Да, и ещё — у меня нет ощущения зря прожитой жизни. Я считаю, что прожил жизнь счастливо. Была любовь, были удачи, была гармония с мирозданием. Недаром я любил сидеть ночью на берег пруда и смотреть на луну. Я даже сейчас не задумываюсь на тему, счастлив ли. Когда нет адской боли (а лишь только умеренная) — я счастлив.

Это недолгие моменты, но они есть. Я считаю, это важно. Вот сейчас боли нет, и я счастлив. Они короткие, но они, сука, есть. Пока есть.

Жизнь — кастинг, горим и гаснем. (с) Баста.

Относительно чистое утро. Проснулся чистый, без боли. Это огромное счастье, окошко в приступах боли. Сейчас это основное счастье, счастье момента. Я ещё чистый после вчерашней ванны, и олимпийский огонь в жопе пока ещё не зажгли. Ноги, впрочем, всё ещё не ходят, и болят всего лишь как после часа на коленях на каменном полу.

Самое скверное в таких окошках — понимание того, что это крайне ненадолго. В любой момент стальной ёрш может снова поползти по костям, царапая костный мозг изнутри. Успеваешь прочитать письма поддержки, порадоваться, ненадолго притвориться что ничего не происходит — на полчаса, на час. Иногда почти допечатываешь коммент, и понимаешь, что уже не успеваешь, стальной ёрш уже ползёт.

*

Матушка издевается сейчас: "Я сделала гренки, иди бери". Крохотными шажочками, боясь разбудить огненных змей. Иди, блядь. Нахуя тебе минута покоя. Хорошо хоть, что меня это не удивляет; я ж её знаю. Кстати, важно — когда я помру, не давайте ей ни копейки. Можете забрать похоронить, хоть в чистом поле закопать, но денег ей не давайте. Насчёт "заберите, закопайте", это я серьёзно. Если дать ей денег под благовидным предлогом, она труп отдаст. Закопать можно в любом диком месте подальше от города. Гробов и камней не надо, пусть просто земля.

Самое страшное во всём этом — невероятное ощущение бессилия. я всегда больше всего этого боялся и я это получил. Бессилие и в боли, и, что хуже — в банальных действиях, самых простейших. Не говоря уже о закопании.

Но самое важное, это письма с добрыми словами. Не поверите, как это греет в минуты передышки. Хоть как-то снимает ощущение "я здесь, в аду, а они все там, на газончике за заборчиком". А когда пишут, это мерзкое чувство отступает. Мне это пиздец как важно, на самом деле, да.

Проснулся в ясном сознании от мерзкой огненной боли во всю длину обеих ног. Они пульсируют и будто горят пламенем, и это уже второй день. Иногда будто кто-то сжимает кости ног сильными огненными руками. Часто приходится стонать вслух. Этих звуков не было в сталинском замке, лишь очень редко и издалека. Сейчас я делаю их сам.

Но хорошо, что я сейчас сам свой. Вчера я чётко понимал, что боль делает меня не собой. Когда наступает боль, это уже не Вова. Это уже только боль, а Вова надет на неё, как Петрушка на палец. Боль, оказывается, это самостоятельное существо.

Вчера в сознании была основная цель, успеть сделать добро. Но если так будет продолжаться, то какое добро может сделать безногий человек, постоянно стонущий от боли, безногий (!) и к тому же в чужой власти. (Да, мать чужая, это факт). Если не будет ремиссии, я так и не смогу сделать завещание или по-другому помочь тем, кого люблю.

Меня подвели ноги, блядь. Я тупо не могу ничего сделать, не слезши с кровати. Никаких вам покатушек на голубых мерседесах, блядь (как подумаю об этом фильме, прям омерзение берёт). Ниччего не успею сделать, ничем не смогу порадовать тех, кого люблю. Гнусное ощущение, гнусное. Этот императив, отдать всё в хорошие руки, оставить после себя хорошее хорошим людям, он чётко стоял и вчера, и сегодня, но поздно, поздно! Это угнетает не меньше, чем осознание близкой смерти.

