Я начинала писать эту историю, переделав антураж и имена лишь для того, чтобы выплеснуть накопившиеся эмоции. Сейчас я не могу продолжать писать, и вот почему: моя проблема искоренена, я обрела гармонию с собой и окружающим миром. Я счастлива, а кризисный период минул, соответственно, у меня больше нет творческой энергии, рождающейся в муках, и приступы графомании отступили. Скажу только, что если бы я продолжила писать, у меня было бы несколько рассказов, хронология которых растянулась бы ещё на полтора года.

Этот рассказ был бы примерно следующего содержания. Я съездила к Вернону летом и твердо решила, что выйду замуж. Я подумала, что он идеален. Про Альберта я забыла, и решила с ним расстаться. В итоге, мы остались друзьями, но не нашли сил не общаться друг с другом. Несколько дружеских свиданий были напряженными, в конце концов, было принято решение пробыть друг с другом до моей следующей поездки к Вернону. Всё это время меня преследовали приступы совести, страсти, ужаса и прочих эмоций и чувств, рождая собой жуткое взрывное сочетание. Вернон донимал меня звонками, наши отношения разлаживались, что доставляло мне страдания. К тому же, я хотела быть с ним честной и открытой, но у меня не получалось. Зимой, накануне отъезда, я рассталась с Альбертом, сказав, что мы больше никогда не увидимся. Я съездила к Вернону во второй раз, и было заметно, как охладевают наши отношения. Я грешила на то, что мы живем в разных городах, а на расстоянии сложно поддерживать отношения, верила, что если мы съедемся, наши проблемы исчезнут и разрешатся. Сказала себе, что если я вернусь в Чикаго и пущу в свою постель Альберта, я не выйду замуж. А замуж я хотела.

Я и приехала в родной город в надежде, что выдержу пять месяцев и выйду замуж. Но меня не покидало чувство, похожее на наркотическую ломку. Я скучала по обществу моего Альберта. Моего. Альберта. Он был мне не просто любовником. Он стал моим лучшим другом, надежной опорой и утешением.  Время от времени я теряла контроль над собой и посещала его концерты. Один из них пришелся как раз на год с момента нашего знакомства. Такие сцены обычно смакуются во всяких мелодрамах. Мы случайно встретились после концерта. В этот момент не было произнесено ни единого слова. Он просто заключил меня в объятия и мы долго стояли, прижавшись друг к другу. Мы вообще очень мало слов произнесли за этот вечер. И в этот вечер я решила, что больше никогда не брошу его, хоть мне всю жизнь придётся его прятать от Вернона. Я видела его безжизненные потухшие глаза, и мне было больно. Это прекрасные глаза, очень глубокие и выразительные. Они говорили тогда, когда он молчал. 

Когда приехал Вернон, мы предприняли попытки жить вместе, но моя жизнь становилась всё более грустной, унылой, серой и безликой. Всё, что наполняло мою жизнь красками - это редкие тайные свидания с Альбертом. Мы выбрали маленькую кафешку, самую занюханную, неизвестную и малопосещаемую, где можно было без опаски уличения сидеть и пить чай. А проблемы с Верноном не ушли, а наоборот, их стало гораздо больше. Я не любила его. Любовь давно потерялась среди взаимных претензий, недовольства, недоверия и мелочных свар. В один прекрасный день у меня появился повод сказать ему об этом. И я сказала. Процесс расставания был долгим и мучительным. Сначала он пытался понизить мою самооценку.  Потом пытался убедить меня в том, что мужчину лучше него мне будет очень сложно найти. Потом умолял вернуться, давил на жалость, носил огромные букеты цветов по каждому удобному поводу. Но пути назад не было. И - нет, я ушла от него не из-за Альберта.

Выводов, которые можно почерпнуть из этой истории, может быть несколько. Во-первых, бывают такие люди, которые, как гром среди ясного неба, врываются в твою жизнь и переворачивают её. Бесполезно сопротивляться этому, а стоит лишь быть открытыми к переменам, бороться за свое счастье и прислушиваться к зову сердца. Во-вторых, конечно же, невозможна семейная жизнь, если измены и прочие неприятности произошли ещё до свадьбы. И наконец, смысл жизни в самой жизни, как бы парадоксально это ни звучало. Умирать душевно, оставаясь биологически живым - страшно, и нужно двигаться, неустанно двигаться в сторону гармонии с миром и самим собой, принимать помощь людей и помогать другим, наполнять жизнь красками и движением, а так же, вовремя избавляться от мусора, который мешает жить. Вот и всё, что я хотела бы сказать.

Я осталась с Альбертом, и я счастлива. У нас больше нет бурных драматических сцен, секс больше не такой бурный и страстный, как был раньше, и мы больше не объясняемся друг другу в любви, театрально заламывая руки. Просто нас теперь двое. Мы помогаем друг другу и переживаем друг за друга, в любых ситуациях держимся за руки и от этого нас становится немного больше. Мы не строим больших планов на будущее, просто живем, и жизнь продолжается своей чередой. Я перестала болеть и заметно поправилась. За те два года, которые я встречалась с Верноном, я сильно похудела, ушли бедра, ушла грудь. Ко мне вернулись мои округлости и жажда жизни. Я чувствую себя счастливой, любимой, а главное, живой. Моя жизнь снова полна красок, событий, музыки, веселого детского смеха. Я, пожалуй, живу слишком счастливой жизнью, чтобы об этом было интересно читать, так что чао!

Тетя Нэлли, цыплята - это хорошо, конечно же. Но кризис, который свалился, как снег на голову, не давал мне жить. Я чувствовала себя падшей женщиной, которая не умеет хранить верность, грешницей на втором кругу ада, последней сволочью и предательницей. Я должна была этим летом знакомиться с семьёй Вернона. О боже, я просто не знаю, как буду смотреть в глаза ему и его родителям.

Я съездила к Вернону. И у нас всё было хорошо. Он жарил яичницу на веранде, а золотой диск солнца садился за горизонт, краснел, обволакивался облаками, тускнел, синел, небо темнело и на нём будто по очереди появлялись звездочки, одна за другой. Мы хорошо проводили время. Мне было достаточно того, что Вернон был умен, красив и мог зарабатывать деньги. Он бы, наверное, купил машину, если бы не собирал деньги на домик, который мы собирались строить в окрестностях Чикаго. Одним словом, я была счастлива с ним. Зачем мне любовник, такой, как Альберт? Он ведь сущий черт. Да как я, такая благовоспитанная и порядочная девушка, могла связаться с ним? Чепуха какая-то. Нет, и больше ни-ко-гда.

Что? Где я прокололась? Почему это происходит снова? Вопросы носились в моей голове, словно бешеные фурии. Я не могла сопротивляться этому, словно была одержима. Через некоторое время его губы коснулись моих. Нет, он буквально впился в меня, словно хватался за последнюю соломинку! О боже, боже, что будет, что будет... О чем я только думала?

Но как же это было восхитительно и прекрасно. Я совершенно не могу сопротивляться ласкам человека, в которого влюблена. А им я уже категорически больна. Быть в его объятиях, наслаждаться массажем головы, целовать его - ну что могло быть лучше? Постепенно угрызнения совести отступали, тело расслаблялось, а поцелуй не прекращался. Я снова увлеклась. В конце такого прекрасного дня мог быть только ещё более прекрасный вечер. Стоп, у меня же есть свободный дом! Бабушка в санатории, дом в моем полном распоряжении, я всю неделю изматывала себя, страдая от неразделенной страсти, а объект этой страсти нежно прижимает меня к себе. Если я приду домой сегодня одна, то я после этого просто лягу и умру.

- Альберт... не уходи сегодня ночью! - прошептала я, не понимая, что говорю - У меня сегодня свободный дом. И... я хочу тебя, Альберт! Ты просто не представляешь, насколько...

