не¬доверчивы. Дай дереву понять, дай дереву почувствовать, что ты не сумасшедший, что в тебе нет насилия, нет агрессивности — что ты пришел к нему с любовью, с вели¬чайшей любовью.
Итак, молитва должна начаться с диа¬лога — но с кем же? Я предлагаю диалог с природой. В такой диалог может вступить даже атеист. Я не привношу в него Бога. Сначала войди в диалог с природой — это азы молитвы. А затем, вместе с природой, мало-помалу, начни двигаться в молчание. Сидя рядом с цветущей розой, иди вместе с ней в молчание без мысли и слова: ты и роза, вместе без слов, и между вами — лишь пульс молчания... волны молчания.
В диалоге ты познаешь божественное в мире проявленного, в природном мире; в молчании же ты познаешь божественное как непроявленное. Будда тоже прав: он го¬ворит о самой вершине молитвы. Но эта вершина становится достижимой, только если ты начинаешь с того, что к тебе всего ближе. Путь к высочайшему начинается с самого близкого.
У древних иудеев было особое слово — маранатха. Оно значит «Приди, Господь, приди!» Это и есть молитва: «Я готов. Мое сердце открыто тебе! Я жду. Приди, Господь, приди!» — ...ожидая с величайшим терпе¬нием, распахнув настежь все свои двери и окна, чтобы его ветер свободно веял в тебе, чтобы его солнце проникло в святая святых твоего существа и наполнило тебя светом: «Приди, Господь, приди!»
У иудеев было еще другое слово, осан¬на — что значит: «Приди и избавь нас! Приди
и избавь нас от нашего невежества! Приди и избавь нас от нашей ограниченности. Приди и избавь нас от наших пределов, освободи из этой тюрьмы, в которую мы сами себя заточили. Приди и дай нам свободу! Приди и избавь — приди и освободи нас!»
Само имя Христа, «Иисус», значит: «Тот, кто освобождает». Изначально его звали Иешуа — или Иисус. Его имя зна¬чит: «Пришедший, чтобы освободить». Сло¬ва «Осанна» и «Иешуа» на иврите однокоренные, и они связаны друг с другом как во¬прос и ответ, как надежда и осушествление, как молитва и отклик, ответ молитве.
Если в молитве ты поглощен, жарко и страстно, ответ приходит. Иисус стал ответом на многие молитвы. Будда стал от¬ветом на многие молитвы, — как и Маха-вира, и Мухаммед, и Нанак. Это ответы! Прими их как ответы тем многим, кто мо¬лился. Мастер появляется, когда ученик го¬тов, — никак иначе. Если ученик воистину подготовил сердце, открылся, стал уязви¬мым, сбросил с себя доспехи — мгновенно появляется мастер. Ученик — это вопрос; мастер — ответ.
Молитва как мост между вопросом и ответом, между учеником и мастером, между искателем и искомым, между са¬мым близким, непосредственно близким и самым далеким, высочайшим, между жела¬нием и осуществлением.