Радуешься, не когда слышишь ту исповедь, которую многие называют «дежурной»,
а когда становишься свидетелем произошедшей (или прямо на твоих глазах происходящей) перемены в человеке,
свидетелем его подвига, итога работы над собой и вместе с тем – действия благодати Божией.
Это всегда переживается как удивительное чудо –
самое важное и самое нужное из всех чудес, самое невероятное и самое спасительное.

Но не чуду как таковому радуешься, а куда больше – за человека, перед тобой стоящего.
Вот только что он находился в удалении от Бога, был словно тенью какой-то сумрачной окутан,
и каким-то поразительным образом произошел этот поворот,
это обращение и возвращение к Отцу, и он уже не в тени той, смертной, а в свете, его и тебя вместе с ним просвещающем.

В самых страшных грехах может каяться человек, в самых диких злодеяниях, горьким, слез достойным может быть его рассказ,
но если совершается внутренняя перемена, та самая «метанойя», то есть изменение ума, а точнее – всей человеческой личности,
ощущения тяжести нет. Наоборот: так легко становится на душе, как бывает только после грозы, когда отгремел гром,
отсверкали молнии и вода одновременно омыла и напоила собой бедную, грешную землю.

Думаешь обычно, слушая чужую исповедь или исповедуясь сам:
«Да за что же любит нас так Господь?!
Нет, конечно, не за что-то Он нас любит, а вопреки всему…»
А тут вдруг открывается тебе нечто… открывается та невыразимая словом красота человеческой души,
дивная, первозданная, которая сокрыта обычно уродством страстей, язвами пороков, струпьями грехов.
Открывается – и понимаешь наконец, за что любит Сотворивший сотворенного: отражается, по слову святителя Игнатия, в капельке росы, в душе человека свет Солнца, свет Божества, и ты какое-то мгновение любуешься им, благодаря за эту милость и за этот дар.

Ты всего лишь свидетель, но как же хорошо, что это свидетельство не безплодно!
А еще…
Еще радуешься оттого, что чувствуешь: не напрасно ты стоишь здесь, перед аналоем с Евангелием и Крестом,
в епитрахили, не напрасен и не тщетен и твой малый труд, есть какая-то польза и от твоего служения,
твоей молитвы, твоего слова или хотя бы от твоего внимания и внутреннего участия. Ты всего лишь свидетель,
отнюдь не совершитель (подлинный Совершитель один!), но как же хорошо, что это свидетельство не безплодно!
И, конечно, не обязательно, чтобы чувствовалось и переживалось
всё это, видеть в храме преподобную Марию, из блудницы претворившуюся в величайшую праведницу,
или авву Моисея Мурина, некогда наводившего на всех страх душегуба-разбойника, а впоследствии – смиреннейшего инока.
Не обязательно слышать исповедь, наполненную драматическими подробностями, «необычную», «неординарную».
Ничего особенного в плане содержательном в ней может и не быть.
Самое главное – именно то самое ощущение перемены, о котором речь выше.
Самое главное – ощущение того, что человек действительно трудится, и Господь принимает и благословляет его труд,
и совершается это – такое мучительное и отнюдь не стремительное, такое скромное и такое безконечно славное – восхождение горе…
_
игумен Нектарий Морозов