Зина, Зиночка, Зинуля

Валерий Столыпин

Зина, Зиночка, еще совсем недавно, он называл ее только так. Иногда, Зинуля. Теперь, только Зинка, с добавлением эпитета, тварь или сука, да ударит, походя, не разбирая куда. Подай, принеси, живей. Сдохла, что ли, кобыла? Кто, она, теперь? Рабыня, прислуга, наложница? Не все ли равно, если обращается с ней так законный супруг.
Зинка, сидит на крашеной табуретке за накрытым в горнице столом. Судя по интерьеру на столе, праздник или гульбище в самом разгаре. Женщина, одета в домашнее ситцевое платье в мелкий синий цветочек, чистенькое, но изрядно застиранное. Простоволосая, со свалявшимися прядями некогда черных, теперь выцветших, ломких и тусклых волос. Ее руки, ладонями вверх, безвольно лежат на коленях. Лицо, не выражает ничего, пустое и серое, как и глаза, отчего-то ставшие блеклыми, безжизненными. Она помнит, как плескался в них васильковый цвет, словно июньское небо, отражающееся в лесном озере. Была, ох, была, Зинка, первой красавицей на деревне. Косы носила, блестящие, черные, толщиной в обхват запястья.
Мальчишки пьянели от счастья, если чернобровая Зиночка, позволяла пригласить себя на танец, разрешив обнять за осиную талию. Млели от нечаянной возможности в стремительном движении танца дотронуться, лишь намеком, до спелой груди или крутого изгиба бедра.
Она, никогда не была тихоней, но и лишнего никому не позволила. Озорница и хохотушка, любимица деревенских невест, любого возраста, заводила девичников и посиделок. Отличница в школе, отменная работница, умница, рукодельница. Любой парень мечтает на селе о такой невестушке. Да где там... Девчонка, неукоснительно следовала заветам целомудрия, потакая родительскому тщеславию, вызывая белую зависть и немалое восхищение у прочих родителей, в семьях которых подрастали женихи и претендентки на выданье.
Куда, все делось? А ведь ей нет и тридцать пяти. Не молодица, это понятно, зрелая женщина. Могла бы в неге и счастье жить, детей рожать, нянчить, а она пришлых баб ублажает, коих муженек по несколько штук, чуть не каждый день таскает. Исподнее, им стирает после игрищ сатанинских, спины в бане трет, за столом прислуживает. Попробуй, не сделай, изобьет до полусмерти, все одно заставит, силища у него как у быка, а разъярится, что кабан становится, глазищи нальет и тычет кулачищами, наотмашь.
В соседней комнате, дверь которой распахнута настежь, на скомканной постели развлекается парочка. Шумно, словно намеренно выставляют свою наготу и выпирающую, за пределы дозволенного, разгоряченную вином и вожделением, похоть. Баба смеется, бесстыдно подставляя, нисколько того не стесняясь, голый зад, елозя им из стороны в сторону, крича и извиваясь в экстазе, требуя сильнее и глубже. Яшка, а это он, Зиночкин, законный муж, хлопает товарку по бедрам, энергично качает корпусом, расшатывая скрипящую кровать, обливается потом, издавая шлепающие и чавкающие звуки.
— Сочная, ****ища! Вона, сколько добра накопила. Не ленись, помогай. Зинка, сука, квасу неси, да придержи эту шалаву с головы, неровен час, с постели слетит. Шевелись, Нюрка, поддай шибче, раззадорила ты меня не на шутку. Сейчас все кругом залью к чертям собачьим. Давненько, такой шустрой курочки не топтал. И, эх! Сейчас, взорвусь.
Зинка, озирается по сторонам, словно ища заступы, встала, шатаясь. На лице отразилась боль. Не физическая, душевная. Где это видано, при живой жене беззастенчиво блудить, не только не прячась, демонстрируя. Отродясь, о таком не слышала. И терпит. Более того, прислуживает. Они, сейчас наиграются, а Зинку, заставят постель менять, стирать, сушить, весить. Сами, тем временем, голышом за стол усядутся, есть пить будут. Яшка, станет после каждой стопки целовать бабешку, соски крутить, между ног бессовестно волосатую длань просовывать, а эта дрянь, соком обливаться начнет, хохотать, ноги раздвигать, выставляя напоказ рваную рану бесстыжего лона.
Хорошо, если не заставят Зинку, на эту непристойность глазеть, а то не понравится чего, кулачищем. На правой скуле у нее черный след от недавней, мужниной ласки и глаз только отходить начал от сизого синяка. Что ж, за жизнь такая? За что ей все это терпеть приходится? Ведь, не работает, стервец. Она, в доме кормилица. Пусть и не велика у нее зарплата, сто тридцать рублей, но жить можно. Было бы... если бы не это безобразие. А ведь она не доярка, не телятница, не скотница, главный совхозный ветеринарный врач.
И все об ее позоре знают. Такое, скрыть невозможно. Синяки, ссадины, подавленное настроение, худоба лагерная. Но молчат, все молчат. И председатель, воды в рот набрал. Убьет же, зараза. Не сегодня, так завтра. Или через месяц. Да она и сама из такой жизни убежать готова. Эх-х! Первая красавица... Посмотрели бы на нее сейчас родители. Может и к лучшему, что не дожили, не увидели.
