- Когда ты протрезвеешь, ты поймешь, что ты натворил.
- А я опять выпью.
(с)

Вся моя жизнь - это copy-paste

- А Брэду Питту не нужен козел? (с).

У меня на кухне встали часы. На десяти минутах третьего. Теперь, если светло - то значит десять минут третьего дня, а если темно - ночи. Идея локализованной ловушки для времени, безусловно, любопытна с точки зрения метафизики; на практике же дела со временем обстоят крайне паршиво.

В детстве, например, времени всегда навалом.
Оно кажется нескончаемо долгим, как последний урок поздней весной или неделя до дня рождения. Кажется, что "две недели назад" были в то время, когда динозавры только-только вымерли, а Джон Кеннеди и Джон Малкович, что вполне логично, ещё не родились.

Когда взрослеешь, со временем происходит какая-то шняга.

Его становится меньше. Его уже нет на то, чтобы залезть на дереве, сгонять на полузатопленную баржу и приручить в парке белку, хотя кажется, что по существу ничего не изменилось: тебе точно также надо время, чтобы поесть, чтобы поспать, чтобы съездить куда-то и откуда-то вернуться. Теперь – прогулка на природу – это не просто побежать; это - запланировать, записать в ежедневник, поставить напоминатель, напрячься и встать в субботу с утречка пораньше, купить бутылочку пива, найти подходящую компанию, и еще – самое основное – найти, о чем бы таком с этой компанией поговорить, пока вы будете бродить по асфальтированным дорожкам, мучаясь бесцельностью происходящего.

Неудивительно, что от вас все белки прячутся. Я бы тоже спрятался от всех людей, которые живут, обдумывая смысл своих поступков. Но в таком случае – мне пришлось бы, во-первых, жить в чулане, а во-вторых, отрезать кусок себя. Ту часть, которой тоже нужна цель. Этому чертову куску, который перед прогулкой прошарит весь интернет в поисках рекомендаций по прикармливанию животных рода грызунов семейства беличьих.

Иногда мне хочется залезть на дерево. Но что-то меня останавливает. То ли ворох дисконтных карточек в бумажнике, то ли охранники, скептически наблюдающие за моими рейдами вокруг единственного дерева рядом с офисом. Мне скучно висеть на дереве. Я взрослый, потому что мне больше нечего делать на дереве. Я не хочу приручить белку, я снимаю мальчика, ползающего на коленках с куском печенья в ладони и хвостатого зверька на Canon A630, который я взял в кредит, и выкладываю это изображение на своем аккаунте. Тухляк полнейший. Выносите претендента на пьедестал вперёд ногами.

Время чудовищно искажает отношение к людям.
Когда ты мелкий, мальчик с замазанной зеленкой коленкой, которого ты знал две зимы, весны и осени назад, кажется обязательным атрибутом, соответственно, лета – дурацкие клятвы под елками «только бы бабушка не узнала», дурацкие предложения «пошли в канаву ловить жуков», тошнота после первой сигареты и желание сбежать из-за стола, когда родители с родственниками устраивают воскресную пьянку с шашлыками.

Теперь я взрослый. И лежать на одной кровати с девушкой, которую я не видел два года, уже не кажется таким же волшебным, как встреча с сезонным приятелем в детстве. Я жил свою жизнь, она свою, мы еще будем друг другу рассказывать, как конкретно мы прожили эти два года, как будто так важно произнести: "а я уже больше не ..." и "кстати, у меня теперь".

Время сокращается – два года назад похожи на прошлый месяц, прошлый месяц пугающе бывает похож на позавчера, вторник на пятницу, два часа дня на четыре. Время ускоряется и становится сложней различать. Я еще никогда не встречал ребенка, который уделял бы много внимания календарям. Когда спустя три школьные четверти в разгар июля ты встречаешь того мальчика с разбитой ногой, ты что – спрашиваешь, как он закончил четверть что ли? Нет. Вы просто идете и сооружаете шалаш из досок, которые выкинули на помойку соседи после стройки.

Мне не нравится, что мне приходится кем-то быть. По ночам – я сам ставлю себя в угол и стою там, пока ноги не онемеют, обижаясь на весь белый свет, который исказил меня, врезал в меня, как будто в дверь, - замок из условностей, из обязанности быть каким-то, предпочитать что-то и к чему-то стремится. Я стою в углу и шмыгаю носом, ненавидя того урода, который придумал «переходный возраст» и «период переосмысления ценностей». В моим мечтах, он умирает страшной смертью: он разбивает мамину любимую вазу и его не выпускают гулять. Есть ли трагедия страшней? Потерять кредитку?

Это дохлый номер. Это тоже самое, что притвориться телефонной книжкой.
Невыносимая тоска рвётся из меня. Кажется, я даже знаю, что нужно сделать, но мне не хватает сил.

Взрослые – они ведь такие слабые.

Это похоже на Глупого Человека, который утопил в луже пачку аспирина.
Кто-то более сообразительный раскрыл над ним чёрный зонт, пока тот, сгорбившись, пытается поймать за шкирку Человека-из-Лужы, укравшего у него бумажную упаковку таблеток. Слезы крупными бусинами разбивают видимость, Человек-из-Лужи убегает в сторону Можайки – прямо как есть: в шляпе и мокрый. Убегает, выбивая копытами искры из тротуара; размахивая добычей, как флагом.

Только Глупый Человек больше не плачет. Он смотрит на зонт, который заменил ему небо.
Он смотрит на руку, держащую ручку зонта, заменившую ему Бога.

-Возможно, предложение не согласовано.
-Возможно.

Слёзы – это просто дождь, который идет в обратную сторону.

[Переходная стадия между небом и асфальтом?]

PS.
- И ляпай! Но ляпай уверенно. Это у них называется эксцентричностью.

Я - Феникс. Я - охотничьи спички, которые опускаешь в воду - они гаснут, а потом вспыхивают вновь. Я - живая вода, я же - мёртвая.

Слабеет самоконтроль, как падает черная ткань - последний кусок тряпки с обгоревших плеч. Мое собственное бронзовое покрытие тускло отсвечивает от уличных фонарей - они тоже напряжены, похоронно-бледны рыжим светом - как будто чувствуют собственные корни, прорастающие из раскаленного асфальта. Тянутся на тысячи километров, от Владивостока (первого восхода) до твоего сердца (первого заката); тянутся, как лапша, которую приходится извлекать из сливного отверстия раковины; как перегон между двумя станциями, когда ты зажат между оплывшим мужиком в майке-сеточке и девушкой с красной полосой от сумки на затекшей руке; тянутся, как болезненный кашель, когда думаешь, что следующее, что ты выплюнешь - будет твоя душа; тянутся на сколько хватает глаз, мозгов, рук, амбиций. Тянутся, что передать тебе немного меня в тот момент, когда я избавляюсь от китайского шелка с тела, потому что воздух между мной и им стал слишком невыносимым.

Я - страсть. Я - невинность. Я - табличка о реконструкции, которая никогда не закончится. Я - более, чем просто умён.

Близость к истине играет со мной, шныряет в темноте, в крике моих связок. Случайный оргазм, получаемый от удара об угол стола.
-Тебе тоже будет действительно больно. - шиплю я.
Далее следует удар о вполне безвинную дверцу шкафа - удолбанная до расходящихся швов - мебель стонет и резко открывает убиенную дверцу прямо мне в лобешник. Сразу становится как-то совсем не пафосно и по-детски обидно. Я брыкаю мстительный кусок дерева и отбиваю мозоль на большом пальце ноги. Шкаф стонет как катафалк и извергает на меня аж три зимних куртки. Я погребен и думаю, что это именно тот случай, когда меня уже не найдут.

Я - никто, я же лишь еще один изнывающий, думающий, что проклят, желающий славы, свободы, еще бутылки зёленого чая - нового, со вкусом мяты, со вкусом натурального ароматизатора; я - блики-полоски на мониторе и слепые пальцы, попадающие мимо точек, невозможные закончить такое простое "я".

Никто не сможет совершить escape - на улице висит плакат, а на нем написано: я хочу, чтобы мы были нужны друг другу.

Я переключаю раскладку.

Ты.

PS.
- Девочки, он же мальчик!
- Мальчик? Да в нем же яду больше, чем в аптеке!
(c)

Могильщики - это разочарованные в жизни археологи.

-Паадшшиий … Мммм … Неееектооо …
-Да кто угодно.

22 градуса тепла, 02:00 ночи на часах, ипотечный кредит.
Парень и девушка идут по проспекту босиком.
Они думают, что это признак, свидетельствующий, о том, с какой легкостью они способные воспринимать бытие. Они выжирают эту иллюзию закуской под пиво ровно до той секунды, пока не встречают моего лучшего друга, гордо шествующего в белых штанах, высокохудожественно испачканных качественным влажным черноземом.

Это чертовски какой-нибудь город. Даже бывая посредственным – он категорично, сильно, уникально, очень-очень – посредственный. Это слово с экспрессивной окраской, но я не знаю человека, который хотя бы раз отключил функцию определения подобных выражений, даже, если он использует их через вздох, через запятую, через вечность. Даже Microsoft Office хочет, чтобы мы, наконец, стали спокойными и правильными – лицензированными на карьеры, пользования благами человечество и на один голливудский поцелуй в семейном фотоальбоме в бархатной пурпурной обложке (около 2000 тысяч в любом фотомагазине).

-Потому что это всегда случается. Главный герой в один вроде бы скромный календарный день слышит таинственный зов, который заставляет его выбежать из своей благополучной жизни и уйти в пасмурную погоду - спасать. Никуда он дойти, конечно же, не успевает, потому что вляпывается в историю.
-Я думал, ты скажешь - в дерьмо.
-Я именно это и сказал.

Ты уходишь, хлопнув дверью: посмотрев два-три шедевра киноиндустрии, начинает казаться, что этот процесс несет в себе некий практически божественный смысл – один плачет, другой бьет остатки бабушкиного сервиза (безвкусная работа художников, но с каждым годом она становится всё ближе по стоимости последней модели); слезы скатываются по щекам той другой – глицериновыми каплями (крупный план на веко, MaXFactor Color Adapt, разравнивающий структуру кожного покрова), и на этом застывающем в пространстве моменте кто-то всенепременно пускает дождь из распылителя для газона. Надрыв настолько сильный, что банки с кока-колой открываются сами собой. Пепел с окурка падает на стеклянную поверхность стола: она бежит на улицу прямо в домашних тапочках, он возвращается в ее квартиру мокрый до трусов. Короче, еще десять минут фильма они так и бегают по району, пытаясь воссоединиться, а добившись желаемого результата, не говоря друг ни слова, кидаются в души друг друга и это же самое мгновение в Never-Never Land умирает главный самый грязный пират, а в мире наступает благоденствие.

-Я охотно это знаю.

На самом деле, единственное, что совпадает – это то, что и ты (каппучино, пенка для волос, таблетки), и я (наушники, очки, кошки) устало падаем на диван в один и тот же момент. Ты в своей квартире, я – в своей.

-Кофе сварить?
-Кофе? Без вопросов.

Я выиграл, ты - проиграла.
Это ещё одно доказательство того, что в жизни совершенно необязательно побеждать.

PS.
- Говорят, вам счастье привалило?
- Бессовестно врут!
(c).

Ром с колой.
Он пил, потому что не мог уехать, его дядя пил, потому что все опускали его работу, его кошка пила по приколу, а его баба начала пить, потому что оказалась в долговой яме.

Он пил, потому что не мог уехать - (сорваться, исчезнуть, прорыв, там вода, там небо, там мулатки в ярко-желтом бикини и звезды морские под стеклом волны ходят на двух конечностях, подгибая еще три; там дома деревянные, с загнутыми крышами, как месяц растущий; забыть, отпустить всё, что не досталось, потому что даже не старался, вернуть себе сердце, но только чтоб about:blank; а через три года, первый, и пусть будет чб обложка, и книга небольшая - всего страниц по 100, но четыре - фология; и брань про свою ненависть с нежностью, и веселье о том, как легко быть смешным, а профессия - идиот тупой, и мор - про окончания и темноту без подсветки, и смерть о том, что *some text missing*; лететь-упасть через раз, только бы уехать; от каждого следующего утра опоздавшего, от каждого шага по одной и той же дороге, тошнотворное ощущения - закроешь глаза и пройдешь, потому что на клеточном уровне знаешь дорогу; вьется, вьется вдаль мечтой, господи, прости; папа, переродись моей силой, спаси-сохрани, ленивую душу, глупую голову, злобу, скажи мне, кто я, скажи мне, почему так; боги, дайте мне света и научите прикуривать от пальца, я обрежу все заусенцы; увидеть городского ангела, рассказать всем, что видел; побежать и не вернуться, подари мне ч.ю. - поехидней; ром - подороже; тело - чуть гибче; и ты, не_любимая, раз, два, три, выкини штуку - роди мне меня самого; чтоб, когда новый - бирка на запястье, а мертвый - на щиколотке; лежи уж, потерявший крышу на войне и без тебя проиграем, правда, если выиграть хотя бы одну битву, хотя ...; но; как-нибудь, если бы; на следующей неделе; потом снова ночь, и нет горячей воды, и я кричу, падая на посредственно вымытый ковер; и продолжаю кричать, хрипло, по-голливудски, прокуренно_отчаянно, и падаю лбом, думаю, что все хорошо и это конец, и где-то уже в процессе финала понимаю, что мечты исполняться лишь тогда, когда в них ты будешь самим собой) ...

Чуть громче. Чуть менее больно.
Лето.

Вдохновение сегодняшнего дня - это позор завтрашнего.

-Может тебе помощь какая-нибудь нужна?
-Да, нужна. Психиатрическая.

Одна барышня, совсем недавно прибывшая на арену военных действий, разворачиваемых жизнью и мной, в одну из первых наших встреч уже успела обратить внимание, что люди, способные есть лимоны не морщась по определению подвержены некому странному заболеванию сознания. И отсутствие мимики в процессе поедания этих незатейливых фруктов неизбежно свидетельствует об их шатком психическом здоровье. Доедая лимон с каменной физиономией, я подумал, что эта таинственная болезнь более известна, как идиотизм. Причем, обостряющийся при контактах двух и более зараженных ею субъектов.

Женщины, меня окружающие, в общем, делятся лишь на две категории: первая - это те, кто, воспылав ко мне весьма неоднозначными чувствами, решают, что в нашем уже совместном светлом будущем, я буду промышлять лишь периодическим написанием шедевров, а они, в свою очередь мои творческие взлеты и падения будут финансировать; и вторая - те, кто свято верит в то, что моя малейшая сентенция произведет такой фурор в литературном мире, что ей – самой близкой приспешнице гения, останется только изредка заниматься домашним хозяйством и посещать со мной различного рода культурные мероприятия, на которые меня всенепременно будут приглашать. Это при учете того, что я уже битый год пишу настолько набегами, что у некоторых личностей уже создалось ощущения, что я болею дислексией, то есть не то что писать прозу, в принципе-то, писать не умею. Конечно же, я больше всего симпатизирую первой категории женщин, с которыми сводит меня судьба, восхищаюсь их преданность и способностью к самопожертвованию во имя моей обязательно великой карьеры, однако должен заметить, что быть избавленным от обязательств во имя созидания мне хотелось бы вот прямо уже сегодня, что почему-то в планы людей, согласных жить со мной пока смерть не уважит нас вниманием, почему-то не входит. Даже наоборот. В последний раз, по неким странным, хотя и объективным стечениям обстоятельств, я оказался в гораздо лучшем положении, чем человек желающий способствовать моему продвижению в мир современной литературы. Почему так всегда и случается: когда меня срочно требуется эвакуировать - я всегда остаюсь спасателем.

- Поправляешься, солдат?
- Да вроде бы.
- Не торопись, войну скоро и без тебя проиграют.

Всякий раз, когда я слышу, что какой-нибудь перспективный «креативщик» в очередной раз подтвердил свое право называться культовым персонажем или как очередной мой одноклассник был повышен в должности до начальника или, по меньшей мере, стратегически важного заместителя, я впадаю в уныние. Если когда-нибудь мне попадется та сфера полезной деятельности, в которой я смогу себя проявить в полной мере, то это будет настолько чистая случайность, что я ее даже не замечу.

-Правильных никто не любит. Она не плохая, просто правильная. Музыку любит, грибы собирать. (с)

Нашу карьеру в престижных юридических ВУЗах мы начали примерно в один и тот же период: когда наркотики уже кончились, а амбиции еще не начались, пьянки стали скучны и обыденны, и, ах, мадам, я столько уже видел, что гибель для меня – лишь спасение от скуки.

Через четыре года выяснилось, что он мало того учится на курс старше меня, так еще и имеет многочисленные стажировки за границей, еще более многочисленные публикации, абонент в Ленинскую Библиотеку и брючный костюм за 599 евро. Этот двухметровый педантичный кошмар еще и стих мне прочитал. На немецком. Контрольный в голову. Я искренне пожалел, что у меня не было табуретки. Он бы на нее встал и декламировал оттуда, а я бы изображал серый, отдающий в клиническую тупизну мир, пускал бы слезы, слюни и дешевенькие комплименты. А можете автограф на спине поставить? Когда я поинтересовался о смысле шедевра, что мне выпала честь услышать, мой одноклассник сообщил, что смысл значения не имеет, оказывается, надо было наслаждаться самим звучанием иностранного языка. Интересно, а трахаться он тоже будет с русско-немецким словарем?

Ненавидел ли я его? Конечно. А вы бы не стали ненавидеть человека, являющего собой того самого вас, которым вам следовало бы быть?

Он уехал становиться лучшим юристом в квартале.

Я ненавидел его лишь за то, что из-за таких - успешных, целеустремленных, амбициозных, умных и практичных людей, таким как я всегда приходится убегать.

И я бегу. А что мне остается? Я бегу, потому не в силах подняться.

-А вы знаете, что …
-Я слышал, что он на самом деле …
-Врет он талантливо …
-Ходят слухи …
Я сойду с ума.
Эта мысль навязчивая, как заусенец на пальце.

На самом деле, моя жизнь - это просто стёб.
Стёб, который феноменально напоминает исповедь.

PS.
- Весь город уже давно следит за вами. Весь город уже давно задаётся вопросом: чем вы занимаетесь?
(к/ф "Безымянная звезда").

# 3.

Осторожно: много букв.

Прими меня, не дай отчаяться,
Мне не в чем клясться, не в чем каяться.
Прости - прощай, я ничего не обещаю больше,
Отныне во мне нет гордыни,
Не в чем клясться,
И мир стал глянцевым ...

(с) Северный Ветер.

Я даже не спал.
-Честно.
Я даже не пьян.
-Серьезно.
Я даже не псих.
-На самом деле.
Но мне кажется, я всё это видел.
-Налить еще кофе, зануда?

***

Он - заведующий комендатурой, буроволосый субъект в стиле периода хрущевской оттепели: принципиальный интеллигент, отмазавшийся от поездки на стройку века из-за почечной недостаточности. Я не удивлюсь, если недостаток во внутренних органов на этом не исчерпывается: встречаются временами люди, производящие впечатления организмов без неких жизненноважных частей. Типа, совести или мозга. То ли недобрали изначально, выпустили бракованными, то ли растеряли в долгоиграющих боях за счастье. Ну, ничего больше не скажешь о человеке: на нем как будто поставили паузу как раз в тот момент, когда он ничего собой не представлял. Он искажен ощущением веса собственной жизни. Представьте, что все, что с вами было, будет и есть, внезапно сядет в к вам же на спину. Ни один хребет не способен выдержать то, что мы творим. Но земля-то носит ...

Она была еще незаметней. Разве что странная анатомическая деталь: из-под пышной груди выдаются кривоватые ребра - верх эротического безумия. Бюст на подставке из костей, которые к своему необъятному виду еще и щелкают во время движения, как кастаньеты. Это, в общем-то, произойдет с каждым, если на него поставить паузу во время выдоха и заставить в этой паузе жить.

Она давила ему на больное, он держался, но потом ударил её, а она винила в том, что старший его сын, конечно, как две капли, но младший-то каким боком ...