Я открыла глаза и увидела два блестящих черных глаза, налитых кровью. Он так сильно дышал, что выдыхаемый им воздух дул прямо в мое декольте. Жилы на его шее вспухли и пульсировали, прямо как в ту ночь. Какой же он красивый в эти моменты... Альберт снова поцеловал меня без лишних слов, но на этот раз очень сильно, страстно. И куда подевался тот интеллигент, который недавно рассказывал про Гегеля и ставил мне пластинки Эролла Гарнера? Это был не он. "Пойдем же скорее!" - процседил он сквозь зубы. Мои слова его явно взволновали не на шутку. И правда, чего было медлить? 

Мы ворвались в мой дом, не включая света, я скинула туфли, которые ужасно натерли ноги после такой далекой прогулки. Альберт прижал меня к стенке и совсем уже неприлично приставал. И тут я услышала, как в ванной кто-то пел. Бабушка? Да, это действительно была она. Кто же ещё это мог быть. Но... Как?

- О, здравствуй, душа моя! Я так соскучилась! - весело приветствовала меня бабушка, выходя из ванной - Ой, ты не представляешь, я устала отдыхать в этом санатории! Пора бы уже вернуться в свою темную уютную коморочку. Да ты не одна сегодня! Так-так, сейчас вспомню. Уж не тот ли это пианист, что приходил неделю назад?

- Здравствуйте! - начал Альберт, не успела я открыть и рта - Я очень извиняюсь, но я далеко живу и мне не удалось сегодня уехать. Я попросил Адель приютить меня в гостевой комнате. Если не возражаете, конечно!

- О чем вы, дорогой мой! - заулыбалась бабушка - Конечно, у нас найдется место. Не на улице же вам ночевать, в конце концов. Не хотите ли выпить чаю?

Пока происходила эта милая беседа, я всё больше застывала в недоумении, то и дело переваривая, что тут происходит. С этим же чувством я легла спать. Всё произошло так непринужденно и легко, что, казалось, мир сошел с ума, причем, отдельно от меня. И вот, Альберт лежал в гостевой комнате, с тем самым пледом... Не знаю, спал ли он. Я точно уснуть не могла. Бабушка как-то неспокойно спала, я слышала, как она шевелится на скрипучей кровати. Думаю, не самое время для того, зачем я его сюда позвала... Но легко ли говорить, когда внутри всё буквально горит?

Около семи утра я услышала звук затвора в замке. Видимо, бабуле надо было с утра куда-то. Почему все пожилые люди так рано встают? Загадка века. Как надолго она ушла? Пока я наблюдала за тем, как бабушка удалялась по улице, скрипнула дверь и две больших теплых руки обхватили мою талию.

- Как спалось? - спросил меня по-утреннему севший бархатный бас

- Не очень, знаешь ли. - ответила я, подбирая волосы. Я повернула голову и увидела те же глаза, что были вечером в аллее. Он ещё жаждал, и это чувство никак не испарилось за ночь.

- Я думаю, что надо сходить в ближайшую аптеку. В тот раз всё было прекрасно, но мне было так страшно, что не смогу совладать с собой. Надеюсь, ты не против.

- Хорошо. Слушай, можешь ещё чего-нибудь к чаю купить?

Мы даже не обсуждали возможность того, что может произойти в ближайшее время. Он, сохраняя невозмутимый вид, стремительно направился к ближайшим магазинам. Вернулся довольно скоро, с победным видом, держа пакет с презервативами и печеньем. Увидев этот "утренний набор" я начала неприлично хохотать и в той же мере неприлично шутить. Что поделаешь, когда мне очень весело, я нередко проявляю черты дурного воспитания, несмотря на неоценимый труд моих заботливых родителей. Я знала, что Альберт поймет меня. И правда. Оказалось, что он это сделал почти нарочно! Со временем эта шутка плотно войдет в наш юмористический обиход, но ведь не одним смехом всё закончилось...

Оборвав последние смешки, нас сразила безумная страсть, точно такая же, как и в первую ночь. Нет, ещё сильнее. Мы словно обезумели. Он зубами развязал поясок на моем шелковом халатике и впился губами в грудь. Через несколько минут надо мною рычало, стонало и двигалось горячее тело молодого метиса. Он был похож на сильного грациозного льва, который кусает за загривок одну из самок своего прайда. До чего же он шикарен! Лучшего любовника я и представить себе не могла...

Всё это утро - и секс,  и чай с печеньем, и последующие посиделки у меня в комнате - пролетело на одном дыхании. Бабуля вернулась скоро (а я, как бы ни любила бабушку, так надеялась, что она уехала обратно в санаторий!). Мы, как и договаривались накануне, отправились к тетушке Нэлли в её загородный домик. Ходили слухи, что она там завела курочек и выводила цыплят. Ну а что? Помогая тете Нэлли по хозяйству и играя с цыпками я, возможно, смогу временно абстрагироваться от кризиса, который возник на почве недоверия к себе. Или не смогу?

Вечерний оргазм наедине с со своими мыслями немного сгладил мои переживания по поводу расставания с Альбертом. Это ощущалось, скорее, как внутренняя победа над собой, чем как трагичная потеря интересного человека. В школе начались летние каникулы, скоро должен был приехать Вернон. Бабушка почувствовала себя лучше обычного и уехала в загородный пансионат для пожилых, чтобы отдохнуть от скучных и серых городских стен, от маленькой темной комнаты и беспроглядных, одинаковых будней. Я была предоставлена сама себе. Все, чем я занималась - это давила в себе дурацкие мысли, тут все средства были хороши. Я сделала генеральную уборку во всем доме, а в своей комнате сделала перестановку. Теперь всё было по-другому, и духа Альберта здесь почти не было. Почти... на проигрывателе всё ещё лежала пластинка блестящего пианиста, невыносимо возбуждающая мои воспоминания. Что же с ней делать? Вернуть? Надо бы. Я не нашла ничего лучше, чем вернуть её почтой. Нельзя было встречать его снова.

Сунув пластинку в сумку, я пошла на почту. А вокруг... вокруг разыгралось лето! Парки утопали в зелени, с улиц и дворов доносился серебристый детский хохот, на фоне пронзительно-лазурного неба расстелились легкие перистые облака, а выложенные камнем тротуары сверкали на солнце. Сходить в такой день на почту, вернуться домой и снова зациклиться на своих мыслях было бы просто преступлением! Путь до почты был весьма приличным, но слишком коротким для прогулки, поэтому я виляла дворами и закоулками, выходила с одного проспекта на другой, ела мороженое и была полностью счастлива. Повышенное сердцебиение, которое является фоновым состоянием у всех влюбленных людей, уже не доставляло мне былого дискомфорта, а наоборот, помогало восхищаться окружающим пространством, как будто я была всегда влюблена в эти парки, в эти балконы, ограды и сверкающие и днем и ночью вывески кафе и магазинов. Было настолько здорово, что я забыла, куда шла. Лишь одна мелочь вернула меня в чувства, словно ведро ледяной воды, вылитое на мою сонную совесть: передо мной стоял кинотеатр, такой же желтый и большой, как вчера, позавчера и неделю назад. С бешеной скоростью мимо меня пролетел тот день, вместе с концертом, кафе, последующим разбором комнатного хлама. Хотелось убежать, но я предпочла свернуть на почту, которая была неподалеку.Быстрыми шагами я направилась в нужном направлении. Мимо меня мелькнуло кафе "Литл Бриндизи", пронеслись прилавки, вывески, скамейки, деревья; городской пейзаж смешался в огромное размазанное цветное пятно. Я дернула ручку двери, она не поддалась. Почта была закрыта на ремонт.

