1.

Когда-то давно жил я в стареньком доме.

С тех пор пролетел не один уже год.

И всем его жителям было известно

Насколько уродлив был местный наш кот.

Уродливый кот был всегда узнаваем —

Он был одноглазый и с ухом одним.

И знал он, как трудно на свете бывает,

Когда ты один и никем не любим.

Оторванный хвост, и поломана лапа

Срослась под каким-то неверным углом.

И множество шрамов… А был он когда-то

Приятным на вид полосатым котом.

Кота никогда и никто не касался.

Бутылки и камни бросали в него.

Водой ледяной поливали из шланга.

Пытаясь прогнать со двора своего.

И лапы ему защемляли дверями,

Когда он пытался войти в чей-то дом.

Страдая от боли, зализывал раны

Уже много раз он под чьим-то окном.

Но все удивлялись, насколько отважен

Был этот невзрачный уродливый кот.

И если из шланга его поливают —

Он мокнет покорно, но не отойдёт.

И даже когда в него что-то бросали,

Он тёрся о ноги о ласке прося.

Увидев детей, он бросался за ними.

Мечтал о заботе, да только вот зря…

Не мог он понять, почему в целом мире

Не встретить того, кто бы смог приютить.

И хоть он уродлив и грязен снаружи,

Но с чистой душой и умеет любить.

Однажды кота покусали собаки,

Что жили напротив в соседнем дворе.

Послышался лай и о помощи крики.

Спустился я вниз — кот лежал на земле…

Уродливый кот был ужасно искусан,

Всё тело в крови. Он почти умирал.

Пытаясь укрыться от страха и боли,

Свернувшись в клубок, неподвижно лежал.

Он знал — наступает конец грустной жизни.

И след от слезы пересёк его лоб.

Я нёс его в дом, он хрипел, задыхался.

Мне стало вдруг плохо, меня бил озноб…

Я чувствовал то, как ему было больно.

И как тяжело ему просто вздохнуть.

Но вдруг он к лицу моему потянулся

И робко меня попытался лизнуть.

От слёз задыхаясь, к нему я прижался.

Прильнул он к ладони моей головой.

Его добрый глаз вдруг ко мне повернулся —

И кот замурлыкал, почти неживой…

И даже сквозь самые сильные боли

Просил этот кот лишь о капле любви.

О капле сочувствия, что в этой жизни

Мы доброе сердце сберечь не смогли.

Я в этот момент неожиданно понял,

Что самый красивый и любящий тот,

Кто смотрит сейчас на меня, умирая,

Обычный уродливый уличный кот.

Впервые он чувствовал чью-то заботу.

Нашёл он того, кто сумел полюбить.

И счастлив, что встретил того, кто смягчает,

А не пытается боль причинить…

Он умер чуть раньше, чем мы были дома.

Я сел у подъезда с котом на руках.

Держал его долго, пока не стемнело.

В душе поселились тревога и страх.

Ведь я осознал, что несчастный калека

Меня изменил за один только миг.

Он мне сообщил о страдании больше,

Чем тысячи лекций, уроков и книг.

Он мне расцарапал не тело, а душу.

И пусть в моей жизни немало забот,

Но я к одному только буду стремиться —

Учиться любить как, Уродливый кот.

1.


2.


3.

.

Как хочется прожить ещё сто лет,

Ну пусть не сто — хотя бы половину,

И вдоволь наваляться на траве,

Любить и быть немножечко любимым.

И знать, что среди шумных площадей

И тысяч улиц, залитых огнями,

Есть Родина, есть несколько людей,

Которых называем мы друзьями.

Мы шумно расстаёмся у машин,

У самолётов и кабриолетов,

Загнав пинками в самый край души

Предчувствия и всякие приметы.

Но тайна мироздания лежит

На телеграмме тяжело и чисто,

Ведь слово «смерть», равнО как слово «жизнь»,

Не производит множественных чисел.

Когда от потрясения и тьмы

Очнёшься, чтоб утрату подытожить,

То кажется, что жизнь ты взял взаймы

У тех, кому немножечко ты должен.

Но лишь герой скрывается во мгле,

Должны герои новые явиться,

Иначе равновесье на земле

Не сможет никогда восстановиться.

Раньше всех уходят — это странно,

Что ж, не будем плакать непрестанно,

Мёртвые нам это не простят.

Мы видали в жизни их не раз —

И святых, и грешных, и усталых, —

Будем же их помнить неустанно,

Как они бы помнили про нас!

