Милые бранятся — только ли тешатся?

Милые бранятся, только тешатся.
И действительно, брань бывает такая полюбовная, такая симпатичная бывает брань,
что умилённое бранью сердце принимает её как должный, даже желанный атрибут семейной жизни.

— Моя-то дурочка третий день как у меня живёт,
— мило улыбаясь, делится новостью со знакомой пожилая женщина на автобусной остановке.

— Поцапалась со своим-то, вот и хлопнула дверью…
— Молодые… Притираются… — охотно поддакнула знакомая и тут же «прописала» рецепт.

— Пусть спуску не даёт, мужики, они такие,на голову сядут, если вовремя их не приструнить.

— Да уж, учу.

Кто ей, кроме матери, подскажет?
Такие привычные разговоры.
Такие привычные рецепты, такие привычные жизненные коллизии.

Семейная ссора.
Слово за слово, упрёк на упрёк, и — заискрило, закипело, забулькало.
Хлопанье дверью одного, хлюпанье в платок другой.
Несколько часов, реже дней, напряжения, и — «милые бранятся, только тешатся».

Желанное примирение, поспешность извинений,
и опять безоблачный небосвод над семейным гнездом, кажется, такой надёжный и такой долговременный.

Но вот опять пасмурнело.
Обидные слова близкого человека, которые, казалось,
были похоронены в самой глубине нашего сердца, вдруг выясняется, не умерли.

Живут и здравствуют, будоражат притихшую память, провоцируют нас на смекалку и изобретательность.

«Я отвечу…» «Я так скажу…» «Я припомню…»

И уже перехватило дыхание от подступившего к сердцу гнева. Побольше, поизощрённее, наотмашь.
Гнев услужлив.
Он обладает удивительной способностью
нажать на какой-то одному ему известный в человеке клапан,
дабы выпустить на волю мутный поток площадной брани и непотребных слов.
Бывает, где-то в закоулках разума мелькнёт испуганное: что я горожу, какой стыд, остановись!
Но приступ гнева мгновенно прихлопнет здравую мысль и помчит нас дальше, по кочкам, по кочкам,
пока, обезсиленные этой гонкой, мы не падаем в изнеможении от усталости и стыда.

Потом окажется — зачем кипятились?
Не стоит «выеденного яйца» взбесившая нас проблема, но ведь не воробей слово, вылетело уже, закружило над нашим домом.
Влетело по назначению в душу ближнего, мгновенно припечатавшись к ней смертельно опасной ржой.

Именно эта ржа и позволяет нам говорить о гневе, как о смертном грехе. Гнев безследно не проходит.
Ни для того, кому предназначается, ни для того, в чьём сердце закипает.
И если поначалу можно благодушествовать и снисходительно улыбаться над тем, как бранятся милые,
то спустя время можно разводить руками и недоумевать сокрушённо: ну чего бы им не жить?
Всё есть, молодые, здоровые, а разбегаются.
Не знаю точной статистики, но не ошибусь, если скажу: многие, очень многие семьи рушатся именно из-за этого.

До краёв полна чаша обид, нанесённых друг другу в запале гнева, ярости.
Попрано достоинство, измельчены чувства, совместная жизнь становится мукой, никому не нужным истязанием. А бывает — терпят.
Обороняясь от половины своим безразличием и равнодушием,
ловя на стороне мимолётные праздники, твёрдо зная, что никогда уже не слюбится.
Латают дыры в хлипкой шлюпке семейного бытия разных целей ради:
ребёнок без отца, квартира неразменная, старики-родители не переживут

Беда житейской мудрости в её деликатности.
Она не блажит во всё горло о своих достоинствах,
а конфузливо и тихонько пристраивается где-нибудь с краешку на нашем празднике жизни.
Разглядеть её, услышать, да и усадить поближе под стать только очень внимательным и воспитанным людям.
А вот хамство, гнев, злоба, раздражительность — это боссы.
Эти прутся в президиум без приглашения, рассаживаются там по-свойски, опорожняют бутылки с минералкой
и обязательно просят слова.
Взобравшись на трибуну, истошным голосом учат нас жить.