Я пошла домой в расстроенных чувствах. Город уже не казался мне таким же замечательным, а мороженого совсем не хотелось. Я шла, пересчитывая глазами тротуарную плитку. Думала о чем-то тяжелом, но неопределенном. И вдруг услышала, как меня окликнули. "Только не это..." - подумала я, и неохотно обернулась на звук. "О боже, только не это!" - воскликнул мой внутренний голос, когда я увидела Альберта. Он сидел на скамейке между домами, рядом с ним стоял недопитый бумажный стаканчик чего-то газированного. В его руках была гитара. Если честно, я не знала, что даже и вымолвить. Некоторое время я просто была лишена дара речи от такой нежелательной неожиданности. Альберт, как ни в чем не бывало, вернулся к гитаре.

- Я тебя вспоминал сегодня. Знаешь, а может, ты и права. Ничего лишнего между нами быть не должно. Поэтому... так и быть, если ты скучаешь, то я здесь.
- Я принесла твою пластинку...
- О, Эролл Гарнер? А то я его потерял, не могла же она пропасть без вести из кейса! - Сказал он так, будто не помнил о том, что произошло под звуки этой пластинки. 

Я ненадолго остановилась и осознала ситуацию.

- Знаешь... - добавила я - Я всё-таки успела соскучиться.

Альберт  снова улыбнулся той искренней улыбкой, но не тронул меня ни пальцем. Позабыв обо всем, мы оба скрылись в городской пыли. Вокруг него в тот день была какая-то особенная аура. Мы шли через толпы людей, а мне казалось, что мы находимся в полном уединении. Он рассказал мне о философской триаде Гегеля. Кто знает, может быть, из него получится и правда хороший друг. Я чувствовала себя в его компании так, будто на нас двоих надет стеклянный колпак, как будто я нахожусь в его маленьком пространстве, которое он закрывает от посторонних взглядов и мнений. Там было уютно.

Жара начинала потихоньку спадать, а мы всё шли. Мы, видимо, шли по его излюбленному маршруту, поскольку там всегда было очень пыльно. Как он только находит такие места?

- А это место когда-то было знаковым для меня. - Вдруг сменив тему, начал Альберт.
- Что в нем такого знакового? - спросила я. Это был один из зеленых спальных районов, ничем не примечательных среди остальных построек.
- Анжелина. Так звали мою женщину. Она жила здесь.

Взгляд его не померк. Кажется, ему уже было всё равно. Или он просто здесь ходил часто, потому что привык?

- Я не особо люблю её вспоминать, если честно. Она порядочно измотала мои нервы в свое время.

И замолчал. На самом деле, он любил смаковать такие моменты, когда вспоминается что-то, чего не хочется вспоминать. В итоге, я узнала почти всё о жизни той, которую, по его словам, вообще не стоит упоминать. Рассказывал всё, смакуя каждую деталь. Нет, конечно, мне всегда интересно узнавать о прошедших романах интересных мне людей, но я, обычно, прошу, вытягиваю эти рассказы... А тут прямо на блюдечке мне был представлен красочный рассказ, такой реалистичный, что я чуть ли не на вкус и запах прочувствовала всё, о чем он рассказывал.

Мы прошли около десятка миль по городу. По мере продолжения своего маршрута, я чувствовала, как начинают болеть ноги. Мы присели на лавочку в глубине парка и выпили сидра. Альберт разговорился. Он рассказывал всё больше подробностей из своей личной жизни, которые были связаны не только с Анжелиной, но и другими барышнями. Какая всё-таки интересная жизнь... Потом мы разговорились о музыке. Для него не было сюрпризом, что я здорово пела, он попросил меня исполнить что-нибудь эдакое, и услышал отрывок из "Поющих под дождем". Мы не на шутку развеселились! А тем временем, небо над Чикаго становилось всё темнее и темнее. Блеснули первые звезды. Я почувствовала, как его пальцы зарываются в моих волосах...

Мы прошли пару десятков шагов, пока музыка от сцены не стала еле слышна. По дороге оказалась весьма миловидная кофейня "Литл Бриндизи". На входе услышали приветливое "бонджорно!" и улыбающийся усатый владелец кофейни проводил нас за столик. Кофейня была весьма уютной, похожей на те заведения, обрамлявшие узкие покатые улочки в старых итальянских кинофильмах. Усатый итальянец стоял подле нас, ожидая заказа. Мы попросили два капучино. Итальянец кивнул и нырнул вглубь зала. Раздался треск электрической кофемолки и спустя минуту стих. Я ждала, что Альберт заговорит. Но он молча улыбался, поглаживая мою ладонь своими длинными тонкими пальцами. Не наигранно, не фальшиво, как какое-то время назад на сцене. Искренне.. Это на него не походило. Но выглядело так естественно, что я не могла вымолвить ни слова.. Лишь сидела, молча наблюдая за его рукой. Итальянец принёс кофе. Я отпила немного, протолкнув комок из горла, и собравшись с духом, неловко начала...

- Слушай, Альберт - неловко начала я - мы пришли сюда не просто так. Я хочу кое-что тебе рассказать.
- Конечно, я весь внимание!
- Знаешь... я долго осмысляла события той ночи, и поняла, что это было неправильно. Я - невеста Вернона, и мне только за одно это придется долгое время исскуплять свой моральный долг. Мне было с тобой, несомненно, очень хорошо, но я бы хотела, чтобы это было в первый и последний раз. Надеюсь, ты меня поймешь правильно.

Я говорила долго, тактично и убедительно. Но в глаза не смотрела. Я смотрела на руку, которая гладила мою. Сначала её движения были нежными и плавными, затем всё более вялыми, потом вовсе прекратились. Я подозревала, что лицо тоже меняется. Когда же я подняла глаза, то вместо еле заметной теплой улыбки я увидела каменное замкнутое лицо. На его щеках проступила краска.

- Ну что ж - тихо произнес бархатный бас - я думаю, что ты права, Адель. Он вздохнул.

И тут я поняла, что, возможно, мы никогда не встретимся. Такое прекрасное общество я терять была вовсе не готова! Единственное, к чему я шла - это к расторжению интимных отношений, не более. Но я всё ещё хотела быть его компаньоном, слушать рассказы про музыку и гегельские триады. Что в этом, собственно плохого будет, если мы оба благополучно забудем о произошедшем?

Итальянец принёс счёт. Альберт сунул пару купюр, произнеся, что сдачи не нужно, встал и пошагал к выходу. На крыльце он попытался закурить, но получилось к него это не сразу - было видно, что он нервничал. Несколько раз он промахнулся спичкой мимо коробка, а когда наконец зажег, внезапный порыв ветра загасил пламя. Он, чертыхаясь, начал снова. Наконец, закурив, он медленно пошагал вдоль по улице. Вечерело. Заводная музыка становилась все тише, уступая место монотонному шуму города и равномерному стуку шагов Альберта.

- что такое? Ты расстроен? - он молчал. - Пойми, так ведь будет лучше для нас обоих! Ты очень интересный собеседник, и замечательный музыкант, но я даже не...
- не нужно. Мне и так все ясно.
- Альберт, прошу тебя, не исчезай из моей жизни..

Я взяла его под локоть, но он не отреагировал никак. Не попытался ни оттолкнуть, ни хоть как-то пойти на сближение.

- Но мы ведь не расстанемся навсегда? - с надеждой спросила я - Ты будешь приходить играть на моём фортепиано и рассказывать всякие небылицы про будущее космонавтики?
- Какой смысл во всем этом...
- Ну, как какой? - я начала впадать в отчаяние - Я не хочу, чтобы ты покидал мою жизнь, вот какой.
- Я постараюсь. Постараюсь, но не гарантирую.

Я и правда не хотела, чтобы он исчез так же, как и появился. Это был слишком ценный собеседник, в конце концов. Я кокетливо взяла его под руку и начала откровенно заигрывать, чтобы он хоть как-нибудь отмяк. Смотреть на него было невыносимо. Я должна была его привести в чувства. Он не реагировал.

