"Примечательна манера первого разговора о вечном возвращении: "Что, если однажды..." Вопрос и в то же время возможность. Как вообще мог бы прийти к ней человек, не видящий никакого выхода? "Что, если... прокрался бы в твое уединеннейшее уединение некий демон..."; мысль не исходит от какого-либо человека и не приходит к какому-либо человеку в его повседневное, то есть в его самозабвенную суету, но приходит в его "уединеннейшее уединение". Где и когда возможно такое? Там и тогда, вероятно, когда человек от всего отстраняется и занимается собственным "я"? Ничего подобного — лишь там и тогда, когда человек в полном смысле является самим собой.
Это "уединеннейшее уединение" — до всякого различия и над всяким различием "я" от "ты", "я" и "ты" от "мы", индивида от общества. Это не обособление в смысле отчуждения.
Только пребывая в собственной сущности, можно решить, какой вес имеют .люди и вещи, каковы весы и кто взвешивает. Что... если в твое уединеннейшее уединение прокрался бы некий демон и поставил бы тебя перед вечным возвращением равного: "Вечные песочные часы бытия переворачиваются вновь и вновь, и ты вместе с ними — пылинка от пыли!" Предоставляя две возможности: проклял бы ты демона или признал бы в нем бога, сокрушила бы тебя эта мысль, или ты не возжелал бы более ничего, кроме ее истины; увлекла бы тебя эта величайшая тяжесть в пропасть, или же ты сам стал бы для нее еще большим противовесом?"