Зинка дрожащими руками налила в кружку квас, едва не расплескав, поставила на тарелку, прихватила полотенце, понесла в комнату. Яшка, рычит и стонет, закатывая глаза, наскакивает с налету, на голую задницу любовницы. Зинку, затошнило, но ослушаться не смеет, несет, еле ковыляя, шатающейся походкой на вибрирующих негнущихся ногах. Тело, пробил озноб, ее лихорадит. Ладони в холодном поту. Подошла, отвернув голову, стоит, держит поднос с квасом.
— У, сука, такой кайф, обломала. С ритму, сбила. Теперь, начинай все с изнова. Вот, заставлю сейчас вылизывать. — Яшка, отвалился от срамной части бесстыжего нагого Нюркиного тела, демонстрируя поникшие причиндалы, с размаху выбил из рук жены тарелку, попав кружкой в лицо. Зинка закричала, закрыла лицо руками. Яков вскочил, со злости влепил кулачищем ей в ухо, добавил ногой. Женщина упала навзничь, лежит, не шевелится.
— Да и хрен бы с ней. Не сдохнет. А коли и так, на кой мне эта падаль нужна. У меня на нее боле не стоит. Вот, на тебя, Нюрка, в бой рвется. Давай, подымай моего молодца, ****ища, ты же мастерица по этому вопросу! Все мужики тебя хвалят. А с этой сукой, позже разберусь. Давай, заканчивать, поскорей. Пора, глотку промочить. Зинка, тварь, иди, закусь разогрей. Ишь, бля, разлеглась. Врезал-то, слегонца, чуток. В полсилы. Притворяется. А ты, чего уши развесила? Работай, давай. Задарма, что ли, поить тебя?
Хмель, видно, прибавил охоту иметь женщину, распаляя желание, но забрал основательно силу и способность, реализовать желаемое на деле. Парочка, провозилась в тщетных попытках закончить начатое действо, пыхтя и ругаясь, затем принялись догоняться водкой. В пылу страсти Яшка Нюрке поставил фингал, потом они принялись мириться и заснули, так и не успев одеться, прямо за столом.
Зинка очнулась далеко за полночь, голова гудит. Может, ударилась, когда падала или в ухо муженек попал неудачно. Какая ирония, лучше бы убил, это было бы настоящее везение. Чего делать-то, так и жить? Она машинально, по привычке или из страха новой порции издевательств, прибрала со стола, вымыла посуду, подмела пол, старательно обходя храпящую парочку, исторгающую из своих недр, невыносимую смесь винного перегара с терпким запахом секса. Угомонились. Можно и ей передохнуть.
Разом, нахлынули воспоминания. Боже, неужели вот этот вот, она никак не могла подобрать слово, позволяющее однозначно и емко обозначить всю меру презрения и негодования. Ненависти, Зинка не испытывала. Для этого нужно пересилить страх, а он сковал ее по рукам и ногам, не позволяет дышать. Омерзительное существо, вызывающее тошноту и отвращение, вот как. Исковеркать жизнь, уничтожить самоуважение, унизить, растоптать достоинство. Что он ей оставил, кроме бренного тела, да и то, дошло до крайней степени истощения. Одежда на Зинке висит, грудь похожа на развешенные, на бельевой веревке, наволочки. Крутые, некогда, бедра, выпирают острыми выступами, ребра можно пересчитать поштучно, впалые глаза, землистый цвет кожи. Незнакомые люди считают ее старухой. В автобусе, когда приходится ездить в район, ей, непременно, уступают место. Люди, даже не очень молодые, называют ее мамаша. А у нее даже детишек нет… Это, тоже его вина. Зинка, почти доносила первенца. Он был, был. Настоящий, живой. Тогда, Яшка бил ногами. Для этого не было ни причин, ни предпосылок. Алкоголь и лихое настроение, решили, разом, судьбу и ребенка, и матери. Впрочем, свою жизнь, он тоже вывернул наизнанку.
Яков, пришел в тот раз с работы поздно, праздновали завершение посевной. Председатель, выделил деньги на праздничное застолье. Мужики, решили сэкономить на закуске и всё до копейки потратили на водку. Заедали, хлебом и майонезом с луком. Развезло, всех. Усталость, за две недели изнурительной работы от рассвета до заката, усугубила действие горячительного. Яшка, схлестнулся с Витькой Паниным, невзначай спросившим того, уверен ли он, что Зинка понесла от него. Яков моментально пришел в ярость, замахал пудовыми кулаками, умело и метко, прямым ударом угодив Витьке в переносицу. Нос хрустнул и потек, разом залив все застолье кровищей. Завязался поединок. Оба парни дюжие, уступать не хотят и не умеют. Охотников разнимать, не нашлось.
Витька, сдуру, сказал, что, якобы, знает, настоящего папашу Зинкиного зародыша. Он, так и сказал, зародыша. Это была полнейшая чушь, однако слово – не воробей. Вылетело. И влетело Яшке в ухо. Он, заревел, как раненый зверь, схватил огромный кухонный нож и всадил его Витьке в живот, умудрившись еще и покрутить, для пущего удовлетворения. Застолье, моментально разбежалось. Яшка попинал, в дополнение к уже совершённому, поверженного противника, хряпнул, вдогонку, из горлышка, чуть не половину бутылки водки, и шатаясь, побрел домой. По дороге его развезло окончательно, ничего толком не помня, кроме одного, что Зинка, изменила, а ребенка нагуляла на стороне. В таком состоянии доказательства ему не требовались. Достаточно, слова мужика, который, кстати, уже поплатился. Поделом. Жаль, не убил.