«А ты его… не давай спуску, да пошёл он!..
Нет, нет, не прощай, припомни, обязательно припомни…»

Напичканные этим поганым товаром,
мы с перекошенными злобой лицами идём в наш «последний и решительный бой».

Ярость благородная вскипает, как волна,
в наших жилах, мы крушим и беснуемся по принципу: бей своих, чтобы чужие боялись.

Этот бой — не на жизнь, а на смерть.
Победа любой ценой означает смерть любой ценой того, кого побеждаешь. Грех злобного гнева становится
смертным именно поэтому: разрушив нашу душу, он бросается рушить душу близкого.
Он отшибает нам память, и мы забываем, что рядом именно близкий,
что отдано ему столько нашей любви и нашего внимания.
Если бы кто посмел обидеть его, мы бы бросились на помощь, защитили бы, обязательно защитили.

А сами…

Пустая душа, в коей живёт злоба.
Злобная, она не терпит никакого соседства, оттеняющего её убожество и пагубную сущность.
Злобных людей сразу видно.

Их лица некрасивы.
Они всегда настороже.
Правильно советуют мудрые: когда гневишься, посмотри на себя в зеркало.
Но ведь всем знакомо это чувство.
Все пережили его.
Наше бытие так богато на поводы к гневу и раздражению.

А сказать человеку:

«Не гневись, не раздражайся», — только лишний раз его прогневить.

Но ведь на каждую болезнь есть управа.
Кашель лечат горчичниками, радикулит — массажем, температуру сбивают мёдом и малиной.

А чем же нам исцелиться от гнева?

Мы жили на одной лестничной площадке.
Пожилая женщина с приветливым для всех лицом.
Никогда не видела её раздражённой, не запомнила повышенного тона в разговоре.
Но иногда она забегала ко мне, и я чувствовала — ищет предлог:

«Можно, я позвоню, у меня что-то с телефоном?
У тебя есть луковица, борщ затеяла варить, не рассчитала…»

Когда однажды я позавидовала её постоянному доброму расположению духа, она рассмеялась:

— Нет, нет, у меня скверный характер.

Но я поняла, самое главное, чего не переносит гнев — молчания.

Вот он уже подкатил, уже и слова нашлись, а ты сожми губы и молчи.
Тебе обидное сказали, а ты не отвечай.

Запрети себе.

Внуши: слово вымолвишь — умрёшь.

Увидишь, что гнев, посрамлённый, бежит без оглядки.
Через пять минут вспоминаю, из-за чего это я?

Молчание — золото?

Да, мы слышим об этом часто.
Но тогда в простых и искренних словах соседки эта житейская мудрость высветилась особенно выпукло.
Спустя какое-то время я прочитала о мудреце.
На вопрос, о чём он жалеет и о чём не жалеет в жизни, он ответил:

«Я жалею о многих своих грехах, но ни разу за долгую жизнь не пожалел о… молчании».

Надо же, подумала я, как моя соседка Клавдия Ильинична!
Мужа её я побаивалась.
Был он человеком непростым, казалось, излишне прямолинейным.

Не мёд, не подарок?

— У него много достоинств.

Саша очень обязательный, любит порядок, дисциплину.
Иногда, бывает, не угожу чем, сорвётся, а я, чтобы потом ему стыдно не было за себя, спохватываюсь, чтобы не слушать:

«Ой, забыла».

И… к тебе за луковицей.
Возвращаюсь, он уже откипел без свидетелей.
Жизнь продолжается.
От греха подальше. Убежать, спрятаться, схитрить.
Все средства хороши в достижении этой цели.
Быть подальше, не приближаться к греху, дабы не подвергать себя риску.