Кстати, ясной нитью в сознании проходит осознание бренности всего материального. Оно всё тоже осталось там, за горизонтом. Деньги, вещи, красивые штуки... ноль. Вот только часы с римскими цифрами жалко, последний подарок судьбы, купленный после первого визита к гематологам. Вон, висят, тикают. Ну зачётные же. Но всё равно, ноль. Даже не жалко всего того, что я сделал своими руками. Даже не жаль дневника, хм.

* * *

К вопросу о дневнике. Я хочу, чтобы он остался, но с замороженными комментами. Как зарытая в песке тетрадь. Мне неважно, будут его читать или нет; понравится кому-то, или вызовет отвращение. Просто чтоб был какое-то время. Вдруг кому понравится. Потом, конечно, он тоже сгинет со всем сущим, чо.

Вопрос памяти меня занимает мало. Кто-то запомнит хорошее, кто-то плохое; это всё неважно. Всё уносит время; это я вчера понял окончательно. Царь Давид знал, о чём писал. Царь Давид был прав. Я когда впервые почитал, ходил как мешком ударенный. Потом стёрлось, забылось. засыпалось под ворохом повседневности. Люди! Почитайте, почитайте! Там верно всё записано, оно так и есть. Впереди только пропасть, куда сваливается и пропадает всё. Вы все там, ещё на берегу, а я тут, на краю, и это правда.

Я не рассчитываю на много времени. Врач в замке не дал мне ответа на вопрос, каковы шансы и сколько. Но быть тем, что я там видел, я не хочу. Боль искупляет, бла-бла, но у меня ещё только самый стартик. Всего несколько дней.

Понял, что видение волка в туалете сталинского замка было, вероятно, мороком.

Блядь, нельзя было начинать химию. Надо было бежать оттуда, от доброго врача, которого я чуть ли не боготворил втайне, надеясь на чудо. Бежать, пока была ремиссия после стартовой терапии. Но нет, блядь, мы же мужественные, мы всё вытерпим... Вот терпи теперь, как стальная раскалённая кочерга гуляет по твоей ноге, проворачиваясь внутри.

Идея — зло. Идея распространяется на несколько людей. Но в боли, человек один, как таракан в стеклянном стакане.

Главный секрет рака — лечение, это нихуя не лечение. Это средневековая пытка, растянутая на максимальное время. Они продляют не жизнь, они продляют боль. Нахуя?

Кстати, убедился в ложности категории надежды. Нет никакой надежды, нет никакого компаса земного, награды за смелость. Враки-хуяки. Есть огонёчки, но они быстро гаснут. Толку от неё, как от рекламной вывески — сияет, но не греет.

Матушка, вчера — "Сходи в магазин!". Прелесть, просто прелесть. Это так, по ходу дела.

Здравствуйте, меня зовут Вова. Первое утро дома. Проснулся в ясном сознании, оценил обстановку; это пиздец. Ибо проснулся я от того, что обосрался, да. Крупными кусками. Чарльз Буковски с Лихоборки, блядь. Четыре утра.

Чувствую себя на каком-то огромном пустом вокзале. Всего, что было понятно или дорого или важно — всего этого теперь просто нет. Сознанию просто не хватает масштаба, чтобы оценить размер катастрофы. Это всё равно что линейкой мерить шестнадцатиэтажку.

То, что с началом терапии мне пиздец будет по-любому, я знал заранее — насмотрелся в замке, чо. Только тогда, на предварительной терапии, даже видя всё, что я видел, я не мог представить, каково это будет в реальности. Всё оказалось гораздо хуже, чем я мог даже начать воображать. Гораздо, гораздо хуже. Прежнего меня уже нет, и не будет никогда, и времени остаётся катастрофически мало.

Аудит физики:
— Болит левая нога. Проснулись оба прошлых перелома, что ли. Она почти отнялась, действует с большим трудом. Это разом отнимает 90% моей подвижности. Если химия так действует на ноги, то абсолютная беспомощность мне гарантирована, причём сразу. Какое там "прожить оставшееся время для дорогих мне людей", если я ковыляю как зомби, и это не фигура речи. Никаких покатушек на голубых мерседесах (о, ненависть к этому фильму, лютая ненависть к сатанинскому вранью этого фильма).
— Жопа, это одна большая рваная рана. Не надо объяснять, что она адски болит. Это я заметил ещё на предварительной терапии; и что же будет, когда наступит полноценная? И если от неё отказаться, лучше уже явно не станет, мне пиздец.
— Адски болит левая, дважды переломанная в своё время нога. Привет Болотной площади и унитазу больницы, куда я попал в 2008 году из-за алкоголизма. Расплата, расплата.
— Я теперь инвалид, подвижность крайне ограничена. Физиология разнесена в щепки.

Аудит психики:
— Я с вами разговариваю с расстояния в миллион миль. Поэтому я даже и не виню никого, кстати. Категория суждения людей для меня щас вообще не существует. Всё хорошие; они все просто за миллион миль отсюда. У вас там своя жизнь, которая жизнь. Здесь ежеминутный ад, причём и физический, и душевный.
— Отключил оповещения о приходе и удалении читателей. Никого не сужу, незачем.
— Голова щас ясная, но надолго ли. Я могу перенести штормовые стрессы, типа пяти дней растянутой смерти напарника, но надолго ли меня хватит на "мягкие лапы" общения с матушкой, которая то лопается от неприкрытого садизма, то сереет от лютой ненависти.
— Эмоций, кстати, почти ноль. Волк из сталинского замка никуда не ушёл, он здесь. Но постоянная боль в ноге отвлекает, зараза такая, мешает думать.

А ведь всего один укольчик химиотерапии сделали. И такой эффект ядерной бомбы на всё тельце. Левой ноги считай что нет; я никуда не могу пойти сам.

Основной вопрос практический, стоит ли продолжать "терапию". Его я ещё не решил. Если жить в таком аду, с полу-параличом конечностей, в абсолютной беспомощности, то идите в жопу. Которой, у меня теперь можно сказать что нет. Это лютая рваная ноющая рана, от химии. От начальной химии. Бог есть, он знал, куда метить. Причём ад и на физическом, и на психологическом уровне. А поверх, толстым слоем, беспомощность перед властью люто ненавидящего меня человека, который главной целью своей ставит меня подчинить, сломать, и даже не уничтожить, но продолжительно и всласть садировать. Уже были вчера вопли на тему Лавры и проч. Тут никакой волк не поможет, волки не ломаются, волки несовместимы с православием, проверено.

Перспектива: растительное, абсолютно подчинённое существование на правах православного растения, полный отказ от своей личности. Оставшаяся от личности тряпочка будет каждодневно полоскаться, мучиться, изощрённо садироваться. Меня больше не будет никак, вообще никак. Я уже знаю это, и это уже свершившийся факт. Я попал в ад. Простой реальный ад боли и унижения.

Кстати, похвалил себя за то, что во время вчерашнего катастрофического пиздеца, на мать я матом ничего не сказал. Несмотря на вполне практическую катастрофу. Если кратко подбить итоги последних двух суток:
— я едва подвижен и с трудом могу ходить (матушкины вопли вчера, "сходи в магазин!", прелесть).
— сильно болит левая нога, хотя я её не бил, на землю не падал, травм не было. И я имею в виду "сильно", реально сильно, даже в покое. Ходить только мелким шажком и с опорой.
— я один. Друзья есть, но они все щас будто в параллельном космосе, где-то там, за горизонтом.
— жить (если жить) придётся на чернобыле постоянной ненависти матушки.
— мне придётся привыкать к постоянному садированию меня. Не уверен, захочу ли.

