На море меня возили бабушка Шура с дедушкой Лёней. Всегда в Лоо. Однажды, кажется, или в Анапу, или в Вардане. Но я тогда совсем маленький был. Не помню.
    Однажды компанию нам составила бабушка Вера с внуком. Приятельница из соседнего дома. Точь из такой же квартиры: подъезд, этаж… Только у них изолированная, а у нас коммуналка. Бабушка Вера изредка заходила поздравить с праздником или перекинуться в картишки. Сухонькая, с подкрашенными синькой седыми кучеряшками. Помню её на кухне, дымящей «Беломором». Привычка с войны. Она медсестрой была на фронте. А потом, кажется, в тюрьме.
    Один жуткий случай рассказывала. Нашли труп заключённого. Вскрытие ничего не дало. Здоровый, как бык. На другой день она ему зачем-то волосы раздвинула. А в затылке шляпка от здоровенного гвоздя. «Вот такого!» Стоп. А нафига я вам это рассказываю?
     Ага. Поселили нас всех в одной комнате. Однажды приходим с моря. Взрослые во дворе задержались. А мы с Серёжкой поднялись наверх. Из соседней комнаты выходит девчонка. Трусы, майка, сандалии. С виду ровесница. Сколько ж мне тогда было? Пять? Шесть? Шесть с половиной?
    Только, значит, познакомились: ты откуда - мы оттуда, как девчонка: «А давайте в доктора играть? Я могу трусы снять». Без лишних разговоров вжик и перед нами уже бледнеет голая попа. «Давайте, делайте укол».
     Мы с Серёжкой переглянулись. Дескать, ишь, скорая выискалась. Делать назначения, не глянув анализы – верх беспечности. Да ни один нормальный врач… Как минимум, пациента сначала нужно осмотреть. Блин, а зря я на врача не пошёл учиться. Потом бы пыжился: «Слышь, да я лет с семи практикую!»
      И тут – вот же облом – заслышались шаги. Трусы моментально вернулись на место. В комнату вошли родители девчонки. «Чем занимаетесь?»
      Как же я ждал следующий день. Но назавтра девчонка уехала.

     «Я садовником родился. Не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме…» Наташка упорно выбирала мой тюльпан. И мне, как человеку порядочному, пришлось зациклиться на её розе.
- Ой!
- Что с тобой?
- Влюблён.
- В кого?
- В розу.
- Ой!
     Фактически, мы играли вдвоём. И только спохватившись, что компания развалится, нехотя давали поиграть остальным. Не то чтобы я был без ума от Наташки. Просто льстило девчачье внимание. К тому же «роза» была на два года меня старше. Что ещё больше тешило самолюбие. Потому и прокатившееся по двору «тили-тесто» я воспринимал, скорее, как высокую оценку.
      Видимо, стесняясь слов, Наташка написала мне две любовные записки. Вручала в подъезде, на своей лестничной площадке. Позовёт с загадочным видом: «Пойдём». А там поднимет (ой, кокетка!) край юбочки и достаёт из коричневого хэбэшного чулочка: «На, читай».
      Через неделю наша «любовь» как-то незаметно растаяла.