Выбежавшую ему на встречу радостную жену, Яшка сходу сбил кулаком, метя, сначала в лицо, затем в живот, где, по его мнению, обитает свидетель измены. Бил он ее, пока не притомился. Заснул, рядом с избитой Зинкой, которую спустя несколько минут скрутило. У нее была сильная рвота от сотрясения мозга, кровотечение, случился выкидыш. Спасли ее, можно сказать, чудом.
Убежавшие участники пьяных посиделок, отправились сразу к председателю, Федору Павловичу. Тот, вызвал участкового и врача, в деревне только два телефона, в правлении колхоза и в сельском Совете. Участковый и врач прибыли через полчаса. Сначала, приехали на место драки. Витька еще дышал. Его откачали, в районной клинике, исполосовав, правда, весь живот. Рана оказалась глубокая и опасная. Зинка, пролежала в больнице больше месяца. Повреждения, нанесенные молодым мужем, чуть не сделали из нее инвалида. О причине избиения, она узнала, лишь полностью поправившись. Яшка к тому времени уже был осужден. По совокупности совершенных правонарушений и опасности телесных повреждений дали ему пять лет. На суде он утверждал, что виной всему измена жены. Так и ушел на зону, твердо уверовав в ее вину.
Зине, советовали развестись с Яшкой, пока он отбывает срок, но она решила его дождаться и выяснить, что на самом деле произошло. Дождалась. Ведь, начиналось все, совсем иначе. Яшка был парень симпатичный, крепкий. Мало кто мог сравниться с ним силой и статью. Он, запросто поднимал на вилах, целую копну сена. Мог, бегом, разгрузить, ни разу не отдыхая, целую машину мешков с цементом. Взрослые мужики обычно просили у председателя его в подсобники, если предстояла изнурительная, физически очень тяжелая работа. Яшка помогал на лесоповале, на пилораме, при постройке из бруса и камня, разгрузке и прочих работах, где требовалась грубая сила. Позже, перед армией, выучился на механизатора.
За Зиночкой, начал ухаживать еще в восьмом классе. Иногда, провожал, но не часто. Девчонка, была строптивая, характерная. Яшка, хоть и не робкого десятка, перед ней пасовал, боясь на чем-то настаивать. Постоянно, старался оказывать знаки внимания, но Зина их, то ли не замечала, то ли принимала как должное в числе прочих притязаний. У нее тогда еще не было потребности любить, хотя, где-то изнутри, червячок уже завелся. Иногда она о нем думала. Не просто как о деревенском мальчишке, а изучая и сравнивая с прочими, причем чаще в его пользу. Он, виделся Зиночке не просто мужественным, но и забавным, интересным. Бойкий, деликатный, с привлекательными чертами лица. Яков, умел ее восхищать. Правда, виду она не показывала и повода думать о ней как об объекте страсти старалась не подавать. Рано, ей еще невеститься. Однако, парень к тому времени уже вполне созрел, мысли о девчонках не давали ему сосредоточиться на чем-то ином. Он увлекался Зиночкой все больше, грезил о ней днем и ночью, мечтал, представлял себе их встречи, разговоры, прикосновения. И млел, ощущая волшебные процессы внутри себя. Его частенько при встрече с ней, даже мысленной, обдавало волной жара, усиливалось сердцебиение, напрягался низ живота. Порой это становилось невыносимо.
Приятно было думать и о других девочках, но совсем не так. Зина, Зиночка, Зинуля. Он перекатывал на языке эти божественные звуки, которые сами по себе заставляли потеть и волноваться. Чем сильнее Яшка о ней задумывался, тем чаще ловил на себе ее мимолетные взгляды. Каждый раз, будучи застигнутой, врасплох, уличенной в пристальном разглядывании Яшкиного лица, Зиночка смущалась, краснела, отворачивала взор, начиная громко разговаривать, смеяться, иногда просто срывалась и убегала. Парень чувствовал, что это все неспроста. Явно, Зиночка тоже им интересуется.
Значит, надо быть настойчивее. Что, если сделать подарок? Хороший, дорогой. Деньги нужны. А он все заработки мамке отдает. Нужно, часть утаить. Главное, выяснить, чего девушка любит. Мужики сказали, что все женщины просто в обмороки падают, если им преподносят духи и туфельки. Значит, туфельки. Или духи? Пусть, будет то и другое. Тогда, без вариантов, от благодарности захмелеет. Может, даже поцелует. Почему, нет? Она, что, особенная? Мальчишки, со своими подружками, давно целуются, а Яшка даже за ручку ни разу не держался. На танцах не в счет, там, как бы, не всерьез. Игра. Там, она со всеми танцует и обнимается, а нужно, чтобы только с ним.
