Приснилось, как вроде в сельской местности или пригороде, собираюсь в город. Никак не найду топор. Меня провожает типа жена. В разговоре звучит "лох". "Примерно, вот такой",-  жена берёт меня за полу рабашки. А что такого? Мне нравятся байковые рубашки. Тёплые, мягкие. Ну навыпуск и что? Ну рисунок пёстрый. Вот нисколько не стыдно.
   Мне вообще за свою одежду было стыдно лишь раз в жизни. Мама - наверное, мама, кто ещё - купила мне... головной убор. Как бы описать-то... В горизонтальном сечении элипс. Сужающийся кверху. Ну или шляпа без пол. Пол? Правильно? От широкополая, да? На пояске под коротким козырьком три жёлтоватых заклёпки. Упругое, жёсткое сооружение нежно-серого цвета. К тому же из какого-то разлохмаченного материала с длинным ворсом.
   Точнее всего обновку обозвала Наташка, с которой у нас был коротенький детский роман. "Горшок", сказала она. И стала мне почти безразлична. Братья Житные принялись не только дразнить, а и сбили шапку в пыль. Шапка прямо у всех вызывала неприятие. Вообще не помню, чтоб в детстве кого-то дразнили по поводу одежды. А тут все как сговорились.
   Я не прогнулся. Отрусил шапку и надел покрепче. Я шапку защищал. Да, она мне не нравилась. Но её купили родители. Которые - я тогда уже чётко это понимал - покупают то, что могут позволить их зарплаты. Ну или на свой вкус. Который в этом случае их подвёл.
   И ещё трижды я надевал шапку, идя гулять. Хотя явно из-за неё отношения с дворовыми стали прохладными. Верней, я просто на них обижался. Кто они такие, чтоб дразнится из-за шапки?! И вообще, чё за фигня! А потом дома поставил ультиматум: носить не буду - не нравится. Мама недоумевала: "Нормальная шапка. Никакой не горшок". Но слезам уступила.
     И я вот как бы не сторонник спрашивать у детей: нравится - не нравится. (Эдак они и кушать будут лишь сладкое и вредное, и в школу не пойдут.) Одёжку им мы конечно выбираем на свой вкус. Но с учётом же таких вот детских историй и "себе я б такое не купил". Но видите, как получается. Три дня из моего детства были вычеркнуты.

        Органайзер в смарте выдал: нет дедушки Васи. И немного подробностей. Что случилось это в 1988-м. (Мама там была, в Рязани. Полгода ухаживала. А мы с папой приехали на похороны.) И ещё, что родился дед Вася 19.03.1917. (Не помню, чтоб он шутил на тему "ровесник революции".) А вот что про него помню.
      Глянул и скинул сообщение до следующего шестого июня. Никому не сказал. Папе негативное ни к чему. Жене... ну вообще-то она деда Васю видела... И сестре почему-то не сказал. Поминать ей не с кем - мамы нет.      

    Под окнами прогромыхала машина с водителем, чрезвычайно гордым своей акустикой. Муд...
   Хотя, я ж когда-то и сам... Машины не было, но колонку на форточку громоздил. Ещё и во двор выходил, проверял эффект. С видом, типа, а чё, я не из этой квартиры. Правда, я не звуком похвастать. Я с просветительскими целями. Вдруг кто этот диск Boney M ещё не слышал?
По примеру мужика, живущего рядом с бабушкой, в соседнем восьмом. Модный бы чувак. Джинсовый костюм, патлы, выход на импортные пластинки. Окно распахнёт, мог даже не выставлять колонки. Просто погромче сделает. Раньше ж техника какая была... Если ввалил на всю, то искажения - музыки не слышно. Вот, врубит и просвещает двор по музыкальной части. Нет, там ничего особенного не было. Демократы, типа, Breakout, честно поющих на родном польском. Он Наташке Поповой давал диски слушать. А она втихаря мне.
   Короче, все мы по молодости дурные. Я, вон, даже думал, что дразнить Ленку Чайникову Кофейниковой - это оригинальная шутка. Тем более, что Ленка улыбалась и понарошку замахивалась кулачком.