***

Их Вселенная застыла на грани качественной истерики: визг, крики, битое витражное стекло, обезвоживание организма, следующее за потопом из слез, отчаяние, комок под гортанью, срывающиеся двери, сломанные сигареты, разбитая посуда-антиквариат и порванная бумага: документы о праве собственности, завещание, письма - любовные и не очень и телепрограмма на следующую неделю. И каким-то непостижимым образом, заспиртованные, они остались в промежуточной стадии перед концом. Судя по календарю, уже на пять месяцев.

-Ёпт… Опять снег. И солнце.
-Это грибной снег.
-Интересно, что после этого вырастет.


В один месяц проходит сразу и зима, и весна - скорым - до 16 июля; в другой уместился только вскипевший чайник и пять рекламных роликов. В третьем, у Неё умирает два родственника: один из-за нестабильных политических убеждений, другой - под колесами самосвала со щебнем. И даже отпраздновали* девять дней последнего, но упоминания о сорока днях нет в последующих двух месяцев. После 13 дней со смерти он вообще не упоминается, как будто умер, значит исчез. Дальше разбирать календарь смысла не имеет. Но я обнаруживаю, что за это время Его старший сын успел жениться, а стало быть, и подрасти со скромных 11 лет (гадкий мальчишка ворует у тебя деньги) до весьма солидных 35 (он так многим тебе обязан). Я тихо охреневаю. Теорию параллельных пространств мой жалкий ум воспринимает, но такую же в отношении времени - нет. Категорически нет. Катастрофически нет. Чертовщина какая-то.

***

-Постановить смертельный приговор какой-нибудь своей мерзкой привычке - это как отрезать себе ненужную третью ногу, на которой еще и гангрена началась. Что ампутировать будешь?
-Я думал, Вы сами с собой разговариваете. - осторожно замечаю я.
-Сам с собой я разговариваю на норвежском - обиженно хмыкает Он.

Опускаются сумерки. Прямо внутри комнаты. Я жопой чую, что надо валить.
Вспышка.

***

Белый свет бьет в спину, как атомный взрыв, сжигая в пыль мою жалкую тень - её обрывки падают на мое побледневшее лицо и накрывают его как паранджой. Боги, как я сейчас хочу оказаться по ту сторону экрана своей собственной жизни. Кто-нибудь - отсоедините usb-кабель.
Он говорит - пока по-хорошему, смешивая раздражительность (видимо, я своими мелочными взглядами на мир изрядно его задолбал), издевку (я готов сдаться сразу, вместе с боеприпасами, без боя и прямо из тыла) и фальшивые отеческие чувства (милый мой, милый, мой умненький мальчик; дрянь).
-Только не надо кричать. - отчетливо произносит Он.

Но я срываю голос.

# 2.

Хочется выглядеть достойно в глазах тех, кого ненавидишь.
Полагаешь, что чем больше скроешь - тем интереснее станешь.
Только думать, что мнение о тебе каким-то образом связано с тобой - роковая ошибка. Возможно, мнение - это лишь то, что человек в состоянии понять.

***

Творческий кризис - это, когда видишь кошку и пишешь то, что она могла бы сказать по поводу терзающих тебя проблем.
-Меня нервируют многие люди. - говорю.
-Мяу. - отвечает кошка.

А я бы на ее месте промолчал.

# 1.

-Я тебе сейчас шомен учи нанесу и хана тебе наступит.
-А что это еще за блядство такое – шомен учи?
-Все очень просто. Все предельно просто. Ты сейчас сильно получишь в лобешник.
Он смеется.
-М-да. Смешно. – подтверждаю я. То есть, я бы тоже смеялся, если б, в принципе, мог двигаться. Но по прошествии вторых суток тренировок по японским единоборствам создается стойкое ощущение, что я все выходные напролет занимался бурным сексом в акробатических позах, в результате чего вывихнул себе все, что находится ниже пояса. Включая ноги. И кажется, шею, хотя она находится далеко не в нижней моей части.
Ось вращения – позвоночник. Кто-нибудь, скорую!
Источник – центр тяжести … И учебник по физике!

***

Апрельский снег - очень глупая синоптическая вещь, которую каждый не поленился вставить в обывательский лексикон случайным замечанием; проклятием синоптикам; некачественным эпитетом. Людям нужны явления, а не эмоции. Всё что происходит, происходит лишь для того, чтобы кто-то выразил себя, благодаря и согласно, происходящему. Если бы в мире ничего не происходило - люди бы вымерли.(?)
- У вас будет свисток, фонарь и нет проблем!

***

Я пытаюсь считать про себя: ичи, ни, сан, ен, го … На этой самой ге, которая в простонародье просто «пять», я ощущаю себя абсолютно русифицированным, до точки сборки буквально.
Под ногами полтора килограмма окурков - дым просит: вдохни, не дай погибнуть чьей-то болтовней, чьим-то дурацким одиночеством, всё это так не важно, жить пять секунд, перевоплощаясь в озоновые дыры над нашими же головами. Нас губит то, что мы используем для удовольствия.
Во дворе - пиво за 23 рубля, сальные шуточки - детали женской анатомии, всеобъемлющая лень, вселенское свинство, разговоры за жизнь до утра: «да, эти козлы с Рублевки» и Собчак – тупая лошадь, эмо стреляют у мирных прохожих монеты на упаковку фисташек. Мне приходится сжать зубы. Року, нана, шичи, хачи, кю.
Дзю. Десять.
-Сенсей, если я сейчас сломаю шею – это не поможет Вам выполнить план?

***

-Это, скорее всего, Шишкин.
-И чего?
-Ты что, дурак? Не хочешь получить в наследство картину Шишкина?!
-А чего мне с того, что это Шишкин? На дверь я, что ли объявление повешу: Внимание! В этой комнате на стене висит настоящая картина настоящего Шишкина. Прочие работы этого великого русского художника вы можете лицезреть в Третьяковской галерее и на обертке шоколадных конфет «Мишка».

Жил-был когда-то художник. Рисовал пейзажи: картинки такие. С деревьями и кустиками. Если смотреть на проблему искусства с бездушной точки зрения - такие художества полезны только: временами - в географии (изменения ландшафта) и, по большей части, в ботанике с зоологией (сосны, род растений, семейство хвойные, 115 видов, богаты смолой; мишки - (семейство млекопитающих, отряд хищных, имеют короткий хвост, число детенышей 1-5)). Только почему-то, весьма посредственный на мой эстетический вкус, эскиз карельского озера тянет на новое мамино авто, которое, судя по всему, у нас скоро и появится. Жил-был художник. И умер. "Живем ведь только раз" - сообщает мне Маман. Какая ирония.

Я продолжаю думать о том, что многие имеют свою коммерческую ценность. Только они о ней уже никогда не узнают. Ты сегодня нарисовал бяку кусачую, а через сто лет за твою бяку будут давать стоимость неплохого особнячка на тридцать комнат с бассейнами и прислугой.

Так нестерпимо хочется переродится своим собственным владельцем.

***

-Ты никогда не пробовал сделать харакири деревянным мечом?
-Я тебе сейчас сковородкой врежу по тыкве, и на этом все торжественно закончится. Без всяких, так сказать, инородных техник.

***

- Если он мертвый, покажите мне его труп! Если живой, все равно покажите мне его труп! (с) Небо в алмазах.

21 весна.
Нежданная, нечаянная, слишком ранняя, набивающая себе цену то холодными вечерами, набрасывающимися на сутулые плечи, как стая крыс, то скидками в ближайшем тур-агенстве: купите себе удовольствие всего за 399 долларов. Сядете на поезд – чух-чух-чух – и будете депортированы за границы своей монохромной рутины. Вам выдадут белую подушку, в которую вы будете изливать свои страдания-рыдания, после использования подушку предлагается съесть. Для лучшего усвоения пройденного материала. Я прошу понять это уже чисто физически, физиологически, если хочешь: тебе тут никто не поможет, пока у тебя не будет 399 долларов. Тыдымс-тыдымс-тыдымс. Люди, стремящиеся сбежать, почему-то редко оказываются в поездах, как и, впрочем, в иных видах транспорта международного сообщения. Эскапизм предусмотрен лишь в двух вариантах: умри и умри потом.

-У меня большая депрессия.
-Вот жлоб-то, ты подумай, что, средняя тебя уже не устраивает?
-Это медицинский термин.
-Ты еще скажи, что его придумали специально для тебя.

Мне инкриминировали психическое расстройство.
Я инкриминировал жизни изнасилование.

-Кто потерпевший?! Я – потерпевший!

Он стал настолько неживым, что даже плакал не слезами, а кипяченой водой.

Я всегда подозревал, что при всех недостатках, у меня есть масса скрытых достоинств. Например, меня можно использовать, как фильтрующий чайник. Можно посадить на табуретку, замотать конечности скрипучим, бежевым скотчем, приставить к голове 9-миллиметровый автоматический пистолет Стечкина-АПС (для натур тонких – 6-зарядный револьвер Кольта, калибр от 7,65 до 11,43 миллиметров) и заставить смотреть трогательные фильмы с меланхоличным психопатом Николасом Кейджем. Я буду рыдать. Я обещаю.
Со временем я даже научусь вырабатывать слезы с примесью полезных минералов.

Я уже третью неделю тщетно пытаюсь разреветься, но меня все время что-то останавливает. Например, эти хреновы эмо, которые самим фактом своего абсолютно бесполезного существования, лишают тщеславных псевдо индивидуалистов типа меня возможности пафосно пустить скупую слезу.
Это не субкультура. Это издевательство.
Сообщество профессиональных плакальщиц декоративного предназначения.
Глицерином что ли обмазаться …

Нельзя больше плакать.
Нельзя страдать.
Нельзя болеть.
Нельзя жаловаться.
Нельзя просить помощи.
Нельзя говорить, что нас не понимают.
Нельзя говорить, что нас не ценят.
Нельзя говорить, что нам грустно.
Нельзя вообще разговаривать, потому что оказывается каждое слово можно использовать против нас самих и без санкции прокурора.

У меня коту 18 лет и он болеет диабетом, я каждый день боюсь, что мне все-таки придется разрыдаться, потому что я живу с ним с четырех лет. Знаете, как это жить с кем-то почти всю жизнь? Конечно, знаете. У всех ведь умирали птички, рыбки, папы, бабушки и надежды. Мы – набор страхов и обязательств, а тени наши – лишь призраки убиенной мечты, что жизнь, оказывается, можно прожить хорошо.

Верните мне душу, сукины дети. Я заплатил залог с процентами.

PS. To Квазимодо:
Да, блять, некто пизданулся. Голову ушиб и сломал обе ключицы.
Падал, кажется, с дуба. Пока жив.

Что важнее: то, что на улице офигительно пахнет весной или то, что начальник сделал мне очередной выговор за то, что я препираюсь на работу гораздо позже положенного времени, в состоянии, как будто я бежал кросс, а весь рабочий день он видит меня шныряющим по офису с какими-то сомнительными бумажками и сигаретой, полуспрятанной в рукаве розовой рубашки, полагая, что документы, перемещяющиеся с этажа на этаж посредством меня - это лишь предлог для того, что бы уйти со своего рабочего места и подымить рядом с открытым окном, потому что я недисциплинированный, ленивый и безответственный?

Радостно завывает дрель.
Мне хочется сбежать с последнего урока прямо с подоконника четвертого этажа.

Только, я уже пять лет, как не учусь в школе.

Я смотрю на свои руки и выглядят они жутко.

Бело-красные полоски, на удивление равномерно придающие кистям окраску, как будто их поджаривали на гриле, местами переходящие в мелкую россыпь контрастных пятен, на рельефе вен, отливающие трупозно синюшным. Доморощенный герой хал-хингольских событий, неудавшаяся жертва испытаний узкоглазых садистов: они замораживали конечности за минуту, а потом разбивали их железными прутами - всё ради проверки способности тщедушной человеческой субстанции выдерживать сибирские холода. Руки разлетались вдребезги, кусками для коктейля имени Хиросимы.

Танцуй, солнце мое, ты не_кореянка, тебя бы не поймали японцы в белых халатах, не заставили бы глотать слюну зараженных сифилисом, не пришлось бы жмурить глаза от ужаса, когда другой, такой же раб, передает жидкостями - смерть. Что бы вы предпочли: сгореть за 20 секунд или разлагаться заживо месяцев десять? Все хороши: история такая шлюха. А, между прочим, человек начинает выглядеть несколько несуразно, если ему просто отрезать палец.

Почувствуй себя обманутым. Мои злосчастные конечности будут оставаться полосатыми, как советский матрас, еще 15 лет, пока вымороженная кожа не заменится более миллиона раз, чтобы стереть это недоразумение. Я даже себя уже боюсь спрашивать, как мне удалось отморозить руки в московскую зиму, получив такие экзотические результаты.

15 лет - это до офигения много; осталось только удволетворить свои педофильские фантазии и завести под боком девчушку, которая, при обнажении моих рук, станет радостно вопить: "Тигра!" или какой-нибудь подобный невменяемый бред.

Этим краткий экскурс в особенности падшевской анатомии себя не исчерпывает: поверхность кожи покрыта хаотично расположенными мелкими, но глубокими царапинами, как будто я еженедельно влезаю по локоть в овощерезку по неизвестным человеческому разуму причинам - данная периодичность отпечатывается бежево-розоватыми шрамами, стратегически раскиданными по периферии. Создается впечатление, что на меня поимела извращенная версия закона Мерфи: места возникновения ссадин никогда не повторяются. Вся эта красочная феерия дополняется язвами-болячками, полусдернутыми, сочащимися влагой, как ядовитые поганки, издыхающие во влажной, паровой земле в предсмертной попытке отравить своими испарениями хотя бы одну муху.

Рискни почувствовать себя органическим веществом.

На сгибах пальцев кожа ссохлась, и распадается белой вуалью омертвевших клеток - как будто я болен проказой, и руки мои теперь могут служить почти что орудием мести: я сдую с дрожащих пальцев белесый песок и вы тоже начнете гнить. Всенепременно начнете. Я страшен и отчаянно сгрызаю последний оставшийся ноготь.

После таких пассажей смотреть на все остальное просто не тянет.
Люди меня еще спрашивают, почему я ото всех прячусь.
Я бы от себя самого спрятался, если б мог - будьте уверены.

- Прости, но босс запрещает мне разговаривать с жертвами его зловещих экспериментов.
(с) Monsters INC. ("Корпорация Монстров")

По-настоящему взрослым себя ощущаешь, когда на 8 марта даришь маме не собственноручно нарисованную цветными карандашами открытку, а dvd-проигрыватель.

-Как тебе?
-Ну, как-то....
-Я всё-таки мрачный и циничный тип.
-Да, вот именно так.

Ты не успеешь – я окончу: бездарно потрачу лимит на кредитной карточке – куплю навороченную модель существования с передачей данных по скоростному тарифу в пределах местного микрокосма. Или прыгну с парашютом, причем еще и чувака с камерой закажу, чтобы он снял мою деблоидную счастливую рожу. В полете, они все выглядят несколько олигофренично. Ну, или, может, пробью пароль твоего блога и буду писать трогательные саги о твоих последних днях: о том, как ты смотрел на закат и отдал весь столь дорогой тебе хлам в детский дом. Я засниму на пленку как эти брошенные, покалеченные щенки будут шкандыбать твою офигительную гарнитуру, а какой-нибудь зав. украдкой ныкать ноутбук в сейф, не имея ни малейшего понятия, что это, в принципе, такое. Люди, которые тебя знали, будут писать: «мне его жаль», а я буду изображать надменную вдову в трагичной темной шляпке с вуалью и выводком детей, пихающих друг друга и ковыряющих в носу. Если ты проживешь чуть дольше, чем предполагает мой бизнес-план, то вполне возможно, я даже издам твои мемуары. И еще пару лет буду жить на черном пиаре, которые своими исками за клевету мне обеспечат твои два с половиной лучших друга. Ты не успеешь – я закончу. Последние слова дуре-Маринке, намазанной косметикой, как праздничный торт кремом, в джинсах со стразами, из которых равномерно по окружности бедер вылезают складки кожи.

-Он так тебя любил.

-Да, он так меня любил … бееедный.

Кстати, за этим траурным чаепитием, я тебе скажу, она положила на меня глаз. Томно размешивала четвертую ложку сахара и сверкала в мою тщедушную субстанцию своими бесцветными глазюками, надеясь, что я возжелаю избавить ее от терзающего духа твоей смерти. А я избавлю, ты знаешь, я не гордый: по-обывательски, грубо, потно и быстро. Прямо между моей десятой сигаретой и мытьем посуды. Ведь как-то нужно компенсировать твои предпостельные сублимации, промороженные розочки за сороковник, купленные в подземном переходе и «Говори же когда ты сердита; Всё,что душу волнует и мучит. Будем,друг мой, сердится открыто...». Мы, творческие люди, очень лицемерны: может, на страницах, по белому снегу листа – черной землею букв, мы очень лиричны, до всхлипов-вздохов, бесконечно справедливы и праведно обаятельны, а вот – в реальности – мы, может, даже хуже, чем все остальные: готовы привязаться к малейшему грязному пятну на чужеродной репутации, украсть, перевернуть, додумать и заставить поверить. Я испытываю потребность в тебе. Я испытываю потребность в том, чтобы ничего не любить на этом свете. Кто знает, может мы, с твоей «феей» зачастим в общении, а твои поминки превратятся в злобную, желто-черную рутину, прожигающую шелковые простыни, как окурок дешевых сигарет. И мы будем довольны, довольны своим извращенным приобщением к твоей замечательной жизни: она будет варить мне картошку, я дарить ей сковородки и паленые духи. А по ночам, на задрипанной кухне, обвешанной клейкими лентами с трупами мух, как праздничными гирляндами, впрочем, учитывая глобальность ее оболочки мы уже с трудом втиснемся в пищеблок, мы будет пить горькую и вспоминать тебя. Не рассчитывай даже: мы уже к чертовой матери забудем, как оно было по-настоящему, мы просто найдем в своей памяти что-нибудь максимально подходящее под твой образ. Я не знаю, и знать не хочу, куда отправится твоя светлая душа. Мне нет до этого дела. Но надеюсь, что где бы ты ни был, ты забудешь нас еще раньше.

Ты думаешь, ты лучше? Ты просто хуже всё продаешь.
Если умру я, ты ничего не сможешь сделать.
Ты, как впрочем, и другие люди, которые меня окружают, еще не привыкли хоронить себе подобных. Мои записки ты не в состоянии скомпилировать, ты даже не вникнешь в мой почерк.
Зато раскопанные подробности моего бытия всплывут мгновенно, ты даже не представляешь сколько усилий я трачу ежедневно, чтобы они оставались закопанными в корзине с грязным бельем и в закрытом на кодовый замок ящике, как я работаю над тем, чтобы иллюзия моего мира не разрушилась, а держалась целостно и презентабельно. А эти мелочные сучки и завистливые ублюдки будут питаться этими деталями месяца три-четыре, а мои безвольные близкие не смогут ни слова сказать в ответ, тихие и удрученные – они простят крысам мое объеденное лицо. Впрочем, жрать они его будут недолго. Я просто не успею сделать что-нибудь, что могло бы им обеспечить слишком сильный посмертный аппетит к моей персоне. Я все это знаю. Поэтому, не стремлюсь подыхать.

И тебе не советую.

- Ты не Мессия. Ты - фильм недели. В лучшем случае, ты - хренова надпись на футболке. © - Seven.

За окном раздается щелчок, и гаснет фонарь.
Через час я снова смотрю за окно, а он снова горит.
И это ничего не значит. Понимаешь?

Какая-нибудь конкретизированная тётка уронит в белесо-грязноватую чашку с отбитым краем бумажный конверт с заваркой, заметит выключенную или включенную лампу на приборной доске - просто по-любому - лишнюю, неправильную такую лампочку, которая по уставу должна гореть раздражающим рыжим отблеском и не рыпаться; или наоборот - быть непроглядной тёмной, как спящее сознание Ктулху или будущее отечества, заметит и наберет на пыльном телефоне какой-нибудь идиотский номер. Пыльный, потому что его не протирают. Ну, как-то так повелось: пропылесось квартиру, вымой посуду, протри полки, а про блядские телефоны никогда никто не говорит. И наберет она это дефективный номер, ну, местный, такие совершенно левые четыре цифры, четыре избранные цифры через дефис, делающие тебя принадлежностью системы: коммунальной, социальной, вселенской. И скажет что-нибудь типа: "Трам-пам-пам такой-то номер глючит." Ну, может, не глючит, она все-таки тетка. Ну, цивилизованно - не работает, не функционирует, сдох, умер. Кинул коней. Дал дуба. Склеил ласты. И какой-нибудь дядя Вася даст сигнал по проводам. И его сигнал, такой обывательский, размеренный, спокойный ринется через неумолимые потоки мобильных отголосков, витающих "я тебя люблю" и "пошла ты к черту". Или у нас уже не посылают к черту? У нас сразу идут строчить обличительные хроники: с третьего дня наше любимое уебище в очередной раз доказало нам свою лузерскую жизненную позицию. Мы - это люди, которые точно знают всё на_самом_деле. Но, между тем, сигнал доходит до проблемной точки и путем некоторых словестных убеждений включает мой несчастный фонарь. Он честно сияет, дядя Вася радуется, тетка хлебает свое пойло. Когда-то еще одна тётка, только более понтовая, писательница, настрочила книгу о жизни Путина. О его жизни типа от имени его дурацкой собаки, Кони или как там это существо прозвали. Такая страшная, черная, слюнявая морда. И тогда мне подумалось, что стоит написать о жизни Путина от имени фонаря. У меня тут правительственная трасса под окнами. И уличный столб. Но я предпочел в очередной раз сунуть башку в нафталин и продолжить хранить список, именуемый "1000 и один вариант имени Падшего, как бы ни за что на свете не реализовать ваши замечательные идеи". С приложением на 200-та листах замечательной, белоснежной офисной бумаги, на которых в подробностях изложены способы, используя которые вы, легким и безболезненным способом, сумеете избежать малейших угрызений совести за абсолютную бесцельность Вашей жизни, внимание, ежемесячные обновления.

-Вы еще не вышли из переходного возраста.
-Вы еще не вышли из второго переходного возраста.
-Вы еще не вышли из третьего переходного возраста.
-Вы не имеет собственного мнения.
-У Вас юношеский максимализм.
-Вы подражаете.
-Вы пытаетесь давить авторитетом.
-Вы другой, поэтому не рыпайтесь.
-Вы Иной, поэтому можете даже не рыпаться.
-Серое стадо Вас не понимает.
-Вас не выбрали в лучшие - они козлы.
-Они козлы и ничего не смыслят в жизни.
-Жизнь вообще тяжелая штука.
-Мы все одиноки.
-Но ты - в особенности.
-Ты, конечно, прав.

И я прав. Мы все, блять, правы.
Она мне говорит - будь тем, кто ты есть на самом деле.
Как будто это сделает меня счастливее. Ты знаешь, я стал.
Я реально стал именно таким, какой я есть.

Просто понимаешь, это ничего не значит.
Может, мне элементарно не хватало конца.

Ведь этот гребаный фонарь не может вот так просто включаться и выключаться прямо перед моим носом так, как будто это ничего не меняет.

Я вообще думаю, что жизнь - это не переменная, а факт.
И какой бы мир ты не придумал и не захотел бы создать, там по-любому будет темно по ночам, и нужен будет какой-нибудь свет, чтобы хоть что-нибудь найти. А потом и тетка, и чашка, и сигнал, и "они просто лохи".

Но это было реально круто, когда он щелкнул и вырубился.
Я даже вначале подумал, что на дороге у кого-нибудь шина лопнула.

Восьмёрку? Нет, шестёрку.
Ты их всегда путаешь.
Разные оттенки: синий на голубой, море на небо, глаза на слезы.
Инфантильный? Нет, у меня в голове вместо мозга - матрица.
Форма для отливки печатальных букв. Почему не печатных?
Не знаю.
8 мг, 0,6 мг. Васильки, зажигалка, фильтр в фотоаппарате.
6 мг, 0,5 мг. Небо, зажигалка, свитер.

Если задуматься, да, я знаю, мне нельзя думать, пока думаешь ты, потому что твой мыслительный процесс плохо сочетается с моим, думательным. Ты - мыслитель, а я думатель. В твоей голове мелькают скоростными гоночными, потом сталкиваются, к кому-то опаздает скорая, хотя я так хочу, чтобы успела, кого-то в момент перелома позвоночника бросит жена, первый раз в жизни напьется дочь, в журналистку на месте аварии попадет кусок стекла его сердца и сквозь огонь придется раскаяние, а ты назовешь это просто событием, переживешь навсегда и в никогда забудешь. А я просто сижу со своей думой. Дурак дураком, ну честно ...

У тебя поют, у меня - луна

Где-то между вечером и ночью.

Вырванное из контекста художественной или научной литературы слово или выражение нужно вставить в иную, придуманную фразу. Принципиально, но необязательно, отделить слово от изначального смыслового значения. Количество требуемых слов - не ограничено.

Выборка из конспектов по экологическому праву.

-Что рождает совокупность небес и земли?
-Дожди и неопознанные объекты из космоса.

***

Мы все участвуем в каком-то извращенном судебном процессе, где исполняем, с каким-то садистским упрямством, сразу все роли.

-Да, господин прокурор.
-Нет, господин прокурор.

-В апелляции отказано.

***

Равенство сторон – это что-то из серии курса школьной геометрии и неоригинальных шуток про анатомические особенности треугольников (бёдра). В обыденной жизни понятие о равенстве мы давно уже потеряли, кажется, с верой, что если мы будем есть много сладкого на ночь, то у нас отвалятся зубы. А Вас чем в детские годы пугали?

***

В чем источник Вашего шедеврального хамства?

***

Это запущенный нашей социальностью механизм: каждую новаторскую идею неизбежно переработали до тебя пару поколений назад.

***

Форма денег, форма отчаяния, форма чая в кружке, форма Большого Каньона в штате Аризона, форма тебя, форма меня, форма тебя и меня – всё неизбежно ведет к рутине – состоянию, где всё складывается из фактов и заранее определенных возможностей. Удостоверяет всё это дело наша блядская свобода.

***

Основа жизни Карасика заключается в том, чтобы встать в полдень, поиметь пакистанскую шлюху и лечь спать. Всё, что происходит между этими тремя незатейливыми явлениями, вообще значения не имеет. Некоторые люди считают, что свою жизнь вовсе необязательно помнить.

***

-Ты посягаешь на мою территорию. Ты пытаешься меня понять.

***

Охрана окружающей среды от моего присутствия: спастись от меня можно в дорогих ресторанах и собственной квартире.

***

А где несчастные гарантии?
Твое понятие о том, что ты любишь меня, может противоречить моему пониманию о возможностях человеческого существа.
Что наш уровень психофизического развития включает в эти понятия? Я тебе скажу, я тебе так скажу. Я тебе отвечу. Это шедевральная концепция, феноменальная эрудиция и тонко развитое умение давать безоговорочные выводы. Что? Ты спрашиваешь - что? Ха!

-Я не знаю.

***

Выборка из Хрестоматии по Русской Литературе 19 века для 10 класса.

Могильные колокольчики мои отбивают ритм: нечто среднее между чечеткой, метрономом и запятыми в репликах персонажей. Всю жизнь ты будешь думать, что ставишь точки, но ВРЕМЯ, его светлое лицо загадочно улыбнется, скажет: раз, два, три – начали. После этого, к любой из твоих точек прирастет либо еще две, либо закорючка. И вот тогда, к самой главной твоей точке, придется приставлять палку.

Ключ: «…», «?», «!».

***

Котик мой, милый, красивый, единственный, еще один выпад в мою сторону, и я насажу тебя на вилы правосудия.

PS.
Мы разрываемся на части – свобода или счастье
Каждый день приносит радость, каждый день приносит боль,
И мы выходим на поверхность, чтобы снова встретить вечность
Ложь и рейсы не возвращаются,
Антиутопии не сбываются

Дорога не будет прямой ...

(с) AZE.

-Это не свободный стул. На нём локализируется Ветер.
-Да?
-Да. Просто ты тупой и его не видишь.

Нематериальный Мэттью сидит, свесив с подлокотника ноги, и рассказывает.
-Его учительница по физике похожа на мою сестру. Сестра на год младше меня, у учительницы - взрослый сын. Учительницу зовут Ольга Юрьевна, сестру - Владыка Судеб. И у кого после этого проблемы?

-Соблюдай акт воздержания против звуков.
-Что?
-Заткнись.

Кресло подтверждающе хрипит утробными завываниями Ветра: он озвучивает зловещие скрипы деревьев во всех триллерах последних лет. Наступает череда глобальных инцидентов: всё время ломается бытовая техника, не соблюдается техника безопасности, кончаются проездные, а деньги уезжают отдыхать. На тривиальную, межсезонную Ибицу или в дорогую Норвегию, кататься на всенепременных горных лыжах. В любом случае, без меня. Но мне подсунут приманку, и я ее честно позволю себя наебать. Хочешь снять для нас фильм?

-Ну, ты же так умеешь убеждать!
-В бессознательном состоянии я звучу крайне неубедительно.

Привыкаешь жить наполовину нелегально: работать в левую с псевдо_престижными фирмами, проскальзывать за безденежье в турникетах, курить откровенно палёные сигареты, а свой паспорт ты еще два года назад закопал во дворе, в пяти шагах от помойки, чтобы больше никто и никогда не узнал, как тебя звали до того момента, как ты стал самим собой. Всюду мелкие нити нарушений законов - это известно наперед, это люди играют, это солнце светит: ты - нечестный, все такие, но, осторожно, из всех нечестных сегодня пострадаешь именно ты.

Мэттью закрывает дымом глаза.
-Возможно, РАЙ - это все упущенные возможности. Ты попадаешь в мир, где каждый когда-то данный тебе шанс, реализуется Высшими Силами, и тебе предоставляется право ознакомится с демо-версией собственной несбывшейся успешности. Ты живешь этой иллюзией, жрешь эту иллюзию, имеешь ее, как будто это все, кого ты ненавидел, ласкаешь ее, как любимую женщину. Это все длится до тех пор, пока ты случайно не заметишь, что в твоей жизни почему-то нет всего, что было так дорого, пока ты еще жил своей дурацкой жизнью там, на Земле.

-А АД?

-АД - это все неприятности, которых удалось избежать. Ты будешь наблюдать все случайности, лишние шаги, недостающие слова, которые уберегли тебя от проблем, смертей и абсолютного отчаяния. А потом прочувствуешь всё, от чего тебя так долго и упрямо берегли, пока ты гонялся за своими охренительными возможностями.

-И что лучше?
-Лучше не знать ни того, ни другого.

- А вы сам вообще прикольный?
- Да, я очень прикольный.

К проблеме заочного обучения на собственных ошибках:

Высказывать незаурядные мысли - интересным языком и во время - сложно.
Но, порой, еще сложней также незаурядно промолчать.

Труднее всего себя оправдать, когда тебя ни в чем не обвиняют.

Пятерых индивидуалистов, настаивающих на одной точке зрения, подавить проще, чем одного. Индивидуалисты, как на подбор, не выносят совокупностей.

Если очень хочешь устроить революции, то это еще не значит, что сможешь жить созданных условиях.

Самомнение, самолюбие и самооценка - три величины, соотношение которых может
указать на то количество разума, которого нам не хватает.

Человек, долгое время проживший в одиночестве, рискует поддаться иллюзии того, что ему все должны.

Вылазки в народ полезны для публицистов - им надо знать актуальные точки зрения, писателям же лучше держаться поодаль - им необходимо сохранить свою точку зрения. Публицист пишет о том, что ты уже знаешь, писатель должен писать о том, чего бы ты не узнал никогда.

Пусть каждый занимается, если уж не своим делом, то хотя бы тем, что у него хоть как-то получается.

PS.
Поисковые фразы:
"Как называют того, кто читает обратно и пишет обратно?"

Привет Param0n0FF'у.

Свобода - это воля к личной ответственности. (вроде - Ницше).

Мир огромен, но стоит тебе начать концентрироваться на одном месте и ты поймешь, что с таким же успехом мог оказаться в сотнях других расстояний, киосков, продающих вчерашние убийства и завтрашние дожди; в окно будет также вставлено стекло, в пальцы - сигарета, а в голову - мысль, что место, конечно, значения не имеет, потому что значение имеешь только ты. С тебя тут, собственно, всё и начинается.

Мир огромен - Америка, например: деблоидные свободолюбивые граждане, зависимые от поправок и территорий; страдающие любовью к глобальным спецэффектам - тачки по воздуху, агрессивно настроенные НЛО и цунами, конечно же, небоскребы; патологическому ожирению - совести и тела; мира, точно разделенного на хороших, тех, кто хорошими станет и тех, кто умрет. Let's get retarded. Это наш первый ключ: в глобальном сравнении с чем-то, чего мы не понимаем. С нашим тщеславием конкурировать может только наша сногсшибательная логика, она не соперничает ни с одной другой разумной чертой организма, включая даже уникальную способность к универсальной замене любого действия - словом; складывается впечатление, что лет до 30 нам всем дают совершенно идентичную микстуру, благодаря которой мы приходим к стойкому убеждению, что другое - это всегда лучше. Правда, только при условии, что другое - это мы сами.

рефлексирование

В глубине нашей замечательной, меркантильной души, мы великолепно отдаем себе отчет в том, что мы точно такие же, как и те, кто с кем пьем кофе и кого поздравляем с днем рождения, и в попытке опровергнуть это предательскую мысль мы начинаем безудержно стебаться над своей и прочей окружающей средой, и боимся говорить о том, что чувствуем, потому что это может прозвучать излишне пафосно. Мы, не задумываясь, часами говорим о подростках, которым еще предстоит пройти через ужасные и жестокие разочарования, а того, кто все еще думает, что его не признают, мы раздираем по праву сильного и умного, ни на малейшую долю секунды не задумываясь о том, почему мы умнее? Может, потому что мы сами прошли через это, а если прошли, почему мы не помним, как нам хотелось, чтобы нас просто выслушали, а не говорили надзирательным тоном о моменте наступления дееспособности и славном будущем, которое нас всенепременно ждет, как только мы закончим бессмысленно рефлексировать над собственным бедным "я" и забудем о том, как мы хотели изменить мир так, как его не менял еще никто? Это совсем мне значит, что пора заняться благотворительностью и превратится в толпу моральных меценатов, пытающихся сделать жизнь субкультурой молодежи полной надежд и желаний. Иногда нужно просто заткнуться и попробовать подавить интеллектом на своего начальника или преподавателя. Если мы все такие отягченные мозгами, то это почти неблагородно стебаться над "кисамикуку" и "эмо". У них лицензия на тщеславие еще действует. А мы, между тем, совсем еще ни хрена не умные, а просто их понимаем. Так что мы можем не возмущаться, а они не переживать - у нас в отношениях как раз полный праздник и абсолютная гармония. Симбиоз.

Западло в том, что лично я уже знаю, что в моем будущем мне не светит ни славы, ни двухэтажной квартиры с мансардой, а вот мой малолетний друг всё ещё полагает, что в будущем все будет просто зашибись.

Да, мы меняемся. Кстати, после вытаскивания пирсинга (заело у меня) и ритуального сжигания клепаных атрибутов наступает как раз публичное заявление о пройденном опыте, выражающееся в весьма специфическом подбадривании тех, кто всё еще неповторим и недопонят: милые, несчастные дети превратятся в офисных крыс. В тот момент, когда по концептуальной задумке надо разделить фикусы от каланхоэ, получается, что мы просто делим фикусы: на почти дохлые и еще не совсем это самое почти. А каланхоэ у нас цветут дикими сорняками, а потом и вовсе собирают скромные пожитки, кружку, выданную в злосчастном офисе и уезжают в неведомую нам страну, где им почему-то дают наших Оскаров, стреляют в них нашими пулями, в них влюбляются наши женщины, а потом почему-то их, а не нас - называют лицами поколений, шифруют их фамилии в интеллектуальных играх и прячут в перечислениях учебников, почему-то они хотят жить, а не мы. Это их лицам никогда не шли ни неповторимость, ни челка. А ведь мы все с одних школьных фотографий, из одного метрополитена, мы все сидим в одном интернете и все дышим одинаковым воздухом.

Но только мы, блять, меняемся с возрастом, точно также, как менялись уже десятки поколений до нас, а они - другие - меняются так, как нам даже не суждено понять.

PS. После попытки совершить акт вандализма в виде посягательства на общечеловеческие ценности, автор требует адвоката и заявляет о состоянии аффекта.

Если бы Валезу не взбрело в голову чистить реестр от брошенных дневников, я бы даже никогда не узнал, какой я, бля, бываю гениальный, когда меня никто не видит.

Спрятанное старьё

-Вам кофе с коньяком?
-Без...
-Без коньяка?
-Без кофе.

Вспомни, что ты всегда делал, когда.
Вспомни, чего ты не делал никогда.

Ты каждый день; я замерял минуты. Потом пошло отчуждение - места "случайных встреч" перестроились, заполнились людьми с их вещами, которые почему-то стали сногшибательно важными и отчаянно важны.

Пространство - всеобщая(везде)форма(вокруг)бытия(существования)материи(обьективная реальность - воспринимаемое), характеризующая(признаки)её протяженность(расстояние действия), структурность(детали),сосуществование(то, что мы хотим видеть и то, что есть)и взаимодействия(обработка)во всех материальных(официальных) системах.

Он ждал.
Но никто не пришел.
Ни на завтра, ни на следующий день.

Врать нехорошо, я знаю.
И как бы я не пытался, мою жизнь всегда освещает драконьим блеском разъяренных глаз, вечный меч Праведности и Правосудия: ложь всегда ложь. Не бывает мелкой или во благо. Болезненная честность умело играет за лицемерие; некоторые субъекты готовы признаться во всей критике, отпущенной в розницу и оптом, но, тем не менее, не в состоянии сделать признание в сфере личностных отношений. Я скучал, ты скучал, скажешь тоже ...
-Ты знаешь, я соврал.

Что такого происходит между подсознанием и нашей мнимой трезвостью разума, что мы произносим, выжимаем, выбиваем из своей жизни правду? Мне кажется, я отдаю свою жизнь людям. Целиком. Хорошее и плохое, но плохого больше, а хуже всего, что я освобождаю себя, нагружая, взваливая свою жизнь другим. Хотя как-то до фени.

Я тушу окурок в неком подобии пепельницы (театральный жест, изрядно страдающий от того, что окурок нельзя придавить ногой в квартире).
Ты - думаешь, что надо выйти замуж, потому что просто уже пора (нет, он все-таки тебя любит, и, главное, так во время).
Я зашнуровываю ботинки (мысленно просчитываю, что я мог теоретически забыть в твоей квартире, кроме того, что оставил специально).
Ты - освобождаешь половину шкафа для чужих вещей (ты - взрослая девочка, самодостаточная для совместимой жизни на персонально твоей жилплощади).
Я хлопаю дверью (я ненавижу прощаться, я ненавижу поцелуи на прощание - до завтра, до среды, до следующего приезда, я даже недолюбливаю знать, кто куда потом пойдет).
Ты - первый раз абсолютно не знаешь, что сказать подозрительному мужу подозрительно пришедшему подозрительно поздно (да, мама, но куда его закопать?).

Где-то на доли секунд, ты воспроизведешь меня и тебе не понравится. Я специально делаю так, что я только произвожу бытовые движения - собираю сумку, отключаю зарядку от твоей электросети, замачиваю замусоленную чашку с недельными наростами кофе, а ты проживаешь свои вечности, думаешь мысли и испытываешь боль и противоречия. Я ухожу, а ты решаешь. Нет, мне отнюдь не проще. Мне сложно, тоже болото из идей и будущего, которое нельзя искать в настоящем. Я не хочу быть независимым. Мне кажется, я похож на кукушку. Я оставил тебе часть своей жизни - делай с ней, что хочешь. Я ненавижу прошлое. Просто я склонен к меланхолии. Я - это мой пройденный путь. Я ненавижу его. Я имею полное право, только ни на доли секунды оно не может не заполнить меня плесневелой ностальгией по чему-то, что я не смог ни выиграть, ни проиграть.