И ведь подарил, стервец. Зиночка примерила, понюхала, а брать, отказалась. Что родители скажут? Однако, довольная была, не передать. В тот день он ее проводил. Поцеловал. В щечку. Зиночка, его, тоже. Только, убежала сразу. В сенях, как дверь захлопнула, прижалась к стенке, глаза закрыла, мысленно повторяла и повторяла поцелуй, никак не умея успокоить биение сердца и жар во всем теле. За эти занятием ее едва не застали. Папка, все спрашивал, чего она такая красная, может жар у нее? Таблетки от простуды предлагал. В эту ночь Зиночка ни на секундочку глаз не сомкнула. Маялась, от мысли, что убежать поторопилась. Надо было, еще немножечко, с Яшенькой побыть. Вот, оно, значит, как? Раньше Яшка был, теперь, сразу, Яшенька. И все из-за того, что туфельки подарил? Какая же, она, глупая. Он же покупает ее. Осторожней, нужно быть. Присмотреться, сперва… Ну, и что она увидит, чего раньше не углядела? Что влюбился в нее по уши, она и так об этом знает. У него на лице все написано. Только, по всему выходит, что и она… того… втрескалась. Иначе, отчего сердце трепещет и наружу рвется? Неужели у всех так? Раньше так не было. Это знак. Наверняка, небеса сигнал посылают, чтобы мимо не прошла. Наверно, провидение хочет, чтобы я знала о том, сосредоточилась, подумала. Имя-то, у него какое, красивое, Яшенька. Мой, Яшенька. А что, может и мой. Отчего, такого парня упускать. Пусть, целует. С меня не убудет. Я, тоже хочу в невестах побыть. И фата. И белое платье. Свадьба. Горько! И ребятёночков. Трое. Две девочки и мальчика. Наследника. А фамилия у него будет, Проскурин. Иван Яковлевич Проскурин. Звучит? Еще как! Вот, размечталась, глупая. Ну, почему бы, нет. Я, что, хуже других? Тоже хочу, мешок счастья. Или, даже, два мешка. Чтобы на всю жизнь хватило. Кажется, я влюбилась. Только это секрет. Никому не скажу. Родителям, в особенности. Счастье, тишину любит. Сначала, намечтаюсь, вдоволь. Все, все, перемечтаю, перепробую. А Яшенька, пусть немного поволнуется, я, девушка дорогая, можно сказать, бесценная. Яшенька! Любимый мой! Мой… Пока, выбражаешь да ломаешься, шустрые девчата возьмут и уведут. Нужно, с умом, без упрямства, но и страсть свою, демонстрировать, ни к чему. Уступать, помаленьку, не торопясь, словно он меня напором своим покорил. Хорошо то, как! Раз, и уже влюбилась. Когда успела?
С тех пор так и повелось: поврозь, друг по дружке сохнут, слюной исходят, мечтают, баюкая тайные мысли и желания, прислушиваясь к каждому новому ощущению, накручивая постепенно надежды, желания и предвкушения с размеров горошинки до немыслимых величин, когда сердце с током крови, справляться перестает, из груди выскакивает. Тогда, голова кружится, глаза сами по себе закрываются, истома по всему телу и дрожь, а представляется, будто любимый обнимает и петь хочется, танцевать, весь мир обнимать, цветы нюхать, детишек малых ласкать… И вообще, жить, жить, жить… Долго и счастливо. А как на людях встретятся, стараются делать вид, словно знать друг друга не желают. Намеренно отворачиваются, задирают других парней и девчонок, дурачатся, лишь бы никто ничего не заметил. После, как разойдутся все, встречаются за околицей,
Возьмутся, бывало, за руки, притихнут и идут вдоль берега. Времени, вдвоем побыть, совсем мало. Дома, Зиночку, папка ждет, беспокоится. Да и ни к чему ему знать раньше времени, что дочурка созрела, заневестилась всерьез. Сколько закатов они вдвоем с Яшенькой встретили, держась за руки, больше в глаза глядя, чем на закатную феерию. До того и знать, не знали, как солнце волнуется, скрываясь за горизонт. Бывали в то время закаты малиновые и оранжевые, иногда цветные сполохи играли десятками ярких оттенков, словно кто наверху, проказничает, сливая и перемешивая, пробуя и экспериментируя, иногда, просто разбрызгивая по небу остатки. В их сердцах происходило нечто подобное, расцвечивая незначительные, казалось бы, но такие желанные, волнительные события, толкающие их на сближение. Лишь только солнышко скрывается за горизонт, милые постоят несколько минут обнявшись, чмокнут друг дружку в щечку и расстаются, нехотя, возвращаясь каждый своим путем. Однако, не успев попрощаться, ожидают с нетерпением новую встречу, переживая ее в деталях, задолго до оной, торопя ее, волнуясь, украшая переживаниями.
Яшка, с девчонками до нее был, испробовал. Конечно, хотелось ему большего, но Зиночка строга, вольностей не позволяет. Ему и так хорошо с ней. Не представлял раньше такое непрекращающееся волнение, готовность уступать, ждать, сколько нужно будет. Хоть и всю жизнь. Конечно, так долго, не понадобится. Она ведь, тоже не каменная, переживает, дозволяет, хоть и по капельке, все больше. Нужно, сватов засылать. Намекнуть ей, что ли? Сил больше нет, жить в неизвестности. Вдруг, кто раньше его свататься прибежит, родители, тогда, сговориться могут. И что, отбиваться, красть?
— Зина, Зиночка, Зинуля! Звездочка моя, цветик ненаглядный, может, я сватов направлю, руки твоей просить?
— Что ты, что ты! Мала, я еще. Дай, вначале, школу закончить. Погуляем пока, обвыкнемся. Мы, еще столько о себе не знаем. Каждый день новые чувства, себя не понимаю. Люб ты мне, очень люб. Обещать могу. Только ты один, боле никто не нужен. Дождись, пока вырасту и созрею, тогда и сорвешь ягодку. А? Ну, Яшь!
