А у нас тут температуры рухнули, как трепетная барышня от вида крови в обморок. Из плюс под сорок стало немного за плюс двадцать. Люди враз нахохлились, а ветерочек перемен гонит пенные громадные тучи-бегемотики по невозможно глубокому синему небу. На районе терпко пахнет сеном, легким духом брожения от переспелых абрикосов, что с точностью мертвого ястреба-перепелятника падают под ноги разбиваясь, растекаются на выжженной земле сочными оранжевыми лужицами; пахнет еще чем-то таким сладким, давно забытым, но не приторным. Так может пахнуть только закат позднего июля, в который глядишь и видишь вереницу прежних, пережитых душой и сердцем, июльских закатов, прожитых годами и пережитых опытом, видишь, слышишь, зришь шестым чувством, как на этот закат нанизывается ассоциативная память. И в этой памяти для тебя июль всегда щедр, всегда добр, всегда милостив.

Июль-июля-ля-Юлия. Помнишь ли ты, Юлия, те наши июли, ту нашу прежнюю летнюю жизнь, в которой еще не было даже пунктиром прорисовано будущее? Помнишь? Не помнишь... Я-то ведь порой гадаю, а то и не гадаю, но бывает и думаю, как оно было б, если бы мы с тобой внезапно встретились в июле, нашем любимом месяце, сейчас, через двадцать с лишком лет молчания, неведенья, обособленной друг от друга жизни. Что-то подсказывает мне, что не нашлись бы.

Но сегодня, вот тут и сейчас, в этом закатном июле, порой бывает сладко вспоминать о нашем прежнем экваторе лета, вспоминать о тебе. Где же ты та Юлия, юбка красная в белый горошек, ножки тоненькие, худенькие, длинненькие, ты их так стеснялась, что носила всегда напоказ. Где же ты та Юлия, та моя Юлька, подруга детства моего, с которой мы так сроднились, что даже в юности нашу накипь друг к другу окружающий мир не мог ничем вывести. Но потом удалось - вывела жизнь, ее расстояния, пределы, разделы. Грустила ли тогда-не грустила, теперь уж не вспомню, скорее, что нет, уж очень была торопливая,

Запасы добра из шкапчиков, которое совершенно не имеет цены, даже в базарный день, потому, что памятью.

Медицинская литература древних времен теткина, издана и проштудирована еще до моего рождения. Тетка Полина, старшая сестра моего отца, училась на педиатрическом, но педиатром так и не стала, детей не заимела. Лет пять назад вышла на пенсию, обхаживает мужа-генерала и нянчит кота Барсика. Нынче добрая половина ее медицинской библиотеки живет на даче, мне в свое время тоже кое-что перепало.

Малая толика. "Кормление лежа и кормление сидя" в картинках подарено в канун рождения младшенького, в далеком 1997.

А это студенческие конспекты, как и обещала Серёже-Эзопу. Помнится, по каким только рукам они не ходили. Вот там, на нижней левой фотографии, есть дата "28.10.96", в то время у меня где-то под сердцем уже вовсю стучал свою жизненную дробь младшенький.

Мамины родители жили далеко, под Курском. Помню из детства, что ездили к ним в гости раз в год, во время маминого отпуска, который она всегда брала в июле. Последний раз я была у них в гостях в 93-м, а 1 мая 94-го, на Пасху, бабушка умерла. Приготовила обед, отпраздновала с дедом, убрала со стола, перемыла, перетерла и убрала в сервант нарядную посуду, да и упала тут же замертво с белоснежным накрахмаленным полотенцем в руках. У нее всегда был в доме порядок и чистота. Легкая смерть у Даниловны, – говорили соседки. Отца с пребольшими уговорами моя мама забрала к себе, но он ушел вслед за женой через год с небольшим – не осилил одиночества. 

Двадцать лет прошло, как нашей Марии Даниловны нет, уже моя мама 17 лет бабушка, а я каждый раз, занимаясь засолкой огурцов, вспоминаю себя той летней деточкой. Июль, жара, ветер лениво колышет занавеску в столовой, полуденное солнце играет бликами на отполированной до блеска нарядной посуде (праздник, – говорила бабушка, – дети приехали), обед строго по расписанию, садилась за стол ровно в три дня, когда часы пробьют. Не вертись, не крутись, – шептала мне на ухо мама, а как было утерпеть, как удержаться, когда на столе бабушкины хрустящие малосольные огурцы, мне больше ничего и не надо было. Ах, вкуснее таких я в жизни больше ни у кого и не ела!

Июль. Огурцы. Солю. Опять и опять пытаюсь добиться именно того вкуса из детства. И очень надеюсь, что у меня получится, ведь у меня есть еще время в запасе… время до бабушки.

А вы не забыли про огурцы?

Если забыли, то я вам напоминаю: сезон в разгаре.

Хмурое серое небо, тревожные лица, черные мысли. Воздух тяжелый и душный, пропитан насквозь болью, страхом, ненавистью, местами -- отчаяньем. Зима была адски трудной, весна, как оказалось, не принесла облегченье. Хоть жги чучело, хоть не жги, Мара, она же Марена, Маруха -- сучья дочка -- только от этого все громче хохочет, попыхивая папироской, варит на керогазе свой спешиал кофе: кровяная юшка, костяная стружка, порох, смазка для ружей, простреленные каски, забытые ласки, сжатый кулак, прищуренный глаз, калаш, дубина, чья-то детина упала, лежит, холод по спине, нож в рукаве, стук сердца в голове, гулкие шаги в темном переулке, мамины звонки, абонент вне доступа, не достучаться, не прорваться, не докричаться... да и крика-то уже нет, один сип, всхлип в черные могилы...