А если зазевался да приблизился?

Молчать.

Дай обет молчания, как давали его подвижники благочестия, дабы стяжать мирен дух.
Десять минут такого «подвига» — смехотворная цена за достойную семейную жизнь.

Сегодня десять минут, завтра пятнадцать,
послезавтра столько же — и вот уже целый месяцбез обид и гнева, без испорченного настроения,
 без подскочившего давления, без слёз и истерик.

Трудно бывает смолчать, порой просто невыносимо.
Неопровержимые аргументы зудят на кончике языка,
кажется, произнеси я их, и они повергнут в смущение моего такого же разгорячённого и красного от гнева оппонента.

Обман!

У оппонента свои неопровержимые аргументы, и у него они тоже на кончике языка.
Ничем не завершится постыдная распря, ничем, кроме ещё большей злобы и негодования.

Мудрая Клавдия Ильинична не позволяла мужу выплеснуть на неё свои аргументы не потому,
что правды боялась, а потому, что оберегала мужа от собственного его стыда за сказанное.

Завидная предусмотрительность!

Вот уже несколько лет, как Клавдия Ильинична переехала в другой район.
Мы давно не виделись с ней, но я всегда помню
её гладко зачёсанные назад волосы, вечную спутницу-улыбку, доброжелательные, мудрые глаза.

Недавно прослышала: у Клавдии Ильиничны ЧП.
Сын, двадцатитрёхлетний студент,
возвращался поздно вечером домой, на него напали четверо парней, сняли дублёнку, отобрали деньги.

Надо позвонить, посочувствовать.

— Да что ты, какое сочувствие! — в трубке привычно зазвучал приветливый голос.
— Это ли не радость?

Ну, подумай сама.
Ведь это не мой сын отнял деньги, а у моего отняли.
Мой-то с концерта возвращался, Чайковского ходил слушать…

Да, мудрость многого стоит.
Она стоит дорогих дублёнок и новеньких хрустящих баксов, она стоит серьёзной бреши в семейном бюджете, ей вообще нет цены.

Некоторые люди занимаются аутотренингом.
Они приучают себя, проснувшись утром, подумать раньше других мыслей: готов ко всему.

Вот так — готов ко всему.
И в ванную чистить зубы, на кухню жарить яичницу, к телефону отвечать на звонки. И на улицу — на работу.

Постоянная готовность принять все превратности судьбы — похвальная готовность.

Но она воспитывает борца.
Борца за права и завоевания.

Борца с кем? С нами.

С кем окажется в одном троллейбусе, в одной очереди, в одном кабинете, в одном цехе, в одной аудитории.

Недаром столько лет слова «бороться», «борьба», «борец», «борцы» были очень популярными.
На все лады мы склоняли их и в самых разных контекстах использовали.
А может, агрессия наша чрезмерная, готовность обрушиться на ближнего, испепелить его злобой и гневом
произросла из того самого зёрнышка, брошенного в почву много лет назад?

Мы приучили себя к агрессии.
Нам же теперь, себя и отучать.
Если хотим жить по совести, по заповедям, по-Божески жить, боясь греха и обиды ближнего. Конечно, мне могут возразить.

Что же теперь, подставляться?
Заискивать перед хамом, заглядывать в глаза обидчику, прогибаться в реверансе перед врагом?

Был такой замечательный церковный деятель, богослов, современник Пушкина, святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский.

Сказал он в своё время такие слова:

«Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества и гнушайся врагами Божиими».

Думается, нам полезно в них вдуматься.

Люби врагов своих.
Другими словами, не гневись на них, опусти перед ними свою планку нравственного совершенства.
Ведь это сейчас, сию минуту враг уничтожает тебя гневными словами.
А вчера, год назад ты также уничтожал ближнего.
Пусть не его, другого, беззащитного, растерянного.
Считай, что сегодня оплачены, наконец, твои счета.