       Соседке и приятельнице моей рязанской бабушки лет было не меньше. А может, и больше. Но "бабушка" к ней как-то не клеилось.
     Тётя Клава была доброй шебутной тёткой с прокуренным "Беломором" голосом, в очках с толстыми линзами и янтарными бусами в виде крупных шариков, теснившихся на шее. Набожная. У неё я впервые увидел горящую дома лампаду. Тётя Клава сильно пеклась о любимой пекинеске Сильвочке. Повязывала ей слюнявчик и печалилась о плохом аппетите разборчивой и избалованной шелковистой псинки.
        Сильва появилась, когда не стало дяди Вани. Улыбчивого машиниста паровоза, мужа тёти Клавы. Вспоминаю его сидящим на крыльце их дома, и тоже с Беломором. А потом уже в памяти, как помогаю закупаться к поминальному столу. Ларёк на Рязани 1. Я с сумками, а тётя Клава перед витриной размышляет вслух: пригодится ли жареная мойва? Так и не купили.

       Спасаться от одиночества тётя Клава стала, пустив на постой двух девушек - Аня, ой, хороша была, огонёк - да постоянными совещаниями и чаепитиями с бабушкой Аней. Та ради подруги - да что там, тётя Клава была нам, как родня - даже не морщилась от дыма папироски. А дедушка Вася, тоже некурящий, мог и буркнуть. Он тётю Клаву недолюбливал за то, что та поддерживала подругу в антиалкогольной компании. Хотя и сама любила стопочку самодельного опрокинуть.
      Тётя Клава при любой возможности уважала вздремнуть, от души похрапывая. И не доверяя  ни будильнику, ни слабой в этом вопросе воле, всегда просила разбудить её на работу. Опаздывать было нельзя категорически. Благодаря месту работы тётя Клава имела обширные связи. Могла достать хоть сервиз, хоть какиэой другой дефицит. А работала она - ни за что не догадаетесь - билетёром в ДК профсоюзов. Приезжая на каникулы в Рязань, всегда пользовался блатом и я. Кино, концерты...
    Гордостью тёти Клавы был племянник "Валерка", изредка приезжавший с семьёй на своей машине из Воронежа. По секрету нам было известно, что "Валерка" работает "на космос". А своих детей у тёти Клавы с дядей Ваней не было.

      Звонил вечером жене. А она: "Представляешь, опять голубь залетел". Второй раз - и во время предыдущего инсульта тоже - к тёще прилетает голубь. И, тьфу-тьфу-тьфу, вроде как помогает выкарабкиваться. Сегодня она уже смогла попросить попить. Мистика какая-то. Седьмой этаж, уже по тёмному...
     Ну и стали болтать на эту тему. Ну что к беде - это не голубь. Голубь вообще как бы особняком среди птиц. А к беде, когда пичужка какая залетит и станет носиться. (Ну понятное дело, носиться - кругом стены, стресс.) Или к беде даже и не залетела, а просто клювиком так тихонечко в стекло: тюк-тюк, тюк-тюк.
     Кстати, вроде и бывало это "тюк-тюк". Может, какую мошку склевала. Понятное дело, сразу стараешься отмахнуться, забыть. Ну да, вроде стучала. Но без проблем. А на работе давно когда-то стриж в ведро с водой угодил. У меня там с вентиляционной трубы капает во время дождя. Ну и подставляю на бак, под самый потолок, ведро. Однажды слышу шорох. Снял ведро, а там стриж. Воды по пояс. Но вылезти не получается. Стрижи ж вроде с земли взлететь не могут. Ну я его в полотенце и на подоконник под солнышко. Сидит, не улетает. Я уж было подумал, что теперь друзья. Погладить захотел. А стриж каркнул, обкакался и сиганул в окно. Над самой землёй - прям, как военных лётчиков учат - заложил вираж и за угол.
        А голуби к тёще и раньше. Не залетел - ввалился. В вентиляционную шахту. И молча копошился в туалете за решёткой. Пришлось ломать. Белый-белый, поди, породистый, курносый, пёрышки кружавчиками. Не помню, сразу улетел или подкормился сначала. Но шулюма точно не было.
- Тут летучие мыши перед окном каждую ночь носятся.
- Ну да. Я всегда их с земли замечаю уже по тёмному.
- А помнишь, как у Эльки мышка жила?
- Неа. Не помню.
- Ну ты что! На старой квартире. Дети тогда ещё маленькие были.
- А как же кошка?
- Не было кошки. И Баськи тогда у Эльки ещё не было. Залетела в окно мышка. И две недели жила. Улетать не хотела. Они с Шуриком её даже перед открытым окном сажали на подоконник. Не улетала. Элька ей мелко-мелко мяско резала. А потом вдруг взяла и улетела.
- А помнишь, как ты ворону принёс? И тоже жила, улетать не хотела. А как-то мы с Артёмом ушли, и я вспомнила, что форточку закрыла не плотно. Вернулись, а форточка уже нараспашку. Улетела.
- Ага. Я ей так и не успел клетку доделать. Из упаковочных деревяшек собирал, Возле мебельного отдела "Нивы" всегда гора валялась. Шпунты вытачивал. Чтоб "без единого гвоздя". Только это не ворона была, а грач. Мы зимой пошли оживлять тепловоз. Заглох рядом на экипировке. И мне кто-то из ребят показал в снегу "ворону". Я притащил в цех и под калорифер. И, о чудо!  Михалыч сказал: "Это грак. Ну грач". Покормили чем-то, клевал. А после смены я его с собой в Ростов увёз. Деповские меня не поняли, всё потом прикалывались, мол, как там питомец? Вот только я не помню, чтоб он так уж хотел у нас жить. Не попугай. Но вроде не клевался. Надо будет у Артёма спросить: помнит ли? 

      ГабадЯба - так правильно ударять. Прикольное прозвище, корней которого я не знаю. Как и не помню: один ли человек Габадяба и друг нашей компании Гарик. Недостижимый для меня идеал независимости, взрослого отношения к жизни и хулиганства. В последствие оказавшийся просто Игорем Толстопятовым.
       С Коцыгой вроде понятно. Это был мелкий борзый цыганчонок с посёлка. Его папа занимался извечным цыганским промыслом - металлоломом. Возил на телеге железяки и складировал их на улице перед двором. Куча вырастала до небес, а потом внезапно исчезала. И начинался новый сезон. Коцыга хулиганил с размахом. Однажды из рогатки шарахнул семейному коню по концу. Тот встал на дыбы и повалил забор. Папа-цыган был очень недоволен. Поговаривали, что кнутом.

     Тёплая ростовская почти осень. Желторотый я с первого курса и женщина вдвое меня старше романтически прогуливаемся по пустынному в это время району. Мну в пальцах незажжённую сигарету. Наконец вдалеке появляется интеллигентного вида мужчина в летах. "У вас не найдётся прикурить?" Мужчина в ответ как-то неодобрительно, мол, не курит и другим не советует. А моя спутница, улыбнувшись ему своей загадочной, а сейчас ещё и смущённой улыбкой, эдак негромко: "Здравствуй, папа".

