Не все девушки ангелы

Что это было?

Валерий Столыпин

Просто всё отложили до лучших времен:
Вот оденется в пурпур и золото клен,
Вот волна поцелует босые ступни,
Вот наступят лучистые снежные дни
Вот омоет жасмин дождевая вода,
Вот скворцы прилетят, и тогда, и тогда…
Лариса Миллер
– Мне с тобой очень хорошо. Наверно, втюрилась, как майская кошка. Только знаешь, внутри меня живет кто-то, заставляющий чувствовать неудовлетворенность, даже утерю. Ему, или ей, всегда неуютно и одиноко, он боится остаться ни с чем, требует постоянно искать и пробовать, все, чего не было прежде. Мне кажется, он сильнее меня. Думаешь, я сумасшедшая? Я тебя обнимаю, а он долбит, как дятел: а если это ошибка, наша с тобой встреча, впереди столько впечатляющего и неожиданного? Отчего так неспокойно? Оставь меня. Совсем. Зачем я тебе? Может, понемногу успокоюсь.
– Не шути так со мной. Зачем? Ты же видишь, я люблю тебя.

Цыганская порча

Дом для любимой

Зина, Зиночка, Зинуля

Валерий Столыпин

Зина, Зиночка, еще совсем недавно, он называл ее только так. Иногда, Зинуля. Теперь, только Зинка, с добавлением эпитета, тварь или сука, да ударит, походя, не разбирая куда. Подай, принеси, живей. Сдохла, что ли, кобыла? Кто, она, теперь? Рабыня, прислуга, наложница? Не все ли равно, если обращается с ней так законный супруг.
Зинка, сидит на крашеной табуретке за накрытым в горнице столом. Судя по интерьеру на столе, праздник или гульбище в самом разгаре. Женщина, одета в домашнее ситцевое платье в мелкий синий цветочек, чистенькое, но изрядно застиранное. Простоволосая, со свалявшимися прядями некогда черных, теперь выцветших, ломких и тусклых волос. Ее руки, ладонями вверх, безвольно лежат на коленях. Лицо, не выражает ничего, пустое и серое, как и глаза, отчего-то ставшие блеклыми, безжизненными. Она помнит, как плескался в них васильковый цвет, словно июньское небо, отражающееся в лесном озере. Была, ох, была, Зинка, первой красавицей на деревне. Косы носила, блестящие, черные, толщиной в обхват запястья.

Мечты, сбываются

Валерий Столыпин

Родилась, Люся, в семье, третьей. Были уже сестра, Татьяна, брат, Иван. Отец, круглые сутки баранку крутил на лесовозе, по накатным бревенчатым лежневкам вывозил из тайги многометровые бревна. Мать, за всех остальных: жена, хозяйка, телятница на ферме, опять же нянька и кормилица. Начинает свой день с уборки стойл, где содержатся три коровы, телята, овцы и свиньи. Потом, кормежка животины. Дальше, коров подоить, дров наносить, затопить печь, завтрак сготовить. Еще детишек разбудить, покормить всю команду, младшей, Люське, походя, титьку, в рот сунуть, воды с реки наносить, ведер тридцать - сорок…

И табе, такэ будэ!

Валерий Столыпин


Бабушка Ирина, сидит в раскаленной духотой комнате, не двигаясь. Одета она, вполне по-зимнему, в шерстяной свитер, вязаную шапочку и катаные валенки.
В комнате есть телевизор, на столе лежит стопка книг, но она погружена в себя, не обращает внимание на внешний мир. Видимо, путешествует во времени. Со стариками это часто происходит.
Жизнь, по большей части, прожита, основная и главная, запечатленная памятью, покоится внутри. Воспоминания становятся живыми, проходя перед мысленным взором цветными картинками, звуковыми галлюцинациями, вызывают ощущение присутствия и участия. Нередко, Ирина Сергеевна, силится вспомнить вкус или запах, запавший в душу во времена детства или юности. Такие, родные, ароматы, всегда привязаны к определенным событиям.

Сбережения

Провокация
Валерий Столыпин
Время неумолимо стремится обогнать мою жизнь. Путает события, заставляя носиться кругами и петлями, загибает края, пытаясь завязать их в хитрый экзотический узел, перепрыгивает через даты и сезоны года, возвращая к началу чего-то незавершенного ранее. Наверно у всех так. Планируешь симметричный узор, а выходит абстракция невнятная по содержания и форме, можно сказать пятно, клякса, но с элементами различимого контура. И только.
Так было не всегда. Поначалу все шло гладко, красиво, ярко, необычно и до чертиков выразительно... пока в крови зашкаливала химия, все было впервые и вновь.
Это правда была настоящая любовь, когда крышу сносит напрочь, события выстраиваются отдельно от сознания, сами по себе. Такое воспринимается не сразу, по прошествии времени. Оно пролетело, иссякло, опустошило вдохновение, заставив посмотреть на холст судьбы другими глазами.