-Мы на грани.
Да я всю жизнь на грани. Только я не один: со мной моя маленькая безобидная ложь. Я ее скрою мундиром от злого подонка-меча Истинной Справедливости, и делов-то. Всё путём. Ложь улыбнется там, где хочется резко оборвать. Ложь скажет "ничего" (что с тобой?), где хочется сказать "ты хорошая, я не хочу тебя терять, но просто я не люблю тебя". Сердца некоторых барышен слишком горделивы в своем желании быть нужными кому-то абсолютно и полностью. Если просто хорошо, но не идеально, не до конца, то проще отказаться. Но маленькой лжи очень хочется жить. Она даже совсем не ликует, когда ты рожаешь детей от нелюбимого мужа. И не плачет, когда ты жертвуешь за него свою жизнь.

Сессионное.

О да, еще ты веришь: в меня, в сведения о пробках, которые выкладывают в сеть люди, приросшие к офисным стульям и знающие только один маршрут в этом проклятом в своем великолепии городе: от друзей, с которыми можно выпить пива до друзей, у которых можно занять денег. Веришь в говорящие деревья, в то, что времена года - это не картинки в учебники природоведения, а нечто важное и значимое, веришь, что если тело сотрясает икотой - это я думаю о тебе. Когда трясет - это, видимо, уже онанизм. Веришь, что если долго будешь страдать, пережевывать осколки энциклопедических словосочетаний и лепетать в трубку голосом умирающего лебедя, что мир жесток и глуп, как президент Америки, то я обязательно прибегу, побеждая по ходу страшных чудовищ типа преподавателей по гражданскому праву и твоей сердобольной мамаши, и ты сразу же и всенепременно станешь счастливой, а Россия выиграет чемпионат мира по футболу.

Лучше бы ты поверила, в то, что телефонные счета не умеют оплачиваться сами собой.

***

Это только кажется, что ты можешь замочить соседку с третьего этажа за провинциальный акцент, дай боги, ты хотя бы придумаешь ей смерть чуть более интересную, нежели чем просто оторвавшийся трос лифтовой кабины. Не давай себе никаких обещаний. Ограничься желаниями, которые все равно никогда не сбудутся.

***

Тебе 16 и, само собой, хочется чего-то навсегда: хочется пройти сквозь сотни автобусных остановок, пески морей, американские хай-веи, побывать в Австралии и, конечно, чтобы все мечты осуществились, даже если это просто мольба о том, чтобы тебе больше не вызывали к директору. Только так не бывает. Вначале ты лишишься девственности, это при удачном раскладе, потом заведешь трудовую книжку, потом влюбишься в свои мелочные обиды, а затем ... Затем ты, наверное, умрешь. Я еще не знаю: я только-только оклемался от резкого разрыва с обидами - мы делим знакомых и траву, заначенную в томике Гумилева. Кажется, я протяну еще лет 40.

На самом деле, ничего вечного тут не бывает. Прогресс не допускает повторений. Ведь поэтому, после 2006 года всегда идет 2007, не правда ли?

-У меня есть друг, и я знаю, что в случае чего, он меня пристрелит.

***

То ли смех, то ли стон.
Позорище.
Я - застекольник - нечто среднее между трансформаторной будкой ("не влезай-убьет") и звездой с мировым именем (муниципальный округ Бурятии).

***

Вместо кондиционерного ветра, делающего любую укладку - вполне ничего себе так милый Перхоть из рекламы шампуня.

-Я бы вышла замуж за Перхоть.
-Тогда бы я занялся групповым сексом с теми двумя блондинистыми жевательными резинками.

***

-Это мне снится, что я - Бог или Богу снится, что он - это я?
-Трахни ты его уже. Достал.

Прекрати выебываться. Или ты думаешь, что всю ночь рассказывать девушке, как ты с третьей попытки поступил на свое вшивое экономическое - это и называется "трахнуть"?

-По-моему, сетевые люди слегка подзабыли, что изначально трахали то, что снизу.

***

Легкости - замедленной съемки? Одышка и сумка, набитая моими имущественными правами до отказа. Имущественными и еще немного неимущественных - смутно авторских. Изящней всего, по-прежнему, получается только падать.

Тетка даст пару монет сдачи, металл на секунду отблеснет в ее потных руках с маникюром-дешевкой, и принесет нам что-нибудь нужное: кусок пластилиновой еды, часть синтезированной воды, топологию интегральных микросхем и чуть-чуть возмещения морального вреда.

-У нас полигамные отношения. Мы спим со всеми, кроме друг друга.

***

Прижать тебя к ребрам, прекрасно зная, что никогда не получится как в сценах с кассовым сбором в несколько миллионов: вместо алмазных отблесков слез - забитый соплями нос и раздраженные глаза, про которые лучшие романисты-романтики сети почему-то никогда не пишут.

-Я не доживу до какого-то периода времени.

***

Мы такие смешные: нам всем хочется прорыва, и мы все его чувствуем. В стенах собственных квартир. Сколько фантазий воплощено в кружке с чаем, в красно-зеленых (алмазно-изумрудных) россыпях цветов. Они не пахнут. Они хуже. Они разговаривают.

***

Приходи на меня посмотреть.

Contact online.

Нет, на живого меня.

PS. Меня порвут. Просто порвут.

Время дышать, хотя легких не остается. Брат, обопрись о моё раненое плечо, урони меня ниже уровня моря, урони меня ниже собственного достоинства, урони меня тяжестью своей любви. Слышишь, брат? Когда я встретил тебя, я прочел в твоих глазах, что у тебя нет будущего. Поэтому я и решил спасти тебя. Но кто ж знал, что ты был уже не первый в моем списке? Кто же, черт возьми, знал, что по этому грёбаному списку надо платить?! Бей, брат. Набей цену мне самому.

Я высасываю чайные пакетики. За окном в эти исторические моменты разворачивается нечто грандиозное, поражающее особ впечатлительных и малокровных в самую суть шаткого понимания действительности. Обычно это какой-нибудь тухлый снег, который тает метрах в трех над асфальтом, или же группы в рыжей униформе, приклеивающие на стенд рекламу новомодного средства связи или очередную недоступную голую блондинку, рекламирующую эксклюзивные трусы. А я, в буквальном смысле выражения - "широко известный в узких кругах" - очень такой надломленный и всенепременно творю: пряди волос стильно прикроют сверкающие стекла очков, а нестройный треск клавиатуры породит моими жесткими прикосновениями очередной шедевр. Писатель - этот тот, кто сможет описать погоду 35-ю различными способами, но впадет в глухой ступор, когда ему надо будет написать заявление на починку антенны. Это очень непростая игра, это очень сложная болезнь. Я полгода беспробудно умираю от творческих мук. А Вы и ухом не моргнули.

-Давайте порадуемся жизни. Раз, два, три ... Начали!

Неуемное желание, то спасти, то наебать мир пресекается монотонной реальностью, где пути истинные забиты козлами, которые, наверное, разбираются в квантовой физике и политике Казахстана, но абсолютно не умеют парковаться. Окружающий мир трагичен (будущего нет) и любит перемывать за чашкой разбавленного порошками молока день грядущий и героев дня вчерашнего. Отчасти, чтоб неповадно было. Когда все эти персонажи встречаются в одном месте, то оказывается, что им не о чем говорить, потому что ни о чем, кроме друг друга они и не говорят последние три Вечности.

-Мы все активны в себя.

Никто не спросит, но все ответят.
Ты рефлексируешь.
Ты ноешь.
Да, как обычно.
Забей.
Еще сахар.
Еще чай.
Еще чайник.
Еще жизнь.
А завтра.
Но ведь вчера.
Она.
Ты.
Я.
Еще меня.
Чёрт.

-Ей надо лицо сбрить. А потом из гипсокартона мы сделаем ей новое.

Мне не хватает слов, зато их хватает за моей спиной. Что вы еще подоказываете друг другу по поводу меня - такого загадочного и серьезного - модельные ли у меня параметры? Могу сообщить для справки: зубная щетка у меня розового цвета, сплю я головой на запад, а невинности лишился в 15 лет. О лучших моментах своей жизни чаще всего узнаешь из рассказов очевидцев.

Может быть, я - несчастная женщина, которой изменили все вымышленные любовники: лучший менеджер месяца Пётр, разведенный, своя иномарка; сосед Василий, мастер спорта по олимпийской езде на санках; даже романтичный кассир Деметрий, подкладывающий в пакет с купленным килограммом свеклы лотерейные билеты с выигрышем - поездка в санаторий "Дружба Народов". Все женщины - ведьмы, не правда ли? Их сжигают на кострах, но они сгорают от страсти, а единственное, что есть у меня - это сожженные химией волосы. И тело, покрывшееся пятнами от автозагара. Трагично?

-А может быть, я ...
-А может нет.
-А может, и, правда, нет.

А может быть, я - поклонница японской анимации, страдающая наличием интеллекта и отсутствием совести не в пример своим стыдливым и безмозглым собратьям. В тёмное время суток я прохожу тесты, чтобы путем многостороннего анализа выявить цвет моих мыслей по вторникам и тип мужчины на руководящей должности, которого мне удастся соблазнить своими острыми коленками. Этот процесс увеличивает коэффициент моей значимости для окружающего пространства в пару веток метро и блондинки из соседнего подъезда, которую на этой неделе зовут почему-то Мияви.

-Начал за здравие, закончил за упокой.
-По-моему, ты начал за упокой, а закончил чуть менее за упокой, чем начал.

Если хочешь, чтобы поверили твоим выдумкам, расскажи хотя бы часть правды.

Брат, ты охерел бить по зубам?! ...

3 января. В благопристойном побуждении вынести мусор, странным образом возникший в количестве трех пакетов за два дня нового года, я попадаю под проливной дождь.

-Странны дела твои.

Когда съедается салат - остается грязная посуда, когда выпивается шампанское - остается пустая бутылка, когда кончается год - остается следующий. И, конечно, был весь праздничный набор: наглухо забитым кошачьей шерстью пылесосом я поелозил по сожранному молью и химерами ковру, залил раковину аккумуляторной кислотой, дабы вывести следы акрила, свидетельствующие о творческих порывах ее зарегестрированных пользователей, купил два пакета молока и фикус. Маме. В подарок. Под ёлку. Так как, под праздники я вдруг решил, что стану светлым и трогательным, Маман под пытками было дано клятвенное заверение, что новогоднюю ночь я проведу в узком родственном кругу и не буду больше выволакивать в дым пьяного дядю из подвала его дома, где он обычно отсиживается примерно числа с 28 примерно по Рождество. Это у нас традиция такая: дядя - скромный техник - играет в прятки с женой-карьеристкой каждый новый год, а я - семейный психиатр - должен отбить его у местных крыс и тараканов, купить волшебное зелье третьего уровня и долго рассказывать про то, что земля круглая, зимой иногда идет снег, а все техники обязательно и всенепременно будут счастливы и у них будет много пива, которое им будет покупать заботливая супруга в безлимитных количествах. Дядя будет благодарно шмыгать носом и лакать выдохшееся шампанское. В этом году великой миссии по спасению заблудших душ меня лишили. Поэтому часов до десяти вечера я бдительно караулил тарелки с едой от забегов пяти кошачьих субъектов: ну, так сказать, границы и цели моей миссии несколько сдвинулись. В брутальную бытовуху: спокойную и семейную. Game Over. Continue?

И, само собой, под бой курантов велосипед я пожелать успел, а мир во всем мире - забыл.

Enter the Registration Code.
Enter the License Key.

Я даже спал странно. Всю ночь наблюдал за снегом, а потом почему-то наступило завтра.

-Какая-то, блин, подстава.

Какой замечательный был год! Как много мы в этом году не сделали.

-Слушай, может, ты не будешь воспринимать год Свиньи так буквально?

Шарахаешься в сторону полнейшего воздержания: принципиально не смотришь паузы в телевизоре - может, тебе захочется даже не то, что девушка рекламирует, а как бы и саму девушку; потом резко перебивает на поток идей, как бы заполучить желаемое безболезненно, быстро и без налоговых выплат.

-Я вовсе не собираюсь Вас лапать. Ну, в смысле ... здесь, в баре.

Один мужик очень хотел крутую тачку, потому как мечты его о столь же крутых тетках закончились логическим выводом в виде жены. Он прилепил на самом видном месте, а именно на холодильнике, фотографию машины, скрупулезно извлеченную из журнала, а рядом прилепил себя в полный рост: с широкой и невероятно дебильной улыбкой. Через три месяца он ее купил на какие-то абсолютно случайные деньги, которые чуть ли не рядом с его подъездом вдруг образовались. Ну, так, знаете, у кого-то чужие окурки под ногами, а у кого-то подарочный сертификат. Другие умные товарищи поправили очки на носу и интонациями хорошего полицейского объясняли, что это всё сила Космоса. Главное думать, что, то, что ты хочешь у тебя уже есть. А потом голосом плохого полицейского добавили, что если ни хрена не вышло, значит, плохо хотел. Сомневался, или меркантильно откладывал несчастные куски зарплат в жестяную коробку из-под печенья. Космос, оказывается, не любит мелочности. Подмывает устроить эксперимент - разработать методологию самовнушения, жизни ради удовольствия обладания, употребить всю квартиру как полигон для тренировки веры и самообладания. Только вот проблема - мои желания не вырежешь со страниц периодики.

Мудрецы, модифицированные в набор афоризмов, ведают, что любовь, как удачу ждать бесполезно: она сама явится, как вечно пьяный, невменяемый друг - неожиданно, не во время и всегда с последствиями. Тогда-то жизнь и закрутится по спирали из верных решений, цветных банкнот, розовых лепестков, бесплатных купонов и воздушных поцелуев. Говорят, выстрадаешь. Говорят, не жди ничего - все придет. Говорят, забей. Такие до фига божественные заявы. Тоже эксперимент тянет замутить: позиционировать духовные ценности выше разумных, ничего не ждать, воспринимать удары, как должное, спиться, нарушить хрупкие грани восприятия жизни, как терпимой депрессии. Только вот опять проблема - сознательно отказаться от целей, которые очень хочется, не удавалось еще никому. Ну, разве что, заменив их на более выгодные с позиции глобализма.

-Он упал. И как начал валяться!

Люди прекращают верить в Деда Мороза, когда понимают, что получать подарки от близким им хочется больше. Когда становится слишком очевидно, что от близких ничего путного никогда уже не дождешься, общественность плавно возвращается обратно к Деду. Иногда кажется, что если стать очень несчастным под полночь, то Высшие Силы всенепременно свершают над тобой некий параномальный акт, вследствие которого ты осоловеешь от счастья, компенсирующего все страдания. Обьем страданий приравнивается к мучениям голодной Африки в течение 100 лет. Круговорот чудес в природе.

-Во что ты веришь?
-В то, о чем никогда не подумаю.

Сделай меня свободным. Подари мне город. Планету. Проездной на январь. Фонарь на улице. Немного человечности: не ко мне, в меня. Космос, как, откуда мне вырезать мое желание - я хочу, чтобы у этого мира не было Апокалипсиса. Никогда-никогда. Где это написано? Кем забыто? Я могу даже забыть, как это любить жизнь, чтобы эта любовь долбанула меня неожиданно как-нибудь между десятой сигаретой и третьим получасом слов. Где эта чертова кнопка? Какой он - правильный ответ?

Я совсем не гребаный альтруист. И вовсе не люблю Вас, мерзкие крысы.

Я зову. Я гоню.

И очень хочется, чтобы шел дождь. Но идет снег.

Сенпай – старший товарищ, наставник – для одного человека.
Сенсей – учитель – для группы людей.

Мы даже не ходим по прямоугольному узору квадратных метров - мы мелькаем, резко меняем положение и снова застываем, чтобы все окружающие могли рассмотреть положение, в котором мы находимся: свет белый, со сгибов стен, ты выглядишь преданной, я - не от мира сего. Наша связь с пигмеями острова Мадагаскар и политической ситуацией в Германии кажется более очевидной, чем связь между нами.

Сенпай, полюбовно расставшийся со своей юношеской худобой и приобретший до неприличия хулиганскую щетину, наводящую на мысль о патологическом творческом запое - конечно же, кризис, и приближающемся безденежье - кредиторы уже стоят в списке на отстрел. Он гасит сигарету о рамку собственной грамоты за заслуги перед человечеством в уменьшенном масштабе, подтверждая этим неуважительным жестом, свое намерение остаться в статусе сенпая до конца дней разумных, а в сенсея превратится с наступлением старческого маразма. Все звонки на мобильном нещадно отбивает уже под третью сигарету, по-королевски кидает "на хер" вожделеющим с городского, и зависает в мастерской с каким-то случайным знакомым, с удовольствием, разделившим идею о подготовке некой шедевральной световой инсталляции. Очередная контрреволюционная задумка сопровождается резким лязгом отвертки, которой очень сложно забить гвозди, и не менее музыкальном скрежетом дрели, через которые долетают указания автора, для простоты изложения снабженные такими словами как "поебень", "блядство" и "концепция".

Творческий процесс денег, конечно, не принесет. Он сбагрит прибыльный проект в чужие руки, получит свои законные получаевые - полузадаток и забудет навсегда, что в статьях на завтра укажут его имя. Потому завтра наступит не скоро, перед ним на него нахлынет невообразимая вселенская тоска, он будет содрогаться сухими слезами о несбывшемся и молить духов и людей о помощи. Молить, как просил больше 20 лет, в пространство, едва шепчя заученные слова ободранными губами. Она придет. Придет, когда вымоет все чашки с недопитым кофе, соберет отсыревшие окурки, приготовит ужин; придет, обнимет, он рухнет, боясь придавить ненароком ее хрупкое тело. Тут можно засекать время и ставить на кон. Он просидит ровно пять минут, потом резко вскочит и вступит с ней в полемику, потому что она - ученица, потому что пяти минут хватит, чтобы ему забыть глупую жизнь.

-А ты бы пожертвовал жизнь за меня?
-Когда б пожертвовал - не думал бы.

Но позволил бы тебе, пробитой багряной кровью, испачкать мне одежду и душу, чтобы принять на себя бремя вечного страдания и превратить свою жизнь в окончательный кошмар. Жить без тебя хуже, ты знаешь, чем умереть для тебя.

-Кто ты?
-Тот, с кем ты говоришь.

Он говорит, что я для тебя был - вся жизнь. Но я не верю.

Ему звонит жена из Европы, там тепло, но снег все же выпал, у них -20 и воет февральская метель. Она морщит нос, терпя его виноватую улыбку и фразы для проформы, которые он говорит обеим: ты - это же совсем другое, понимаешь? Нет, они его не понимают, но признавать приходиться - сенпай не принадлежит никому, кроме Бога.

-Безумство, коварство и маленький кусочек любви.

Всё также светит солнце, а день сменяется ночью до бесконечности, в этой пляске незыблемых фактов, ускоряющейся и бескомпромиссной, я офигительно торможу: ну, куда здесь под поезд бросаться? Где ты? С кем ты? Я уже предатель или просто не_тот человек?

-Учитель ...

Её рука упирается мне в сердце; ползёт по рёбрам и куда-то вниз: из нас двоих кто-то уже подавился голосом или воздухом и хрипит в ответ на молитвы другого.

-Брань, веселье, мор и смерть.

Какие права мы имеем на то, что уже потеряли? ...

PS.
- Собака, ты что, лаять не умеешь?
- Почему? Умею. Просто пугать тебя не хотела.

Акико.

К черту вчера. Плевать на завтра.
Боги, спасите детей своих: я разгадал загадку календаря.

Выбери жизнь?

Поной об отсутствии/наличии погоды, любви, веры, сил, результатов, планов, секса, реализованности, хорошей зеркалки, чтоб без шумов, прекрасного друга и чтоб с машиной, зарплаты, чтоб купить рыжий абажур на кухне и оплатить круиз, начальника, чтоб ставил в пример, время, чтоб высыпаться и провожать похмелье.
Скажи, что ныть нехорошо: за это не дают девушки и не платят за тебя в маршрутке. Скажи, что другие - злые, тупые, без мозгов, с мальчиками, с девочками, детский сад, гребаная истеричка, высокомерный ублюдок, банальный, неоригинальный, нет, нам друг друга не понять, я за тобой бегать не буду, кисакуку, заебали, суки - плохие, а ты лучше, потому что тебе плевать на них. Расскажи, как ты ездил, кого кадрил, о чём жалел и чего не добился, но на следующей неделе, в следующей жизни, к гадалке не ходи, всё будет хорошо, противоречиво, справимся, верь, не скрывай, не читай, прими меня, люби меня, живи меня, говори меня, eat people, drink people, dream people, STOP.