      Вряд ли внучки будут помнить хоть один мой молоток. Да я и сам их различаю только по местонахождению. А так-то они на одно лицо - слесарные с круглыми бойками. Только разные по весу. Хотя, истории имеются у каждого.
     Средний катается в машине. Он достался мне в придачу к жене. Тесть, переезжая, оставил часть инструмента в сарае. Лом, лопату, деревянный рубанок... В том числе и временами соскакивающий с ручки молоток. (Вот же ж я скотина. Дарёному коню...) Однажды, сосед дядя Коля, царствие ему небесное, в очередной раз пришёл мне на помощь. Пару раз шарахнув по зубилу, проводил взглядом слетевшую головку, буркнул: "Руки бы оторвать..." и пошёл за своим инструментом. С тех пор у этого моего молотка появилась новая рукоятка.
      Но он легковат. О чём я как-то пожаловался маме. И она сделала мне сюрприз. Где-то в мастерской нашла увесистую головку. И попросила своего плотника Колю приделать к ней ручку. Этот молоток лежит в инструментах дома. Откуда взялся ещё один такой же, я уже не помню. В гараже лежит.
        Ну и этой осенью в дачном сарае, среди тёщиного хлама, на глаза попалась головка. Тяжёленькая, тоже от слесарного с круглым бойком. Захватил с собой, зашёл в магазинчик "Отвёртка". Неплохой такой. У нас на строительном рынке, что на Вересаева. Там и цены, и продавцы человеческие. Почему-то выбрал рукоятку для кирки. Она расширяется книзу. Когда насадил, примерился, то пришлось часть утолщения срезать. Мешает. Теперь этот молоток лежит в багажнике, в красивом ящике для инструмента. (Хвастаюсь. Давно хотел купить взамен распухшей изорванной штатной сумки. В Леруа выбрал клёвый жёлто-чёрный. Довоооолен.) А тот, что средний лежит под капотом. Как-то втягивающее залипало по морозу да со слабым аккумулятором. По термостату тюкнуть, если тосол из системы сливался. Короче, наготове.
      Чего начал про внучек? Дак я помню каждый из молотков дедушки Лёни. И жестяную баночку из-под кофе с мелкими гвоздиками, стоявшую за трубой батареи отопления. Там и согнутые были. Потом выпрямлялись на наковаленке и в дело. Наковальней служил шлифованный стальной брусок с вытравленной рукописной надписью. Наверное, это был образец металла для лаборатории что ли. Дедушка его с Ростсельмаша принёс. Он работал начальником бюро пропусков. И когда наклеивал фото на пропуска, то этим бруском придавливал.
    Главный дедушкин молоток я на днях видел у родителей. Слесарный, с квадратным бойком, на длинной, цвета тёмного ореха гладкой рукоятке. Снизу на ней давно появился скол. Мама при мне напрягла папу. Дескать, натирает руку, когда она колет  грецкие орехи. Я потащил было из кармана изоленту. Но папа решил проблему радикальней. Взял ножовку и рукоятку укоротил. Немного жалко. Но, в принципе, она там была длинновата. Верней, нормальная. Но для работы, а не орехи колоть.
     Второй дедушкин молоток был втрое меньше первого. Смотрелся, как детский. Слесарный, но уже с круглым бойком. На рукоятке цвета... долго варёной сгущёнки. Или бледного флакона Корвалола. Короче, тёмный беж с розовинкой увядающей в холодильнике морковины. От нецелких ударов рукоятка под головкой в конце концов обломилась. А когда дедушка заточил её ножом, оказалось, что дерево под слоем краски было обыкновенного деревянного цвета. Меня это почему-то удивило.
       Чуть позже у дедушки появился ещё один молоток. Так, молоточек. С пижонски отполированной квадратной головкой. На соответствующе тонкой, покрытой светлым лаком рукоятке. Для ювелиров такой что ли? Или чеканки. Возможно, его купили колоть орехи. Помню вечно разлетавшуюся по полу от моих детских не выверенных ударов скорлупу фундука. Но тот молоток, что побольше, для орехов, особенно грецких, подходил куда лучше. А "красавчиком" и в гвоздик-то толком не попадёшь. Вот он и лежал без дела, как сувенир.
      А вот папиных молотков я почему-то не помню. Зато помню отвёртки. Плоскую - а крестообразный шлиц был тогда ещё редкостью - с чёрной карболитовой ручкой. Которая после ремонта осталась со следами половой "комбайновской" краски. И дебёлую слесарную из набора, который папе подарила его тёща, бабушка Аня. Отвёртка была такой мощной, из цельного куска металла - по торцу ручки можно было колотить молотком - что ей ничего не откручивали. А использовали, как зубило, стамеску или что-то поддеть.
       Ещё помню коловорот с вечно зажатым в него здоровенным сверлом. Я нашёл сверло на 8 и высверлил земной шар в двадцатикопеечной монетке. До сих пор у меня брелоком на ключах. Время стёрло с неё всё. И колосья пшеницы, и цифры, и две выцарапанные "К" - начальные буквы наших с Наташкой фамилий. (Уж такая любовь была... На расчёске тоже понацарапал всякого.) Помню, как ловко заинтриговал монеткой, а потом объяснил что это за буквы вроде бы не понимающей Наташке. Она тогда ещё так на меня посмотрела. Ну словно это не ерунда, а посвящённое ей длинное стихотворение.
     Так, остановите меня кто-нибудь. Начинал про молотки... Кстати, молотками надо бы и закончить. Ну там время слизало с монетки... А молотки - они покрепче будут. Да. Что-то в этом духе. Вы уж сами сформулируйте. Прикиньте, если б и писатели вот так свои книжки заканчивали :-) 