Физиологически, мне пиздец. После пары дней начала "полноценного курса", я лишь за два дня убедился в том, что "терапия" лечит гораздо меньше, чем калечит. Фактически, это лишь изощрённый садизм над беспомощным человеком — и не надо возражать, я это видел своими глазами, раз; и проверил на своих костях, это два.

Главная мысль: надо постараться успеть сделать что-то для тех, кого люблю. А пока на мягких лапах. Надо хотя бы неделю, чтобы освоиться в новом инвалидном теле.

Надежда как категория для меня сейчас не существует; стыд тоже.
Эмоций тоже почти нет, кроме боли обоих родов. Каждое движение даётся с огромным трудом.

Я один. Прежнего меня больше нет.

Надо отоспаться и выбить хотя бы неделю, чтобы освоиться в новой реальности. В замке это представлялось просто; реальность же... в общем, реальность.

Если кто-то из тех, на кого я подписан, хочет чтобы я отписался — скажите об этом. Я бы сам отписался от такого дневника, да.

Ночной раковый жор. Тушёная капуста и запеканка из... я так и не понял чего, — всё это исчезает со свистом, притом что давно остывшее и заново щас разогретое. Сам на себя удивляюсь. Раньше меня бы вытошнило от одного вида этого серого куска запеканки в рыже-коричневой тушёной капусте. Мы же эстеты, блядь... А тут со свистом, только в путь.

Заметил в туалетной корзине бумагу, оставшуюся от напарника, спизженную и уже использованную. Я после его смерти отнёс три рулона и поставил на подоконник, для всех. Через полчаса её уже не было. Какая-то блядь спиздила, и теперь радуется. Бесит такое мерзотное, в мелочах; бесит. У самого, небось, раки в сраке, но как же не спиздить сразу три рулона? Зачем покупать? Копеечку, да сэкономить! Мерзость, мерзость хуже той грибковой гнили, которую чашками отхаркивал напарник.

Он, кстати, последнее желание знаете какое имел? "Хочу видеть солнышко". Я не шучу, это дословно. У него кровать стояла в метре от окна, и он хотел поближе. Его матушки ему тут же всё подвинули, конечно. А у какой-то мрази — на пороге смерти, желание 50 рублей сэкономить, жопу мягоньким порадовать. Какое уж там солнышко.

* * *

Кстати, раз речь идёт о жопе... от химии, вы уж простите за подробности, она у меня теперь адски болит. Жуткое раздражение, больно трогать (Да, боженька знал, куда наказывать, признаю это). Кто какое средство может посоветовать, из доступных?

Вообще, кстати, я здесь очень сильно меняюсь. Вот даже ощущаю это. Трудно сформулировать, но отлетает многое внешнее, воспитанное, привнесённое. Все эти приличия, конфузы, деликатности; всё это хорошо в Кофехаусе, но не здесь. Тут перестаёшь отводить взгляд от грязи, гнили, говна, всей этой биомассы; начинаешь воспринимать её как данность, а не как "фу, мерзость". Ну да, мерзость. И чо. Хуй, пизда, жопа, гавно, гной, понос — вот оно, блядь, оно существует, оно течёт и летает, и это данность жизни, хоть вороти нос, хоть не вороти. Ах, какашечка... А вот человек целиком поносного цвета, умирающий, но ещё живой пока, это как? А стакан мутной жижи с белёсыми прожилками, кровавыми сгустками, с хуй пойми какими сгущениями и слизистыми соплями, которые он отхаркивал полчаса, это как? И всё это реальность, блядь. Вот стоит баночка "Агуши". А вот мать напарника несёт полный стакан, в котором смешивается зелёное с сиреневым (подозреваю, что это было лёгкое). Агуша, Агуша, а я сижу как хрюша... стишочек такой я сочинил тут недавно. Не до конца, правда — логического вывода не хватило.

Кстати, я прекрасно трескал Агушу в метре от напарника, да. Эстет столичный рафинированный, Вова, блядь, ценитель тирамису и оливок в мартини, в своё время...

Ладно. Пойду я мыть жопу и орать от боли. Ы-ы. Лишь бы правда не заорать, а то все спят. Старуху, которая орала "Откройте" по ночам, уже унесли вроде. Напарника нет, кашлять лёгкими некому. Тишина в нашем сталинском замке, редкость какая.

Кстати, подарил любимой разносчице-уборщице (которая как козочка, по кроватям скачет) мыло Dove. Просто хотелось сделать приятное её натруженным рукам. Жопа у меня тогда ещё от химии не болела, правда.

Пара фоточек сегодняшнего пейзажа, чисто для себя.

Умирательная яма, или, сарай со скелетами.


[/more]

Сна: 1,5 часа
Кофе: 2.
Сигарет: 3.
Амик: не принимал.

Сон, который успел присниться за короткий момент забытья, был прекрасным готическим кошмаром. Палаты замка представали мрачными заплесневелыми казематами, завешенными грязными белыми простынями; повсюду слизь и скользкая биомасса (привет покойному напарнику с его летающими кусочками лёгких). Слизь лезла в эти окна, и плескалась за стёклами, как жидкая вьюга, и гниющие жёлтые полу-трупы на койках палаты её очень боялись, и завешивали окна, чтобы слизь их не видела; причём важно было, чтобы слизь тебя не заметила — она была сознательный враг, и могла видеть. Тут я включил думалку и стал призывать полу-скелеты на койках завешивать окна простынями и ширмами (явно отзвук моей реальной истории с ширмой) — так, чтобы слизь их не видела и не лезла в окна.

more

Формула канцерного счастья — ты знаешь, что дальше будет сильно хуже, поэтому ты вынужден быть счастливым сейчас, срочно, right here, right now. Я и раньше любил говорить, что прошлое, это лишь картинка на стене, а будущего просто нет — и я, сука, был прав. Сейчас этот момент счастья у меня сжат в каждую минуту, под бешеным давлением. Вот я щас стрескал Активию с ягодным пюре — стрескал в темноте, на скамейке в коридоре, и был, сука, гораздо более счастлив, чем когда получил первую зарплату в возрасте 13 лет, за выточенные на уроках труда железные болты. Зарплату эту, 10 советских рублей, мать всё равно отобрала. Добрая была, да... Но это оффтоп; суть в том, что я сейчас миллионер счастья — от крайне простых вещей, от базовых удовольствий, я получаю гораздо больше счастья, чем многие (не хочу говорить "вы", чтоб не обидеть) получают от многолетних карьер и творческих мук.

Так вот, это счастье момента, оно щас спрессовано в жидкий азот. Эта блядская "Активия" с клубничным вареньем дала мне много больше счастья, чем стодолларовый банкнот, например. Привожу его в пример, как символ "успеха" 1990-х, когда "сто баксов" было синонимом Больших Счастливых Денег. Я полагаю, что многим, наверное, всё это и так понятно — но, как правило, понятно только в теории. Или как вариант, там, глоток свежего воздуха, избавление от тесных ботинок, всякое такое. А тут не глоток, тут каждый четверть-час идёт по цене дороже любого мерседеса.

Кстати, надо стрескать ещё одну активию.

А ещё люто бесит отношение некоторых людей к канцерным больным. Типа, как к прокажённым. Типа, надо с ними сюсюкать, скармливать им мандаринки и вообще всячески сочувствовать. Тупые омерзительные снисходительные уебаны. Вот взять и уебать хочется. Уебать уебана уёбным чурбаном, блядь. Не, чуток сочувствия, это хорошо. Чтоб не было ощущения одиночества. Но не всю солонку же. А то я щас получаю иногда личные сообщения, да-с. Состраданье и жалость... Вот взять и уебать.

Есть ещё злорадство. Я как бы в курсе, что не все меня любят, а некоторых я просто выбешиваю. Самое смешное, что от этого их злорадства я получаю позитив. Позитив, блядь! Да, я знаю что я сдохну в муках и очень больно, но зато теперь я знаю, что они ничтожества, и поэтому они гораздо более несчастны, чем я. Как бы это выразиться... Склизь, довольная тем, что она склизкая, всё равно склизь. А я хоть и подыхающий, но человек. Как-то так. И кто к кому должен чувствовать жалость, хе-хе?

Кстати, одна из причин, почему я так долго не говорил о своём диагнозе (а молчал я ещё с конца октября прошлого года) — это именно чтобы не оказаться на "получающем конце" жалости, сочувствия, и всякого прочего мутного скверноблядия. Помощь, нужна. Добро, нужно. Смех и шутки, нужно. А вот сопли-хуёпли — нет.

Пойду трескать баклажанную икру с хлебом, что папа принёс. По ночам есть хочется ничуть не меньше, чем днём. Дитя перестройки, блядь =)

А-а-а! Только щас заметил, что у меня на груди, на волосках, до сих пор прилеплен пластырь от утренней пункции костного мозга! А-а-а! А-а-а-а! И он прилип к волосам! И болтается! (Хоть ранку держит). Блядь, давно я так не подпрыгивал. К тому же там ещё крестик запутался. Вот ведь инсталляция. Блядь, мне точно нужно пить меньше кофе. Уф. Нервы-хуервы. Аж подпрыгнул.

Чем-то это мне напомнило мою покойную кошку, которая иногда жутко пугалась своих какашек, если они у ней к жопе прилипали. Она носилась по комнатам и приходилось её ловить и какашку отдирать.

Поставил оставшуюся после смерти напарника туалетную бумагу в общий туалет. Два больших лотусовских рулона. Через два часа, рулонов ноль. Спиздили. Ну как можно себя так не уважать? А мои поставленные два, скромненькие серенькие рулончики, пока стоят. Никто не покушается на наследие советского бумпрома. Может, потому что я их за шкаф засунул =) Но их и там видно, если что.

Но вообще, столь моментальное исчезновение лотусовской бумаги, оно меня как-то... огорчило, что ли. Я просто этого не понимаю, так не бывает, вы врёте. Однако же, факт.

* * *

Для развлечения публики: место для курения. Вот честно, кабель и рельсы я воспринимаю как чисто художественную инсталляцию, а не брошенный хлам. И на ящик удобно ставить кофе.

view

Сделали первый укол химиотерапии.
Жду с ужасом, что будет (а я уже видел, здесь есть что ждать).
Пока, как в анекдоте, ничего не происходит. Пойду щас во двор замка курить и пить мокачино.

В числе прочего, ем как не в себя. Пассажиры "Титаника" не хватались так яростно за борта шлюпок, как я хватаюсь за капустный суп с лаврушкой. Холодная курица как спасательный круг, свекольный салат как пробковый жилет. Но, блядь, апрелевская вода ледяная, да.

Но потом обязательно мокачино. Надо было дожить до почти 40 лет и умирательной, блядь, ямы, чтобы вдруг обрести европейские привычки.

*

Suicide Commando — Cause Of Death Suicide (X-Fusion Remix).

Если выход на новую реальность два дня назад меня порадовал, то сейчас дело крайним образом переменилось. Меня больше нет. Иначе я не могу сформулировать.

Я сейчас держусь на огромном усилии воли и пока лечу по инерции, но... я вот за последний час стал как робот. Я будто неживой. Будто герой недавно виденного фильма, про вампира-зомби и живую девушку в пост-апокалиптичесом мире. Я не знаю, где я, кто я, что я, и самое главное — мне совершенно безразлично, что будет со мной. Я будто потерял самоидентификацию. Губы исправно произносят фамилию и имя, но это пустой звук. Меня тупо нет.