А Вам не кажется, что мы все думаем одно и то же?

Нас научили думать об одном и том же: круг вертится, набирает обороты, шестеренки - в них твои календари, твои черные дни, твои дожди, 17-й день рождения, 23-й новый год, покупка первой пачки презервативов, кажется, единственная любовь, так хочется иметь: денег - как у Абрамовича, мозги - как у Крамника. Первая шестеренка вылетает: чужие люди женятся и летают на самолетах, а ты третий год даришь одну помятую розу однокурснице и по 40 минут ждешь автобуса. Это называется: столкновение желаемого и действительного: желаемое - плагиат, действительное - не хочет сделать тебе ничего плохого. И наступает разочарование, а вслед за ним знание, что чужие чувства - всегда сопли, иллюзии и самолюбование. Идеи-фикс закрепляются в подсознании, как таблица умножения на обратной стороне блеклой, зеленой обложки школьной тетради. И летит связующий механизм: проект по разработке результативности твоей жизни не проходит комиссию, а впущенный слезами цинизм всё чаще и чаще бьет в окружение наугад и промахивается на каждый первый раз. У тебя связь потерялась, приятель. Связи с реальностью больше нет. Есть только варианты ответов, подстановка под каждую ситуацию, обстоятельства, которые ты подмешаешь или преодолеешь. Сложная система запущена и мчится, выбивая собственные составляющие. Забудь. Забей. Ты уже не думаешь. Ты уже давно не умеешь думать. Ты читаешь книги. В книгах все уже умерли. Ты смотришь фильмы. Но в фильмах все уже выжили. Получается, что есть набор понятий, которыми ты оперируешь, как уличный мошенник.

Надо. Привык. У_меня_тоже_так. Вот оно. Ключевое.

Как у таких разных людей, как я (4 курса отстойного ВУЗа с претензией, астигматизм, провальная творческая карьера, патологическая лживость, как умение выживать) и ты (вера в лучшее в людях, японская стилистика, отсутствие вкуса, одиночество, как вынужденная политика) могут быть одни и те же проблемы? Ну, как, объясни мне? Может, мы просто думаем, что это НАШИ проблемы: любимые, милые, привычные, единственные. Может, если у нас не будет ТАКИХ проблем, то мы просто не будем знать, как говорить и куда идти? Может, это НИЧЬИ проблемы? Блудные: душа, тело, будущее - это наши инопланетяне, упавшие полудохлыми комками сомнений из холодного космоса прямо к нам на обеденный стол, откормившиеся на людских парадоксах и уже давно захватившие мир?

Действительно ли тебе нужно, чтобы никто не перечил твоему мнению?
Любить снегопад?
Пить шампанское?
Завести рыбку?
Позвонить маме?
Доделать проект?
Сдать экзамен?
Найти любовника?
Потерять его обратно?
Написать книгу?
Увидеть Джомолунгму?
Познакомиться с Папой?
Купить vip-тариф?
Съездить на курорт?
Подняться в рейтинге?
Научиться писать на C++?
Поступить на дизайнера?
Купить красную машину?
Оставить следы на Аллее Славы в Голливуде?
Умереть?

Идёт время: четыре сезона. А может на самом деле - девять? Двенадцать? Два?
Господи, да откуда мне знать?
Моё существование - табель о рангах, гениальная система обслуживания, где на каждый вариант - тысячи возможных ответов, из которых ты складываешь - складываешься ты ...

Я чувствую, что меня круто поимели.

- Готовитесь к лучшей жизни?
- И вам... того же желаю ...

<Прости мне мои слабости, но кто я без них.>

ОН пытается научить меня ненавидеть.

-Ищи хорошее.
И я становлюсь ищейкой: в памяти матрицей засели читаные сказки, где злодеев перевоспитывали путем перемены цветовой гаммы гардероба. Я оборачиваюсь и вижу, что в декабре нет снега; что в витрине магазина элитного фарфора перегорела в гирлянде третья наверху лампочка, и теперь частицы света отчаянно и несинхронно подмигивают, как будто пытаются держать марку за всю команду. А несчастный кусок пластмассы с контактами внутри, затих темной точкой и думает, наверное, так же, как я: какого хера им надо?

- Тень на зайца упала ,и тулуп вышел.
- Куда вышел?

занудствую

Я ненавижу Четверги. В попытке себя развеселить и настроить на светлое будущее, я вооружился терпением и бутылкой разведенного спирта, хотя мне это и не свойственно, и ушел бороздить бескрайние просторы сети на пример версий Грядущего. Так вот: если что-то не заладилось - это только начало. Ничего приятного моей субтильной субстанции, как выяснилось, не грозит.

С одной стороны - глобальное потепление - растают льды, сметет к чертям все европейские культурно-коррумпированные столицы, солнце разорвется, как перегоревшая лампочка, все будут плакать и наступит плановый Вселенский Потоп, только никаких плавучих домиков класса люкс-плацкарт с живностью не будет, какой-то мудак, ну, ладно, может, не совсем мудак, писавший хроники в 16 веке сказал, что выживут только хорошие: в срочном порядке прикидываемся дебилами, начинаем верить в лучшее в прогнивших людских душах и ни в коем случае не обижаем грустных эмо и бездомных собак.

С другой стороны - глобальное похолодание - солнце перед тем, как обрадовать ныне здравствующих блистательным ба-бахом перекроет нам запасы энергии, примерно к тому же моменту ислам все-таки устроит презентацию того, что так и не отрыли американцы и все, кто смогут не разложится, покроются шерстью или еще чем похуже.

Еще среди сдохших спутников NASA и утилизированных по причине повреждений от жесткой воды стиральных машин, обнаружились пара десятков астероидов, причем половина размером с чуть-чуть больше пары-тройки материков, а один вообще расщепленный на тысячи кислотных пылинок и вылезший из Черной Дыры, где, как известно, все розового цвета и очень болит голова. Надо полагать, Земля будет под обстрелом межгалактических агрессивно настроенных объектов примерно с 2008 по 2016 года.

Но мы, гады, безумно живучие. Потому что в этот же момент мы будем не прятаться в метрополитене, запасшись банками с финской селедкой и советской тушенкой, а, во-первых, религиозно расти, гей, братья-славяне, объединяться с буддизмом, проливая искренние слезы над теми, кто не с нами. Примерный объем таких излияний и составит половину жидкости в Потопе. Во-вторых, всенепременно начнется Третья Мировая, и что-то мне подсказывает, что ничем хорошим это не кончится. В особенности, для психики подверженных влиянию субъектов. Но отдельных личностей все-таки спасут, по одной версии, не то Антихрист, не то Спаситель, не то оба сразу, по другой, выживут сильнейшие, то есть коммунистические китайцы и фанатичные исламисты. Видимо, именно по этому и надо резко всем стать правильными и замечательными: типа к узкоглазым подмазываться, братья навек, Кимчиныр, берите, пожалуйста, нашу Сибирь, хоть всю, кушайте, премного вам благодарны. Выживают негордые. Это закон природы. А те, кто думают, что они самые умные, будут валяться в районе руин Ватикана (я не сказал? - одна из комет упадет аккурат на него), все покрытые язвами и прочими неприятными болезнями, их типа семь, по мнению того же мудака, ну, ладно-ладно, не мудака, из 16 века. Правда, по календарю майя, время нас изрядно поджимает и как-то надо успеть выпить, повоевать и спасти землю отдельными группками за каких-то вшивых шесть лет. Мама, можно я больше не пойду в школу? Каким-то непостижимым для моего понимания образом все оказалось посчитано и украдено до нас, причем сразу по трем версиям: каких-то несчастных индейцев, не менее ебнутых египтян и сообщества патриархов под чутким руководством Папы Римского. Но последние уже по-любому не правы - это мы в курсе, первые кидает копыта тот, кто даже себе ничего хорошего напредсказать не смог.

А мы смогли. Ибо у нас Ванга. Чумовая бабка была, по-видимому. Я бы к ней даже не сунулся: я по-прежнему слишком много носков прячу под кроватью. Но, тем не менее, Ванга, господи прости, перед тем, как отдать свою одухотворенную сущность Небесам, успела поведать, что бабы в России наплодят сплошь гениев, потом народонаселение откопает какие-то катакомбы, за нами прилетят из Космоса, и начнется ... такой праздник, профессор! Но коварный пиздец, зверь недобрый, и во всем этом празднике Любви и Единения, подстроил нам Козью Морду. Весьма логичная Ванга уже порядком обнадежив, внезапно сообщает, что Рай на Земле наступит еще ой, как не скоро, зато весьма в ближайшем будущем нарисуются все те же несчастные климатические сдвиги по фазе и злосчастный Потом. Вот западло! Наводнение случится через 30-40 лет, то есть, по самым пессимистичным прогнозам, мне будет уже полтинник. М-да, самое время покупать ласты и акваланг.

К тому моменту, как я смог сопоставить все эти версии, водка как раз кончилась. Я тут же причислил этот знак к началу роста своей духовности, и о чудо!, сработало. Я нашел единственный более или менее оптимистичный прогноз. Поражающий своей вселенской маразматичностью. На уже порядком, измученные головы, не поворачивается язык сказать - людей, будут гроздьями валится инопланетяне. Нам своих мало что ли?! По жизнеутверждающей версии - не очень живые, по мнению французского мистификатора - признанного мной абсолютно провальным в смысле техники исполнения - вначале мудрые, потом резко злые. Что неудивительно, в общем-то. Маугли кого хочешь, достанет. Следующим пунктом числится увеличение продолжительности жизни: концепция молодых и красивых трупов тоже терпит крах. Ну, и под финал - возможность менять непригодные в эстетическом смысле части тела. Мама, можно я куплю себе новые ноги? Те, которые из последней коллекции? Я себе уже прикидываю гламурные журналы с вариантами новогодних вариантов мозгов или, ну, я уж не знаю, сисек, наверное. Хотя, не исключаю, что сексуальные предпочтения к тому времени изменяться до неузнаваемости.

Из всего этого катаклизма и вакханалии я вынес весьма скудные выводы.
Я совершенно не могу жить с мыслью, что могу сдохнуть в возрасте 26 лет. Не то чтобы, у меня были такие планы, просто странно осознавать, что ты имеешь все шансы стать свидетелем конца чего-то очень-очень важного. Ну, это, конечно, пунктик по поводу моей внушаемости.

Я абсолютно не могу жить, зная, что эти гребаные люди планируют грохнуть друг друга посредством допотопных принципов полного уничтожения. За последние четыре дня пересмотрел столько фильмов про ВОВ, что совершенно точно понял, что очень хочу, чтобы меня спасли. Я совсем не мученик и не герой. И уж тем более не патриот. Я косой, как заяц и меня перевешивают собственные ботинки, что уж тут говорить о тяжелой артиллерии. Разлагаться мне тоже не хочется. Я такой аллергик, что к 21 году успел это сделать уже дважды.

Я думаю, что к жизни надо относится проще. Искренней. Этот новый этап моих мировоззрений находится в разработке, поэтому раскрывать подробности сего увлекательного процесса не буду.

Еще я так и не понял, а у кого, собственно, находятся эти центурии с предсказаниями. Ну, материально. Бумажки эти. Где-то же они существуют ...

Всё это, с одной стороны, чрезвычайно трагично и вполне в духе Преступления и Наказания в гранях Земного Шара. А с другой, невероятно скучно. Настолько, что переживать не хочется даже не по-настоящему. Неужели всё, что ждет эти города, под Едиными Небесами и серебристым перезвоном дождей-снегов, это какие-то кретинские астероиды и бессмысленные нападки? Какие-то идиотические Библии и календари? Неужели Бог - это кара и крест на крыше, вечное смирение и муки? Не то, чтобы мы наоборот должны творить, никому не уподобляясь? Чё за хрень вообще творится?! Всё, готов, до белочки.

Меня не предсказал Нострадамус.
Но иногда так хочется верить, что он просто что-то умолчал ...

В тот момент, когда вопрос о моих делах исчезнет по причине того, что ты сможешь просто купить глянец и прочитать о нем там, вдруг выясниться, что мы в хронической ссоре: ты названиваешь мне из галереи, чтобы сообщить, что новый художник хорош не только в живописи, в которой ты, кстати, соображаешь - в отличии от моей новой секретарши.
-Так давай я куплю его тебе. - предлагаю я.
-Хочешь в подарок живого художника?
-Ублюдок.

Мчишься, кусая ногти, в ореол моего вечернего обитания.

Ты устроишь публичный скандал - конечно, устроишь, как иначе: полетят скатерти и дорогой хрусталь с Chateau Calon Segur - не самое дорогое красное, но это сейчас за семь штук, 17 лет выдержки, а через 10 лет он станет таким же дорогим, какой красивой станешь ты. Тебя не унять, ты в гневе - прекрасна, чудесна, даже легкие, как туман, капельки пота в вырезе платья. Вылетаешь, в свое отчаяние, куда-то к шоссе, кажется к реке. Я флегматично улыбаюсь и уезжаю домой.

Холодный ветер растреплет белоснежную меховую накидку, причешет твои буйные кудри (3 часа маленькая девочка с лисьей мордочкой цепляла их об атомы кислорода для придания звериной пышности), обветрит лицо с лицемерным естественным макияжем. Захочешь побежать - черная вода за перилами блеснет фонарем - как уличный вор - единственным глазом, зима дыхнет в лицо перегаром из отчаяния и Вселенской тоски: реплики завизированы, перед глазами путается прошлое, свет вспышек, углы в уборных, облицованных серебристым мрамором с малахитовыми прожилками, и там же слезы, аккуратные руки твоего телохранителя, поднимающие тебя с шатающихся каблуков, а вместе с тобой - тонну твоей Пустоты.

Английский чай, все те же дешевые сигареты - я параноик в смысле привычек - ты скидываешь непривычно испачканные асфальтом туфли, ключи от двух входных дверей и рухнешь, как срезанная бензопилой, рядом с моим креслом. Конечно, ты вернулась. А куда ты, собственно, уйдешь в декольтированном платье цвета артериальной крови и машиной с охраной за спиной?

-Но ведь раньше ... Всё же было по-другому ... У нас ничего не было, но мы были счастливы ... Ты так хотел стать криминалистом ...

Но я слышал это слишком много раза, еще больше раз читал в твоих глазах, сверкающих теперь, как россыпь драгоценных камней: я как будто перевожу бумажки в твердую валюту и храню их в твоей голове. Я бормочу под нос твой монолог, в суфлерских паузах протягивая одноразовые носовые платки, и каждый раз успеваю сказать за пять секунд до того, как прохрипишь ты. Как мы жрали неделями растворимую лапшу и откладывали деньги до зарплаты, красили дешевой сероватой краской дверные проемы, я потом еще пинцетом доставал с поверхности прилипшие волосы от кистей, как я читал тебе свою первую серьезную рукопись, как мы врали, что у нас не работает телефон, потому что ремонт, а на самом деле за неуплату ... И что с того? Любое трогательное воспоминание одноразовое и действует только по сценарию.

В снежную, московскую бурю, въезд - за тридевять земель, в осеннем пальто, на убийство, искать в сугробах пули-рикошеты, снимать отдельно чью-то застывшую ладонь, чьи-то бесконечно синие глаза, замороженные, как что-то паршиво-людское попавшее тогда в наши сердца. Желание стать кем-то, подняться из этих оплеванных подъездов, пожирающего метрополитена, злобного начальства, выше, к облакам ... Мне тогда показалось, что умер сам Бог: нелепый, глупый Бог, бомж в куртке с чужого плеча с отсеченной кистью. И до сих пор кажется. Помнишь, я заболел после этого страшным воспалением легких, и ты отнесла в ломбард последнюю фигурку ручной работы, доставшуюся мне в наследство из большой коллекции, которая, впрочем, распалась давно, еще из-за долгов отца. Чтобы заплатить за мои лекарства. Ты пришла зареванная, и весь вечер пряталась от моих хрипов и температур в ванной. Я тогда сказал себе, что больше ничего не потеряю. Выкупил полмира, после - растворил в топленном кислотном молоке, запер вязью слов, завел охрану: таких милых мальчиков, называющих меня босс, а тебя - хозяйка, водителя и всё это ради того, чтобы больше никогда-никогда не приходилось рано вставать по утрам и курить только в отведенных для этого местах.

-Мы же были счастливы ... В кого мы превратились?!!
-Птица ...
-Не смей так называть меня! Я больше не Птица, умерла твоя Птица, всё-всё исчезло ...

Сжимаю в объятиях, ты бьешься - истерически вопишь, источаешь запах алкоголя, духов и, по-прежнему, молодой кожи, в этом странном танго нам удается дотанцевать до спальни. Ты упадешь в сон словно замертво. Слава богам, а то опять бы пришлось вырубить тебя легким ударом в темечко. С утра кофе, обезболивающее и вечером улетим в Прагу - в этот старый, дурацкий город. Съездим в Англию, к дочери в колледж, ты будешь скрывать синяки под глазами темными очками и играть в хорошую мать. Не волнуйся, обещаю, потом я ей всё объясню, я ей расскажу, как мы стали такими одинокими и несчастными. Ведь ... Всё для тебя, милая, весь мир: все восхищены тобой, не нужно, не хочешь - все ненавидят тебя, я поколдую еще спокойным голосом, приправленным цветастыми знаками, и все будет ровно так, как ты возжелаешь, я уберу все зеркала в доме, чтобы ненавистное отражение не терзало тебя, а бриться буду, ловя отражение собственной морды в кастрюле. Все равно в них никто ничего не готовит. Чего скрывать - я питаюсь лестью и чужой болью, ты - пожираешь собственную плоть и коньяк Годе.

Не думай, что нас испортил статус или деньги. Мы сами это сделали. Еще раньше.

Я забираю у тебя ключи от бара, запираю все снотворное в доме в шкаф и выключаю в спальне свет.

-Видишь, любимая, мы так боялись, что уйдем друг от друга, но мы вместе. Знаешь, становится ВСЕМ после того, как был НИЧЕМ, так же сложно, как и если бы наоборот.

Я закрою дверь и буду надеяться, что, когда придет Избавление, из нас будет хлестать серебро, а не гнилая кровь.

И еще, что ты выпила не весь коньяк.

Переживи себя, задуши в себе гнев, оглянись и пойми, что все истории уже рассказаны, слова услышаны, но это не конец. Потому что они хотят слушать дальше.

Ты увидишь кружку, заляпанную темными кофейными пятнами и решишь, что я такой аляповатый элемент социума, закономерный, как снег зимой - с едкими депрессиями цвета сухой пастели - руки очень пачкает; прозаическими сентенциями о целенаправленности жизненных перепитий; неуверенный в себе до безобразия, инфантильный полугений - полугибрид, выведенный на свет белый посредством хорошего авторского кино, плохих современных книг и неприличных попыток нажраться до белочки. Знаешь, есть такой тип личностей - это возрастное - они водку пьют, как будто заглатывают касторку. Еще трогательно кашляют, а потом их также трогательно тошнит.

Откажись от попытки кому-то что-то доказать. Не надо быть более искренним - сердце все равно бьется: лицемеришь ты глобально, артистично, не размениваясь по мелочам или же укрываешь свою маленькую ложь под полами зимней крутки, подбитой мехом помоечного американского енота. Не пытайся задеть этого мелкого придурка, обвинив его в тривиальности и серости: подобный хмырь, конечно, не вызывает ощущения новатора в области душевных переживаний и мозговой деятельности, но, вдруг, допусти, что он через многое прошел, чтобы понять почему бить ногами собак нехорошо, а обзывать бабушку - "дурой" тем более. Пусть говорит, что понимает - тебя, меня, Лену из департамента Банковских Технологий, Макса Фрая, своего знакомого Серегу и придурковатую девушку Машу, которая пишет под ником "Лунная_скрипачка", хотя ни одного музыкального инструмента, кроме плеера в руках никогда не держала. Пусть он понимает. Это не для нас - это ведь для него. Он будет чувствовать себя менее одиноким. А тебе даже задницей двинуть ради этого не придется - просто слукавить немного: звезды сыпятся, падения по пропастям, холодно, наверное, я умер, но почему-то еще дышу, жарко, тоскливо, чай остывает и тому подобная дребедень.