Помню, когда я покаялась батюшке, что нет сил терпеть обидчика, молчу, а всё кипит, душа во гневе, он устало на меня посмотрел:

— Хорошо, что молчишь.

Продолжай молчать.

А в душе…
Пусть никто об этом не знает.
Я благодарна ему, что не стал он подталкивать меня к любви.
Полюби врага, врагов любить надо…
Да я сама знаю, что надо, но не полюбила вот ещё,
немощь моя духовная не позволяет мне подняться на сверкающую вершину совершенства.

Сокрушай врагов Отечества — второй постулат святителя Филарета.
Вот здесь-то и вспомним гнев праведный.
Тот самый, что ставим мы в один ряд со святым чувством любви к Родине.

Праведный гнев по сути своей и есть любовь.
Но любовь действенная, восстающая против того, кто грозит Отечеству.

Примеров такой любви несть числа в нашей истории.

Сейчас нет-нет, да и проклюнется голосок доморощенного философа-прокурора:

«Как так, Сергий Радонежский к миру призывал, а Ослябю с Пересветом на поле брани отправил, умирать.
Не по-христиански это, не по-православному».

По-христиански. По-православному.
Потому что умирать за Родину всегда было делом, достойным православного человека.
Пойти первым в праведный бой, благословясь и перекрестившись, это мученические, желанные венцы.
Вот какие интересные слова сказал один историк-богослов:

«В славянском языке нет слова, соответствующего западноевропейскому слову «патриот».
Но это не потому, что мы не любим Родину, а потому, что любить Родину для нас так же естественно, как и дышать. Ведь нет же у нас слова,
обозначающего человека, любящего свою мать.
Потому что в какой мере человек перестаёт любить мать, в той мере он перестаёт быть человеком».

А вот и третий постулат:

«Гнушайся врагов Божиих».

Как понять это?

Видимо, праведный гнев, с которым ты готов обрушиться на врага Божиего,
не в словах заключается, не в обличении, не в негодовании, а в том, чтобы отвернуть от него своё лицо, презреть внутренне.

Подвижники-христиане так и делали.
А ночами, когда враги Божии почивали, молились о них, как о заблудших. И Господь уж сам определял их участь.

Наше время до чего лукаво.

Любимое некогда слово «борьба» легко заменили мы на популярное нынче «терпимость».

Терпимость к своим врагам — да. Но терпимость к Божиим… Слово-то больно уязвимое.

В русском языке, великом, могучем и правдивом, оно имеет один, определённый смысл и употребляется в определённом контексте.

Гнев — смертный грех.
Именно наш гнев, который легко и привычно выплескивается из наших душ,
и из которого легко и привычно лепим мы свои грязные, липкие снежки слов и швыряем ими в ближнего.

Такой гнев ох, как опасен.
И для того, в кого швыряем, и для нас самих, оттачивающих свою меткость самым недостойным образом.
А теряем, сколько теряем…
Способность понимать, способность сострадать, способность любить и жалеть.
Пожалеть человека — простить ему его несдержанность и гнев. Пожалеть человека — снисходительно улыбнуться
на его желание кольнуть побольнее.
Заземлить на себя, оставить в себе его невоспитанность и непривычку быть добрым.
Окупится, окупится сторицей такая душевная щедрость.
Законы бытия неукоснительны.
Они обязательно сработают в нашу пользу,
они обязательно подтвердят житейскую мудрость — быть добрым полезно, умно, выгодно.

И опровергнуть мудрость другую, которую сами мы впустили в наши головы, оправдывая смертный грех злобного гнева.

Милые бранятся — только тешатся.
Если бранятся, то уже не милые.
Любовь не терпит брани, как не терпит неискренности чувств.
Тешиться бранью может только очень злобный, нездоровый человек.
Человек с перевёрнутой шкалой ценностей, с напряжённым взглядом и очень некрасивым лицом.
—
Сухинина Наталия Евгеньевна