Настоящее 8 марта праздновали 23 февраля . |
Если бы тем женщинам, которым мы обязаны за праздник 8 Марта — суфражисткам, сказали, что через сто лет женщины станут готовиться к этому дню в салонах красоты, а потом принимать в подарок от мужчин цветы, духи и комплименты, — неистовые дамы в сердцах могли бы запросто кого-нибудь застрелить. А реакцию революционерки Клары Цеткин, придавшей Женскому дню статус ежегодного и международного, вообще трудно вообразить…
Первыми начали американки. 8 марта 1857 года несколько сотен работниц швейных и обувных фабрик Нью-Йорка прошли по Манхэттену «маршем пустых кастрюль», то есть на ходу они колотили в эти самые кастрюли, требуя предоставить им 10-часовой рабочий день вместо 16-часового, равную с мужчинами заработную плату и избирательное право. Ну, в общем, нам сейчас, пожалуй, даже странно, что этого нужно было требовать, и кто-то даже находил эти требования беспочвенными – но, тем не менее, так оно и было.
Следом всколыхнулись британские дамы, и вовсе не какие-нибудь работницы, а вполне состоятельные и благополучные
представительницы среднего и высшего классов. Миссис Милисент Фоусетт основала в 1897 году «Национальный союз за избирательные права женщин». И принялась убеждать мужчин, что это совершенно нелогично, когда, например, хозяйка поместья прекрасно управляется с сотней слуг, конюхов, дворецких, садовников, причем конюхи-то (и прочая прислуга) голосуют на парламентских выборах, а сама хозяйка — нет, потому что ее считают недостаточно дальновидной для этого. Кроме того, подчеркивала миссис Фоусетт, многие женщины работают, и даже, бывает, занимают ответственные посты — взять хотя бы сферу образования, и платят налоги по установленным парламентом законам. Но при этом повлиять на парламент возможности не имеют. Где же, спрашивается, справедливость? Увы! Большинство в парламенте, не вняв доводам миссис Фоусетт, по-прежнему полагало, что женщинам понимание политики недоступно, следовательно, подпускать их к политической жизни нельзя…
Такая твердолобость плохо кончилась для парламента. Разве можно ссориться с женщинами? Через шесть лет на смену миссис Фоусетт (настоящей леди до кончиков ногтей) пришли куда более радикально настроенные дамы. Они заявили, что им надоело ждать и что они переходят к насильственным действиям. В новый союз вошло несколько сотен добропорядочных и образованных дам от 18 до 80 лет, объявивших себя милитантками, то есть воительницами. Впрочем, все остальные называли их суфражистками (от английского слова suffrage — избирательное право).
Для начала две суфражистки, растолкав констеблей, ворвались на заседание парламента с плакатом: «Право голоса женщинам!» Парламент — не проходной двор, туда не положено врываться, расталкивая констеблей. Словом, на дам подали в суд и приговорили к штрафу — милитантки не стали платить и предпочли отправиться в тюрьму за просроченный долг. В другой раз несколько воительниц погрузились в лодки и плавали по Темзе, выкрикивая на изумление грязные площадные ругательства в адрес правительства.
Пресса запестрела скандальными репортажами с мест событий и карикатурами на суфражисток. Их изображали то в мужской одежде, то с сигарами во рту, хотя это и не соответствовало действительности. Дамы, боровшиеся за равноправие, разве что стригли волосы (и то далеко не все) и чуть-чуть укорачивали юбки — на ширину ленты, которой обычно обшивался подол. Словом, во внешности суфражисток ничего особенно вызывающего не было. А вот в поведении…
Как это часто бывает, в пылу борьбы как-то растворились границы разумного. Чего женщины, рассерженные игнорированием их интересов, теперь только не вытворяли! Лупили зонтиками полисменов, пытавшихся помешать маршам за права. Королевская семья вступилась за полисменов — суфражистки приковали себя цепями к ограде Букингемского дворца.