— Как скажешь, любимая. Все, стерплю от тебя. Никого, иного, мне не надобно. Скажи, сколько ждать, чтобы напрасно не страдать.
— Знай, твоя я, только твоя. Копи, покуда, желание, я тоже. И до поры никому... Это, наша с тобой большая тайна. Любимый!
Так и прогулял, Яшка, с недотрогой, до самой весны. После посевной, его в армию призвали. Проводили, как положено, всем селом. Зиночка слезы лила, ждать обещала. Начался в их жизни новый этап, роман в письмах. Никогда до этого, не писал Яков писем, не было нужды. Первые, приходили из армии в пять-шесть строк. Здравствуй и прощай. Служу, люблю. Все. Через полгода в конверте было по два, три и более, листков, исписанных забористым, только, корявым и малопонятным почерком. Зиночке, удавалось расшифровать все, до последней точки. Перечитывала про себя и вслух, десятки раз, складывала в жестяную коробку из-под печенья. Сама писала, почти каждый день, точнее каждый вечер, после того, как уроки выучит. Закончила, десятилетку, на одни пятерки. Отец, отправлял в область учиться дальше, но Зиночка не согласилась, нужно, Яшку ждать. Тогда уж, вместе с ним, решат, как быть дальше. Пока, пошла на ферму, лаборантом работать. Заодно, ветеринарному врачу, Арсентию Павловичу, помогает. Он, старенький совсем, давно на пенсии, но заменить его некем, сам помощницу зовет. Объясняет, показывет. Иногда, Зиночке, поручает, самой справляться с тем, что проще. Ей, нравится. Старается. А наставник нахвалиться на девушку не может, председателя подначивает, на учебу ее послать. Замечательная, ведь, кандидатура. Самая, что ни на есть подходящая.
Два года, тянулись долго, невыносимо, бесконечно, но закончились, вдруг. Вчера, еще служить да служить, а сегодня письмо пришло, демобилизация. Через месяц миленький прилетит, на крыльях любви. Это, он так написал. Отчего бы не поверить? Три года, не малый срок, чтобы проверить отношения. За эти годы, Яшенька ни разу не поменял своей, относительно Зиночки, восторженности. Много она видит вокруг предательства, несправедливости. Яша, не такой. Он... Он, лучший. Скорее бы, уже. Она и сама через силу со своими чувствами справляется. Девятнадцать ей уже, теперь, пусть сватов присылает.
Яшка, прямо с паромной переправы, к Зиночке. Даже к родителям не зашел. Повзрослел, заматерел, еще выше вытянулся. Плечищи, саженные, руки, как кувалды. Сияет. Целоваться сразу полез. Теперь, можно. Вечером, посидели, справили новое начало гражданской жизни. Яков, ни разу к рюмке не притронулся, все ждал, кода гости разойдутся. Тогда, взял любимую под ручку и на речку, вспоминать, как закаты прежде справляли. Целовались... Обещал, через неделю, со сватами в гости нагрянуть. Только, все вопросы с военкоматом закончит, паспорт выправит и к ней. Совсем чуточку, обождать нужно.
На следующий день, Яков, как раз, в район по своим делам поехал, пришел отец его, Петр Спиридонович, со слезами и подарками. Бухнулся перед Зиночкой на колени, кланяется, как перед иконой, челом в землю бьет, — спасибо, дочка, что принимаешь, оболтуса моего. Думал, вовек не дождусь, чтобы женился, а оно, вон, как... Лучшая невестка и наша. Ни в жизнь бы не поверил. Может, врет, ирод? Правда, сватов ждать будете или как?
— Жду, не дождусь. Люб, он мне. На всем свете, никто боле не нужен. Вставайте, уже, Петр Спиридонович. Папке, я наказала, сватов дожидаться. Через недельку и приходите.
Сватать, Зиночку, собралась чуть не вся деревня. С работы убегали, стоят, ждут потехи. Леонид Матвеевич и Лидия Егоровна, родители Зиночки, руками разводят, где такую прорву вина и закуски запасти? Не было расчета на подобную популярность. Думали, десятка два человек, как обычно, а тут, ведь, сотня, не меньше. Придется, из заветных закромов деньги добывать. Тогда, свадебку на что править? Эх, где наша не пропадала! Одна у них доченька, ничего для нее не жалко. Гулять, будем! Широко, размахнемся, чтобы чертям тошно стало. Не корову продаем, дочку, любимую, сватаем, не за последнего парня. Пусть ее счастье с большого праздника начинается.
Пришлось, к председателю колхоза, Федору Павловичу Сапрыкину, на поклон идти, он тоже среди гостей. Тот, живо все наладил. Народ, засуетился, забегали. Столы, откуда-то, навезли, скамьи, скатерти, посуды целую гору. Гости расставляют все это, предвкушая закуску, выпивку и веселье. Задарма, кому не понравится. Эх!
Зиночка сидит в доме, прибралась, приоделась, ни дать, ни взять, невеста и только. Сама, ни жива, ни мертва. То, все ждала да подгоняла, а как до дела дошло, испугалась. Дрожит, как осиновый лист. Да еще гостей, поналетели, как коршуны. Ей бы поскромнее, чтобы никто и не заметил. Тихонечко. Папа, мама, любимый и она. А тут, что? Карнавал, какой-то. Как на ярмарке. Того и гляди, окажется, что это все проделки некого фокусника.