- Почему ты молчишь?
- После всего, что ты мне сказала, я не понимаю, зачем ты устроила эту клоунаду.
- Я просто хочу быть уверена в том, что ты не уйдешь из моей жизни. Ты ведь будешь ещё писать мне, приглашать на концерты, и пить со мной сидр в черном псе?
- Не гарантирую, но постараюсь. Я уже сказал.

Он зашел в первый попавшийся трамвай и уехал. Я шла домой, а мысли в моей голове носились, словно машины на оживленной площади, туда-сюда. Мне удалось поймать одну, и она звучала так: "Какого лысого черта я так себя веду?". И правда. Это ведь... Ох, я все-таки теряю голову, когда вижу его. Не могу отпустить его от себя совсем. Ведь понятно, что после всего, что произошло, нельзя дать по тормозам и продолжить общаться, как раньше. Он прав... Это бессмысленно. Если так будет происходить постоянно, рано или поздно я испытаю непреодолимое желание насладиться им, я не смогу устоять! А это уже будет катастрофа. Тогда мне уже не следует выходить замуж, а я хочу, ведь я люблю Вернона! А какой из него будет прекрасный муж... преданный, любящий, заботливый. Почти такой же незаменимый, как Робин для Дэйзи, только молчаливый. У нас родятся самые умные, красивые и замечательные детишки. В любом случае, я просто хочу быть счастливой, мне для этого не нужны роковые страсти и бурные романы! Я хочу семью. Хочу стать матерью. Из меня выйдет прекрасная мать, как мне кажется. И чего я прицепилась к этому проклятому пианисту?

С этими мыслями я дошла до дома. И снова меня одолели мурашки. На кресле висел тот самый плед, хранивший его запах. Рядом с проигрывателем лежала пластинка Эролла Гарнера. Всё в этой комнате - и фортепиано, и стакан, и тахта - все эти предметы напоминали о нем. Он был просто везде. Даже в гостиной, по которой прошел, хрустнув пальцами. Даже в столовой, где мы ночью доедали морковный пирог. На кофейном столике, где стоял выпитый им стакан, так же присутствовал его призрак. Альберт, прошу, уходи! Не надо! Боже, какая боль. Я легла на тахту. Она так же носила легкие нотки запаха его кожи. Меня одолело непреодолимое желание. Я захотела бросить всё, догнать его и изнасиловать. А лучше, чтобы он бросил всё, зашел в мою комнату прямо сейчас и сделал это... Нужно было что-то с этим делать, ведь остатки разума во мне всё ещё теплились. Я закрыла комнату на замок. Поставила его пластинку на проигрывание с самого начала и расплакалась. Вот под эту композицию он рассказывал мне о последних достижениях космонавтики... под эту я наслаждалась массажем головы... а под эту мы страстно целовались. Заиграла следующая мелодия и меня бросило в жар. Насколько точно мозг воспроизвел все события той ночи. И вот сейчас, будто это снова происходит со мной! Одной рукой он держит мою грудь, второй придерживает за живот... а сейчас феерически, неистово, страстно и безумно трахает! Ох... Внутри моей груди уже десять минут подряд рождался целый водопад мурашек. Меня бросало то в жар, то в холод. терпеть это не было сил. Я дрожала от возбуждения. "Не наяву, так во сне" - решила я, и мои пальцы сами собой продвинулись в нужном направлении. В моей голове возникали разного рода эротические картины, в которых то и дело фигурировала высокая смуглая фигура, постоянно появляющаяся из облака пыли. Он то ломал ногой дверь комнаты, в которой я находилась, то внезапно обнаруживался в школе после уроков и тащил меня в помещение для техничек, то его силуэт появлялся в переулке, по которому я недавно прошла, и насиловал меня под горящими окнами многоэтажек... мозг показывал мне остросюжетный порнофильм, а пальцы порхали возле клитора. Я глубоко и тяжело дышала, от чего мои соски терлись о плотную ткань платья. Я не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Это был тот раз, когда я занималась сексом с Альбертом, а совесть мне не мешала. В конце концов, мои соски настолько затвердели, что начали проглядывать даже через плотную ткань лифа. Мой клитор максимально набух, а пальцы словно сошли с ума. "Альберт... О, Альберт! Ты просто великолепен!" - тихонько стонала я. Мурашки, возбуждение, трущиеся соски, чудесные картины в моей голове - всё это довело меня до высшей точки наслаждения.

Как удачно все-таки стоит бабушкин дом. В паре миль отсюда находится кинотеатр, возле которого раскинулся небольшой бульварчик. Я люблю здесь бывать, но часто приходить сюда не получается. Моё излюбленное место - кабаре "Черный пес", находится совсем в другой стороне, а кино я смотрю по телевизору, его показывают раз в неделю, на ночь. Это весьма удобно, потому что утром мне есть, что обсудить с детьми, когда так не хочется давать им надоевший материал. Человек - не машина, которую делают для работы на фабрике, вопреки представлениям первых людей нашего города. Все люди родом из детства, а самое невыносимое для ребенка чувство - это скука. Разбитые носы и коленки, укусы пчел, отравление, горящие от стыда уши - да разве это все сравнится со скукой? Нет, скука - это ужаснее всех разбитых коленок, вместе взятых! Да и какой какой смысл преподавать такой прекрасный предмет, как искусство, скучно? Я понимаю, математику... Какое счастье, что я расквиталась с ней ещё на первом курсе колледжа! Но нет, искусство - этоже совершенно другое дело. Ну что сравнится со способностью сопереживать страданиям и внутренней борьбе несломляемого духом Бетховена, просто поставив пластинку? Что сравнится с волнением, которое можешь испытать, созерцая лик какой-нибудь Мадонны эпохи Возрождения? Да что тебе вообще может быть страшно, когда внутренне пережил все судьбы героев "Войны и Мира"? Человек должен это понимать, иначе нельзя. А как он поймет, если искусство в школе было скучным? Да и то, кино - это ведь тоже искусство. Как же не обсудить последний фильм с ребятишками? Надеюсь, достаточное оправдание против регулярных походов в кинотеатр.

Но всё-таки, я оказалась здесь. Бульвар был пустым, что характерно для этого сезона. Здесь, именно здесь устраивался ежегодный музыкальный фестиваль, который открывал наш, местный джаз-оркестр. Кто бы, вы думали, там был? Да-да, именно, как раз тот, кто меня сюда и пригласил. Альберт Гонсалес, сияющий гражданин в бабочке, чернеющей на фоне накрахмаленного воротника концертной рубашки. Лучезарно и немного неестественно улыбнувшись отрепетированной улыбкой, он откинул полу сюртука, неглядя принял пианистическую позицию и характерно хрустнул пальцами. Боже, как он их не ломает...

Началось открытие. Конферансье, вечно отпускающий глупые шутки, которые так нравятся горожанам, нелепо побратался с Мэттом, дирижером оркестра, пару раз назвав его Майклом, раскланялся и ушел, позволив мне вздохнуть спокойно и начать наслаждаться музыкой. Лицо моего пианиста приобрело привычное для меня выражение. Взгляд стал спокойно-сосредоточенным, брови слегка приподнятыми, губы сомкнулись, а кончики их поползли вниз. С таким лицом он играет всегда. Да, такое выражение делает его ещё более милым, чем обычно. И в той перемене лица, незаметной обычному зрителю, с сосредоточенной на повседневно-угрюмую, была тоже своеобразная изюминка. А я... а что я? Я сидела и наслаждалась переменами его лица в перерывах. Ну, и музыкой, конечно! Как я могу не наслаждаться джазом, если его играет оркестр в шаговой доступности от меня? И все-таки, я не сводила с Альберта глаз. Это было просто невозможно! С каждым движением глаз, каждой вздутой вене на шее, с каждым его глубоким вздохом, внутри меня словно опрокидывался кувшин с прохладной водой. Сердце билось всё чаще, а жить хотелось ещё больше. Как же я ему это скажу, то, что решила? Как же трудно будет терять такое прекрасное общество, тем более, когда... ой, нет! Когда успела влюбиться по уши. Вот так, незаметно, странно и нелепо, успела взять и влюбиться. Но что теперь делать, когда я приняла решение... не идти же на поводу у своего глупого сердца, которое сейчас из меня выскочит. Решено, что я расстанусь с этой развеселой жизнью раз, и навсегда. С развеселой жизнью, которой никогда не жила. Вернуться к старому и забыть всё, что недавно произошло. Давай, Адель, соберись, ты сможешь! Ну же, девочка, давай!