      Лучшие брызгалки получались из бутылочек от «Прогресса». Вмеру упругие и по объёму самое то. Тара из-под «Селены» - средства для ванн, которым я любил мыть голову, – волосы получались пушистыми-пушистыми – была жестковата. А больше, собственно, и выбирать-то было не из чего. Ну разве ещё, из доступного мне в детстве, шампунь «Болгарская роза». Но брызгалки из него получались никакие. Поэтому я с нетерпением поглядывал на бабушкину бутылку «Прогресса», изредка «помогая» его тратить, – отливал в раковину. И к лету мне перепадала прекрасная брызгалка.
       Оставалось сделать правильную дырочку в пробке. Тут важно соблюсти баланс между дальностью боя и расходом воды. Берёшь дедушкиными кусачками тоненький гвоздик, нагреваешь его на конфорке. И ширь так аккуратненько. Передержишь - и струя будет слишком «толстой». Дальность хорошая, но не набегаешься к крану заправляться. Некоторые ещё кололи в пробке по несколько дырочек. Это вообще отстой. Ну разве что в ближнем бою эффективно.
       Мы с Наташкой сошлись в лобовую. Давили, пока вода не кончилась. Довольные результатом – хоть выжимай - побежали заправляться к Наташке. Она любезно предложила. А то мне, типа, далеко. Наша коммуналка была этажом выше.
       Промчались через кухню в ванную. Наполнили брызгалки. И вдруг Наташка, попрыгав на одной ножке, выдернула из-под платья насквозь мокрые трусики и сунула под кран. Пополоскала, отжала и на верёвку. Стоим. Я маленький–маленький, а уже тогда понимал: если женщина при тебе сняла трусики – не стой столбом. Рука потянулась к подолу. Осторожно так. Ну, во-первых, мало ли? Я во втором, а Наташка уже в четвёртом. Да и комплекция у неё помощней. Если вдруг врежет, мало не покажется. И ведь будет за что. Ну а во-вторых, хоть и жутко интересно позырить, но я в вопросах секса с детства деликатный. Дважды приглашать надо.
       Заметив мою нерешительность, Наташка усмехнулась: «У меня там ещё одни. Синие». То ли подбодрить хотела, то ли наоборот. Нет, будем считать, что подбодрить. Ну чтоб самооценка повыше. И зачем только она уточняла? В «ещё одни» верилось слабо. Хоть опыта по части женского белья ещё не скопил. Но логика протестовала: летом, в двух трусах?! Однако, это убедительное «синие»…
       Разум метался. С одной стороны, зачем-то ж она меня сюда привела? Почему-то ж стоит, не уходит. А с другой, ну что толку смотреть на синие трусы? Я их и так постоянно вижу, когда бегаем. Попытался выйти из положения, шлёпнув Наташку по попе. Есть или нет? Не прощупал. И тут Наташку позвала мама. До сих пор мучаюсь: что это было? 

      Светка была не в моём вкусе. Стриженая «под горшок», то носится чумазой, то ободранная коленка никак не заживёт. Про гардероб вообще молчу. Короче, пацанка. Не в пример, Тане или Лене. Те были словно с картинки. Правда, очень вреднючие.
      Как-то Наташка позавидовала, дескать, знаем-знаем мы Светкину популярность у старших пацанов. Те за забором построили из веток и досок халабуду. Напекли в костре картошки. А Светка им чай подавала. И ещё потом кое-что было. Типа вот какая аморальная особа.
     «Кое-что» по нынешним меркам было ерундовским. Но моё детское воображение так распалилось, что Светка явилась ко мне в первом эротическом сне.
      Она стояла в сумраке подъезда перед своей дверью и, задрав подол, показывала… такой же, как и у меня «карандашик»! Ну не совсем такой же. Посмуглее, и чуть побольше. (Понятное дело, она ж была на два года старше.)
     Своего шанса «стать мужчиной» я не упустил. Светка прижалась спиной к столбу… Знаете, раньше провода на таких висели. Бревно, прикрученное проволокой к ходулям из рельсов. Растрескавшееся от времени, со следами кошек электромонтёров... Мы приспособили его для игры в жмуркА (так на нашем языке назывались прятки). Вообще-то у нас был один кон под окнами Маринки. Жирно намалёванный мелом прямоугольник с буквами К О Н. Но неизвестно почему вдруг стали жмуриться в столб. Наверное, бабки нас из под окон выжили.
      Ну так вот. Светка, раскинув руки, опиралась спиной о столб. Мы тыкались «карандашиком» в «карандашик». И было нам очень хорошо.
      Вообще-то, к тому времени я уже был в курсе, что у девочек не «карандашики», а «дырочки». И со Светкой явно что-то не в порядке. Но как именно ЭТО САМОЕ происходит между мужчиной и женщиной, не представлял. (Вот же тугодум.) И вдруг следующим днём на меня снизошло. Так вот с чем ассоциировал ослик Иа, улыбаясь: «И входит! И выходит! Замечательно входит!» Какой теоретически полезный сон вышел.
      До всего, ну до всего по части секса приходилось доходить самому. Не пойдёшь же к маме уточнять, где именно находится клитор. А к папе за поддержкой: «Пап, Серёжка говорит, что от онанизма на ладонях волосы вырастут. Врёт?» Верить на слово более сообразительным пацанам как-то не хотелось. Прислушивался конечно, но через некоторое время, по сути, «изобретая велосипед», делал собственные открытия. Так я догадался, зачем «греческая смоковница», стоя на коленях перед мужиком, расстёгивает ему ширинку. Отчего постанывает знойная Donna Summer. И ещё о многом таком-сяком.
 «Love to love you, baby»
 
 