Тем временем, к дому на четырех подводах подъехали родственники жениха. Яков, с дружками, лихо подкатили на целом батальоне колесных тракторов. Председатель, покачал укоризненно головой, махнул рукой. Значит, можно. А как иначе произвести на невесту впечатление? Яшка, не лыком шит. Его, поди, тоже уважают.
Гуляли, чуть не до утра. Зиночка с Яковом, во главе стола под ручку все это время просидели. Лишь один разочек и поцеловались, на потеху публики. Свекор будущий, подарил невестке сберегательную книжку на предъявителя, чтобы платье выправила и все прочее, самое лучшее. Сына женят, не пришлого молодца.
Зиночка, зажмурилась, не в силах себе представить, что же дальше-то будет. Если сватовство на весь мир, то свадьба... они, ведь, могут, и на район ославить. Вообще, если честно, представления Зиночки о браке, ограничивались поцелуями в щеку и застенчивыми объятиями на закате. Дальше все, черная дыра в ее понятиях. А ведь, это очень страшно, когда не ведаешь, с чем придется впредь столкнуться. Что это такое, семейная жизнь? Он, мужчина, она, женщина. Они, ведь, совсем разные. Ей же с Яшенькой даже спать вместе придется. Это как? Может, ну ее, свадьбу эту? А любовь? Я же его люблю. Яшеньку. Ждала, ждала, а теперь... Будь, что будет. Не я, первая, не я и последняя. Закроет глаза и в прорубь семейной жизни, с головой. Авось, выплывет.
Свадебку сыграли, звонкую, веселую. Не без приключений, конечно. Зиночка, на самом деле, ничего толком и не помнит. Так, кое-что, подруженьки рассказали, местами у самой просветление наступало, а в целом, мрак, размытое временное пространство. Что-то происходило, но, словно не с ней. Со стороны все видела. Интересно, однако, суетливо. Если бы ее воля, не стала бы всего этого терпеть, удрала бы с Яшенькой, куда подальше. Гостям, весело, пусть и гуляют.
Страхи, относительно проблем начала семейной жизни, совсем не подтвердились. Яшенька, оказался на редкость нежным и терпеливым. Торопливость и суета были ему не свойственны. Он сразу взял быка за рога и занялся обустройством в доме, который достался им в качестве приданого от дедушки и бабушки, родителей, Леонида Матвеевича. Председатель, для ремонта дома, выделил лес. Плотничать, Яков, научился еще до армии. Пахал, как проклятый. С работы на стройку, со стройки к жене и снова на работу. Однако, всегда имел ровное, позитивное настроение, чем заражал и жену, даря ей тепло общения и радость совместной жизни. Только с ребеночком, никак не выходило. Конечно, торопиться некуда, но очень хочется малютку.
В согласии и радости, прожили они шесть лет, так и не сумев зачать первенца. Зиночка, пыталась вымолить ребеночка, но с тем же успехом, посему в церковь ходить забросила. Сыночком своим она считала Яшеньку, всячески ублажая его и потакая любым прихотям. Учиться дальше он ей не позволил, сказав, что совсем не ревнует, но разлуку на годы выдержать не в силах. Зиночка погоревала, однако согласилась, что это его исконное право, а расставание, даже на короткое время, и для нее не очень маленькая проблема.
Хорошая весть, пришла неждано-негаданно. Зиночку начало тошнить, а это значит… Поехали, в поликлинику, в район. Анализы показали, что она беременна. Счастью супругов не было конца. Иногда, целыми вечерами, они только и делали, что гладили набухшее чрево да слушали, что там, внутри, происходит. Яков, даже цветы Зиночке начал приносить, чего, отродясь, не водилось.
Свекор, подарил невестке золотые украшения. Снова, как и тогда, плакал, кланялся, обещая до конца своей жизни помогать ей, сколько сможет. Вместе, они поревели, просидев обнявшись и разошлись, понимая, что теперь они по-настоящему, родственники.
Беда, пришла, откуда и ждать-то ее было невозможно. Как могло такое произойти, что в одно мгновение, замечательный муж и прекрасный человек, превратился в дикого зверя? Колдовство, приворот? Что только не передумали односельчане. Петр Спиридонович, каждый день посещал невестку в больнице, в церковь ходил, замаливать сыновние грехи, плакал и сох на глазах. Получается, что потерял он на этом свете все, на что рассчитывал. Нет, теперь, внуков, нет, невестушки, может, и сына, уже нет. Кто знает, как он изменится, там, в лагерях, где жизнь похожа на выживание в диком лесу. Съездил, он, к сыну в зону. Только, Яшка, выгнал его, сказав, что тот предатель, раз ходит на поклон к этой ведьме, которая посадила его, предварительно, обесчестив изменой.
Своей вины, он так и не признал. Считает, что был в своем праве, за что и страдает. А суку эту, рано или поздно, изведет, устроив ей ад на земле. Пусть, только дождется.
После этой трагедии, тихо и незаметно, словно и не жили, убрались Панины, Леонид Матвеевич и Лидия Егоровна. Зиночка, осталась совсем одна. Навещает, изредка, могилки родителей, поплачет в одиночестве, пожалуется, сама себе, на судьбу горемычную и снова в дом, где каждая доска ведает о случившемся горе, одновременно напоминая и счастливые времена. Этот дом, теперь, считай, вся ее жизнь.