- Адель! Фух, это ты! - тряс меня за плечо Робин, внезапно выросший позади меня - А я тут решил сводить даму на концерт... (Дэйзи одарила меня теплой улыбкой и кивнула) Смотрю - ты стоишь! И как это я не догадался сам тебя пригласить пройтись с нами - не представляю!

Дэйзи просто стояла и улыбалась своей теплой и загадочной улыбкой. Ей определенно умиляло, как Робин выкручивался, реабилитируя себя, когда он попадал в, как ему казалось, неловкую ситуацию. Она отвела свои непропорционально большие серые глаза в сторону сцены, затем её взгляд неспешно приплыл в мою сторону и она улыбнулась так, что у меня внутри опрокинулась целая ванна ледяной воды! Мне показалось, что она догадалась обо всем! Нет, не просто обо всем, а обо всем на свете! Как она это делает? И хорошо, что на мне застыла улыбка, появляющаяся, когда я здороваюсь, не зависящая от того, хочу я её носить, или нет. Надеюсь, Дэйзи не настолько проницательна, чтобы уловить перемену в моих глазах. Эх, Робин, ты наверняка не догадываешься, насколько умна твоя спутница...

- Знакомое лицо - заметила Дэйзи - это пианист, которого мы подобрали, когда ехали к Лесли, не так ли? - она ненавязчиво взяла Роба под руку.
- Точно! И как это мы все вчетвером здесь случайно оказались! - недоумевал Робин. Он, в отличие от Дэйзи, не мог догадаться о цели моего пребывания здесь, даже если бы я продолжала пялиться на нашего мулата на протяжении всего вечера. - Адель, лапочка, ты ведь не будешь против, если мы с дамой тебя покинем? Я бы рад с тобой повеселиться, но моя дама не любит толпу. Мы сядем за тот столик, под навесом. Присоединяйся, если хочешь!

Я улыбнулась. Мне было известно, что Дэйзи совершенно спокойно реагирует на толпу. Но Робин ужасно любил три вещи: зарабатывать деньги, тратить их, и, конечно же, ухаживать за Дэйзи. Таким образом, он однажды провернул весьма рискованную аферу, после чего купил новенький "Форд" и свозил на нем свою даму в Майами. Просто так. В любом случае, больше всего меня радовало то, что мы сможем встретиться с Альбертом незаметно для Дэйзи. Она не была сплетницей, или стервой, просто мне было бы невыносимо увидеть этот взгляд ещё раз, когда её догадки подтвердятся. Несмотря на своё вечное молчание и почти постоянное бездействие, она вызывала уважение и необъяснимый трепет по отношению к своей эфемерной натуре.

Концерт подходил к концу. Я поймала взгляд Альберта и демонстративно направилась в сторону площади. Повернула за угол и ждала его там. Он показался нескоро: ему надо было переодеть концертный костюм, улыбнуться нескольким пузатым джентельменам, чтобы получить чаевые, а так же, договориться о следующей репетиции с Мэттью. За это время раздражающий конферансье успел разыграть пару человек из толпы, вызвать негодование у подавляющей части черных, а так же, рвотный рефлекс у меня. Когда я дождалась Альберта, со сцены уже во всю доносились свежие и задорные нотки рокабилли и твиста. Толпа принялась танцевать. С угрюмым лицом и довольно заметным пренебрежением в голосе он процседил: "Пойдем отсюда поскорее". Мы ушли вглубь улочки и сели в первое попавшееся кафе.

Я сидела на кухне, размешивала сахар в кофе, погруженная в собственные мысли. Меня съедала совесть. Она змеей проникла в моё сердце и постоянно кусала его, доставляя мне невыносимые страдания. Я потеряла счет времени, у меня даже потемнело в глазах. Но мои мысли перебили шепелявые звуки сводки погоды по радио. Проснулась бабушка.

- Душа моя! - встретила меня бабушка, когда я поднялась к ней - Я сегодня замечателно спала! Я спала так крепко. что даже не помню, что видела во сне.
- Ты посвежела! - добавила я, а потом подумала: "какое счастье, что я дала тебе в ту ночь снотворное"
- Вот именно. Я хочу сходить навестить свою приятельницу, тетушку Нэлли. Ты помнишь тетушку Нэлли? Ох, ты же была совсем ещё маленькой...

Я не могла даже представить, кто такая эта тетушка Нэлли, но помню, что о ней с рассказов моей мамы. Она была светской красавицей и часто появлялась в этом доме. Сейчас у неё есть лишь огромный книжный шкаф, который она всё время перечитывает, заглушая тоску по ушедшему мужу. Детей у них не было. Моя бабушка навещает её, чтобы та не чувствовала себя совсем уж одиноко. Наверное, одиночество - самое страшное явление, с которым может столкнуться человек на склоне лет. Когда бабушка ушла, я снова погрузилась в свои тяжелые мысли. Страх, стыд, разочарование в самой себе поглотили меня полностью. На глазах выступили слезы. Некоторое время я давила в себе тоску, но потом это стало вовсе невыносимо.

Я решила обо всем рассказать Альберту. Я знала адрес. Он проживал на окраине города. Достав листок бумаги, строчка за строчкой, я выплескивала свои мысли в письме:

 

"Дорогой Альберт! Я очень долго переживала после той ночи. Хочу поделиться своими мыслями, поскольку ты - единственный, кто знает о произошедшем. Мне нужно выговориться, поэтому выслушай, прошу тебя.

Я должна порвать существующие отношения, потому что больше не способна поддерживать их. Просто занимаюсь самоедством, вот и всё. Целый день. Потому что совершила предательство, я одна. Никто в этом больше не виноват. Я должна уйти, молча. Видимо, я не умею любить и поддерживать отношения. Оставалось совсем немного, и я сорвалась. И после этого я никто и быть мне никем. Всё ранее было завязано на доверии, а его больше быть не может. И смысла продолжать чего-то больше нет. Вот так, за одну ночь можно разрушить то, что ревностно создавалось целый год. Это страшно. Как будто я была замужем и развелась. И слава богу, что я напоролась на это именно так. Я выживу после этого, в общем, но это чуть ли не сильнейшее потрясение из всех, которые имели место происходить. Когда теряешь возможность говорить правду. Я была о себе другого мнения.

У меня остался открытый вопрос, который я хотела бы обсудить с тобой при личной встрече. Приезжай в субботу, в любое время. Надеюсь на понимание. Адель."

 

Меня разбудил камешек, попавший в моё окно в субботу. Я набросила халат и вышла.

- Даже не знаю, что тебе сказать - начал Альберт - Чёрт. Вроде, должен, а на язык ничего толкового не идет.
- Не страшно. Я и написала-то это, чтобы выговориться.

В воздухе повисло неловкое молчание. Я всё ещё боялась, что он меня неправильно поймет.

