дошёл и до этого...
долго был чиста читателем.. редко. по паре фраз то здесь, то там в разных дневниках. Всё удивлялся внутреннему чувству протеста - чтож такое, как жеж так? Дневник - что-то очень личное.. интимное.. а выставлено эксгибиционистски на свет.
и вот.. читайте книжки - они рулез )
Один умный дядька аж в 79м году описал эту ситуацию - посади его перед компьютером сейчас - усмехнулся бы, и ненашелся - что добавить к своему старинному творению.
итак...
Автор разговорился с таксистом , путь длинный, таксист страдает бессонницей и в «свободное» время ото сна он пишет. О своей жизни – была война, был корабль, корабль потопили, будущий таксист три дня и три ночи в море репетировал знаменитую роль Ди Каприо...
- Вы это пишете для своих детей? Как хронику семьи?
Он горько засмеялся: - Для моих детей ? Их это не интересует. Пишу просто книгу. Думаю – она может помочь многим людям.
Разговор с таксистом вдруг осветил мне суть писательской деятельности. Мы пишем книги, потому что наши дети не интересуются нами. Мы обращаемся к аанонимному миру, потому что наша жена затыкает уши, когда мы разговариваем с ней.
Вы, пожалуй, возразите: в случае с таксистом речь идет о графомане и никоим образом не о писателе. Стало быть , прежде всего нам надо уточнить понятия. Особа, пишущая любовнику по четыре письма на дню, не графоманка, а влюбленная женщина. Но мой приятель, делающий фтокопии своей любовной переписки, чтобы однажды издать ее, - графоман. Графомания – это желание писать не письма, дневники, семейные хроники (то есть писать для себя или для своих самых близких), а писать книги (то есть обретать аудиторию неизвестных читателей). В этом смысле страсть таксиста и страсть Гёте одинаковы. Гёте от таксиста отличает не иная страсть, а иной результат страсти.
Графомания (страсть писать книги) закономерно становится массовой эпидемией при наличии трех условий развития общества:
1) высокого уровня всеобщего благосостояния, дающего возможность людям отдаваться бесполезной деятельности;
2) высокой степени атомизации общественной жизни и вытекающей отсюда тотальной разобщенности индивидуумов;
3) радикального отсутствия больших общественных изменений во внутренней жизни народа. (С этой точки зрения мне представляется знаменательным, что во Франции, где, по существу, ничего не происходит, число писателей в двадцать один раз больше, чем в Израиле. Кстати, Биби точно выразилась, заявив, что, если смотреть со стороны, она ничего не пережила. Именно это отсутствие жизненного содержания, эта пустота и является мотором, принужающим ее писать.
Однако результат, в свою очередь, воздействует на причину. Тотальная разобщенность орождает графоманию, но массовая графомаиня в то же время обостряет чувство тотальной разобщенности. Изобретение книгопечатания когда-то дало человечеству возможность взаимопонимания. В пору всеобщей графомании написание книг обретает обратный смысл: каждый отгораживается собственными словами, словно зеркальной стеной, сквозь которую не проникает ни один голос извне.