Зиночка, и правда, решила, ждать. Нельзя, вот так, разом, рушить то, что строилось долгие годы. Мало ли, что произошло. Она ему даже письмо написала, просила объяснить свои действия. Ответ, тоже пришел. Очень короткий. " Объяснять не хочу. Дождись".
Чтобы скрасить ожидание, Зиночка, поступила в техникум, учиться на ветеринарного врача. Арсений Павлович совсем состарился, не справляется. Все одно, приходится ему помогать. Учеба, три года отнимала все силы. Хоть какое-то развлечение. Старалась, изо всех сил, получила диплом с отличием. Ветврач, расплакался, когда ее назначили на его место. Дождался свою смену. Зиночка с головой ушла в работу. Днем, на людях, вроде и ничего, а ночами одолевают тоска и одиночество. За что он с ней так? Разве была она ему плохой женой?
Время шло, неотвратимо приближая окончание Яшкиного тюремного срока. Зиночка уже на календаре стала отмечать дни. Однако, все случилось, до безобразия неожиданно. Она пришла с работы, начала раздеваться, когда сзади ее схватили в охапку и грубо повалили на пол. Она, едва успела испугаться, как оргомная мужская длань принялась рвать на ней одежду, держа ее за волосы, елозя лицом по полу. Ну, кто, кроме Яшки, мог так поступить? Конечно, это он. Разорвав белье, он резко, очень больно и грубо, вошел в нее сзади, — пять лет. Пять лет, я ждал этого момента. Теперь, ты, сука, за все мне ответишь. За загубленные тобой годы, за ребенка, за измены. Отныне и впредь, я, твой хозяин и повелитель. Будешь делать, как прикажу. За непослушание, буду бить, больно и долго. А сейчас, показывай, чему выучили тебя любовники. Я, тоже поделюсь опытом. Такого, что покажу, ты еще не пробовала. Камасутра, отдыхает. Буду, любить тебя, во всех позах. За пять лет, сразу.
Яшка, ловко, почти незаметно, ткнул ее растопыренными пальцами в живот, в район солнечного сплетения. Зиночка задохнулась, сложилась пополам.
— Замри, сука! Замечательная, поза. Так, стой. Будем, пробовать. Ты все еще хороша. За это я тебя и любил.
Сейчас, он не любил, скорее, терзал, как матерый волк рвет на части загнанную, совершенно беззащитную, добычу. Старался, делать как можно больнее, показывая Зинке, всю полноту своей беспредельной власти. Сначала, она кричала и плакала, от боли и невыносимого унижения, доставляемого ей мужем, некогда самым дорогим и любимым человеком. Чуть позже, поняла, что именно этого он ждет, этого добивается. Она замкнулась в себя, отрешившись от настоящего, в глазах закрутился кровавый вихрь, ей даже удалось на время потерять сознание. Но Яшка, знал, что делает, приводя ее в чувство, то ударом по почкам, то сильнейшими шлепками по голому заду. Методов "возбуждения любимой" у него было много. Изобретательный, гад. Зиночка, невыносимо страдала, ожидая окончания пыток. Только бы выжить...
Это было лишь начало, разминка. Дальше, он забрал у нее все деньги, пнул на прощание ногой и приказал готовить ужин, гости будут. Не сделает, пожалеет, что на свет появилась.
Вечером, он пришел навеселе, с сумкой жратвы и большим числом бутылок разного калибра и качества. Притащил двух девиц с печатью интеллекта на лице и следами прожитой жизни. Той и другой, наверняка, не было и восемнадцати. Девочки, вели себя шумно, развязно и чересчур откровенно, запросто показывая первичные женские признаки в развернутом виде. Вера и Роза. Поразительно, как жизнь обходится с наивными дурочками, если думать они начинают не головой, а половыми органами. Обе, глупы, как пробки, но очень способны, как станки для отработки эротических навыков. Печальное, зрелище. Яшка, заставил Зину прислуживать этой вульгарной компании. Гуляли, долго, шумно, изображая взрослые игры. Такого, Зиночка, даже представить себе не могла.
— Задумал я, Зинка, малину организовать, чтобы нужных людей потчевать, подмасливать. Будем, в народ выходить с сексуальными услугами. Вот, контингент проверяю, на предмет профпригодности. Ничего, себе, шмары. Годятся. Немного, подучим и вперед. Мы, с вами, девки, такую деньгу зашибать будем, закачаетесь. С участковым я договорюсь, председатель и без того в штаны наложит. Короче, все на мази. Денег, добудем, ремонтик в малине сделаем и начнем. Ты, Зинка, заведующей будешь. С работы, конечно, придется уйти. Но, это, мелочи. Тебе, понравится.
Зина, никак не могла понять, что в этих словах, правда, а где, вымысел, все равно было страшно. Яшка, пропал после этого на два дня. Пришел один и издевался, как мог, целую неделю. Пьет и насилует. Проснется и по-новой. Бить, при этом, не забывает. Только следит, чтобы следов не оставалось. С участковым, Дружининым, Иваном Пантелеевичем, у Яшки что-то не сладилось. Орал, как раненый зверь, обещая убить и закопать того, раз он нормального языка не понимает. Похоже, боится его, муженек. Может, сходить к нему, тайком, да рассказать, все, как есть? Страшно. Зашибет.