        Сенька состоял в молодёжной секции Союза художников. А благодаря маме, имевшей должность в худфонде, был при заказах и выставлялся. Хотя, возможно, так злословили коллеги по цеху. А у Сеньки всё было как раз-таки соразмерно таланту. Так сказать, "по Сеньке и шапка". Не знаю.
         Это я сейчас такой корректный. А в то время придерживался общепринятой версии. Не потому что шарил в живописи или видел, как Сенька перерисовывает фотку, расчерченную на квадратики. Просто он мне не нравился по-человечески. И мне, и нашей компании, среди которой преобладали художники. Какой-то он был хваткий, циничный. Такие, если им надо, вечером разосрутся, а утром придут  дрель просить.
       Наверное поэтому, когда Сеньке понадобился мужской портрет для какой-то отчётной выставки, он не стал заморачиваться с поисками модели, а просто остановил меня во дворе. Заманивал тем, что после выставки портрет подарит. Но с условием, мол, при нужде будет его брать в пользование.
        Естественно, я ответил, что подарков мне не надо. Но побыть модель было лестно. В долгий ящик откладывать не стали. Из моего небогатого гардероба Сеньке приглянулась лишь полосатая сине-белая гэдээровская тенниска. Голимая синтетика, которой потом сносу не было ещё лет двадцать. (И сейчас где-то на даче, в шифоньере.) Это мама урвала две одинаковые для нас с папой. 
          По дороге зашли в институт за Сенькиным младшим братом. У него как раз закончились лекции. Мастерская находилась на третьем этаже малосемейки областного театра. Серое здание, изнутри ещё более невзрачное, чем снаружи, то ли ждало ремонта, то ли уже давно ремонтировалось. Пыльные длиннющие общажные коридоры, пыльный воздух. И такими же припылённые показались мне двое встретившихся на лестнице.
         Первым делом Сенька похвастался диваном. Дескать, "траходром" простоя не знает. А совсем недавно Сеньку чуть не застукала жена. Нагрянула внезапно. Ткнулась в закрытую дверь. Затаились, переждали, обошлось. И ржут с братаном такие довольные. А мне неприятно. Оно и слово такое... механическое - "траходром". У меня ж к сексу иное отношение. Романтик, чё. И главное, мне нравилась Сенькина жена.
          Я как-то приходил фоткать их сына. Там и познакомились. Тихая, плавная, немногословная, с загадочной улыбкой. И в то же время в ней ощущался чёртик на пружинке. Короткая стрижка, ладная фигурка в дорогом тренировочном костюме. Ну это я уже сейчас весь такой образный . Тогда же мысли были куда проще. Мысль: а вот здесь мне уж точно ничего не обломится. И я даже взглядом боялся разрушить то ничего, что между нами складывалось. Богиня. А этот... Впрочем, у нас - у мужиков поголовно рыльца в одном и том же пушку.
          Ну да, портрет... В тот день на холсте появились лишь чьи-то глаза и мои брови. Ну и слегка овал лица. Такими темпами... Но Сенька был убеждён, что управится за пару сеансов. На том и разошлись. Да так больше и не сошлись. Но оказалось, что я больше и не был нужен. Через месяц Сенька показал результат. А я, с детства страдающий справедливостью, притащил в компанию самодельный стих.
Я не хочу судить талант,
Хоть тот ещё судья.
Он начал с глаз. Как дилетант.
Но на портрете я.

         Нет, это не тот самый портрет. Но на фотке я. Как раз из того времени. И в той же полосатой тенниске. Так что в принципе...