Депутаты возмутились — воинственные дамы в отместку стали разорять «самое дорогое, что есть у лондонских мужчин»: поля для гольфа и винные погреба. Англиканская церковь осудила бесчинства — суфражистки подожгли несколько соборов. В рамках одной из акций взбунтовавшийся «слабый пол» выбил окна и двери на всей Оксфорд-стрит и разобрал мостовую. Милитантки перерезали телефонные провода. Кидались углем и камнями. Уинстону Черчиллю (в то время депутату парламента) угрожали похитить его ребенка, так что пришлось нанять усиленную охрану. Взорвали дом (правда, пустой) другого популярного политика — Дэвида Ллойд Джорджа. В Национальной галерее некая Мэри Ричардсон кухонным ножом изрубила картину Веласкеса «Венера перед зеркалом». Это было уже явно лишним. Но английские женщины, еще недавно добропорядочные матери семейств, словно с цепи сорвались. Началась настоящая вакханалия!
Арестовывать их было без толку. Это только обеспечивало суфражисткам лишний шум в прессе. Оказавшись в камере, они мгновенно объявляли голодовку. И готовы были идти до конца. Мало того, суфражистки считали, что совсем не лишним было бы, если б кто-то из них погиб — по их мнению, женское движение, обретя своих «мучениц», набрало бы невиданную силу.
Чтобы не допустить смертных случаев, тюремной администрации велено было кормить голодающих милитанток насильно, но это выглядело вопиющим нарушением прав человека, и от такой практики пришлось быстро отказаться. Впрочем, был придуман другой выход, получивший название «кошки-мышки»: тюремщики дожидались, пока голодающая дамочка доведет себя до критического состояния — и тут ее выпускали на свободу.
Смысл в голодовке исчезал, и протестующая суфражистка начинала есть. А когда она восстанавливала силы и могла уже самостоятельно встать с постели, ее снова арестовывали — под любым, иной раз совершенно вымышленным предлогом. И все начиналось сначала.
Словом, ни одной из милитанток так и не удалось умереть с голоду за право голосовать на выборах наравне с мужчинами. Но вот здоровья лишились многие.
Мученицу — первую и последнюю — суфражистки получили 8 июня 1913 года, когда некая Эмили Уайлдинг Дэвидсон бросилась под ноги короля на дерби. Вернее, под копыта его коня. Вскоре она скончалась, и женщины возликовали: наконец-то упрямым мужчинам придется признать свою неправоту! Но мужчины… только утверждались в своем мнении. Рассуждали они так: «Если образованные и хорошо воспитанные женщины доходят до подобной глупости, то чего же ждать от каких-нибудь крестьянок? Нет, право голоса женщинам давать ни в коем случае нельзя — ума у них, как у гусынь»…
Эпизод фильма «Собачье сердце», реж. В.Бортко
В Германии тоже были свои суфражистки — правда, далеко не такие неистовые. Одной из них была Жозефина Эйснер, родившая 5 июля 1857 года дочь Клару, которую мир со временем узнает под фамилией Цеткин.
Семья Эйснер жила в маленьком городке Видерау. Муж Жозефины и отец Клары Готфрид Эйснер был учителем приходской средней школы, кроме прочего преподавал Закон Божий, а по воскресеньям в местной кирхе играл на органе. И смиренно отпускал жену раз в неделю на заседания местной группы «Женского союза» в харчевню «У трех сосен», где, вывесив над входом черно-красно-золотой флаг организации, вольнолюбивые фрау довольно мирно беседовали о дискриминации женщин и выпивали по кружке пива, демонстрируя тем самым, что замкнутый круг традиционных интересов немецкой женщины — «кухня, кирха, киндер (то есть ребенок)» — разорван навсегда. Впрочем, Жозефина еще занималась гимнастикой и приучала к этому занятию, считавшемуся сугубо мужским, двух своих дочерей — Клару и Гертруду…
Ни о каких радикальных формах протеста речи не шло. Мало того, Жозефина была ужасно рассержена, когда выяснилось, что ее Клара (к тому времени выпускница женской учительской семинарии, миловидная, аккуратная и толковая фрейлейн) связалась с социалистами. «Это может бросить тень на все движение за женское равноправие!» — сказала мать. И Кларе пришлось выйти из «Женского союза». Ей, впрочем, было все равно. У нее была уважительная причина предпочесть социалистов — она влюбилась в русского революционера Осипа Цеткина, скрывавшегося в Германии от ареста.
