Воскресенье, три ночи. Справа и чуть вдали, погруженный в сон, соседний дом. Из пустоты на меня смотрят три окна. На таком расстоянии они совершеннейшие точки. За ними такие же, как и я - любители ночи. Чуть выше, над домом, неторопливо тянуться к югу черные высокие облака, а за ними болезненно желтая полная Луна. То ее совсем не видно, то она укутана в мягкую вату, то скрыта полностью, и бледным свечением по контуру облака, она кокетливо выдает себя. Есть в этой картине что-то мистическое, бесовское. Даже обычно уродливые уличные фонари сейчас выглядят, словно издевательская полунасмешка. Двор похож на зарисовку, на черно-персиковую бутафорию. Раздался вой собаки. Почему-то это прозвучало ожидаемо. Он повторился снова, еще мгновение, снова вой, игрушечный, резиновый. Кажется, будто взвыл пудель, нетрезвый хозяин которого, все время наступает на лапы несчастного. Луна тем временем движется к дому. Облака, устремленные ей навстречу, иссякли, и теперь виден ее ровный круглый край. Ниже и немного вправо. И вот Луну качнуло - ее нижняя часть задела скользкую крышу, проехалась по ней, и, наверняка, нечаянно царапнула. Скрылся низ, потом пропала вся нижняя половина. Стало заметно, что цвет шалуньи стал более насыщенным. Минута, и вместо Луны над домом едва виднеется золотистая горбушка и сотни огненных брызг, невзначай рассыпанных ею по темному небу. Глоток чаю, и теперь даже горбушки не видать. Укатила на северо-запад, оставив еле заметный след на щетинистом московском небе.