Юрий Визбор

14 июля 1978, Памир

Двое ученых из Йельского университета (экономист и психолог) решили научить обезьян пользоваться деньгами. И у них получилось. Идею денег, как оказалось, могут усваивать существа с крохотным мозгом и потребностями, ограничивающимися едой, сном и сексом. Капуцины, на которых проводился эксперимент, – считаются зоологами одними из самых глупых приматов. "На первый взгляд, и в правду может показаться, что им в жизни больше ничего и не нужно. Вы можете кормить их конфетами весь день и они буду уходить и приходить, уходить и приходить за ними постоянно. Может показаться, что капуцины – ходячие желудки”, – говорят ученые. Американские этологи провели эксперимент по введению «трудовых» отношений в стае капуцинов. Они придумали в вольере «работу» и «универсальный эквивалент» – деньги. Работа состояла в том, чтобы дергать рычаг с усилием в 8 килограммов. Значительное усилие для некрупных обезьян. Это для них настоящий малоприятный труд. За каждый качок рычага обезьяна стала получать ветку винограда. Как только капуцины усвоили простое правило «работа = вознаграждение», им тут же ввели промежуточный агент – разноцветные пластмассовые кружочки. Вместо винограда они стали получать жетоны разного «номинала». За белый жетон можно было купить у людей одну ветку винограда, за синий – две, за красный – стакан газировки и так далее. Вскоре обезьянье общество расслоилось. В нем возникли те же самые типы поведения, что и в человеческом сообществе. Появились трудоголики и лодыри, бандиты и накопители. Одна обезьяна умудрилась за 10 минут поднять рычаг 185 раз! Очень денег хотелось заработать. Кто-то предпочитал работе рэкет и отнимал у других. Но главное, что отметили экспериментаторы, у обезьян проявились те черты характера, которые ранее не были заметны – жадность, жестокость и ярость в отстаивании своих денег, подозрительность друг к другу. В продолжение изучения экономического поведения, обезьянам вручили другие «деньги» в виде серебряных дисков, с отверстием в середине. Через несколько недель капуцины усвоили, что за эти монетки можно получать пищу. Экспериментатор, который в молодости увлекался марксизмом, не стал проверять, правда ли труд превращает обезьяну в человека. Он просто раздал обезьянам эти монетки и научил использовать их для покупки фруктов. Перед этим выяснили, кто что любит, чтобы установить для каждой из обезьян свою шкалу предпочтений. Сначала такса была единой – за кислое яблоко и кисть сладкого винограда просили одинаковое количество монет. Естественно, яблоки не пользовались успехом, а запасы винограда таяли. Но картина резко поменялась, когда цена на яблоки вдвое снизилась. После довольно долгого замешательства обезьяны решали практически полностью потратить свои монеты на яблоки. И только изредка позволяли себе полакомиться виноградом. В один из дней, когда все подопытные животные в общей клетке уже знали, что одни предметы стоят дороже, а другие дешевле, одна из обезьян проникла в отсек, где хранилась коммунальная касса и присвоила все монетки себе, отбиваясь от людей, пытавшихся отобрать у нее металлическую добычу. Так обезьяны совершили первое «ограбление банка».  Прошло еще несколько дней и капуцины открыли для себя феномен проституции. Молодой самец дал монетку самке. Ученые думали, влюбился и сделал подарок. Ан нет, «девочка» вступила за деньги с кавалером в половую связь, а затем пошла к окошку, за которым дежурили ученые, и купила у них несколько виноградин. Все остались довольны: и обезьяны, и ученые. Обезьяны освоили либерально-капиталистические отношения, а ученые защитили докторскую. Далеко ли ушел человек в отношении денег от животных? ... 

А хочешь, подарю тебе звезду,
Которая зажглась в зените лета,
И не уходит даже на рассвете,
Неся покой, тепло и красоту...
Лови! Я ею тоже обогрета.
А хочешь, подарю тебе цветы?
Они с лугов заоблачно-летящих,
И запах их, нездешний, чуть горчащий,
Напомнит радость чистой высоты...
Без высоты нет смысла в настоящем.
А хочешь, подарю тебе стихи?
Они приходят сами, как ответы,
На все вопросы, знаки и запреты,
Смывая страх, прощая все грехи...
Хотя... Они однажды канут в Лету.
А хочешь, подарю тебе любовь?
И солнце брызнет счастьем сквозь ресницы,
И нежностью разрушатся границы,
И на ладони - бабочки из снов...
И каждый день пусть дольше века длится !

Борис Пастернак

Я уже рассказывал о настоящей императрице, настоящей писательнице, настоящей принцессе. Сегодня расскажу о Настоящей Умной Женщине.

Ум, как известно, бывает разного калибра и профиля: практический, научный, творческий, смекалистый, «женский», поведенческий, психологический и так далее. Но, думаю, самый главный тип ума — тот, который позволяет человеку правильно относиться к жизни.