Это был худощавый, немного сутулый, болезненный и очень нервный молодой человек, произносивший пламенные речи. Клара ходила с ним на все тайные собрания социал-демократов, носила в ридикюле нелегальную литературу и однажды даже, спасаясь от полиции, вынуждена была прыгать в окно. Вскоре Осипа Цеткина схватили и выслали из страны. Через пару месяцев он написал Кларе, что осел в Париже и ждет ее.
В ноябре 1882 года влюбленные воссоединились в крохотной квартирке на Монмартре. Там же родились двое их сыновей — Максим и Костя. Жили трудно: Осип публиковался в левых газетах за гроши. Впрочем, с некоторых пор он все больше стал болеть. Клара давала уроки, стирала белье в богатых домах и училась ремеслу революционерки. В частности, у Лауры Лафарг, дочери Маркса, с которой подружилась в Париже.
Через 7 лет Осип умер от туберкулеза. Кларе к этому времени едва исполнилось 32 года, но выглядела она на все 50 — так изнурила ее работа, дети, болезнь мужа. Сыновья были еще очень малы: одному пять лет, другому — три. Они даже не поняли, что произошло, и, возвращаясь с нищенских похорон отца, радостно затесались в идущую навстречу праздничную толпу (в тот день была открыта Эйфелева башня и Париж гулял), плясали под аккордеон и со всеми вместе кричали «Ура!».
Вскоре Клара вернулась домой, в Германию. И с этого момента началась ее большая политическая карьера: она стала редактором социалистической газеты «Равенство». Кстати, уговорила
финансировать газету Роберта Боша, основателя знаменитого электротехнического концерна. Со временем Клара сделалась такой авторитетной личностью среди социал-демократов, что про нее и про ее подругу, революционерку Розу Люксембург, говорили: «Эти две маленькие женщины (рост обеих едва превышал полтора метра— Прим.СДГ) — единственные мужчины в нашей хлипкой партии».
Накануне сорокалетия фрау Цеткин влюбилась. В студента Академии искусств, художника Георга Фридриха Цунделя. Он был моложе ее на 18 лет, но Клара не побоялась выйти за него замуж. Но вот когда ее старший сын, 22-летний Костя, сделался любовником 36-летней Розы Люксембург, была очень недовольна и даже из-за этого на время поссорилась с Розой. Кстати, в отличие от Клары Роза была очень некрасива: крупный нос, мужской рот, слишком большая голова, слишком короткие ноги, к тому же — хромая от рождения. Но пламенные борцы, ценившие в ней революционный темперамент, бешено влюблялись в Розу. Дошло даже до того, что бывший ее возлюбленный, узнав о романе с Костей, гонялся за ними с ножом.
Оба неравных любовных союза — и Клары, и Розы — кончились плохо. Георг бросил Клару ради молоденькой дочери все того же Роберта Боша. Костя Цеткин примерно в то же время оставил Розу — и общее горе снова сблизило подруг. С тех пор они уже беззаветно отдались политике. Причем Роза — в глобальном, революционном смысле. А Клара все больше с «женским уклоном» (материнские уроки даром не прошли!). Например, она помогла работницам одной швейной мастерской избавиться от приставаний мастеров, заводивших там настоящие гаремы. (Клара напечатала обличительную статью в газете.) Много ратовала и за предоставление женщинам избирательного права.
Рубрики: | Интересно и познавательно Фотография, фотоальбомы Вокруг света История |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |