Кажись, совсем недавно встал под ружье, как отгремела славная победа над шведом, взяли мы Ключ-город.  Вроде бы по домам пора, ан нет! Затеял наш государь новое дело.  Пришлось нашему брату солдату отложить ружья да пушки и браться за топор да долото.

Едва заложили крепость на острове Заячьем, а вслед за ней, на месте топей и болот, сел да деревень – вырос и великий град. Заковали непокорную реку в гранит-камень, а деревянные избы сменили дворцы.

Поначалу-то строили на живую нитку – подует ветер с моря, все дома ходуном ходят. Улицы были не мощеные, разве кое-где переброшены через них доски. Тряслись доски при каждом шаге, уходя в топкую почву. Строил всяк как хотел, кому как позволял кошель да звание. Однако, государь мечтал об ином, хотелось ему возвести столицу по единому плану, на зависть иноземцам. С теми, кто не желал строиться по чертежу, боролся указами,  грозясь урезать вольности.  Наш подрядчик из кожи вон лез, лишь бы услужить государю, изъявил готовность взять за свой труд всего 10 копеек на рубль. Одни хотели его цену перебить, а другие,  из сплошного холуйства, готовы были даже начать строительство бесплатно. Однако государь скупиться не стал, отдал подряд Кузьмичу : "Из-за пяти копеек и вовсе трудиться нечего, а того плута, что обещает бесплатно выстроить здание отдать на два месяца на галеры, сказав ему, что государь побогаче его будет."

Строили мы не  покладая рук, столько полегло нашего брата в грязь и топь. Только построили, как оказалось, что-то не то. Бывший Петров денщик, Алексашка, а нынче пресветлый князь Меньшиков – мужик хитрый, хотел себе выгоду поиметь. Разрешил ему царь на остатке земли построить свой дворец.  Вот и смекнул Данилыч, что если возвести длинное здание вдоль Невы, царский подарок превратиться в горсть ненужной землицы. И он решил выстроить здание Коллегий перпендикулярно к набережной. Вернулся государь из поездки и в ярость пришел. Таскал  Алексашку за шиворот вдоль всего здания, и около каждой коллегии бил его дубинкой. И еще не раз пришлось Петру Алексеевичу учить своего любимца уму разуму.

Повздорил Данилыч с французишкой, Леблоном, про прожекту которого превратился бы Петербург в подобие Амстердама или Венеции. Завидовал князь талантливому французу. Повелел Меншиков рыть каналы и уже, и мельче. Царь об том прознал, когда уж и поправить ничего было нельзя. Распорядились каналы засыпать. Тутто и пополз слушок, что свой дворец Алексашка возводит на деньги, что на строительство каналов были выделены. Сам-то царь роскошеств не любил. Четыре года жил не в дворце, а в избе одноэтажной, в Красных хоромах.

Но любимца своего царь простил. Кому другому семь шкур б спустил, а Меньшикову – сошло воровство с рук.

Так и растет великий град, на зависть и страх иноземцам, русскому люду на гордость, Растет, на костях работных людей, солдат да селян. То по добротному плану, а то и на простом русском «авось и так сойдет».