    Сидим как-то мы с Рыбой во дворе. Возле подъезда у нас такой столик был с лавочками. По типу доминошного. Подходит Наташка. Ну та, которая моей «розой» была. Только со времён «садовника» мы уже порядком подросли. Кладёт на стол двухкопеечную школьную тетрадка в зелёной обложке. Нам с Сашкой естественно интересно. Ну не принято у нас было гулять с тетрадками. А Наташку, похоже, распирает поделиться, но интригует: «Вам ещё рано такое».
     Ломалась недолго. «Ладно, читайте. Только никому!» Открываем. Рассказ назывался «Анка». Аккуратным Наташкиным почерком исписаны все 12 листов. По теперешним меркам про такое можно хоть в школьные учебники. Ну влюбилась девка. А парень постарше. Ему уже хочется. А ей ещё больше. Но она ж знает: до свадьбы нельзя. А какая свадьба, когда тебе только шестнадцать? Да и парень как бы насчёт перспектив не заикается.
     И всё же «хочу» берёт своё. Кульминация. Как сейчас помню: «красные шёлковые Анкины трусы, не выдержав, затрещали…» Единственная эротическая фраза на весь рассказ. Дальше всё скомкано и  абсолютно без подробностей. Ну что-то про гордость в душе, дескать, я теперь женщина! Абзац и конец. Но я так живо представил налитую Анкину попку в уставшем сопротивляться красном шёлке…
      Мы сидели с физиономиями краснее Анкиных трусов. Наташка закрыла тетрадку и с чувством полного превосходства улыбнулась: «Я ж говорила, рано вам ещё такое». Но тут же сжалилась: «Ладно, если хотите, могу дать переписать».

     Чего только ни перебывало в полуподвале одного из домов Артурчикова двора. Домоуправление, общага, сельмашевская гостиница... Стоим мы как-то с пацанами. Так, безо всякого. Рядом узкое окошко распахнутое настежь. Потом-то мы догадались, что это предбанник. Ну комнатушка перед душевой. А тогда, фиг его, ну окно и окно.
     И вдруг в ту комнатушку входит девушка. Не тётя, девушка. Красивенная такая. И совсем-совсем голая! Мама дорогая! Первый раз в жизни! И всего-то метрах в трёх! Общий столбняк. А прелестница, надо отдать ей должное, ничуть не смутилась. Улыбнулась нам, неспешно прошла через комнатушку и даже дверь за собой закрыла не сразу.
     Надо ли говорить, с какой надеждой потом, проходя мимо, мы поглядывали на это окно. Но больше нам, увы, так и не обломилось.

        Идём как-то я, Женька и Сашка Чумаков. Жека в нашем дворе самым маленьким из пацанов был. А Чумак – он из соседнего дома – совсем другое дело. И на пару лет постарше остальных, и репутация у него была хулиганская. Не в наших краях, а где-то на стороне. Короче, Чумак казался мне почти взрослым.
     Спускались по 1-й Конной, мимо Юбилейного. Вдруг Женька цап что-то с асфальта. Сашка начал его уламывать: «Отдай. Ты же всё равно раскатаешь и выбросишь. Зачем тебе? Ну отдай». Я ещё удивился: Чумак и вдруг уговаривает. Уж у Жеки-то мог просто взять и отобрать.
     Но Женька не поддался. И всё случилось, как и было предсказано: раскатал, стал надувать, «шарик» и лопнул. Это ж не нынешний латекс, который ведро воды выдержит. Баковский завод резиновых изделий. Две копейки штука.
     Классе в седьмом кто-то сказал, что презики запросто лежат на витрине в аптеке. Проверять пошли целым кагалом. Таки да! Рядом с бинтами, пипетками и спринцовками. А на ценнике без всякого стеснения: «ПРЕЗЕРВАТИВ»! Просто не верилось, такая секретная вещь… Более того, рядом лежали эдакие «эспандеры с донышком» под названием «презерватив женский». Так они ещё и женскими бывают?! Ну просто день открытий.
     Дайте, опять по-горбачёвски съеду с темы. Как самые рослые в шестом «В», мы с Ленкой Воробьёвой сидели на задней парте. Её родители были метеорологами. Однажды Ленка принесла кусман резины от метеозонда. (На нём в небо поднимают всякие приборы для наблюдений.) Пока Ленка не объяснила, я думал, что это какой-то слонячий презерватив порвался. Резина белёсая такая.
      Большим озорником я не был. Но тут додумался. Растянули с Ленкой треугольный «батут». Второй рукой оттянул центр книзу. Плюнул в ямку. И «на кого бог пошлёт»…
      Богу чем-то не угодила наша отличница Галка Островская. Та, не долго думая, вскочила: «Людмила Прокофьевна, мне кто-то на дневник плюнул!».
       Географичка явно не хотела ни отвлекаться, ни разбираться. Но как-никак отличницу обидели. После третьего вялого «ну и кто это сделал?» я нашёл мужество встать. Людмила Прокофьевна прикинула расстояние между нашими партами и попросила не заниматься клоунадой. Мол, даже самый олимпийский чемпион не сможет переплюнуть разом четыре парты. Я, почувствовав, что страшной кары не последует, настаивал, не вдаваясь в технические подробности. Училка уговорилась: «Ладно, тогда вытри». Соучастница Ленка дала мне платок. И урок продолжился.