- Альберт, слушай... - начала я - можешь ответить ещё на один вопрос, чтобы внести кое-какую ясность в мою жизнь. Хотел бы ты стать моим мужчиной?
- Если на то пошло, то да... хотя, я предпочитаю решать такие вопросы немного в другой обстановке. Извини, у меня просто не было времени сегодня. Я уже опаздываю на репетицию оркестра. Мы выступаем на неделе, надеюсь тебя там увидеть. Афиша уже готова.
- Да, конечно. Я обязательно приду.

Подхватив неизменно присутствовавший при нем кейс, он энергично зашагал внутрь улицы. "Наверное, на таких длинных ногах он передвигается быстрее, чем обычный пешеход" - подумала я, когда его высокая фигура скрылась в облаке смога. Да, он обычно скрывается в облаке пыли, но с пылью сегодня не повезло. Не очень пыльно возле моего дома.

После того, как пальцы пианиста скользнули по коже моей головы, я почувствовала расслабление и, вместе с этим, приятное волнение. Я была слегка пьяна от виски, мне нравилась пластинка, тихонько шуршащая в моем проигрывателе. Было не совсем понятно, что именно мне нравится в этом: то ли обстановка, то ли сам массаж, то ли то, что ко мне прикосается необычный и симпатичный мужчина. Мужчины давно ко мне не прикосались, честно говоря. Самое эротичное из того, что сделал Вернон - это обнял меня за талию и прижался губами к моему лбу, а потом уехал в Детройт. Это было почти год назад. До Вернона у меня было несколько незначительных связей с мужчинами, когда я ещё училась в колледже. Но это, кажется, было в прошлой жизни. А тут... рядом со мной сидит мой компаньон, гладит меня по голове... Что? Моя голова лежит у него на коленях? Ну, допустим.

Через несколько мгновений чувство сопротивления ушло вовсе. Я была полностью в его власти. Только бы он продолжал массировать... Кто бы знал, что меня заводит массаж головы? А он всё продолжал. Одна рука массировала мою голову, другая трогала мои волосы, ухо, шею... Он плавно провел рукой по моей щеке, коснулся пальцем моей нижней губы. Мне почему-то захотелось, чтобы этот палец оказался у меня во рту. Я слегка сомкнула губы. Рука снова скользнула куда-то вниз, а губы его коснулись моих. Даже не успев ничего сообразить, я запустила свои пальцы в плотную кудрявую шевелюру на его затылке, ответив на поцелуй. Его рука от моих губ скользнула как раз к груди. Меня бросило в жар и я окончательно потеряла голову. Для меня уже ничего не существовало: ни бабушки, ни Вернона, даже Эролл Гарнер стал каким-то неразборчивым. Через некоторое время я уже сидела у него на коленях, мы целовались, а моя блузка была расстегнута на груди и его рука гладила мою грудь. Он прижал меня к себе, дыхание его было прерывисто. Вскоре его рука коснулась моей коленки и начала двигаться всё вверх и вверх...

У меня сработал аварийный выключатель. Я одернула юбку, застегнула блузку, села рядом.
- Не надо, Альберт. Ты зашел слишком далеко.
- Адель... я прошу тебя...
- Я не могу. У меня есть Вернон. Он скоро приедет из Детройта. Смогу ли я после этого смотреть ему в глаза?
- Охх... К черту всех Вернонов вместе взятых! Сейчас есть только ты и я!
- Но...
- Пожалуйста, Адель! Если ты мне откажешь, я этого просто не переживу.

Я была в замешательстве. С одной стороны, моё тело хотело сейчас только одного - снова ощутить его руки. Но Вернон... у меня есть Вернон! Если бы произошедшим до этого он был бы сильно недоволен, то тем, что вот-вот произойдет, он будет просто взбешен, и даже хуже... Я ведь потеряю одного из самых прекрасных женихов! Что же мне делать. Я видела перед собой два горящих темно-карих глаза, вздутые на шее вены, слышала тяжелое дыхание. Одна его рука всё ещё лежала на моей коленке и не двигалась. Его полурасстегнутая рубашка почти шевелилась от сердцебиения. Страсть и отчаяние овладели мной. Ещё некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, а потом он набросился на меня. "Ну и пусть" - подумала я тогда. Он начал срывать с меня одежду.

Когда на мне остался один лишь пояс с чулками, он остановился на мгновение. Я всё ещё смотрела на него, ужасаясь происходящим, потом подошла к фортепиано и выпила, чтобы заглушить панику.
- Что такое? - спросил он меня.
- Я тебя очень боюсь, Альберт.
- Почему? Ты боишься меня, потому что я груб и небрит?
- Нет. Я не знаю, чего от тебя ожидать.
- Не бойся меня. Всё будет хорошо...

Он подошел ко мне сзади, отодвинул волосы и поцеловал в шею. Я поставила стакан. Его руки гладили меня, а потом его пальцы оказались на моих сосках. Я не знаю, что он делал, и как, но это было просто божественно. Он массировал их, слегка оттягивал, но всё это было хаотично и невнятно. По моему телу пробежал холодок, будто я съела целую веточку мяты, а внизу всё увлажнилось. Он продолжал ласкать меня и обнимать сзади. В таком же положении он лег со мной на тахту. Мне уже было всё нипочем. Я жутко хотела его, и ничего бы меня не спасло. Его пальцы буквально впивались в меня. Было слегка больно, но совсем слегка. Я просунула руку между нашими стиснутыми телами и начала расстегивать его одежду. Он глубоко вздохнул и прильнул носом и губами к моему затылку. Боже, какой он горячий... Терпеть больше не было сил. Звякнула пряжка ремня, и моих ягодиц коснулся горячий твердый пенис, довольно крупный, как мне показалось.

Ах, божечки-божечки! По моей спине снова пробежала лавина мурашек, похожих на предыдущие. Он слегка провел пенисом по моим ягодицам и вошел. Дальнейшие мои чувства можно выразить разве что междометиями, и то, не полно. Мужчина. За такой долгий промежуток времени. Я занимаюсь сексом с мужчиной. Только бы меня не услышала моя бабушка... Я старалась меньше шевелиться, приложила подушку к своему рту, и не зря. Из меня то и дело вырывались стоны и вздохи. Следующая волна мурашек прошла по мне, когда я услышала рычание за моей спиной. Он рычит, приближаясь к финалу, прямо, как дикий лев! Да это же просто шедеврально! Я млела от удовольствия ещё несколько мгновений, а потом он повернул меня на живот, вышел, и по моей спине потекла сперма. Здорово, что он ещё и так умеет...

Мы легли, накрывшись пледом, на моей тахте. Он замолчал. Он молчал, как в первый день нашего знакомства. Думал о чем-то своем. Ничего в его теле не шевелилось, только вздымалась грудная клетка. Было немного холодно. Я накинула халат и затопила камин в гостиной. Когда вернулась, он вытащил руку из-под пледа и притянул меня к себе.
- Как насчет очередного заплыва?

Заплыва? Интересное название этому... кхм... В принципе, мне не привыкать. Он всегда выражался как-то... странновато. Видимо, он совсем особенный, раз уж его исключительность коснулась даже устной речи. Я залезла под плед и обнаружила, что он совершенно голый. Ну дела... Он снова обнимал меня. Первый раз закончился довольно быстро, поэтому я была не против, да и что мне было терять сегодня. На этот раз я была сверху. Я снова хотела его. Он держал меня за руки, иногда за талию. Из меня вырвался дикий зверь. Я рычала, царапалась, впивалась в него пальцами, это было феерично и долго. Сквозь темноту мне удалось разглядеть его лицо. Оно было... счастливым. По крайней мере, улыбка была от уха до уха. Я вообще не подозревала, что на этом лице когда-нибудь могло появиться такое выражение. Но он улыбался. После финала я упала рядом с ним, поскольку очень устала.
- Ты дикая! Ты просто зверек какой-то! Всего меня расцарапала!
- Да? - удивилась я - Где же? 
И я увидела царапину на его груди. Да, я удивилась, потому что никогда раньше с мужчинами себя так не вела. Это странно для меня. Всё для меня было странно. Ещё более странно было то, что это далось мне настолько легко.

