101 год назад, 5 марта 1919 года, в деревне Малое Петрино Владимирской губернии родился Алексей Фатьянов.
Видно, люди есть такие,
что тоска по ним
лютей,
чем припадки ностальгии
на чужбине у людей.
Александр Межиров, 1959
Друзья-поэты звали его Лёшей, девушки — Алёшей, приятели — Лёхой. Если бы Фатьянова кто-то окликнул: «Алексей Иванович!», он бы удивился: ну что за церемонии. Не успел он стать почтенным Алексеем Ивановичем, хотя и любил напустить на себя важность, и назваться, к примеру, депутатом Верховного Совета где-нибудь в ресторане или гостинице — ну так это актерский этюд для увеселения товарищей. По первому своему призванию Фатьянов был актером, воспитанником студии Алексея Дикого.
Константин Ваншенкин вспоминал о Фатьянове: «В нем вообще было много артистизма и просто актерского. Он был добр, вздорен, сентиментален. А чего стоили его рассказы! Твардовский говорит в «Теркине»: «Что, случалось, врал для смеху, никогда не врал для лжи…» Здесь даже другое — вранье скорее детское, столь необходимое ребенку и, разумеется, совершенно бескорыстное…»
Фатьянов поет песню «Ладога»
При жизни у Фатьянова вышла всего лишь одна тоненькая книжка стихов — в 1955 году, во Владимирском книжном издательстве. Как поэта его долго всерьез не воспринимали. Да, пишет песни, но какой же он поэт? Подобное отношение было потом и к Высоцкому. Даже близкие друзья Фатьянова лишь много лет спустя поняли, что дружили с большим русским поэтом, с человеком, который нес в себе отблеск пушкинского гения.
Александр Межиров в 1970-х годах на одном из своих авторских вечеров сказал о Фатьянове: «К его поэзии относятся недостаточно серьезно. Он был поэт по милости Бога. У него совершенно свободный от слов стих…»
Как стих может быть свободен от слов? Не оговорка ли это? Нет, в отношении Фатьянова нельзя сказать точнее, чем сказал Межиров.
Слушая песни Фатьянова, мы не слова слышим, а голоса. Знакомые, милые голоса. Мы видим что-то щемяще-родное. Вот двор наш, вот покосившийся забор, вот одноногий сосед-фронтовик, вот медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» с профилем вождя, которую мы выловили из бурного весеннего ручья…
Из приказа о награждении Алексея Фатьянова
«Музыка Соловьева-Седого, слова Фатьянова…» — звучало в детстве по радио столь же часто, сколь и мимолетно. Так Алексей Фатьянов стал для нас еще одним именем Родины. Тем именем, которое не гремит в речах и на парадах, а просто дышит в нас доверчиво, и лишь изредка царапает нам грудь, как котенок, спрятанный на груди от холода.
Найденные Алексеем Фатьяновым слова не учат наизусть, не проходят в школе и даже не читают в книжках — их получают в младенчестве с запахом первого дождя, с дальними, сквозь сон, гудками тепловозов, с лепетом вешней листвы за окном, с голосами самых близких людей. И, кажется, песни Фатьянова помнят у нас и деревянные серые заборы, только отопревшие после зимы, и старые качели в парке, и деревянная скамейка на станции, где вечно кто-то спит, свернувшись под шинелью.
Меняются эпохи. А люди, кажется, меняются так, что отцы и дети становятся не только разными поколениями, но и будто бы разными народами. Но зазвучи вдруг отдаленно Фатьянов — и мы возвращаемся друг к другу, чтобы все простить и обняться, и помолчать, и поплакать, а если вновь расстаться, то уже не только по крови, но и по душе родными людьми.
И не будь Фатьянова, пережитое дедами и бабушками нашими так и осталось бы невысказанным, невыплаканным облаком горести, непонятным для нас и чужим. Фатьянов таинственным образом выговорил, выплакал страдание и остался лишь свет, утешение, ободряющая улыбка: «Все пройдет… будем жить…»
Песни Фатьянова сродни картинам Левитана. И объяснить их невозможно, и жить без них нельзя.
«Сердце можно лечить только сердцем!» — говорил Левитан. Вот они — Левитан и Фатьянов, ушедшие в сорок лет от одной сердечной болезни — и лечат наши сердца. Бинтуют их «Мартом» с лошадкой у крыльца и звонким синим небом.
Тишиной за Рогожской заставою.
