О ЧЕМ МЫ ПОЖАЛЕЕМ

Есть у Чехова потрясающий рассказ – «Горе».
В книгах он помещается обычно среди юмористических рассказов Чехова.
Смешного там мало. Зато есть удивительная мысль.
И стоит ее напомнить, ибо в каком-то смысле рассказ этот про каждого из нас.

Некий токарь везет свою жену к врачу. Везет на телеге. Время зимнее. Кругом снег, лошадь едва справляется. А токарь хлещет ее да рассуждает, как встретит его врач и жену его на ноги поставит.
Он вслух размышляет, как пообещает врачу выточить портсигарчик из карельской березы,
а еще шары для крокета, а еще кегли – самые что ни на есть заграничные.

В 1956 году, когда у власти был Н. С. Хрущев,
случилось то, что потрясло весь православный мир, - знаменитое "Зоино стояние".
Напомним вкратце об этом чуде, происшедшем в Самаре (тогда Куйбышеве).

Работница трубного завода, некая Зоя, решила с друзьями встретить Новый год.
Ее верующая мать была против веселья в Рождественский пост, но Зоя не послушалась.
Все собрались, а Зоин жених Николай где-то задержался.
Играла музыка, молодежь танцевала; только у Зои не было пары.

Обиженная на жениха, она сняла с божницы икону святителя Николая и сказала:
"Если нет моего Николая, потанцую со святым Николой".
На увещевания подруги не делать этого она дерзко ответила: "Если Бог есть, пусть Он меня накажет!"
С этими словами она пошла по кругу.
На третьем круге комнату вдруг наполнил сильный шум, поднялся вихрь,
молнией сверкнул ослепительный свет, и все в страхе выбежали.
Одна только Зоя застыла с прижатой к груди иконой cвятителя - окаменевшая, холодная, как мрамор.

Больше всего на свете Марфа любила порядок.
Порядок был её кумиром, которому она самозабвенно служила.

- Мы – люди культурные, - любила повторять Марфа, скромно выставляя напоказ кровати с шитыми подзорами, подушки, сложенные друг на друга и увенчанные обязательной думочкой, поставленной на уголок. А сверху – непременно наброшена кисея, за которой она давилась в очереди три часа в московском универмаге. Была в её доме и коллекция слоников, выставленных рядком на комоде (на счастье), и фотография любимой мамы с заботливо прикрученным к рамочке букетиком искусственных фиалок, а сама рамочка неукоснительно ежегодно к годовщине выкрашивалась бронзянкой.

«Я СВОЁ ОТЖИЛА НА СВЕТЕ, А ВАША СТАРОСТЬ ВПЕРЕДИ. ЧТО УБЬЁТЕ, ТО НЕ ВЕРНЁТЕ».

Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом.
«Всю квартиру собой заполонила!..» – ворчал Борькин отец.
А мать робко возражала ему: «Старый человек... Куда же ей деться?»
«Зажилась на свете... – вздыхал отец. – В инвалидном доме ей место – вот где!»
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.

- Мать, ты спишь? Смотри, кого я привел? – закричал Пашка, входя в квартиру.

- Я не сплю, сынок, - Антонина вышла из комнаты с тряпкой в руках, - вот решила прибраться.
Бабушка, родная! – увидев старушку, появившуюся из-за Пашкиной широкой спины, она бросилась к ней. - Это же моя баба Женя!

В комнате, присев на застланный диван, баба Женя погладила по голове приникшую к ней Антонину:

- Поплачь, поплачь, деточка. Слезы грязь из души вымывают.

- Бабушка, мне так стыдно, - всхлипывала та, - я ужасную жизнь прожила, ничего хорошего в жизни не сделала.

- Не нам тебя судить, - баба Женя промокнула ей слезы концом платка. – Вот то, что ты за нас с дедом не молилась, это плохо. Слава Богу, дед-то наш из поповской семьи, у них там все аж до седьмого колена дьяконы да иереи. Даже один архиепископ был. Дед-то тоже хотел Господу служить, да времена лихие настали. Слава Богу, хоть живым остался.

Вспомнила старую историю. Без морали.

Как-то приключилась со мной жопа. 
Не так чтобы большая, но за сто пятьдесят км от Москвы и в девять вечера. 
И зимой. И сижу я в канаве. Глубокой такой канаве, посреди безкрайних просторов российских секондари-секондари-роад. 
И за двадцать минут мимо ни единой машины не прошло. 
И скорее всего и не пройдёт уже до утра.
Мужу звонить? Ну он в загранице. Не хотелось бы его на нерв поднимать. Взрослая девочка, решу сама. Ну то есть сейчас наберу свёкра - и он решит! 
Он большой, красивый, надёжный и всё такое! 
Он мне готовил улиток, поил вином и обволакивал цитатами!
Звоню. Описываю ситуацию. 
И отвечает мне свёкор глубоким таким своим мужчинским красивым голосом, спокойно, но не без философической озабоченности:

А быть счастливой меня одна старушка научила.
Вскоре после того случая я опять захандрила слегка, но, уже умея с этим бороться,
пошла в Летний сад утрясать свою взбаламученною душу.
А чтобы не сидеть без дела, взяла с собой незаконченное вышивание, парадную скатерть.
Платье надела самое простенькое, а волосы заплела в косу и не стала делать никакой прически:
не на бал ведь, а на душевную стирку собралась идти.
 

Очередной удивительный рассказ писательницы Ольги Рожнёвой
из цикла "Оптинские истории , рассказанные у монастырского киоска " .

Эта история паломницы Ольги.
Ольга давно ездит в Оптину, окормляется у духовного отца – игумена А.
Вот о чём она рассказала:

«Перед приездом в Оптину были у меня заботы многотрудные.
И вот во время этих забот-испытаний ещё раз убедилась я, что все случайности,
происходящие в нашей жизни, неслучайны.

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.