-Я как-то ночью бежал по квартире и налетел на сервант: он, конечно, в дрызг вместе с посудой, но хоть как-то увековечить себя получилось.

Мы все пробуем рисовать хорошие рисунки, писать хорошие книги, играть хорошую музыку, создавать хорошие проекты и говорить хорошие реплики. Ты - лучше меня, а я, в свою очередь, лучше выходцев с Фабрики Звезд, они тоже и так по цепочке мы делим скромные запасы талантов Галактики. Хорошо - у нас шедеврально, радует глаз и общественность, которая одобрительно кивает и выбирает других.
А мы - закусываем губы, обижаемся на Вселенную и обвиняем в продажности, связях и "она с ним просто переспала"; мир нас проглатывает, потому что людям не нужны наши романы на тонких гранях небес и созвучные истории о говорящих предметах, типа теней и диванов.

Но однажды достаточно просто понять, что мало быть просто хорошим, надо быть еще и в тему. Потому что иногда не требуется что-то сделать талантливо, что-то можно сделать и плохо.

Зато именно тогда, когда это действительно нужно.

Наверное, это и называется гениальностью.

-Они же сами себе делают плохо, они себя завязывают в узлы шипами вовнутрь - и калечат и себя, и тех, кто рядом, и тех, кто случайно мимо проходил.

-Это и есть жизнь, Ашура! Она состоит в том, чтобы путаться и делать больно. Это такая же закономерная часть людей, как руки или жопа.

Кровь забивается под ногти; отмершая кожа тянет за собой другую - живую, которая еще присоединена непосредственно к тебе, прилагается по прейскуранту, как, например, зима каждый год и техническая невозможность откусить кусок гранита. Ты - сверлишь стену, как будто пробиваешься в открытый космос, я - обдираю губы под мясо, как будто наказываю их за то, что они произнесли. Произнесли мной.

-Я - представляю собой литературную ценность.
-Особенно, когда залезаешь в пустую ванну в одеяле и начинаешь выть в вентиляцию.

Идёт распродажа сезонных истерик.

When love is a gun,
Separating me from you.

Кто-то из нас чужак: неплохо пропитанный спиртовым раствором и чужим северо-восточным ветром. Ты упираешься в мое лицо, я убегаю большей его частью за стену шарфа и говорю, что небо белое.
-Серое.
Это вообще, отсутствие неба - стиранная льняная простыня, которую можно разукрасить рыжеватым чаем - только заварочный экземпляр, или - эфемерной - кровью. Вода из-под крана - холодная, в чайнике, невыносимо логично, кипяток, в пластмасовой бутылке - теплая: какая из них мёртвая, какая живая, в какой последовательности их нужно пить? У меня просроченная лицензия на жизнь.
-Выпей лучше пива, приятель.

Если бы я завис в своем 2171 году, в серокаменном здании комендатуры: табельное оружие, секретарша, ночь на патруле; девушка рыжая, отливающие яростным солнцем волнистые пряди, пронизывающие, преломляющиеся рикошетом лучами через стекло - красотка - смелей вперед; она доступна сегодня для каждого, улыбку уже не собьешь с ее, отливающих малиновым, губ. Она свободна. Только учти: там оцепление, все поголовно курящие, а под номерами 4, 6 и 8 - ошметки ее мозговых тканей. Милая девушка, милый вечер, милый я. Все ругаются матом, план измеряют количеством трупов, зато можно спать в кабинете и не мыть посуду.

Давайте ничего друг другу не говорить. Особенно, мне. У меня с вами война, но сегодня я - тыл и засыпаю под вой предупреждающих сирен.

"Бабах-бабах" где-то на юго-востоке города.

Обрывки уничтоженного.

Нас окружают не мысли, а мнения. И это роковая ошибка.

(...)
Я ненавижу слова, но других я не знаю.
А ты, дрянь такая, втыкаешь мне в голые плечи иголки только бы я не молчал.
Я вою, а потом уезжаю - у меня в кармане прокуренный час, когда плацкартный вагон коснулся перрона.

48 видов виз в сумрак.

Засел на последней парте. После пяти минут наблюдения на двигающимися ушами преподавателя началась морская болезнь. Стал прислушиваться к музыке в наушниках соседа - стало хуже: уши начали танцевать.

Я знаю людей, готовых умереть, но не знаю никого, кто согласился бы это сделать каким угодно способом.

Труппа вольных статистов.

-Скажи своей маме, что ты уже не вернешься. Или давай я скажу ей, что ты уже больше никогда-никогда не вернешься - все-таки я приличный молодой человек, мне можно верить.

Я бы выступал против общего порядка, если бы его в таких количествах не нарушали все остальные.

-Здесь, по идее, можно было развести костер, но поскольку развести костер в лампочке сложно, изобрели лампу накаливания.

Процесс производства мыслей шире, чем процесс их потребления.

-Не могу жить ни с тобой, ни без тебя...
-Скажи проще: да, когда же ты сдохнешь, ублюдок.

-Что, очень хочется располнеть на девять граммов?
-Хватит выебываться. Ты не взвесил ни одной пули в своей жизни.

(...)
Два представителя низшего среднего класса соцфака МГУ - возвращение в семейное гнездо по взаимной договоренности в родителями, не позже 11, стадию: "мама, я не курю" еще не прошли; один представитель вольной молодежи младшего университетского возраста - благонадежная должность в касте гостинично-ресторанного бизнеса, Фрай в больших количествах, склонность к верным умозаключениям в количествах еле дотягивающих до хотя бы сколько-нибудь приличной нормы; его некоторая условная масса знакомых, готовых воспринять идею о перемещениях в мирах с неописуемым энтузиазмом и побросать все свои приятные привычки за способность прикуривать от пальца. Мир скучен для скучных людей.

Жизнь - как огранка дешевого кольца: рано или поздно выпадают все камни.

Я выключаю свет и молчу. Мне кажется, я был мертв уже давно.
Подобные мысли посещают всех представителей моего поколения.
И только некоторым из нас будет позволено это исправить.

А остальных придется оставить для статистики.

И первый признак Апокалипсиса - когда люди начнут съедать своих покойников. Как муравьи.
Ведь должен наступить момент, когда весь верхний слой земли будет заполнен трупами.
По моим расчетам, умение добывать огонь человечество к тому моменту уже потеряет по причине того, что сожжет всё, что, в принципе, может гореть. Тогда произойдет внедрение костей в морковку, и мы получим замечательную Вселенную, в которой один глупый мальчик съел собственную руку.

Какое счастье, что я умру всего-то лет через 30.

-Небось наркоман. У нас, у Мышкиных все наркоманы: вот мой дядька, Полуэкт Вениаминович, с утра до поздней ночи жрал колеса, пока не сдох окончательно, а моя двоюродная бабка была марафетчицей. Правда, она и сейчас жива.
-Нет, я таблетки не люблю. Я ими давлюсь. Мне больше нравится рыбок разводить. Так что в наркотиках я совсем не нуждаюсь. Я и без них вижу жизнь живописной. У меня и справка есть.
-Какой вы искренний человек. Как пожарный.

(с) Даун Хаус.

-Снимай трусы или я утоплюсь.

-Я не псих. Я сознательно не в себе.

-Что ты делаешь?
-Качаю пресс.
-По-моему, это тупиковая ветвь развития.
-(...)
-Ты делаешь это с такой злобой, будто ты пытаешься изнасиловать пространство.

У человечества нет ценности.

Надеюсь, что, когда я умру, они не захотят меня вскрывать.

На Арбате стояли художники и играли в шахматы.

-А что будет, если на часах вместо ":" написать "&"? ...

Я отчаянно захрипел прокуренным горлом.
-Меня не тянет его видеть. Если честно, меня не тянет даже дышать.

Море, для которого не нужен загранпаспорт.

Может, я просто хочу туда* попасть просто потому что не нашел ничего другого, чем бы занять голову.
(* - туда - в другой мир.)

Под паутиной твоих ресниц не оказалось паука.

-Ты думаешь, есть место, где нужны твои заёбы?
-Я думаю, что мне нужно место, где я со своими заёбами смогу жить.

-Я - плохой отец.
-Не знаю. Мне не с чем сравнивать.

-Если узнают - у вас будет административное взыскание.
-Пусть будет. Я уже обклеил ими всю кухню и начал обклеивать коридор.

Люди возвращаются. И они возвращались бы раньше, если бы знали, где находится тот, к кому им надо.

Не важно, хорошее ли пиво и будешь ли ты его пить вообще. Важно ощущение желания напиться.

-Заходи, человек.

Если хочешь сказать человеку гадость - всегда смотри ему в лицо.
Чтобы всё было честно.

И желательно стой спиной к стене.
Ну, так, на всякий случай - вдруг сзади нападут.

Через три дня заканчивается срок моего раздолбайства.
И это не значит абсолютно ничего позитивного.

-Это накладная даже ни на что не похожа! На что вы смотрели, а? Чем вы занимались в 2003 году?
-В 2003 году я рисовал паровозики.

Я ничему не учился. Всё, что я умею - природное достояние, как умение портить всё, что угодно начиная от чужого несомненно творческого выражения глубин души или ее заменителя и кончая похоронами. 5 лет - на должностях младших помощников за издевательскую зарплату и отсутствие ракурсов на повышение модальности (статуса). Неоконченное высшее. В доме - пять кошек и сломался диван. Зрение: -4. Ненадежен.

-У меня проблемы с жизнью.
-Это у жизни с тобой проблемы.

Быть молодым - значит, что тебе многое можно простить. Но по той простой причине, что все в курсе, что тебе будет хуже. Потом. Года через два. Ты что, не в теме?

задолбали со своими под_катами

-Надо кем-то становится: найти хорошую работу, получить специальность …
-Оно тебе сейчас надо? Самонадеянно, но если не понадобиться? …
-Слушай, чего ты не спишь? Давно уже отбой был для вашей малышни.

Моя юность закончилась: я знаю это совершенно точно.
Кончились ночные посиделки с друзьями-ублюдками под настоявшийся чифирь и редкий тарен, вызывающий ощущение, что да, ты сидишь на замызганной кухне, но эти квадратные метры - висят где-то во тьме мироздания. И ставится жутко. Все люди под вами, вокруг, а ваш островок - надежды и мечты - во вне. А потом жутко весело. Значит, можно кидаться в НИХ окурками, верно? ...

И это только вначале кажется, что юность - вспышка, и ты напишешь реально хорошую книгу о том, как всё было здорово и ни за что не надо было нести ответственность. Всё забывается. Ты не узнаешь себя на фотографии.

-Да что ты говоришь, ей-богу ... Как будто тебе лет 50 исполняется.
-Дорогой мой, если бы мне исполнялось 50 лет - я бы был счастлив. Прикинь, херней заниматься полвека. При таком раскладе, в принципе, менять уже нечего.

Ну, хоть рожа пока только лет на 17 тянет.

PS. И я, конечно же, тоже попытаюсь избежать необходимости как-то выживать.

Юность - наивная пора, когда считаешь себя умнее и добрее Бога. (с)

Некоторые отношения похожи на гостевую зубную щетку.
У кого-то она в наличии есть, у кого-то нет. Но почти все гости мучаются вопросом - а щетка предназначена для всех пришедших в дом или для него одного.

Самое ужасное, что может со мной случиться - это, если жизнь войдёт в привычку.

Никакого Апокалипсиса не будет.
Просто Боги уходят.
И последний - выключит свет.

Снег последними хлопьями октября прячет под собой ведьмины круги: багряно-рыжие мухоморы покрываются едва ощутимым инеем и медленно погибают внутри синоптической тюрьмы - холод сожрет яркий цвет, ветер проникнет сквозь податливые мёртвые ткани и разнесёт яд по городам. Тебе - мне. Гриппозной бледностью, отравленным потом болезни, распухшими пальцами - простое, закономерное заболевание с инкубаторным периодом в три-четыре месяца - в осень.

Звенят могильные бубенчики ...

да, мне не стать Стругацкими

Благодарности

В средней полосе (между высокой и низкой температурой зимы: где-то от минус десяти до "холодно, бля!" и между высокой и низкой температурой лета: где-то от +25 до "какая сука выпила последнюю бутылку пива?!") был лес. Дремучая чаща со смешанным типом деревье (по предварительном сверкам лес был офигительно глухой, по результатам научных расчетов около двух, 403 -х или 10 тысяч гектар). Ну, там, кустики, земляничка, грибники - живые и не очень, змеи, белки, водяной, два дикобраза, болеющих воспалением простаты, погрязший в болотах советский танк Т-34, который облюбовали кикиморы, и непосредственно, садово-огордническое товарищество Могильщика. Жил он в двухэтажном пентхаусе - порядком подгнившим, с протекающей в северном углу крышей, допотопной печью и трансформаторной будкой неизвестного происхождения на крыльце. На изгороди, окружающей населенное пространство, висели черепа со вставленными в глаза лампочками на 180 Вт и дырявые носки Могильщика. За домом располагался огород с грядками, высаженными в форме пентаграммы, а лучший друг Могильщика по причине своего плачевного финансового состояния временами подрабатывал там пугалом. Но основную площадь занимало, собственно, кладбище ...

***

И мать спросит, что случилось, но слезы душат. В стены, в окна, наружу, только бы отцепиться, отодрать, как ногтями пожелтевшие обои - кольца, письма, цифры с экрана мобильного, даже засос с шеи и запах табака с рубашки. Рывком к компьютеру - рыдания рвут где-то под ребрами, задыхается что-то живое внутри, под одеждой - она все сделала, чтобы выглядеть, а не быть, всё, чтобы он только ее хотел. Калибровка на мониторе сбита - черт, он же обещал ее настроить, где эта чертова папка, он, он, он ... Срывает со стены календарь - через неделю был бы год. Delete, уничтожить, смять, только бы не, скорее бы.
-Вы действительно хотите удалить Love?
-Ненавижу.

***

-Би-бип. Получено новое сообщение.
Из-под стола вылезла шевелюра не первой свежести, являющаяся верхней точкой существа Могильщика. Оптическая компьютерная мышка взвизгнула и убежала. Последовал сильный профессиональный удар, способный ввести противника в абсолютный астрал, направленный остановить беглянку. Раздался мат. Со стола повалились бумаги. Мышь испуганно юркнула за монитор. Мягко говоря, Могильщик был слегка косоват, говоря же по правде, с ориентацией в пространстве у него было крайне паршиво. Потираю ушибленную ладонь, он выполз целиком и окончательно, водрузил на нос заляпанные очки и уставился в монитор.
Enter.

***

Как ездили на майские праздники к однокурснику на дачу: смех, солнце, листья, как манисты, переливаются в свете весны, отблески от бутылок, стекол, его глаз: так странно и коварно голубых. Он обнимает её, прижимает - сильный, красивый ... А вот она - тонкогубая змея. Как тогда не заметила, как она смотрела, как шипело ее дыхание от зависти и злобы. Всегда идеальна, ведь всегда кто-то лучше. А потом осенью - по классике: золотая листва, дурачились, кидали в листья друг друга и свою нежность. Он еще потом пририсовал на этой фотографии сердечко ... Мелькают цифровые картинки, история, разбитая на пиксели, чувства, разодранные по папкам. Сохранить, чтобы лучше. Потом. Но лучше не стало. Стало никак.
Щелкает "мои документы" - музыка, курсовая, а той папки больше нет. Уже спокойные слезы текут по щекам, раздражая раскрасневшуюся кожу.
-Никогда ...

***

-Никогда. - ухмыльнулся Могильщик. Переименовал папку "Love" в "Love_4583" и сунул в директорию "Брошенные девушки". Мышка, сообразив, что ночь предстоит насыщенная деятельностью, приползла обратно на коврик.
-Би-бип.

Кто-то, снося винду, заодно снес первый поэтический опыт и два бизнес-проекта.

To be continued ...

Благодарности

Для не догнавших фишку

Откуда-то из Страшного Лета.

Опять этот дождь. Опять этот серый глянцевый асфальт, впитывающий размытый (blur+6)свет рекламы и фонарей. Я ищу свое лицо, но взгляд тонет в радужной бензиновой слезе. Мне кажется, что только когда мы вместе - мы существуем. Если застыть на мгновение в пространстве, то оказываешься в замедленной съемке вне доступа для мира, прохожего в сером пальто, последнего хита по радио и, конечно, себя самого.

Нервно.
-Что?
-Ничего.
Резкий поворот на пятках: беги-лети; за тридевять земель пошли раздражение на 5 рублей по счету; двери трескаются, стонут скрипом недосорванных петель. Закрываю глаза. Пальцы сжимают запятье; движение; крик; ладонь о плечо; отлетаю; синхронным движением летят книги; стекло (зеркала?); размазывается тушь; до боли хрипоты; пепельница - глиняное сооружение - в окно. Думаю: только бы не на какую-нибудь машину. Удар.
-Вы что, с ума сошли?
На щеке расцветает маковый румянец, пристыженно смотрю то в пол, то на собственную тень в полупрозрачной двери шкафа; за тридевять земель ... Счет исчерпан. Я срываюсь - потому что это как в кино, это как в жизни, всегда помогает. Такси? Бег? Нет, мои собственные 160(200?)км/ч. Опять этот дождь.

Вся эта ненависть сливается с небом ровно на три часа - это то самое мгновение.
Охровые глаза ловят блики; на автоматической коробке передач сознания, я вижу, где опасность, проклятым глазом. Вижу и игнорирую её. До упора в пол. Газ.
Она тоже где-то под этой невыносимой водой, бежит - плачет? Капли стекают по лицу.
Он вне. Рядом с окном на подоконнике, курит, на редкость, успешно. Дым скрашивает стук о железный помятый карниз. Еще одно беспризорное одиночество.
-Мы не умрем.
-А какая разница?
Еще один прорыв. Я срываю коробку передач. Ноют пальцы на руках от напряжения. Педаль до упора. Тормоз.
В пол.
-Если впишусь в поворот ... то обязательно куплю ей кольцо ...

Но всё сгорает.

Откуда-то из Страшного Лета.

Как Падший всех спасал.

-Мы их упаковали! ... Что делать дальше?
-Распаковать и валить к чертовой матери.

Я прикусил губы, чтобы не выдать на собственной застывшей физиономии весь тот восторг, который последовал после столь эффектного звучания сказанной фразы. Все-таки, ощущение собственной крутости, не заменит ни одна неприличная сумма денег. Рожы охранников приобрели очаровательный бледно-зеленый оттенок. Я вышел из тени и сверкнул единственным глазом: хотелось бы рассчитывать, что какие-нибудь одухотворенные сплетники употребят по отношению к этому моему движению некий красивый эпитет. Вроде," ...и его взгляд сверкал как чёрный опал". Понятия не имею, бывают ли опалы чёрными, вообще единственное драгоценное, что во мне было - это мозги, да и то они были скрыты под черепом, что изрядно тормозило поток моей гениальной мысли. Представители правоохранительных органов застыли, осматривая мою наружность какими-то слишком уж жалостливыми глазами - я колебался между тем, что бы проявить к ним великодушное снисхождение или же непоколебимую холодность. Как назло, ничего, кроме разных вариантов киношной фразы: я не люблю повторять/мне что, повторить/не заставляйте меня повторять, в голову не приходило. Я решил ухмыльнуться. Получилось так, как будто я готовился сожрать всю эту мерзкую забегаловку целиком. Зато подействовало.

Напряжение, сковывающее весь зал, в долгий тянущий момент моей светской беседы с охраной, лопнуло. Она не выдержала. У меня внутри всё перевернулось и упало окончательно. Мы снова были вместе. Окружающие украдкой смахивали слезы умиления, глядя на наше столь романтическое объединение. В её жестах читались нежность и нескончаемая любовь. Зато пальцы незаметным движением вплелись мне в волосы и с некой настойчивостью сблизили наши лица.
-Я так скучала по тебе, милый.
Я не успел даже скорчить жалобную улыбку. Полным ласки движением, её вторая рука устремиться куда-то непосредственно к моим рёбрам, и я, не в силах больше сдерживать чувств, со стоном счастья, обмяк в её обьятиях. Зрители апплодировали. Смысл всей моей жизни с победоносным видом тащил мою полувменяемую тушу к выходу.

Откуда-то из Страшного Лета.

Как Падшего били за философию.