    Она самая красивая! Высокая, длинные каштановые волосы. (Прямые, как я люблю.) И так взросло выглядит. Наденет каблуки, джинсы старшей сестры, распустит волосы, накрасится – ни за что не догадаешься, что девчонке всего тринадцать. Уверен, наши пацаны мне завидуют. А взрослые льстят: «Такая пара!»
    Артурчик с Людой ушли в его комнату, оставив нас на диване. Тусклый свет бра. Громко бумкают басами колонки. Боярский и Зарубина недоумевают: «Так не должно быть!..» Мы целуемся.
    Вообще-то странно: она вовсе не паинька. Своя среди фулюганов, тайком покуривает. За что я читаю ей нотации. Но ничего вольнее мне не позволяется. Второй год только и целуемся.
     Похоже, сегодня мой день. Одна пуговка, другая… А никто и не против. Вот уже блузка распахнута. И как у них эти бюстики расстёгиваются? Есть.
     Она так снисходительно улыбается. Словно не я на полтора года старше, а она меня на десять. Робко спрашиваю: «Можно?» Ей смешно: «Можно». Голова кругом. Можно!
     Нет, только не рукой. Какие ж они нежные. Осторожно зарываюсь в них губами. Тёплые.
 

     А что если это была проверка? Да конечно же проверка! Не могло быть у Сашки в диване бутылки вина. Не решился бы прятать. Это при его-то строгих родителях?! Да хоть бы и не при строгих. Опять же с чего вдруг моя Наташка набилась Сашке в провожатые? «Кись, я с ним схожу, ладно? Мы быстро». И оба как-то подозрительно улыбаются. Ну ладно. Сашку я своим конкурентом не считал. А Наташка… Нет. Людям надо доверять.
     И остались мы с Людкой, которой уже и первой-то бутылки на четверых было много. Какая-то у неё там приключилась авария с колготками. «Дай нитку с иголкой». Дал. «Отвернись». Отвернулся. Тут же передумала - нужно ж было нитку в иголку вдевать. А какое там?!.. Вдел. Попыталась шить, всё поняла сама и зашвырнула колготки за кровать.
     Сидим, кошусь на голые коленки. Красивые. И наверное, прохладные. Ну потому что бледненькие. И так чуть-чуть приоткрыты, что так и хочется… Но у меня ж Наташка. Так что сидим. И тут Людка, мол, ну и что, вот даже и не поцелуешь? Потянулась губами, руки на шею. Нет, у меня конечно Наташка. Но и Людка мне нравилась. Да и чего это она меня на слабо берёт?
      Целовались жадно, как взрослые. И коленки у неё действительно оказались прохладными. Поначалу. Тут гонцы в дверь позвонили. Морды, как начищенные пятаки. И бутылка уже почата. Ну сели, допили без Людки. Быстренько перемыли посуду. И ушли, не дожидаясь, пока мои родители с работы придут.
      И вот сидим мы вечером с Людкой на лавочке. Близёхонько сидим, как никогда раньше. Ждём, пока Наташка выйдет. Обоим как-то не по себе. Ну я б так и отмолчался. Только Людка спросила: «И как мы про это теперь Наташке расскажем?». Хорошо хоть не «как ТЫ РАССКАЖЕШЬ». Пожал плечами. Знаете, мне в тот момент как-то всё равно было. Узнает и чёрт с ним. Я, как джентльмен, уже был готов предложить встречаться Людке. Так бы и было, если б до Наташки дошло. А вообще и не причём тут никакое джентльменство. Губы горели и Людкины коленки не шли из головы. А остальное…
      Но ничего не произошло. Может, Людка Наташке ничего не рассказала. А может, посчитали, что я прошёл испытание. На троечку, но прошёл. И осталось всё по-прежнему. Наташка так ни разу и не намекнула. Даже потом, когда мы расстались, но всё ещё продолжали общаться.
      У меня мораль. Девчонки, вот если вы хотите проверить своего парня. Кому, естественно, доверите быть живцом? Ну конечно же не незнакомой девчонке из соседнего подъезда. Подружке доверите. Во-первых, это ж какой-никакой, а секрет. Во-вторых, нужен точный отчёт о проделанной работе, в деталях. Чай, жених на кону. Подружке, кому же ещё. Но тут нюанс. Подружка-то человек предвзятый. Она ж давно под обаянием. Вы ж  сами ей все уши прожужжали про то, какой он хороший. Да ещё заинтриговали, умалчивая кой-чего.
       Так что, как бы из союзницы не получить соперницу. И уведёт она вашего любимого. Допроверяетесь.