Доверяй, но проверяй
Валерий Столыпин

Прочитал однажды книжку по психологии, где объясняют, что любой человек, если желает объяснить или ответить на вопрос отчего и почему происходит так-то и так, рассказывает на самом деле о себе, как он поступает в такой ситуации, почему, зачем... именно сам. Я и задал вопрос, жене, черт возьми, — почему женщины изменяют? И что же я услышал... мамочки — имена персонажей были разнообразные, ситуаций вагон, причин измен - море, а реальных случаев... Сижу и думаю: пора разводиться? И вообще - что это было, отягощенность личным опытом или женская осведомленность во всем, что касаемо интриги и отношений полов?

Доченька
Валерий Столыпин
В старенькой кухоньке малогабаритной квартирки ветхой пятиэтажки сидит за столом при свете стеариновой свечки Степанида Егоровна, семидесятилетняя пенсионерка. Одета чистенько, но во все сильно поношенное: на пенсию не разгуляешься, а тут еще внук... Несмотря на поздний час, не спится ей. В глазах стоят слезы, они не льются, просто зависли пеленой, размывая и без того расплывающиеся в сумеречном свете предметы, колышущиеся от мерцания язычка пламени. Тошнехонько.
Судьба, изначально, с раннего детства ее не сильно привечала. Сначала война... Тогда она была еще пигалица. Папка ушел на фронт в самом начале, в числе первых и сгинул, не успев толком повоевать: эшелон разбомбили еще в пути следования. Может, остался кто живой, только семье о том неведомо. Позже, когда война закончилась, ездила мамка в те края, пыталась хоть чего-то узнать о своем муже, возвратилась ни с чем. Очевидцы кое что рассказали о том налете: авиации было просто тьма, утюжили все без разбора: составы, станции, поселки. Похоронная команда неделю трупы свозила к санитарному захоронению. Посторонних близко не подпускали. Сохранилось ли чего из личных вещей погибших неведомо. Немцы тогда лавиной наступали, все делалось второпях, кое-как. Не сыскала, мамка, следов мужа. С тем и воротилась.

Компромисс

Люблю! Люблю! Люблю!

Иван, раствор!

Попрошайка

Купи яблык, кому сказал!

Чуть не промазал

С чистого лица

С утра не заладилось

Черно-белое фото, если сделано от души и качественно, это расказ

Я Люблю эту Землю!!!

http://www.proza.ru/2018/04/05/1686

Верка
Валерий Столыпин
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется нет.
Игорь Северянин


Верка работает телятницей на третьей, самой допотопной ферме. Там нет никакой механизации и вообще ничего, кроме стен с крышей, да стойл. Даже пола дощатого нет. Все исполняется вручную, а в качестве тягловой единицы — старая седая лошадь слепая на один глаз. Соответственно и работница мало чем отличается от своей подопечной: длинные, спутанные, местами полинялые, волосы, не знающие расчески, отсутствие передних зубов, придающее лицу старушечий вид, выцветшие глаза, глубокие морщины. Все это дополнено сутулой осанкой и мужицкой застиранной одеждой. Так вот, эта дама, кстати, замужняя, имеет трехлетнюю дочурку, а лет ей всего двадцать пять, с моим приходом в совхоз вдруг стала стахановкой. Трудится день и ночь, млея от каждой похвалы. А как не хвалить, когда самый, что ни на есть передовик.

Мечта наивной девчонки

Бурнасой

Валерий Столыпин

В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.
И. Губерман


*( В поморье так называют все рыжее)
В этом году зима выдалась на редкость студеной. Снега навалило по самые окна. Вечерами скулеж и лай собак перемежаются жуткими отголосками недалекого волчьего воя, узнаваемыми и пугающими. Кожа от этих звуков покрывается мурашками, дыхание останавливается , сердце напротив торопливо стучит, словно желая убежать подальше и скрыться.
Подбрасываю в печку побольше дров, чтобы не просыпаться лишний раз ночью, ложусь в постель, натягивая одеяло на голову не гася свет. Не скажу, что боюсь до смерти волков, сколько раз встречал их за околицей на расстоянии выстрела, но ощущение мерзкое. Эта заунывная волчья песня невольно заселяет голову мыслями о смерти и конечности всего. Понятно, что избежать мрачного завершения жизни никому не довелось, но такое знание бодрости не прибавляет.
Музыка волчьего оркестра зарождает внутри тревожные импульсы, а память предков немедленно превращает их в безотчетный животный страх. Пытаюсь прогнать нелепые ощущения, но тщетно. Каждая следующая нота усиливает неприятный эффект, подвывание испуганных псов возбуждает и еще сильнее взвинчивает нервное состояние.