Я резко обернулся, и боль снова проехалась по рёбрам справа - судорожная, она пронеслась и затихла нытьем, как скоростной 167 поезд Питер-Москва. Он молча смотрел на меня. Про себя я искусно перечислил всю его родню до седьмого колена.
-Что такое абсолютный идеализм?
Та-дам. Поезд скоростной, второй экземпляр. Я едва удержался от того, чтобы не согнуться пополам. Причем, чисто из логичного предположения, что я в прямое положение уже не встану. Вести философские беседы, лицезрея собственные колени, мне хотелось еще меньше, чем вести какие бы ни было беседы вообще.
-Это значит ... что реальность - это только видимость подлинной реальности. Причём, та, подлинная являет собой абсолют. Его нельзя познать ...
-Почему?
Я скрипнул зубами. Создалось ощущение, что где-то внутри меня поселился некий очень активный булыжник, который ползает по периферии моих внутренностей, подыскивая место для стратегически выгодной позиции.
-Откуда мне знать? Не я эту теорию выдумал.
-Реальность - иллюзорна.
Это вопрос, утверждение или ультиматум?
-Невозможно определить какая из реальностей настоящая, а какая мнимая. В этом недопонимании формируется новая система ценностей. Особенно, если анализировать себя самого.
-То есть, ты можешь сказать, что тебя не существует.
Третий поезд. Меня не существует. Это не моя печень сейчас пытается начать танцевать джангу. И не мои лёгкие стремятся сжатся до размеров носового платка. Блеск.
-Нет ... - просипел я и все-таки проиграл поединок. Нокаут с двух ударов. Я растянулся на полу. Стало легче. Булыжник дислоцировался. Он терпеливо ждал, пока я уложусь на поверхности.
-Нет ... Это значит, что я не могу понять, кто я на самом деле. Мнимая реальность - это еще и ненастоящий я. Вопрос в том, чем я быть не хочу.
Он поднялся.
-Твою мать ... - возмущенно захрипел я.
-Ты жив или мёртв? Как бы не хотелось больше? - переиграл он моё смелое заявление.
Какой ты милый и ласковый. Столько нежности и заботы, я просто в восхищении. Ядом своим не подавись.
-Я не верю в теорию абсолютного идеализма.
-Почему?
-Я верю в закон подлости. Как я бы не страдал от ощущения того, что я сам не знаю, какой я и в какой гребанной реальности существую, ответ всегда будет именно тот, который мне до ужаса не подходит.
-Какой же?
-Ты сломал мне два ребра.

Откуда-то из Страшного Лета.

Как Падший метафизически лишился одного глаза.

Я - на каменной смотровой площадке, какой-то оборванный (мысли, время, рубашка на левом плече), на коленях, под небом, перед стаями птиц. Они, кажется, что совсем неутешительно для меня, собираются меня казнить.
-Каррр.
-Охренеть. - тихо произношу я. Откуда мне знать, что под собой подрузамевает это многозначительное замечание. На всякий случай, думается мне, стоить попросить последнюю сигарету, так как другая форма последнего желания мне явно не светит. Птицы медленно окружают. Я уже согласен удавиться сам.
-Ты убил.
-Ну, убил. - я в детстве был почти Омен, мать его так. Да, я своими гнусными руками совершил уголовно наказуемое по птичьему кодексу преступление - я отправил к праотцам воронёнка. Вину свою признаю, считаю свое предложение непростительной ошибкой, каюсь. Всё, исчез.
Вороны кружат надо мной.
-Убил, убил, убил.
-Мы дали тебе силу, а ты убил, убил, убил.
У них довольно паскудно с логикой и причинно-следственными связями. Но хуже всего с ориентацией во времени: силу они мне дали лет через 10 после убийства. Но им не любопытно мое неоконченное высшее юридическое образование. Им не важно, что я скажу. Я - предатель.

Легкое дуновение ветра уносит капли крови с лица.
Я краем глаза вижу пару потерянных ими перьев. Другого края у меня больше нет. Я смахиваю дрожащими пальцами багряные слезы с левой скулы.

-Карррр! ... - раздается вдали.
-Теперь навеки половина твоего мира будет погружена во тьму.

С одним глазом, ты, неизбежно, становишься внимательней.

-Сколько тебе лет?
-Я уже где-то между умением читать и умением водить машину.

-Только не рассказывай мне, что за тобой вот-вот придёт страшное чудище Трям-Блям-Щаз и съест тебя.
-Вот, почему-то, когда за тобой приходит страшное чудище по имени "начальник" ты в него очень даже веришь.

-Фишка в том, что температура кипятка в сочетании с высотой, с которой ты будешь лить его в чашку, непосредственно влияет на процесс заваривания чайных листьев.
-Нет, Мэттью, фишка в том, что мы пьем чай из пакетиков.

Если я умру, то, наверное, очень сильно расстроюсь. (M.V.)

Прошлое делится:
-на то, на котором учатся.
-на то, которое вызывает чувство потери.
-и на "...а еще я помню случай был.".

Оказывается самое нужное моё прошлое - это всё, что я забыл.

Москва на три с половиной часа: для Рико.

Город расписывается в получении партий зонтов и мокрых волос. Под мелкой вязью стекол остановки группируются отщепенцы от работы, такие - мелкого масштаба одного квартала; примерно от вуза архитекторов до очередного косметического салона. Путаются, переступают с ноги на ногу, едва шевелят пальцами: кошмар набирает скорость и пожирает мое уже изрядно подмоченное концом октября сознание. Чьи-то светлые пряди - барышня силится не смахнуть каплю воды с ресниц, потому что потекут, ох, потекут сейчас чернила с глаз; мускусный запах начавшего стареть тела - серо-коричневый прикид, невнятные сигареты без марки; аромат несвежей эссенции средства для мытья ковров - духи, спекшийся лак на скудных волосах. Кто-то рядом нестерпимо пахнет живой кровью: либо юноша, новоиспеченный маньяк-хирург, сжимает в кармане кожаной куртки платок с бурым отпечатком, либо девушка ... Меня передергивает. Бежать. Отсюда.

клубок

Слово придурок пишется всего в четыре буквы - "Рико". Он меня убьет за это. Совершенно точно уроет - выдернет мне зубы мудрости первобытным способом тяги пяти пальцев по внешней стороне физиономии. Я даже не успею вякнуть, что доехал до метро, но юношеские, светлые идеалы взяли верх над здравым смыслом и я вернулся на место назначенной встречи, потому русские на войне своих не бросают и очень уж хотелось врезать ему коленом под дых. Я буду стонать и кувыркаться на сыром асфальте, а он будет на высоких тонах ведать мне, как доехал до моего дома и довел мою Маман до микроинфаркта. Она вообще не уверена, что я живу дома. Зато теперь убеждена, что меня преследует очень вежливый маньяк, который шманяется по всем местам моего обитания и интересуется, где соизволит находиться эта жопа с ушами, то есть я, хотя две мои вышеупомянутые физиологические составляющие никакими особо отличительными признаками не обладают. Мы потеряли друг друга в городе на три часа. Не нашли, жребий не выпал и карма у нас такая. Зато я нашел тишину. Она застыла прозрачным туннелем, когда проходила мимо - куталась в дым сигарет. Щипало глаза. Это просто дождь, просто верь мне, кретин, верь и ничего не говори. Вот чёрт ...

Останься со мной навсегда, впечатайся в меня горящей синей синтетической тканью - вечным ожогом, полоумным смехом - твоим сумасбродством, талисманом на шее - твоей-моей. Как след от веревки - сейчас, как же, мечтай. Идеальных людей нет. Их не бывает. Кроме нас. Мы - идеальные. Мы не хотим друг друга менять.

Я такой паскудно сентиментальный.

Притащи мне гарантию и страховку за то, что ты дышишь воздухом. Комиссионные. Сберегательные счета. Проткни палец ржавой булавкой и подпишись на отсыревшем блокнотном листе, что никогда-никогда не оставишь меня, ты, дегенерат чертов.

Мне нужен друг, иначе я сдохну среди всего этого бабья.

Начинает мутить от склизких слов, давят глотку; я выхожу курить, а тишины нет, зато я домашними тапочками влезаю в лужу на балконе и они станосятся совсем не розовыми и пушистыми, а в самый раз, чтоб тараканов на кухне убивать.

-Каждый раз, когда он сюда приезжает, у него нет ножа, не куртки, нет, блин, трусов, нет сапог. Зато есть гребаная пушка, которой он машет во все стороны, как Джон Уэйн.*

Хотя, если ты вдруг исчезнешь навсегда, ты знаешь, я привыкну.

Просто будет сильно болеть.

Пилот - Шнурок.

3.67 Мб.

*Из к/ф "Охотник на оленей".

Если б был бой,
Я бы пал, как герой,
Чтоб узнала об этом она.

(с) Конец Фильма.

Моё человеколюбие соизмеряется степенью заряда батарейки плеера. Когда я проезжаю на трамвае над водной гладью задприпанной московской речушки, я думаю, что сейчас крепления моста дадут дуба, и я, вместе с двумя щебечущими девицами, попаду в первую в своей жизни достойную катастрофу. Мне будет мокро и очень грустно. Всенепременно. Две достойных представительницы рода человеческого будут визжать. Они, впрочем, и сейчас визжат: это способ времяпрепровождения - встретится и радостно повизжать друг на друга. Я предпочитаю не дорубать в какие именно сферы информационного поля Земли они пытаются друг друга посвятить, в конечном счете, они мне нравятся больше, чем люди, которые напрягают голосовые связки, пытаясь нести своими речитативами смысловую нагрузку. Проще говорю, не люблю, когда много и нелогично пиздят. Это первый пункт вечернего распорядка.

-Закрой варежку.
-Мне это надоело! Почему, когда ты говоришь, чтобы я заткнулся - ты говоришь: закрой варежку; руки у меня грабли, голова - тыква. Я тебе что, пугало? Я скоро сдохну от такого обращения.
-Не сдохнешь, а кинешь копыта.

Надо заметить, что я с ужасом замечаю, что в некотором роде достаточно удачлив. Меня этот факт повергает в самые низы панического ужаса и хронической бессонницы: явления, которые я, как потенциальный латентный истерик, переношу довольно паршиво. Либо меня оберегает кто-то, либо для чего-то. Если кто-то, значит, что я, по меньшей мере, великий Мессия уровня Дональда Шимоды и Да Винчи, который в будущем додумается до разгадки парадокса природы, изобретет лекарство от кретинизма или очистит общество от скверны методом меча и орала. И по последнему он, конечно же, получит, тем самым принимая на себя страдания за расу людей. Нет, кривя душой, я, безусловно, способен подписать отказ от подобной карьеры во имя собственного никчемного "я", на практике я уже столько раз себе представлял, что я известен и велик, что мне это порядком поднадоело. Знаете, мерзкие крысы, быть Богом совсем невесело: любая твоя глупость будет записана на скрижалях вечности и всё такое, никаких там каникул, а только решай, как предотвратить торговлю наркотиками на Черкизовском рынке и ликвидировать ядерное оружие в Корее. И Родина щедро поимела меня. Если же, меня хранят для чего-то, то я не сомневаюсь, что для чего-то очень-очень ужасного. Типа, публичного позора и точных статистических данных о грязных носках, которые я запихнул под диван.* Если мечтать об известности, то я не согласен меньше, чем на весь мир. Целиком. Включая, незаселенную Гренландию и высшие слои атмосферы. Хочешь, чтобы вся планета от тебя зависела - превратись в воздух. Поэтому, плевать я хотел на собственную ничтожность. Это второй пункт. Devil May Care.*

-Чтобы относится к жизни с таким пофигизмом, нужно иметь веские основания.

Люди существуют для того, чтобы думать мысли, чувствовать чувства и доставать друг друга. Причем все эти процессы тесно связаны между собой и порождают друг друга методами исключения, сопоставления и дополнения, и только после принятия некоторой дозы алкоголя способны довольно вяло сосуществовать друг с другом. Если мне больно - я страдаю и ною. Например, у меня опять чертовы зубы мудрости режутся: об этом знают практически все, кто знает меня. Я уже третьи сутки жру куриный бульон и картофельное пюре, и говорю так, как будто у меня рот забит этим чертовым пюре под завязку. Я согласен больше не мудреть, а оставаться тупым бараном до окончания своего срока заключения в жизни.

-Да, он милый мальчик, симпатичный мальчик. Уж и не знаешь, трахнуть его или избить.*

Если меня разозлить - я буду ругаться матом.
Если привести меня в бешенство - я буду жрать людей.
Если меня расстроить - я буду подавлен и орать, что все они - сукины дети и будут гореть в аду, в который я их отправлю силой слова.
Элементарно и вверх до бесконечности.

Это оставшиеся пункты моего незатейлевого вторника.
Если меня что-то трогает - я буду об этом говорить.
И меня бесит, когда результат моих измышлений и сентенций мне пытаются навязать в качестве склада моей личности. Любите меня молча.
Для начала - он снял с нее розовые очки.

-Мне глубоко все равно, какой ты на самом деле.
-Еще б я сам знал.

Пусть лучше у меня внутри будет горячая кровь, чем физраствор.

Я не хочу скрывать. Я хочу быть.

* Скорее всего, Вас послали к первой записи в данном дневнике.
* Devil May Care (англ.) - до лампочки.
* Из к/ф "Бешеный Бык".

Конец Фильма - Зима.

3.48 Мб.

PS. Это, Ашура, ответ на твой первый вопрос.

Не умели эти создания жить ни стаей, ни стадом, ни табуном, не объединялись в группы по предпочтению лугового клевера - сену, высушенному под светилом августа. Никому не подчинялись - легко затеряются в смеси облаков и тумана, и если, мелькнет силует едва слышным отголоском подкованного железа или едва видном отблеском умных черных глаз, то вряд ли ты будешь искать дальше: сквозь мхи леса или бетон города, то по блеску фонарей, то по мерцанью светлячков - лишь отражение в бензиновой луже или скудном ручейке: моргнешь и исчезнет. Только и останется видеть себя с удивленными глазами и перекошенным ртом: на завтра работа, и молоко для кофе скисло, поворот на юго-запад и предпоследняя поездка на метро. Забудется, как Новый Год в четвертом классе и первый рассвет. Проморгал. Потому что не ищут то, что приходит само.

Я не успевал повернуть голову, потому что проносились они очень быстро, со скоростью пули, мчались, не касаясь влажного грунта: грязно-рыжего песка с примесью белесых осколков камней, проносились нечеловеческой скоростью, так что зрачок успевал лишь уловить белую полосу в пространстве, как на размытом кадре: густую, молочную полосу, расчерченную на горизонтальные проседи пара в воздухе. Но я знал, что это - белые лошади. И что одна из этих лошадей - моя.

Чернила на обратной стороне запястья расплываются, а я прижимаю большой палец к пульсу и, как в детстве, шепчу одними губами свое заклинание. Едва-едва, чтобы звука не вырвалось в мир людей, но и не осталось бы в моем, во вне шепчу, как бывает шепчешь чему-то неодушевленному, когда почему-то очень больно и душат слезы: ну, я не знаю ... дереву, например, или дивану. И отбивается зло. Белая лошадь уводит и путает. Но это тайна: я про нее только Птице рассказал, а теперь жалею - не убережет Птица тайны, развеет по ветру, слишком уж чувств у нее много, у моей Птицы, захочет подарить кому-нибудь спасение.

Вот тогда я ее точно удавлю. Ночью. Подушкой.

Холод сковывает дом и улицы: странный холод, непривычный, ни зимний - снег поглощает муки человечества московского, ни осенний - десанты романтиков, шуршащие в грудах несвежих листьев, дышат тепло на всех остальных; такого не бывает ни в морозильных - застывшее мясо прячется от чудищ заморских, потом герой накидывает на плечи блондинке (не_блядь) куртку и дорубает, что дверь просто открывается в другую сторону, ни в пыточных - узкоглазые садисты хихикают и разбивают обмороженные руки железными прутами в порошок - камерах - он сильный и конкретный, ужасающе конкретный, примерно, как счет по квартплате и чьи-нибудь похороны. Хочется думать, что не мои, но холод прожирает несчастный свитер - его вязанная душа отказывается работать во благо и, скуля, уползает в дальний угол. Даже одежда меня предала. Паскудство.

Le yeux sans visage.

Ты звонишь мне из пробки будущего понедельника: сообщить, что у тебя трансмиссия и круг передач где-то в радиусах капота сейчас взорвутся или что-то там очень печальное для твоей психики совершат. Я предлагаю с ними поговорить: ну, знаешь, как на рассвете на кухне, шманяя окруки по пепельнице, ведать кому-нибудь зевающему, какой ты на самом деле. Ты переключаешься на распродажу елочек, которая уже открылась: они сверкают галограммой абсолютного счастья и дорого стоят. Дорого для елочки, я имею ввиду. Как будто вышеупомянутый обьект праздничной флоры к нам привозят с созвездия Змееносца, где их предварительно отвоевывают у пингвинов-людоедов. Ну, или я не знаю - у сборной по футболу Тринибада и Тобаго. Или у фонда помощи инвалидам и малоимущим.
-Бла-бла-бла. - говоришь ты.
-Офигеть. - отвечаю я. Мы говорим уже 10 минут. Единственная информация, которую я получил, это то, что ты жива и у тебя есть мобильный. У меня тоже. У него еще кнопки Ok нету. Поэтому, когда ты спрашиваешь: "Как у меня дела?", я честно признаюсь, что плохо.

Tell Your Loyal Goodbye.

Ты, естественно, спрашиваешь, что со мной случилось. Нет, что б просто объявить: "Ну, круто!". Прикидываю, как бы я охерел от неожиданности.

Например, есть один концептуальный "аффтор", убивший аудиторию шедевром о вредности жизнеописаний в сети, написанной с паланиковским напором (толпы особей с замороженными мозгами приукрашивают то, как их выгнали из института; сожри свой модем, наркоман сраный!; удавись сетевым кабелем, но напиши, что сегодня ты придумал, почему нельзя переходить дорогу на красный свет; треснись об стену - желательно головой, чтобы череп дал дуба из него потекли отцифрованные суррогаты из вчерашних анекдотов и завтрашних, поюзанных столовым ножом, вен). Ну, и озвучил он свои соображения по этому поводу, конечно же, в своем дневнике. Дарим свет и радость людям дальше! Самое время. Я просто поражаюсь его невозмутимости. Сегодня он процитировал заявление моей сестры о том, что я - единственный в своем роде уебок, который пишет феноменально пафосную, философическую бессмыслицу, самым подлым образом обманывая честных и наивных обывателей, буквально давит на них интеллектом и словарным запасом, заставляя валяться перед мониторами в экстазе, вызванном умственными потугами. Компромат собирает что ли ... По-любому: империя наносит ответный удар.

Я, конечно, субтильный и ранимый, но обожаю конфликты.
Ты этого, конечно, даже не подозреваешь: для тебя я просто человек с сотовым и номером, который скажет, что у него проблемы на работе, подмышка у плаща порвалась и деньги кончаются за три недели до зарплаты. И тебя это удволетворит.

Потому что знать, что сегодня я объявил войну всему миру тебе совсем необязательно.

Мне говорят так много личного,
Тебе говорят так много лишнего,
И зря мы с тобой сцепились,
Как Бред Питт и Брюс Уиллис.
А это любовь ...

(с)Мультфильмы.


-Всё в норме. - процедил сквозь зубы я и отправил свои буквы витать по спутникам и достигать чужого устройства приема бессмыслицы и сообщений о глобальных опазданиях человечества на примере отдельных индивидов. Мобильный осторожно трещит, но я не готов к состраданию. Кнопка OK вылетает. И правильно делает. Потому что всё не OK. Всё совсем не OK.

-Иди - удавись. Я тебе даже галстук одолжу.
-Для удушения?
-Для похорон.

Я латентно-летально нахожусь в состоянии тихого бешенства.
-А вы без меня не умеете говорить в принципе?
Тишина отскакивает от гладкого дерева столов, улетучивается всплеском в чайник.
Я хочу высыпать сахарницу Птице на башку, прямо в тот момент, когда ее вышеупомянутая составляющая укладывается на руки и начинает то ли думать свою великую думу, то ли просто дрыхнуть. С первым снегом, господа. Брат смеется и палит весь мой безобидный план. Теперь мне хочется швырнуть сахарницей уже в него. Казенное имущество: чашки, салфетки, официантка, кусок бекона.
-Во сколько мне обойдется разбитое стекло?
-Какое стекло?
-Ну, если я сейчас швырну пепельницу в окно, во сколько мне оно обойдется?
-Лучше посмотрите наше специальное меню: месяц шоколада.