Люди нередко влюбляются в кого-то с одного взгляда. Мы, литераторы, способны влюбиться с одной фразы. Так со мной и произошло. Я влюбился в леди Монтегю, когда работал над книгой «Писатель и самоубийство» — именно что с одной фразы.

Нет, не беспокойтесь, эта дама не совершила самоубийство, для этого она была слишком умна.

Мэри была дочерью графа Пирпонта, появилась на свет в 1689 году. Почти всё детство провела в библиотеке отцовского замка — там было одно из богатейших книжных собраний Англии. Но в книжного червя или, как говорили в более поздние времена, в «синий чулок» Мэри не превратилась. У книг она научилась главному — самостоятельно думать.

/bdsm-today.site/wp-content/uploads/2018/11/1-117-1-166x300.jpg" target="_blank">http://bdsm-today.site/wp-content/uploads/2018/11/1-117-1-166x300.jpg 166w" width="500" />

В юном возрасте она оказалась в ситуации, довольно обычной для девицы той поры: полюбила одного, а отец собирался выдать ее за другого. При этом с избранником сердца соединиться по какой-то причине было никак нельзя.

Мэри решила эту тягостную коллизию с недевичьей мудростью: раз счастья нет, пусть будет покой и воля. Сама выбрала человека, которого могла уважать и который при этом обещал не ограничивать ее свободы, сбежала с ним и вышла замуж без отцовского разрешения.

Сэр Уолтер Монтегю тоже был человеком умным, занимал видные государственные должности, и его жена стала украшением лондонского света. В нее влюблялись, пересказывали из уст в уста ее остроты, почитали за честь вести с ней переписку.

Бедный Александр Поуп, великий поэт, по уши влюбился в Мэри (очевидно, как и я, после какой-нибудь удачной фразы). Пылко признался в своих чувствах, а красавица, не дослушав, покатилась со смеху — и заработала себе врага на всю жизнь.

/bdsm-today.site/wp-content/uploads/2018/11/2-108-1-233x300.jpg" target="_blank">http://bdsm-today.site/wp-content/uploads/2018/11/2-108-1-233x300.jpg 233w" width="600" />

В двадцатишестилетнем возрасте на Мэри обрушилась страшная для молодой женщины, а особенно красавицы беда: оспа, лечить которую европейская медицина совершенно не умела. Леди Монтегю выжила, но всё ее лицо покрылось язвами, знаменитые ресницы выпали.

Тогда она перестала появляться в свете и заставила восхищаться собой на расстоянии. По ее настоянию муж добился должности посланника при дворе султана.

В Константинополе Мэри выучила язык и обычаи, впервые исследовала жизнь гарема — и издала «Турецкие письма», которыми зачитывалась вся Европа. Кроме того она изучила восточную методику вакцинации оспы.

Теперь можно было и вернуться. В Англии началась очередная эпидемия, и леди Монтегю вступила с нею в борьбу. Начала с того, что вакцинировала свою трехлетнюю дочку. Потом предложила провести эксперимент над семью приговоренными к смерти преступниками в обмен на обещание помилования.

Они выжили и были отпущены на свободу. Затем тот же опыт был проделан над шестью сиротками из приюта (все равно дети там мерли, как мухи). Сиротки тоже выжили. Тут уж король повелел подвергнуть спасительной процедуре собственных внуков, страна поверила в эффективность лечения, и эпидемия была побеждена.

К пятидесяти годам леди Монтегю решила, что отныне она вступает в возраст полной свободы и больше не будет считаться с условностями. Она разошлась с мужем (сохранив с ним чудесные отношения) и стала жить в свое удовольствие.

Путешествовала, общалась только с людьми, которые ей были интересны. В биографии Льюиса Кроненбергера сказано: «Она ненавидела зануд, от которых бегала, и ненавидела дураков, с которыми ссорилась».

Надо сказать, что о женщинах леди Монтегю была невысокого мнения, предпочитала общество мужчин, что неудивительно, если учесть тогдашний уровень обычного женского образования. «Я рада, что я женщина, — говорила Мэри, — благодаря этому мне не придется обзаводиться женой».

Нас, беллетристов, эта дама тоже не любила. «Сочинители романов, — говорила она, — наносят читателям двойной ущерб: воруют у них деньги и время».

Жить леди Монтегю предпочитала в сладостной Италии, а на родину вернулась, только когда почувствовала, что пора умирать — в почтенном для той эпохи 73-летнем возрасте. На исходе жизни Мэри как-то призналась, что не заглядывала в зеркало последние одиннадцать лет. Ну не умница?