И все-таки, мы доели мой морковный пирог! Уснули. Утром я побоялась, что тайное станет явным и выгнала его до того, как проснулась бабушка. Спать после этого я не смогла, а в моем проигрывателе всё ещё крутилась доигравшая пластинка Эролла Гарнера.

Через неделю мне позвонила Лесли и сказала, что идет сегодня в черного пса, предлагает мне с ней пропустить по стаканчику, и что у неё мой шарф. Я обрадовалась немного больше, чем оно того стоило, и пошла на встречу. В черном псе в этот день было менее людно, чем обычно. Завернув за барную стойку, я обнаружила, что она там не одна, с ней... Альберт, тот пианист. Весь вечер мы мило беседовали, смеялись и выпивали. Завернувшись в свой шарф, я вышла из пса. Лесли покинула нас очень скоро, и Альберт остался провожать меня. Кажется, он пригласил её на свидание, но ей новые ухажёры были вовсе не нужны. Мы с Альбертом разговорились, но вскоре пришли ко мне и распрощались. Как здорово, что у меня появляются новые знакомые! Ведь после колледжа у меня совсем не осталось друзей в этой части города. С этой мыслью я погрузилась в кресло-качалку, отхлебнула кофе с коньяком и заснула крепко-крепко, сегодня мне даже не мешали противные звуки радио моей бабушки со второго этажа.

Я проснулась в шесть утра, было ещё пасмурно, но голова моя была свежа, как никогда. Я вытерла кофейный столик, на который я разлила недопитый кофе, пока спала, и пошла разыгрываться. Сегодня мне предстоит Лист. Я такое играть не умею, но наиграть облегченную версию рапсодии, когда у меня есть ноты, могу. Конечно, я могла бы поставить пластинку, но это было бы слишком просто. К тому же, с живым исполнением не сравнится даже пластинка Рахманинова. Взяла пару аккордов, и тут... спонтанно, забыв о Листе и прочих, я начала нехитрую джазовую импровизацию. О, да! Я забыла, где я есть. Меня перебил мой будильник и я пошла готовить завтрак. Пожарив бекон, я поднялась к бабушке, которая рассказала мне, какая ей замечательная музыка снилась под утро. Сказала, что хотела бы сходить послушать такую музыку. Эх, бабушка, как же ты её послушаешь... не вести же тебя в кабак! И тут мне пришла в голову просто потрясная идея. Альберт! А, кстати, как он?

Альберт был пианистом в местном джазовом оркестре, а так же, подрабатывал в ресторанах и кабаре. Как-то раз, придя на его концерт, я поймала его за рукав пиджака и предложила пройтись. "Было бы неплохо - отозвался он - завтра наш оркестр уезжает в Детройт, и следующий концерт только через месяц". В Детройт! Это просто шикарно. Если я отправлю письмо Вернону, оно дойдет быстрее, чем обычной почтой. Здорово!
- Альберт, во сколько вы завтра уезжаете?
- Около четырех часов после полудня, а что?
- Просто... не мог бы ты передать письмо по адресу...
- Конечно. Найди меня завтра на вокзале.

Пока Альберт ездил в Детройт, я почему-то не могла его забыть. Думала о том, как он передаст Вернону письмо, но почему-то мысли всё время переключались на пианиста. Странный он какой-то. Немногословный. Кто он вообще такой?

Через месяц я снова поймала его за рукав.
- Вернон? Как он там?
- Довольно неплохо, вспоминал тебя. Хм, знакомый парфюм! У меня им пропах весь пиджак.
- Это духи, которыми я надушила письмо...
- Почему я подозреваю, что они французские? - ухмыльнулся Альберт - Ну что, куда на этот раз?
- Не знаю. - ответила я, удивленная таким вопросом. Он явно перешел приятельские рамки раньше времени. - Я сегодня без денег. Зарплата нескоро.
- Ничего страшного не будет в том, чтобы угостить даму!

Мы сели на скамейке возле чьей-то усадьбы, взяв по бутылке сидра. Чем ближе уровень сидра приближался ко дну бутылки, тем сильнее развязывался язык Альберта. Вскоре я узнала о его увлечении философией, что образование у него не музыкальное, а университетское, что он, в принципе, инженер... Потом он рассказал про своих товарищей, про своих женщин, и про то, как складывалась его жизнь. Он говорил, говорил... Я комментировала время от времени, но заслушалась так, что совершенно не хотела ничего говорить сама. Меня очаровал этот внутренний мир. Я хочу узнать его! Хочу больше! Не пригласить ли мне его к себе домой, сыграть для бабушки...

Спустя две недели, он приехал. Я достала морковный пирог из печки, заварила чай. Кто ж мог мимо такого пройти? Ха! Как на том квартирнике, в проходе оказалась высокая смуглая фигура, которая прошла мимо. Послышался хруст пальцев, он свернул в мою комнату, из которой немедленно полились волшебные звуки джаза...
- Вот, такую музыку я тогда слышала во сне! - сказала бабушка. Я улыбнулась. - Но кто это? И почему он с нами не поздоровался? Он мексиканец и не знает английского?
- Нет, бабушка. Это Альберт Гонсалес, мой хороший знакомый. Он пианист и инженер.
- Инженер он, или не инженер, а играет хорошо! - ответила бабуля, поднимаясь наверх. - Поздновато. Я беспокойно сплю в последнее время, достань из верхнего шкафа снотворное, душа моя.

Душа моя... так бабуля называла меня с самого детства. Я достала снотворное, отнесла бабушке таблетку и стакан воды. Бабушка в последнее время и правда нехорошо выглядела. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, я спустилась вниз и сказала Альберту, чтобы потише играл. 
- Хорошо-хорошо! Как дама прикажет! А чем это пахнет?
- Это морковный пирог! - улыбнулась я - Ты только заметил?
- Надо же... и правда. Чай-кофе, и я домой?
- Выпей со мной... - Процседила я сквозь зубы. Мне не хотелось его отпускать так сразу. Я хотела, чтобы он мне ещё порассказывал. Завтра у меня не было уроков в расписании и я могла позволить себе не спать.
- А, конечно! - сказал он и достал из кейса крупную фляжку с виски. Взял стакан с фортепиано, от которого я обычно отпиваю, чтобы размягчить горло, и выпил залпом.

"Как-то странно он себя ведет" - подумала я. Наверное, все люди становятся странными, когда хотят понравиться. Я прикрыла дверь, достала из шифоньера незаезженную пластинку Чака Берри и включила.
- Нет - отрезал метис - давай лучше я.
Расстегнул свой волшебный кейс, где всегда было всё нужное, и включил какие-то джазовые пианизмы.
- Вот, послушай. Это Эролл Гарнер.

Я начала разбирать прическу, достала шпильки из волос, пока он рассказывал мне про какие-то странные машины, которые в будущем отправят людей в космос. Было интересно, но верилось слабо. Вряд ли какой человек согласится лететь на луну. В СССР собак запускали в космос, но ни одна не вернулась живой. Бедные пёсики. Какие же садисты, эти русские! Я сложила шпильки в шкатулку для заколок и села рядом.
- Если бы был набор в космонавты, то добровольцем была бы точно не я.
- Конечно, ведь из скафандра не будет видно таких прекрасных волос! - сказал мне мой смуглый гость. 