Ветер - службой быстрой доставки (взятки таможне, корпоративные желто-красные самолетики, почта в село с чарующим названием: "Марксу и не снилось")- что-то швыряет мне в лицо; я мерзну до того момента, пока не понимаю, что это моя собственная кожа. И уносит он ее не на меня, а куда-то назад, куда в моё бесконечное прошлое, в котором я так смеялся над теми, кем сам стал сегодня.
Это очень мило.

Совсем другой Ветер - с бесконечно лохматой и не очень чистой шевелюрой, закрывающий все его метафизические тайные помыслы, пририсовывает фотографии Гагарина усы. Космонавт продолжает лыбиться своей фирменной улыбкой и усы его совсем не портят, даже наоборот: придают какое-то посмертное очарование, но потребность в идеологическом скандале у меня все равно неизбежно возникает. Будильник - взлетной полосой Аэробуса А319-100 - совсем неэлегантно не долетает метра; мобильный - совсем никчемно теряя батарею и злосчастную кнопку OK - 50 см, зато коробка с палочками для чистки ушей изящным пируэтом бьет Ветра в темечко ,и усы Юрия Алексеевича уезжают на костюм моего деда, который стоит от него по правую руку.

Мэттью веселится и с какой-то издёвкой в голосе интересуется почему это я - такой до хрена уникум, интеллигент сраный, писатель-трагикомик вместо концептуальных заметок на актуальные общественные темы и метафоричных описаний погодных условий, строчу что-то совсем не стильное, почему-то прямо он-лайн и еще ни разу не вставил в текст выражение "трансцедентная апперцепция".

-У меня процесс переосмысления. - вяло отвечаю я.
Оказывается, это не мир деградирует, а люди; оказывается мои друзья, за редким исключением, превратились в мерзких крыс, а я потерял свой дар просто потому что был излишне терпеливым и деликатным. Подобное социологическое исследование приводит к неутешительным выводам. Дайте мне, дайте книгу завещаний!

Я хочу рассказать о простых вещах, которые меня окружают: о том, как плохо, когда люди на любую твою проблему говорят, что ты всё можешь исправить сам (а если я скажу, что у меня утюг сгорел?), или же, что тебе нужно съездить отдохнуть (это с моей жалкой зарплатой в 400 баксов - куда я поеду, на Колыму?); о том, как непроходимо лицемерно звучат оценки деятельности окружающих в глазах этих зажравшихся депрессиями и невыраженными чувствами, озлобленных на метрополитен и бывших любовников - амёб: моих друзей; какими нелогичными и отчаянными мне кажутся их заявления о том, что они всенепременно изменяться, когда будет совершено вендетто, они уволятся с работы, найдут еще более ненавистную, на Землю упадет комета и трам-пам-пам. Много всего. Я же неизбежно вырываюсь за рамки, которые на меня поставили люди.

Я ошибался - сильно, но вы молчали. Все эти гребаные придурки заткнулись, как будто я хожу с ППШ и караю неверных каждый вторник и пятницу после шести вечера.
-А ему и дела нет, что ты хочешь начать новую жизнь: пришел - сдался. Не фига говорит: переночуешь, а потом придешь с документами, его проблемы твоей совести не еб ... В общем, шел бы ты действительно.
И переть против них - тоже самое, что переть против трактора, которые ведет Миша Бубликов, вообразивший себя пилотом, вживленным в межгалактический истребитель.

Я принимаю твои извинения, а что мне остается - ломаю только голову, а почему не в лицо, а почему ты - помехами в мой заброшенный радиоэфир - кидаешь письмом за семь центов: хочу быть с тобой, но никогда не говоришь: круто, что ты сейчас рядом? А на хрена вообще помнить мое имя, если я еще как бы тут?
-Не встал.
-Ммм ... В смысле, в постели?
-Нет, на бейсбольном матче против Мичигана.

Ветер не верит моим слезливым исповедям: при постоянном повторении не теряет смысл только мат.

Но я знаю, что ничего еще не поздно исправить.


- Скажите, пожалуйста, а как попасть в Мавзолей?
- Э, чувак! Надо сначала революцию сделать, потом чтоб тебя убили, тут не все так просто...

Небо сливается, теряется, расходится учениями птиц-истребителей - они росчерком проносятся на изгибе крыльев, идеальная плоскость, угол поворота, коробка передач и всё такое, они создают на 25-й кадр чье-то лицо своей системой полета и растворяются серыми октябрьскими тучами. Заметь меня, Бог. Я умоляю. Скажи мне, что я успею добраться до дома на последнем поезде, что тянет свои световые надежды последним подземным прохожим по десять минут. Заметь, что я не звезданусь с эскалатора. Сообщи, что все рекламы врут: оскверненные простыни девственности - цвета и плоти - уже не вернут никогда. Шепчи мне, горячо и сбиваясь, как визгливая шестиклассница, что он полюбил ее, полюбил за мечту быть кем-то и за её пальцы, в которых путаются его волосы. Тверди, что он лучше, чем кажется, пока бездарности, малолетки и женщины позволяют себе судить то, что он делает, вслух. Подтверди, что он не проклят, Бог. Скажи, что он - это я.

Я упираюсь тебе в плечо лбом, как кладу голову на плаху. Кровь пожирает алкоголь, оставаясь внутри мозга сквозняком постоянных недосыпов: он не работает, мать вашу, не действует, асфальт приклеился к ботинкам и упорно не хочется меняться с верхними этажами местами. Спасите. Я убийственно трезв. Этот город надо мной издевается. Бог, черти тебя дери, испорть мне карьеру порядочного человека.

Случайный прохожий - сегодня, ты - часть этой ночи, но эта ночь во мне: шершавые ладони скользят по спине, дыхание с примесью какой-то поглощенной органики: то ли звезды, то ли киевские менты облизывают пальцы и обводят область между лопаток - туда мне придадут ускорение, чтобы не мешался под ногами со своими книгами и штативом. А у Вас до этого молодые люди под ногами не ползали?

И, скидывая заботливые руки одиночества с плеч, мы бросаемся в обьятия тех, кто станет нашими врагами. Иди - смотри на свой мир, который так и остался никем не захвачен и не разрушен. Радуйтесь, мерзкие крысы, ликуйте, застревайте дальше носами в бокалах с шампанским, сыпьте песок на мою злосчастную душу. Потому что вы, вы и никто другой - такие обиженные и оскорбленные, кобыли и дуры, бездари и идиоты - мне привили ее, оставив отпечатки когтей ваших невыраженных мне ударов где-то на плече. Рядом со следами невыжившего во мне туберкулеза. Вы добились своего долгими ночами, перебитыми на клавиши, попытками сбежать, переделанными потом, тщательно и вычурно, под элементарное графоманство. Я перестал писать. Я перестал жить. Я умер, умер до такой степени, что мое собственное сознание согласилось с этим и одобрило принятое решение - в меня теперь можно втыкать ножы, кровь как пластилин и во рту тот же привкус горечи. Вы так хотели кем-то стать в моей жизни, но вместо этого сломали меня. Я сорвался. И переломился, как сухая ветка о колено. Вырвали мне зубы, заставляя в вас нуждаться, упросили захлебнуться в собственном янтарном яде - писать глубже, думать глубже, ценить и чувствовать. Я стал хорошим. Но хорошим я быть не смог. Я отомщу вам за самое лучшее, что во мне появилось. Я - стану ещё.

-О ком всё это?
Подними свою никчемную башку. Видишь, как луна рассыпается по небу росчерком взлетевшего самолёта?

И печали вам моей не дано понять.

№ 011/136/518.
PART I - GREEN.

Потому что ничего нельзя оставлять после себя: брошенных фраз, душевных тайн, черновиков, даже сигареты лучше совсем-совсем не оставлять. Прости, приятель, твою кошку тоже нельзя. Ничего нельзя оставлять. Не позволить им рыскать в нас. Единственный ярлык, который можно - на большом пальце ноги. Я молюсь святой матери божьей, Мадонна спаси, если этот мелкий крысюк не пошевелит сейчас своей задницей и не поможет мне.

У тебя странные глаза. Серые и зеленые.

Зеленые: истерят, это всегда доходит до точки сборки, то есть, до вожделенного момента, когда в твоем голосе начинает проглядывать лязг ржавых ножниц, ты вскидываешь руки, как крылья, но не взлетаешь, а отворачиваешься и утыкаешься в свое маленькое оскорбление. Конечно я, кто же еще? Я закатываю глаза и проглатываю центнера два правды в лицо и дыма в затылок. Я молчу, давясь смехом и желанием встряхнуть тебя так, чтобы телу пригрезилось землетрясение в семь баллов. Запоминайте мои инструкции буквально! А твои глаза фырчат, как ошпаренная дворовая кошка и грозятся вторично заразить меня лишаем. Я когда-нибудь не сдержусь и заболею переломом челюсти. Ты этого не знаешь, но предательская, болотная зелень внутри тебя, мне это уже пообещала. Но это бывает редко и непродолжительно. Я разочаровываюсь, ты успокаиваешься, зелень затихает под твоими вычерченными ресницами - кошка засыпает за выступом заброшенной больницы.
Ты - ведьма. Я это знаю совершенно точно. В тот момент, когда мы измазанные кровью по самые уши, пытались натянуть друг другу на замерзшие обрубки-пальцы кольца. Я тогда еще понял, во что я вляпался. Ведьма долго спала в тебе, обрастая профессиональными жестами, а я жил спокойно - писал, страдал, поил тебя зелеными чаями до полного умопомрачения, никогда не дарил цветы и травил байки про своих бездарных знакомых. Потом ведьма проснулась.
-Ладно, не судьба, жаль.
Ты чего такая злая? С метлы упала?
Теперь чай грозит уже мне, меня им обильно поливают кобыло_образные официантки по твоему взмаху пальцами, зелень шипит от радости, а в твоих косах прячутся черти. Буйная женщина, рвет деревянным гребнем густые волосы, выражает свое презрение к моим жалким оправданиям, срывается в пучину домыслов и эмоций. Более всего в "женской логике" женщин возмущает ее применение к ним самим.

И я - мертвец-гробовщик, испуганно курю, запершись на балконе, пока твои странные, почему-то самостоятельные веники летают по паркету, а ты - по-злобски хохочешь на кухне, обрушивая очередные омерзительно пахнующие травки в трехлитровую кастрюлю. Я больше не поеду за окружную дорогу отлавливать тебе лягушек.

-Что-то на кладбище тесновато стало.
-А ты мебель попередвигай.

PS. Карасик, тебе деньги нужны для того, чтобы ВЕРНУТЬ ИХ МНЕ.

№ 010/135/517.

Солнце, по-восточному косоватое, облизывает кирпич в моем загромождении соседских домов. Трудно понять, что это тоже самое солнце, которое я уже видел восемь часов назад. Вечер мне внушает парадоксы: нужно куда-то ехать, и как следствие, отлавливать, как форель, наземный транспорт, назначать, своевременно и всенепременно, встречи, думать мысли, и как продолжение, говорить, остроумно и по делу, ну хотя бы просто смешно, и перемещаться по городу, в вариациях от "ползти" до "бежать", а еще оптимальнее чередуя. Одних ум покидает перед смертью, других - после рождения. Я из тех, кто выживает в сплошной череде разочарований.

-Ты без документов и мужа убила, не, я с тобой дружить не буду.

О том, что у людей всегда случается феномен в виде переходного возраста мне говорили, начиная с 13 лет, только никто почему-то не затрудил себя осложнить мое восприятие тем, что дальше - жить еще хуже и так будет всегда. Я уъязвлен в лучших чувствах. Мерзкие крысы, вы действительно задели меня.

Рай - это жить, как в рекламе: у тебя самые блестящие машины, которые ездят, не касаясь асфальта в принципе; белоснежная улыбка, слепящая окружающих в радиусе 500 метров; никаких проблем со счетом в банке (деньги появляются там сами собой, благодаря переводам вымышленного дедушки Петра Леонидовича из украинской деревни), кредитом (тебе его домой привезет курьер), страховкой (хоть в Путина врезайся), желудком и мобильной связью; бензин чистит твой двигатель, а по ходу чинит всю машину; за тобой таскаются табунами самые грудастые тетки, а дом завален мобильными под завязку. Хоть попой кушай такое богаство.

-Всех отсутствующих построить в одну шеренгу.
Где-то за границами тех, кто просек фишку, и делает карьеру или наоборот катастрофически ее не делает, игнорируя уголовное законодательство, остался, например, я. Ну, еще десяток личностей, сомнительных и равнодушных к плодам цивилизации. И что, лично мне делать дальше, я не знаю абсолютно: будущее туманно, никто не прилетит, не примет на работу в очень секретный отдел, занимающийся поиском свидетелей воскресения Христа, не возьмет на содержание, как особо одаренного, даже проездной на месяц не подарит.
-Невыносимых людей нет - есть узкие двери.

Я как будто стою на какой-то очень шаткой грани, на которой уже все потоптались, а потом спрыгнули в мир, где как-то крутятся, выбирают дело, которое будут любить, да, любить, конечно, не получается, зато употребив определенную долю терпения, можно получить хорошую отмазку: обидно все бросать после стольких лет. В этом Межпространстве уже очень мало времени осталось, поэтому придется.

-От такого хозяина даже молоко убегает с матом.

Карнавала не будет, мерзкие крысы.
Выбирайте.

- А гробовщик-то у нас затейник ...



В колонках играет - ТЭМ - Когда я вернусь домой.

№ 009/134/516.

-Теперь ты понял, что нужно делать со своей жизнью?!
-После твоего анализа я вообще уже не уверен, что она у меня когда-нибудь была.

Карасик играется с военным ножом и в душе ликует, что произвёл фурор своими высказываниями на тему сути Вселенной и моего ничтожного места в системе ценностей московского социума. Остается только причислить его к лику святых за праведную и адекватную жизнь, которую он ведёт, еженедельно одолживая у меня деньги и разыгрывая то Роберта Де Ниро в образ гангстера, то Джуда Лоу, который отплевывается гвоздями. А меня следует по всем канонам придать анафеме. В частности, за то, что я безошибочно определяю фильм, которой Карасик смотрел накануне. Например, когда он радостно сообщил, что жаждет стать пожарником, я ему полчаса тщетно пытался доказать, что пожарник - это насекомое, а пожарные - это дяди, которых он вчера видел в фильме про башни-близнецы. Оскорбленный в лучших чувствах Карасев, неким поразительно невменяемым образом оперируя своими познаниями в энтомологии и катастрофах, смог в ответ мне внушить, что на Америку все-таки напали марсиане. В образе майских жуков. Но это было неделю назад. А сегодня пиво какое-то дефектное. И Карасик втыкает мне нож в ступню.

-У меня лихорадка на губе. Мерзость ...
-Прижечь надо. У тебя спирт есть?
-Нету. Я его весь выпил.

Мои мечты на блюдечке, но кто-то меткий и беспристрастный, сука такая, стреляет по тарелочкам. Всё разлетается в прах. Зима внедряется в падкое сознание общественности. У меня начали трескаться губы: медведи засыпают, куропатки белеют, Сказочники - недалекий народец местного значения - кучкуются и морально готовятся к изобретению очередного школьного сочинения про шарфики и снежинки, прочие по привычке страдают осенней неудволетворенностью - это явные признаки. Типа, мха, который произрастает на Север, солнца, которое садится на Западе и зарплаты, которая в начале месяца. Мерзкие крысы, уже утро! Пора встать и украсить собой мир!

-Живете как свиньи в берлоге.

В гороскопе написано, что у меня будут перебои с подачей электроэнергии. Любопытно, какое созвездие им указало на энергетический кризис? А еще что отношения зайдут в тупик. Они и зашли. Мои отношения с реальностью. Карасик втыкает нож в ногу. У меня не идёт кровь. Совсем. Карасев опять ликует - я первый мертвец за его обширный жизненный опыт. Ну вот, опять нет повода не выпить.

-Стоит перестать думать о том, что умираешь - и ты сразу умрешь.

Стоит один какой-то вшивый раз насладится происходящим всем своим существом, и потом, как-нибудь, случайно, обнаружишь, что ты дышишь только потому что думаешь, что должен дышать.

-Это было самоубийство?
-Да.
-Правда? А записку нашли?
-Нет, но через минуту уже найдут.

Я нервно смеюсь. Весь вечер разговариваю с астральным мужиком, который говорит "надо было есть chappi". Тыкаю иголками в пальцы, считая капли крови: соотношение два к одному: это чертовски больно и обидно. Моя внутренняя метафизика надо мной измывается - кровь, как пылесосом, утягивается обратно под кожу. А ни хрена не свертывается. Смех переходит в истерику.

-Жил-был ...
-И умер.
-Шел он три дня и три ночи ...
-И умер.
-Не может персонаж во втором предложении умереть. Хотя бы в десятом.
-Пятом.
-Седьмом.
-Хорошо, в седьмом.
-И увидел он камень ...
-И умер.
-Это еще не седьмое предложение!
-Хорошо, тогда приготовился.

Быть мёртвым - это шок. Как будто мне на башку рухнуло небо. Такое чистое, стандартного цвета рабочего стола Windows, небо, в которое вплелись как тростниковая корзина, ветви деревьев - красной рябиной. С серой плиты ветер сбивает серебристую, какую-то странную таежную пыль - так пахнут книги и получается снег на фотографиях. И стоит кто-то над плитой, в белоснежных одеждах. Чернота ползёт по физиономии, как мышь по мышеловке.Кадр приближается: на дешевой плите три точки - рождение и смерть - странной римской цифрой. Белоснежные одежды оказываются относительно нечистыми; в воздухе пахнет полем и едким дымом горящей свалки. Это не Бог, и не Мудрец, и не родственник-друг стоит. Смотри в ту сторону или я тебе башку разнесу.

Я сам себя хоронил.



В колонках играет - OST Kill Bill - The Grand Duel (Parte Prima).

№ 008/133/515.

PART I.

-Здравствуйте, сегодня меня, по-прежнему, зовут Гектор.

Имя у него странное. Его никто не сокращает. Drop a Brick. Это нетактично. Этот человек, возможно, убил твою бабушку. Разорил ее заваленный воспоминаниями дом, разбил каминные часы на полке, которые звонят шепелявыми колокольчиками, опрокинул деревянные банки с мукой и рисом на потертой, но чистенькой кухне (старое черно-коричневое дерево; дешевые клейкие ленты от мух над плитой, вымытой чистящим порошком с ароматов цитруса). А бабушка умерла, осталась погребена под кучами выглаженных пододеяльников с кружевами по левому краю и северной стеной собственного дома. In a Bind - давай, смотри в глаза человеку, который смог вызвать в твоей душе приступ глухой тоски и слезы сентиментальности. Бабка была вредной, может ли, возможно ли? Она часами говорила про микстуру от кашля и жаловалась на боли в позвоночнике, на то, что у нее ногти на ногах отходят от пальцев, а мясник - жирный ублюдок - опять ее обвесил, когда она покупала куриное филе. Ты, наверное, в этот момент трахался; своим занудным, супружеским половым актом, чтобы унять рвущуюся злость по отношению к власти начальника (синий Лексус; галстук всегда криво завязан; чавкает, когда пожирает свой бизнес-ланч), а тут бабка со своими микстурами и курицей. Хочется разбить телефон? The Jig is Up. Он уже убил твою бабушку. Её дом и еще пара десятков домов в её квартале, полегли от взрывной силы, заставив тебя плакать над рождественскими открытками. Он подарил тебе слезы и раскаяние, осветил твою мелочную, обиженную душу огнем жажды возмездия. Посмотри ему в глаза: ты ему благодарен? ...

-А Вам не кажется, что один из концептуальных принципов Вашей религии: смерть - есть очищение, меня уже полностью оправдывает?

Glossary:
Drop a Brick - допустить бестактность.
In a Bind - находиться в трудном положении.
The Jig is Up - дело провалилось.



В колонках играет - Обсуждение ТЗ.