Глава 19.

"Я вор".
(Сериал "Штрафбат")
"Я с шестнадцати лет вор..."
(Из моего одноимённого стихотворения)

Да, именно так, он оказался ещё и скреннером (именно этого, конечно, ему для полного счастья ещё и не хватало). Только хрен ли толку, как сказали бы старшие братья?
Да, он тоже думал, что теперь-то уж точно отыщет злодея... Как бы не так. Оказалось, что убийцу можно видеть лишь в том случае, если он убивал сам, но никак не с помощью книги!
Нет, он мог бы, конечно, попробовать посмотреть, у кого в их деревне вообще есть книги, но смысл?
Во-первых, он всё равно не смог бы сообщить об этом братьям, во-вторых, что от этого изменилось бы? Не скажет же убийца - да, мол, раз вы узнали, что она у меня есть, то я глубоко раскаиваюсь и сообщаю вам, что это я сделал?
Эх, мечты-мечты...
Нет, это бы не помогло, и дураку понятно. А вот что пригодилось бы - это умение заставлять говорить правду или хотя бы обычный гипноз. Вот с таким бы даром Зяме обратно в деревню вернуться, небось тогда точно уже убийца не отвертелся бы!
Но, как нарочно, тут таких не водилось...
Поэтому пока Зяма с уверенностью мог сказать лишь одно - кто этого НЕ ДЕЛАЛ. Следом за Ярострелом, Агне и лебедями не делал этого и Коростел, зря только Лис домой к этому сноггару помчался. Да, он завидовал всем, умеющим видеть, чёрной завистью, но убить он не мог. Потому что аккурат перед тем провалился в болото, нахлебался стоячей воды и заболел. Так что зря Лис подумал на него.
Так что Зяма даже близко не знал, чьих рук это злодейство. И поэтому вернуться не мог.
Хотя очень хотелось бы. Ибо надоело уже привыкать к чуждому укладу жизни жителей Москвы.
А насколько он был чуждым - это ой! Особенно Зяма это понял, когда попытался сойтись с местными мальчишками. Будто не каких-то двести вёрст, отделявших Москву от Рязани, их разделяли, а двести тысяч лет как самое меньшее. Будто он родился ещё до Зимы, когда даже на Руси ещё не всё наследие предков забыли...
А сейчас те, кто жил в Москве, среди людей, уже явно всё забыли. Поэтому Зяме было трудно даже говорить с ними (да и русский их язык сильно отличался от привычного ему). Да и просто не о чем было говорить.
Ведь не мог он им рассказать ни о том, что машина определила его как Потомка Бастет, ни о том, что прибыл из деревни, где ещё пытались сохранить хоть что-то от цивилизации предков... Ибо в русском языке, в отличие от Всеобщего, не было слов "машина" и "цивилизация". А все сказки о первопоселенцах жителям Москвы казались просто... сказками.
И потому Зяме было очень неуютно в этом городе.
К тому же он не привык и к религиозному укладу жизни (нет, их деревня, конечно, тоже была верующей, кроме ведьмаков, но не так) и человеческой одежде. Нет, в их деревне тоже некоторые носили её (вон хотя бы семья Белянки), но далеко не все.
А лучше бы, конечно, всё же не носили. Ибо теперь он в каждой девочке с косой (особенно со светло-русой) и в сарафане готов был Белянку видеть...
А ещё его, первые пять лет прожившего в детдоме (кстати, про детдома тут тоже не слышали) среди единиц, Тварей (ну, их там, допустим, только две всего было, но не суть важно) и прочих, удивляло, что абсолютнно все тут выглядели как люди, в крайнем случае с небольшой натяжкой, как сарканцы или эльциане (и тех он здесь видел всего пару раз). Нет, он ниикогда не смог бы представить ту же встреченную им на ярмарке нинилу-небари в сарафане и лапятх, но всё-таки это было непривычно.
А ещё тут почему-то почти не было прочих. Хотя уж они-то почти все как люди выглядят!
А хуже всего в здешнем укладе жизни было то, что тут все вставали ни свет ни заря. Хорошо, хоть ему, как фейри и скреннеру, делали скидку.
Кстати, скреннеров здесь упорно не желали отличать от провидцев и яновидящих. Хотя Зяма подозревал, что просто не хотели себя мучить выгововариванием непривычного для них слова. А вообще, они тут, похоже, всегда старлись избегать сохранившихся от предков слов как чуждых русскому уху.
В общем, если и были на свете два по-настоящему непохожих друг на друга места, то это как раз его родная Берёзовка и Москва при "царе Бориске", как тут за глаза все называли царя.
Да тут даже волки не такие, как у него дома! Вот хотя бы этот, с которым он столкнулся, свопрачивая за угол дома.
Кстати, где Зяма мог его видеть? А то лицо что-то больно знакомое...
- Ты чей? - спросил "этот", когда Зяма нечаянно налетел на него.
 - Ничей, - неохотно ответил тот. - Сирота я. У одной беличьей вдовы с ребёноком тут живу.
И тут он вспомнил, где именно видел это лицо. Да в своих снах после обретения дара же! Правда, там оно поуже почему-то было...
И не очень-то этот "хрен с горы", как его первый раз назвал после своего вещего сна Зяма, волк на самом деле, похоже. Потому что в нём явно кабанья кровь есть (Зяма честно попытался не вытаращиться на него во все глаза, когда понял это), поэтому и пошире он телом (как и лицом) других оборотней.
- Ты пришлый? - наконец продолжил новый знакомец, перестав в свою очередь разглядывать Зяму.
Тот кивнул. После чего поинтересовался в ответ именем чужеземца.
 - Вожак я, - и голос у него был не такой низкий, как у чистокровных волков. - Это имя такое. А какой год тебе?
- Шестнадцать, - ответил Зяма, припомнив, что у него вообще-то недавно был день рождения.
- Сирота, значит... - задумчиво произёс Вожак, глядя куда-то вдаль. - Кстати, забыл добавить - я вор. "Тать" по-здешнему.
Широкая ладонь погладила мальчишку по голове.
 - И ты теперь тоже...