      В смысле, что обломов с женщинами у меня ещё будет навалом. Из-за невесть какой ерунды. Надолго оставляя в недоумении: ну как же так?! Ведь, и знал, и умел, и так всё удачно сложилось… А лопухнулся, как мальчишка.       

       Жанка казалась мне взрослей других девчонок в отряде. Нет, не формами. С этим как раз всё было наоборот. Иные к девятому классу уже ого-го-го какие! А Жанка… Высокая – это да. В остальном же…  Но чувствовался в ней какой-то жизненный опыт. Словно она знает, что будет дальше. И потому я долго не решался её кадрить. Боялся, что усмехнётся, дескать, ну вот, и ты туда же.
       А было что терять. Жанка явно меня выделяла. Во всяком случае, других пацанов по заднице она не лупила. С удовольствием, наотмашь, жёсткой ладошкой. Было больно, но я снисходительно терпел. Жанке можно. Мы ж дружбаны. Ну да, именно так я хотел выглядеть, когда мы бесились. Точнее, бесилась Жанка. А я помогал и прикрывал, если вдруг находились особо недовольные.
        Как самых рослых нас поставили первой парой в строю. Пары, строй… - диковато для старшеклассников. Но ничего не попишешь. Реалии пионерского лагеря. Наш с Жанкой персональный протест выражался в распевании «про Чебурашку» или «ой, мороз, мороз». Типа «запевала, ну-ка звонко нашу песню запевай!». А ещё мы любили внезапно остановиться. И тогда вся колонна влипали в нас, как вагоны в тормознувший паровоз. А ещё можно толкать тех, до кого руки дотянутся. Короче, для бодрой жизнерадостной Жанки всегда находилось, чем заняться в пешем строю.
         Мне долго удавалось прикидываться бесполым другом. После отбоя Жанка выходила покурить на балкон. А я скользнув равнодушным взглядом по её тоненькой ночнушке, выслушивал какие-то проблемы, давал какие-то советы. И непременно парил на тему «курить – здоровью вредить», Ну должен же друг заботиться о здоровье друга.
         Но однажды – чай, не железный – я притянул к себе Жанку. Та торжествующе улыбнулась. (Ясный перец - она ж знала всё наперёд.) И мягко отстранила меня. Но не сразу. Как бы дав понять: будет, парень, будет ещё и на твоей улице праздник. Кокетливо царапнула воздух «кошачьей лапкой». И скользнула за дверь.
         Праздник на моей улице случился уже через два дня. Отряд повели купаться. Жанка споткнулась и дохромав до берега, показала мне босоножку: «Сможешь починить?» Из перекосившегося каблука выглядывали несколько гвоздиков. По ходу их уже не раз забивали. Я мог бы взять первый попавшийся кирпич, но сказал: «Пошли в корпус. Там есть молоток». Жанка улыбнулась: «Пошли».
        Это было, как пароль и правильный отзыв. Как, наверное, и каблук был лишь поводом. После первого же удара Жанка отобрала у меня молоток и привычно вправила каблуку «вывих». «Заходи» - распахнула она дверь девчачьей комнаты. Тут-то я и лопухнулся: «Нет, пошли к нам». Препирались недолго, я победил.
        Сели на стопку матрасов. Пуговки джинсовой рубашки - фррррр. Лишь дотронулся до застёжки – лифчик обвис. Показались тщедушные Жанкины сисечки. Я в замешательстве. Ну не ожидал, что будет так просто. Голова кругом. Неужели сейчас и шортики?!.. Тяну змейку. Да!
        И тут вламываются пацаны. Серый забыл полотенце. Вовка пошёл за компанию. Мы уходим под их завистливое «ооооо!» И всё. Какой же я лопух!!! Жанкина комната вернулась только через час.
        В оставшиеся несколько дней ничего не случилось. Я уехал из лагеря, не дожидаясь конца смены. Куда-то с родителями рванули в их отпуск. Жанки больше никогда не видел. Да и не искал. Ближе к Новому году Юрка Казак, каким-то боком знавший Жанку, передал от неё привет. «Скажи ему, что он дурак».