Произошло это всё прямо сейчас, когда доктор водил меня на пункцию (проткнули грудь иголкой и взяли образец костного мозга, как я понял). Вот, эта волнительная процедура вызвала... ноль эмоций. Они могли бы меня расстрелять, и я даже не поинтересовался бы, за что. Более того, я бы не поинтересовался бы, кого вообще расстреливают.

Надо поспать. Если это побочка от амитриптилина, то это хорошо, оно должно пройти. Но... я напрочь не хочу знать, что я, где я нахожусь, и зачем. Я послушно делаю что мне говорят, но не вижу смысла. Я не я, меня щас нет. И ноль эмоций. Блядь, такого вообще никогда со мной не было. Что-то во мне сломалось, и теперь... я не я.

Проснулся от звуков шумной комы у напарника, хоть спал крепко и под амиком. Хрип, непрекращающийся хрип — рывками. Так мелкие котята пробегут скачками метра три, потом резко останавливаются, стоят, и вдруг срываются и бегут дальше. Хрип настолько громкий, что разбудил меня даже в затычках. Его матушка всю ночь на стуле, безотрывно, подтирает ему всё вылетающее и вытекающее из него. Внешне она та самая "тётка из метро", похожа на полноватую учительницу математики или кассиршу сбербанка, сквозь которых я привык смотреть с равнодушным небрежением. Вот примерно со времени предыдущего поста она и сидит в освещённом одним ртутным светильником аду № 531 в метре от меня.

Щас хрипы встали, прибежала сестра; мать: "он у меня не умирает?". Умер.

* * *


view

UPD: просьба, сопли-хуёпли не размазывать, и мне сочувствий не выказывать. Я пока живой и светленький. Кстати, помогал его матери с уборкой. Так что просьба думать, прежде чем комментировать.

* * *

UPD: Фото моей любимой тётеньки (которая ругала меня "проглотом"), как она прибирается после умершего. Зацените пластику и гибкость! Тётеньке 69 лет, в этом году будет 70, и она скачет по кроватям, аки горная козочка. Ахуеть.

view

Поспал всего час. Разбудил завтрак и приём колёс.
И за этот час спасибо колёсам и друзьям.

Обнаружил, что кончились все конфеты и вкусняшки; всё раздал.
Иду щас в магазин за вкусняшками, заодно поснимаю чистое утро.
Бежать надо быстрее, пока не начался обход. И никакого кофе. Kein Kaffee, nein.

Если что, поправьте мой немецкий, хы.

* * *

Пара фото сталинского замка, с утречка. Хотел поймать его на солнце,
но облака, суки, так быстро бежали по небу, что мне это так и не удалось.

Зато на фото — хозяйственный двор замка, полностью скопированный с модели хоз-дворов русских дворянских усадеб XIX века. Даже узор переплетающихся колечек на въездных воротах
напрямую скопирован из русского классицизма XIX века, ваще без стеснения.

view

Кто там пиздил постом ниже про злых сестёр, не понимающих доброты? Что мрак, ужас, ненависть? Вот прям щас, старая тётенька (не та, другая) заговорщическим шёпотом позвала меня в темноту коридора, и вынесла таки ширму. Теперь до утра я отгорожен от блядской раковины. И всё это по-партизански, "ш-ш-ш", "тс-с!", и "к семи утра верни".

В общем, познавательный вышел день, да.

Когда-нибудь пройдёт много-много лет, и тогда я пойму, что даже сейчас был счастлив.
А пока по тёмному коридору вот прям щас слоняется ещё три мужика из ходячих.
Я тупая киса — я ж забыл, что сегодня полнолуние, или где-то около. Хей-хо.

В ушках музыка нон-стоп, лучший трек к текущей версии реальности:

Death In June — Fields.