Когда окружающая жизнь неожиданно бьет из-за угла под дых до ослепления, до темных кругов в глазах и аритмичного сердца, и ты оглушенной рыбой опускаешься на дно человеческих слабостей, единственное спасение выплыть, подняться наверх за спасительным глотком кислорода - это мелкая моторика рук. Вот завтра, не откладывая, пойду и накуплю снежного бисера, стекляруса, бусинок и выстелю подол своей судьбы узорчатыми снежинками - ломкими и хрупкими. Пойдут топтать - услышат, не остановятся, так порадуются хрусту молодого и свежего снега.

У знакомой заболел "внезапно" отец мужа. Слабость, отвращение к еде, резкая потеря веса, нездоровый цвет лица. Всполошились, подхватили, привезли в "особенную клинику".  Оговорюсь для начала, у знакомой все нормально с адекватным подходом к жизни, у сыновей пациента - с деньгами. В клинике в три дня обследовали и поставили диагноз, все подтвердилось - рак желудка. Теперь у них всех дилемма, даже две: сообщать больному о его диагнозе или не сообщать, отправлять в Израиль на лечение или не отправлять. Как вы понимаете,  проблема и морального, и материального характера. Девочка моя, которая невестка, беспокоится о том, сможет ли пациент, зная о приговоре "казнить нельзя помиловать", расставить правильно запятые и бороться за жизнь, сыновья - о том, стоит ли мучить пациента сложным лечением в чужом крае, утомительными перелетами туда-сюда или, все же,  создать все условия для благополучного ухода здесь, в кругу близких и родных.

Я не раз и не два видела онкобольных, сотни раз общалась с их родственниками. Зачастую близкие, зная о смертельном приговоре, берут на себя ответственность за сладкую ложь, встречают тебя у порога предупредительно: "Он (она) диагноза не знают, говорите о надежде!"

Я не один и не два раза встречала больных с опущенными руками после оповещения о трудном диагнозе. Да, трудный, но не смертельный. А они умирали. 

Эта тема бесконечна, как жизнь и смерть. И никогда не будет однозначного ответа. Но сейчас я у вас хочу спросить: лично для вас, что истиной - сладкая ложь или горькая правда?

 Некоторые родители предпочитают "лицо соблюсти" - быть взрослыми, серьезными и идеальными. Быть тем примером, когда всегда поступают правильно, даже в канун четырнадцати.

У нас со старшеньким мнения разошлись. Он перед сыном держит лицо, а я рассказываю о том, что в его возрасте- канун четырнадцати - была порядочной распиздяйкой. Наши со старшеньим родители, кстати, ничего о себе такого не рассказывали порочащего, наоборот, отнекивались от явных улик. Такой был тогда обмен веществ в семейной  педагогике.

Вот и первый вопрос: вы хотели бы знать о своих родителях  неидеальное?

Ну и второй: как вы относитесь к тому, что вашим детям следует (можно) знать о вас все?

Вот вам 25 (29, 36, 45, собственно, неважно)...
Вы замужем - не замужем, счастливо не женаты, работаете-учитесь-бездельничаете в удовольствие, что впрочем тоже совершенно неважно.
Для меня важна только ваша искренность в ответе на вопрос, вернее на два, если первый ответ отрицательный.
1. Вы счастливы вот сейчас, в этот момент?
2. Чего вам не хватает, чтобы ответ на 1 вопрос был положительным?

Чего уж тут. Все мы периодически щеголяем двойной моралью: вот им категорически нельзя, а мне иногда можно, потому, что все большое видится на расстоянии. И, если припудренный прыщ на своем носу можно не примечать, то прыщ, пусть и в пудре, на их носу ты примечаешь с километра.
Вообщем, я о мужиках хотела и о бабах, да.
Скажите мне, разъясните, разложите по полочкам, ткните в мое ханжество, в конце концов!
Допустим, встретились девочка с мальчиком. Ну, не такие уж и юные, немного потерзанные жизнью, предыдущими браками, но встретились и зажглись. И зажили довольно счастливо. Так бывает! Он принял ее, и ее все бздыки, и сына ее принял, и бывшего мужа-гада принял (хорошо, кстати, принимать, когда он за тысячу километров, уже много лет как).
Она тоже старается, хоть его бывшая жена и дочь живут почти рядом - тут, в миллионном городе. Вообщем, получилась неплохая новая семья. Вот бы сделать апгрейд, начать все сначала, но не получается с чистого листа.
Не забываем, что экс-жена его и детка в одном городе.
Кстати, у его бывшей жены тоже все неплохо. Вышла из брака, как водится, не совсем юной, немного потерзанной неудачным первым опытом, но смогла, нашла силы отряхнуться, зажить новой жизнью с новым мужчиной, ребенка вот успела "нового грудного" родить.
Трам-пам-пам. Дальше амбула.
Он, как с нами многими водится, ведет блог. Такой себе представитель распространенного класса «акын вульгарис». Ну да, ну да, что вижу – то пою.
И вот он однажды запел, что экс-жена его дура (на самом деле, в этом не вижу ничего ханжеского про дуру экс-жену).
И сочувствующие подключились (да-да, понимаю, эмпатия – сильная штука).
Но, я о другом. Я о его новой жене, которая в комментариях к его посту про дуру экс-жену сидит и поддакивает: да-да-да, она такая дура, а я вот совсем другая.
Это что? И неужели она, действительно, верит, что это вот про дуру совсем не про нее?

Иногда мы просим поцелуя, срываем его, как с чужого палисадника цветок, а иногда терпим, терпим и ждем, когда все это закончится. Бывает, что после первого поцелуя хочется и хочется прикосновения влажных, крепких, страстных губ, а иногда случается, что мы жалеем, что эти губы к нам прикасались: вялые, холодные, безжизненные, бестрастные, мертвые с самого начала.