Так и живет. Розочки, Светочки, Нюрки и Вальки, мал мала меньше, но все, изрядно побитые молью, случайными половыми связями и дурными привычками, гостят у нее в доме регулярно. Иногда, живут месяцами, ублажая Яшку, покрикивая и цыкая на Зиночку. Побыть одной, ей удается лишь на работе. Выглядеть, стала так, что без слез не взглянешь. Похудела, килограммов до сорока, а ведь она, для женщины, высокая, метр семьдесят. Одни глазищи остались, да и те выцвели, как ситцы на солнце.
Живут, они так с Яшкой больше года. Хорошо, что про малину больше не поминает. Бить, стал меньше, видно, устал. Зиночка, приспособилась было к такой жизни, только, неожиданно, у мужа начали появляться деньги. Точнее, даже не деньги, много продуктов и водки. В это время и объявилась, Нюрка, которая, на самом деле, Анна Сергеевна Голованова. Зиночка, паспорт ее видела. У этой стервы, как иначе можно такую назвать, на второй день, привычка объявилась, ногой с разворота бить Зинку в живот или по спине. Врежет, и смеется, Яшка, тоже. И начинают, на полном серьезе, рассуждать, убить, Зинку или пусть еще поживет.
Страх, совсем сковал ее по рукам и ногам, тремор появился, головные боли сильные. Эти изверги уснут, а она плачет. Слез-то, уже нет, только рыдает, сотрясаясь всем телом. Иногда, до того доходит, что горло спазмами сводит и дышать нечем. Доживет ли до тридцати пяти - вопрос. Впрочем, для чего ей такая жизнь? Устала, она от нее, бояться устала... Может... Почему бы и нет? Зато, никаких издевательств. Засну и все. Решайся, Зинуля. Решайся. Эти, спят. Никто не помешает.
Она нашла в сенях прочную веревку, на какие скотину на пастбище привязывают. Выдержит. Придвинула стол, под крюк, который давно, когда ребеночка ждали, Яшка в потолок вделал, чтобы люльку весить. Крепкий крюк. Самое то, что нужно. Зиночка, завязала канат, как в фильмах про войну немцы делали, накинула на, крюк, подергала для проверки надежности, перекрестилась... и повисла. Потом, передумала, пытаясь схватиться за петлю, но сил оказалось не достаточно...
На ее удачу, это как посмотреть, в дом зашел участковый, Иван Пантелеевич. Дверь в дом была открыта, а на стук никто не открыл. Он дернул дверь и вошел. Как раз, вовремя. Успел, в последнюю минуту. Еще мгновение и отнесли бы девчонку на погост. Спасли, откачали.
Иван Пантелеевич, не просто так зашел. Магазины, последнее время по деревням начали грабить. Два дня назад, в соседней деревне, в Липаках, разобрали печную трубу в магазине. Через отверстие вынесли почти весь провиант. Там и мануфактуры много было. Вызвали проводника с собакой из лагерной охраны, прошли по следам, они сюда привели, в Зиночкин сарай. Сейчас, там все найденное, описывают.
— А где твой, муженек в смысле, Яшка?
Зиночка, еле живая, держась за горло, показала глазами на дверь в соседнюю комнату, где в полуобморочном состоянии храпела голышом сладкая парочка.
— Гражданин, Проскурин, Яков Петрович, гражданка, Голованова, Анна Сергеевна, вы подозреваетесь в краже социалистической собственности из магазина райпотребсоюза в Липаках. Вы, арестованы. Руки...
Яшка, стоя уже в наручниках, оглянулся на едва дышащую жену и процедил сквозь зубы, — отсижу свое и выйду. Найду, убью, суку. Мало того, что жизнь испоганила, так еще и ментам сдала.
Вести, в деревне, распространяются много быстрее, чем в городе, через несколько минут у дома собралась толпа, больше половины населения. Первый, пришел председатель. Повинился, перед Зиночкой, что чувствовал неладное, но боялся.
— Стыдно, в этом признаться да что делать, если это правда. Никак, не пойму, как из доброго семени, вырастают гнилые всходы. Батька, мать, замечательные же люди. Уезжать, тебе надобно, Зинуля. Насовсем. Страна, большая. Ты, еще молодая, счастье найти, не поздно. Есть еще шанс. Жалко, тебя отпускать да делать нечего. Отсидит, изверг, и вернется. Кто, тебя спасет? Прости, Зиночка! За всех нас, прости!
Женщину, переложили на кровать, закрыли одеялом и оставили. Народ, еще долго обсуждал последние новости. Не так много в деревне происшествий, таких подавно.
Чуть позже, пришел свекор, Петр Спиридонович, долго молил о прощении, что вырастил злобного зверя. Снова, они плакали на пару, без слов. Все и так понятно. Старики и женщины, сентиментальны не в меру.
Потом, свекор вынул из-за пазухи, сверток, положил тихо на кровать, — Это тебе. На первое время, хватит. Уезжай, девочка. Куда глаза глядят, только, отсюда подальше. И не пиши. Никому не пиши. Забудь, обо всех нас. Неровен час, кто проболтается. Не дай Бог. Никому, такого не пожелаешь. Прости, еще раз. Если, сможешь. Видно, всегда бродили в Яшке гнилые соки, только дремали до поры. От денег, не отказывайся. Чем, могу.
Зина, Зиночка, Зинуля... Милая девочка. Эта жизнь для тебя завершилась. Поищи, построй, иную. Вдруг, повезет... Что невозможно исправить, вероятно, удастся забыть, стереть из памяти...







© Copyright: Валерий Столыпин, 2018
Свидетельство о публикации №218051101384