Я хочу рассказать о покинутых домах и деревнях на родине моего детства. В послевоенные годы. Как это мне видится сейчас, из настоящего далека.

Но и в прошлом, подростком, а потом юношей, я всегда чувствовал непонятный тогда мне знак беды, когда пустеют деревни, когда разрушают дома.И еще мне кажется, та человеческая беда прошла как-то незамеченной в нашей советской летописи. Может быть мои воспоминания восполнят этот пробел. Если взаправду это была беда и существует пробел.

От моего родного детского поселка Юрья до маминой родины, до Великорецкого, по дороге было восемь деревень. Я не помню уже все их названия. Но утверждаю, что все названия очень красивы, как и сами деревни. И в моей душе память о них хранится на самой главной полочке.

Вот те названия, которые я помню: Шура, с ударением на последнем слоге, Верески, Казаковы, Замежница, родина моего отца, Семановы, Гоничи, может быть еще Малые Барановы.

В детстве этой дорогой я проходил или проезжал на конской подводе несколько раз. И картинки некоторых деревень запомнились мне очень хорошо.

И вот через какой-то десяток лет мне пришлось опять пройти по этому пути. Из всех деревень остались только две – Шура и Замежница. А на месте других деревень – или брошенные дома, с безжизненными проемами пустых окон и сломанных дверей. Или куча кирпичей там, где когда-то стояла печь. И всегда – тополя вдоль бывшей улицы. Которые сиротливо, будто жалуясь, качались под ветром над безжизненным пространством.
В вятских деревнях не принято садить вдоль улиц лесные деревья – они и так растут за околицей. Да и лес всегда недалеко. Садят и любят в деревне тополя. Обыкновенные русские тополя, осокори, которые не обхватишь внизу, высотой с колокольню, а под кроной может спрятаться от дождя целый деревенский дом.

Но постепенно в бывших деревнях исчезали и тополя. Наверное, это дерево хорошо себя чувствует, если рядом человек. Тополь растет рядом с человеком с первых дней деревни, и потому свидетель радостей и горя, любви и ссор, рождения и умирания. За его нижние горизонтальные ветви привязывали качели, и дети облюбовывали затененную лужайку для своих игр. В каких-то своих элементах, в коре ли, в почках ли или в древесине запоминались все события, которые видел высокий тополь. И тополь становился своим, родным. И когда человеку плохо, надо постоять возле тополя, прижаться к нему, поговорить с ним – и станет легче, придет какое-то решение. И когда судьба принуждает уехать из деревни, последними долго еще машут тебе в дорогу своими высокими вершинами всегда - тополя. И они же первыми тебя встречают.

С болью в сердце я вспоминаю еще одну исчезнувшую деревню, хотя она была не на пути из Юрьи в Великорецкое, а несколько в стороне. В классе девятом нас посылали туда на уборку картофеля. Жили мы в частном деревенском доме, хозяевами которого была супружеская пара пожилых людей. Дом был один из лучших в деревне, кирпичный – нижний этаж, и деревянный – верхний. Крыша, крытая железом. Дом был ухоженный, и внешне, и внутренне. И жить нам в нем было очень хорошо, уютно. Хозяева были очень доброжелательны, что обычно на вятской земле.

Но в разговорах мы постепенно узнали, что в доме давно живет беда. Трое сыновей было у стариков, и все они не вернулись с войны. Женатым был только один сын. Но сноха с маленьким сыном уехали в город, искать счастья там. Нет, она не бросила стариков, пишет письма, чем-то помогает. Так вот сложилась жизнь. По внуку старики только очень скучают, по родимой кровинке. А то, что дом был все еще хорош, - это вложили в свое время руки не вернувшиеся сыновья

-Как же вы жить-то дальше будете? – участливо спрашивали мы стариков.
-Да как? Как все, люди в беде не оставят, Бог поможет, - обычный ответ русских людей, когда тяжело и беда.
Судьба еще однажды свела меня с этой деревней и с этим домом.

Лет через пятнадцать мне опять пришлось побывать в Воронье. Тогда я приехал в Юрью, в отпуск, с молодой женой, и конечно повел ее в Великорецкое. Добираться нужно было пешком, и я решил попробовать найти путь короче, через Воронье, и далее попытаться пройти лесом до Казаковых. Это у меня не получилось, идти лесом от Воронья побоялись, заблудимся еще, да и болотистые там места, а какой-нибудь дороги, хоть и заброшенной, я не нашел. Пришлось делать крюк и выходить на дорогу, по которой все люди ходят.

В Воронье на всю деревню сохранился только один дом, тот, в котором мы жили когда-то, при уборке картофеля. Чувствовалось, что в доме еще недавно жили. Все было целое, даже стекла в окнах. Приноси дрова, а они тоже есть, топи печку и живи. Но в доме ни души, все двери и окна распахнуты. И тишина. Которая особенно остро ощущается там, где когда-то была жизнь. И слышно еще журчание родника внизу.

Только иногда где-то раздавался пугающий душу скрип. Как это часто показывают в кино, когда хотят подчеркнуть тревожность обстановки. Это ветер «играл» распахнутыми окнами и дверьми. А может, ходил, тоскуя и разыскивая живых в доме, добрый домовой. Да еще в углу кто-то напакостил, простите, оправился, не нашел другого места.
Мы с женой очистили угол от пакости. А потом долго сидели молча, чувствуя, что соприкасаемся с чем-то иррациональным, не естественным. Как будто дом наполнен чужой болью. Которая вытеснила былое здесь счастье и покой. Куда девались старики – об этом некого было спросить. Одни мы были в бывшей живой деревне Воронье.

За свою жизнь мне пришлось видеть много покинутых и разрушенных деревень. В одной я даже гостил несколько дней, у родственников, в Цепелях. Там осталось в ту пору всего два дома. Но исчезнувшая деревня Воронье и этот красивый, высокий и покинутый дом – особенно щемит до сих пор мое сердце.

Причин, почему исчезали деревни в пятидесятые годы, несколько. Я не буду подробно останавливаться на них. Сталинская политика такая была. И вся индустриализация страны производилась – за счет деревни.

Но одна из главных причин – это все-таки война. Она до конца разрушила и так слабую деревенскую экономику. Она поубивала молодых, чья родина была в этих деревнях. Она поубивала корни этих деревень. Да и многие выжившие в войну солдаты не возвращались в родные деревни. Где пустые трудодни, где даже не было права получить паспорт, где голод и ничего светлого впереди. Вдовы как-то устроили свою жизнь в других местах. А старики? Куда деваются старики…?

Я рассказал о маленьком кусочке истории нашей страны. Как я его воспринимал раньше, в молодом возрасте. Да так воспринимаю и сейчас. Может быть я в чем-то и не прав.

© Copyright: Феликс Россохин, 2005