Два года назад в дни памяти Иосифа Бродского в саду Фонтанного дома был замечен молодой кот персикового окраса. Раненая задняя лапа и неласковая погода заставили его довериться людям. Музейщики ухаживали за ним, не прекращая поиски возможных хозяев. Но на объявления в соцсетях никто не откликнулся, и Персик остался жить в музее.
Сначала он был очень тихий и практически все время сидел под лестницей. Со временем же стал хозяином сада и любимцем посетителей, живя полной кошачьей жизнью. Персей любит приходить в служебные помещения музея, например, во время семинаров по польскому языку. Он появляется перед их началом, словно зная расписание, вальяжно спит животом вверх под польскую речь, а затем уходит. Мы стараемся его не будить.

Иосиф Бродский:

— Кота, что ли, разбудить? Замечатель­ная история в связи с разбуженным котом. Где-то в шестидесятых годах в Югославии к моему другу приехала какая-то дама, то ли лейбористка, то ли консерватор, в общем из пар­ламента. Он колоссально воодушевился. Де­ло происходило зимой. Он не знал, как ей продемонстрировать свои сантименты. У него был свой собственный зоопарк на том ост­рове, где он жил, и вот, чтобы продемонстрировать ей свою страсть, он сказал: „Хотите, я для вас разбужу медведя?“ Дело было зи­мой. И медведя разбудили. Ха-ха. Хотите, я разбужу для вас кота?

Друзья Бродского вспоминают, что в знак особого расположения к гостю, поэт мог разбудить кота, чтобы присутствующие полюбовались грациозностью животного. Однако приведенная цитата из интервью поэта, взятого Любовью Аркус в 1988 году, напоминает о серьезности отношения Бродского к кошачьим. Шутливость тона в этом рассказе не заменяет главного: уважения. Подчеркнутая неестественность разбуженного для гостей кота сравнима с потревоженным  посреди спячки медведем. Кот здесь - не просто питомец для игры и развлечения. Он - объект почтительного любования.
В своей любви Бродский далек от умиленного взгляда на этих животных. Напротив, он находит в них черты, достойные подражания. Поэта восхищала самодостаточность кошачьих, родственная его принципу: "независимость - лучшее слово на всех языках".

Иосиф Бродский:

— Вот, смотрите, кот. Коту совершенно наплевать, существует ли общество "Память". Или отдел пропаганды в ЦК КПСС. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие. Чем я хуже этого кота? 

Любовь Бродского к кошачьим не была поэтической позой или философским конструктом - она шла из детства. Описанная поэтом в «Полутора комнатах» привычка растягивать слова, подражая мяуканью, и выражать эмоции "кошачьими" звуками нашла продолжение во взрослой жизни.

Бенгт Янгфельдт:

— Мяуканье как способ коммуникации не ограничивалось семейным кругом, а распространялось и на друзей и вообще на людей, к которым Иосиф питал симпатию. Он подходил сзади, царапал тебя когтем по плечу и говорил: "Мяу". Ожидалось, что ты ответишь тем же или мурлыканьем "мррау". Когда что-то очень нравилось, надо было, согласно этому коду, медленно и выразительно облизывать губы языком. Это кошачье поведение было весьма заразительным. В мае 1990 года Иосиф пригласил меня на ланч со своим издателем Роджером Страусом, к которому у него было совершенно сыновье отношение. Они довольно часто обедали вместе, всегда в ресторане "Union Square Café" на 16-й улице Манхэттена, где Страус был завсегдатаем, в двух шагах от издательства. В этот раз Иосиф подготовил сюрприз: вдруг во время ланча он известил своего издателя, что готовит новый сборник эссе. Страус поднял взор от своего вегетарианского омлета, расплылся в широкой улыбке и стал смачно облизывать губы. Сборник вышел спустя пять лет под названием "On Grief and Reason" ("О скорби и разуме").

Лаконичное "Мяу" могло быть использовано Бродским для выражения целого спектра чувств: от уже упомянутого выражения симпатии до проявления, например, растерянности. 

Юз Алешковский:

— ...Однажды я шутливо поинтересовался: "Ты, кстати, осознаешь себя гением?" - на что поэт (он был убежден в медиумности задачи своего пожизненного - как видим, и посмертного - труда) ответил с той искренностью, что всегда дарует действительно скромным ощущение небесно-невесомой легкости: "Клянусь, ну абсолютно ни хрена такого не осознаю, только чувствую вдохновение...Мяу!". 

Говоря о чем-то, что ему не нравилось или раздражало, Бродский использовал выражение "против шерсти".  Пребывая в хорошем расположении духа, демонстрировал кошачью позу "с лапками", которая неоднократно запечатлена на фотографиях. Письма к родителям начинал с "Дорогие мои коты!", а вместо прощания использовал "Мяу" или "Крняу". Была ли в этом поведении игра? Частично - безусловно. Но за кошачьими ритуалами Бродского стоит система его собственных взглядов, находившая отклик в мягкой уверенной поступи кошачьих лап.

Поэтому наш музейный Персик - еще и античный Персей. И сложно сказать, какое производное имени ему больше подходит. Хозяину любой территории, на которой он бы не находился. Кстати, к невозможности попасть в экспозицию и в фонды Персей относится равнодушно. Но одна из его навязчивых идей, которую он настойчиво пытается осуществить - прорваться в Американский кабинет Иосифа Бродского. Когда удаётся, он старается пристроиться на кресле поэта, но не успевает - нарушителя правил выдворяют из экспозиции.

Друзья Бродского (в частности, Томас Венцлова) вспоминали, что он неоднократно говорил им: «Если после моей смерти к вам придет рыжий кот, не выгоняйте его, это буду я».

Музей Иосифа Бродского в Санкт-Петербурге