И тут... чтобы вы подумали? Он запустил свою руку в мою распущенную шевелюру. Да как он смел? Он явно не знает, что значит переходить рамки дозволенного! Или это просто я такая недотрога? В любом случае, то, что делала эта рука, мне ужасно нравилось. массаж головы - это ведь даже не массаж стоп. Ничего интимного, но так приятно, черт побери... Эти длинные, тонкие и цепкие пальцы пианиста перебирали каждую прядь моих волос, слегка массировали кожу головы. В сочетании с его приятным голосом и Эроллом Гарнером, этот массаж был просто волшебным. Я позволила себе разомлеть, закрыть глаза и положить голову на спинку тахты. "Вернону бы это очень не понравилось!" - подумала я. Но мы ведь ничего такого не делаем, не так ли? И не расскажем, естественно. Тсссс...

Меня зовут Адель Коллинс. Я работаю учительницей в средней школе, мой предмет - искусство. Меня обожают дети, так же, как и мой предмет. Собственного класса у меня нет, поскольку руководство школы считает меня слишком молодой и неопытной. Живу в старом районе Чикаго, так мне удобнее ухаживать за своей старой бабушкой. Мои родители в разводе, у них уже давно есть свои семьи, где уже есть мои полукровные братья. У меня старая уютная комната в одном доме с бабулей: там стоит старое фортепиано, есть проигрыватель, купленный мной на первую зарплату, множество пластинок горячо любимых мною венских классиков, джаза, и, конечно же, неподражаемой Эдит Пиаф.

У меня есть жених - Вернон Ланнистер из Детройта, он работает в мелкой адвокатской конторе. Год с небольшим мы обменивались телеграммами, после чего он приехал и предложил мне руку и сердце. Мне кажется, Адель Ланнистер звучит куда лучше, чем Коллинс, но это ли главное в браке...

Недалеко от дома, в котором я живу, находится кабаре "Черный пес", в котором я обыкновенно отдыхаю с друзьями. Там пиво льется рекой и ночи напролет играет джаз. Джаз я люблю. Обычно я смотрю на музыкантов, особенно на певцов, и меня одолевает легкая, но приятная хандра. Я тоже могла бы стоять на подобной сцене и играть джаз. Вообще, с музыкой я связана с самого детства, в десять лет я мечтала стать великой певицей. А все, чем я занимаюсь - это из года в год играю Лунную сонату Бетховена, потому что она нравится моим ученикам. Ох, Эдит, когда же я познаю, каково быть такой же великой, как и ты...

В один из весенних выходных я принесла утреннюю газету своей бабушке и вдруг услышала, как разрывается на части телефон в гостиной. Я побежала отвечать, и услышала голос Робина, моего старого знакомого гитариста.
- Привет, Адель! Не против, если мы с Дэйзи к тебе заедем в течение часа? Тут такое, ты обязательно должна быть!
- Доброе утро, Робин! Раненько ты для воскресенья.
- Не суть. Мы сейчас заедем за тобой и заберем, так что оденься. Расскажем все по дороге, отказы не принимаем. До встречи!

Совершенно не подозревая о том, куда меня отвезут эти чудаки на этот раз, я оделась удобно, но элегантно. На всякий случай, даже накрасилась. Когда я закалывала последнюю прядь волос, на улице уже верещал клаксон. Через минуту Роб, взволнованный, уже колотил мою дверь. Пока мы шли по гостиной, он, хаотично размахивая руками, успел рассказать о том, что мы едем на новоселье к Лесли Марвин - его знакомой певице, что там будет куча музыкантов, и он хочет неприменно познакомиться со всеми. Я сразу оживилась, прибавила шаг, и мы скорее поехали.

- Робин, притормози! - вдруг замахала руками молчаливая, но участливая Дэйзи - Смотри, этот бедняга, наверняка, голосует третий час!

В пыли стал виднеться темный и худой силуэт. Роб затормозил и уставился на Дэйзи. Силуэт приблизился и из облака пыли показался высокий метис с кейсом. 

- Как дела, приятель? - приветливо, но нервно спросил Робин. Он уже привык к тому, что Дэйзи всё время кому-то помогает с помощью его машины и кошелька, но сегодня, именно сегодня, ему было никак не до этого.
- На Ривер Гров не подкинешь? - сухо ответил ему низкий голос.
- О, конечно! - отозвался Роб, и сразу подобрел, ведь мы сами ехали именно туда.

Ехать было недалеко. Робин, как всегда, что-то экспрессивно рассказывал Дэйзи, а я ехала на заднем сидении с нашим незнакомцем, и мы молчали. Я посмотрела в его сторону и наши взгляды встретились. Он отвел глаза, продолжая молча рассматривать пространство. Мне показалось, что он не особо общителен. И взгляд его был... ну, не самым открытым. На какое-то мгновение показалось, что это не взгляд мужчины, это взгляд мальчика из одного моего класса, который лучше всех отвечает по математике. "Никогда бы не ответила ему взаимностью, если бы он ухаживал за мной - подумала я - хотя, обладай он более уверенной осанкой и более волевым взглядом, то все женщины лежали бы у его ног. В любом случае, какое мне дело, ведь я люблю только Вернона." Под эти мысли я совсем потеряла смысл того, о чем тараторил Робин.

- Вы о Лесли? - спросил его метис
- Точно, а вы её тоже знаете?
- Я к ней еду - усмехнулся тот - Её сестра, Кэтти, пригласила меня.
- Надо же, мы тоже! - подумал вслух Робин, в очередной раз обрадовавшись, что угодил Дэйзи без ущерба для себя. - Да нам совсем по пути! Как тебя зовут, приятель?

Лесли встретила нас на пороге с песней. Мы здорово опоздали и всё началось без нас. Пожалуй, это был один из самых ярких дней в моей жизни. Лесли такая милая, обаятельная, а как поет! Альберт Гонсалес - так представился нам наш новый знакомый. Он сразу сел за фортепиано и сыграл несколько джазовых зарисовок. Весь вечер он импровизировал с короткими перекурами, во время которых за ним то и дело увивались две-три навязчивых барышни. Роб играл на гитаре, а я пела. Дэйзи, как всегда, восторженно хлопала в ладоши. Эллин, сокурссница Лесли, долго мной восхищалась и очень расстроилась, узнав, что я просто учительница и концертов не даю.

Уезжая, я поняла, что забыла у Лесли дома свой шейный платок. Но Робин почти довез меня до дома и просить его развернуться было уже неприлично. К тому же, было поздно, а я не была готова к завтрашнему уроку. "Сегодня я расскажу вам о величайшем композиторе конца 18 века, Людвине ван Бетховене. Что вы о нем знаете, дети?", пробормотала я, засыпая.

О чем я, собственно, хочу рассказать. Так-то в жизни у меня проблем почти нет. Я красива, умна, обаятельна, у меня прекрасные отношения с родственниками, у меня есть дело, которому я хочу посвятить жизнь; я достаточно молода, чтобы постоянно открывать новое, но и достаточно взрослая, чтобы не зависеть ни от кого. В личной жизни у меня тоже всё прекрасно. Наверное, даже слишком...
У меня есть прекрасный жених. Мы полюбили друг друга за считанные дни, жизнь ставила нам огромную кучу преград, с которыми мы справились, и не расстались, не смотря ни на что. Но речь пойдет о той преграде, которую я так и не преодолела. О некой червоточинке, которая подтачивает наши отношения изнутри. Это любовь. Любовь к другому мужчине. Вот уже год она разнообразными способами рвет меня на части, не дает покоя и ломает мою жизнь.


И, чтобы рассказать всю эту историю от начала до конца, мне нужно писать неделями. Потому я буду рассказывать не о своей жизни, а о той любви, которая меня губит. История всё ещё продолжается, и я буду писать всё сюда, потому что мне совершенно некому выговориться. Если кто-нибудь узнает об этом. я буду просто уничтожена.

У меня проблема деликатного характера. Я должна где-нибудь выговориться.