Ветер опять воет, опять гудит. Даже оконная рама скрипит и скрежещет машинерией.
Девчонка героически сидит, в марлевой повязке, подперев щёку рукой, и смотрит в занавеску.
Журчит капельница. Напарник дышит, пока нормально.

Интересно, почему я назвал его "напарником". Если честно, сам не пойму. Я никогда и никого так не звал, ни в каком деле, ни при каких условиях. А щас вдруг, "напарник". Что общий диагноз с этим скелетом у меня был, это да, но мне-то мой отменили, а ему оставили, и он от него сейчас умирает. Я никогда ни с кем не ходил ни на какое дело так, чтоб "на пару", если не считать нашего с Алексом блядства десятилетней давности. Да и то, Алекс был мне гораздо большим, чем просто товарищ, — это был и образец, и эталон, и любовь, и друг, и святый дух, преобразующий мир в мгновение ока. Чувства тогда царили в моей голове, о да... Нет, никак не напарник.

Не знаю, почему. Странное слово. Только некстати Алёна Апина вспомнилась, "дельфин и русалка не пара, не пара". Да уж точно, хм. В общем, нет вывода. Только воет ветер, скрипит рама, и девчонка разводит напарнику мирамистин для дезинфекции жёлтого сухого рта.

А мне остаётся только пойти в туалет покурить, и сфотографировать секретный ход в ад.
На руке красные полосы, это побочка от химии.

view

Родственники умирающего приехали и переставили кровать. Если раньше от его головы до моей было 4 метра, то стало метр. Ахуеть, приехали. Все бациллы и грибки и вся прочая прелесть летела прямо в меня с расстояния в метр. Ибо он кашляет непрерывно.

А я тормоз. Я не сразу понял, что затеяли родственники умирающего, кровать-то переставлять. Ну, возятся и возятся. А потом хуяк — и его жёлтые глаза в одном метре от меня. И кашель, харканья, все капли и грибки, как из пушки картечью, прямой наводкой мне в лицо.

Вот, блядь. Я всегда знал, что я тормоз. Я же должен был сразу сообразить, к чему дело идёт. И остановить перестановку этих блядских сталинградских кроватей. Да, ему солнышка хочется, но я тоже солнышко видеть ещё хочу пока, ни? Я не обязан глотать его грибки и мокроту и инфекции, ни?

Обратился к персоналу. Был послан нахуй. Других мест нет. Точка. Грубо так, да. В общем, обратная трансформация — из друзей в мегер, в мгновение ока. Вот тебе и вся позитивистика.

Но это я сам виноват. Расслабился, по городу накатался, в созерцательности увяз. Ах, город-город; ах, серая дымка; и тут хуяк тебе, жёлтую грибозную мокроту тебе в лицо, в самом прямом смысле этого слова. С расстояния вытянутой руки.

Жизнь такая жизнь, чо. Учит и учит. Учит и учит. А я всё не учусь. Торможу. Не всегда успеваю вовремя встать и остановить произвол. Вот всё как всегда — стоит чуть-чуть обольститься прелестью бытия, как со спины наедет танк. Оно всегда так бывает, вот честно говорю. Доказано.

* * *

Кровать я сам уже переставил к умывальнику. Места здесь очень мало, но я хотя бы не вижу его глаз и сморщенного жёлтого рта, и его беспрерывные хрипы и кашли летят теперь хотя бы мне в ноги, — а не в лицо.

Мамаши его уехали, на вахту заступила девчонка, студентка. Видимо, подруга. С нею хотя бы будет тихо.

Приехал офицер на большой красивой машине, и спас меня из ада на несколько часов. Человек-волшебник, человек-маг. Покатаемся по городу... Это было прекрасно. Сумрачная пасмурная ветреная Москва, мой город, я его уже столько веков не видел.

После этих дней ада (которые, кстати, продолжаются), у меня обер-радикально изменилось восприятие. Меня пробкой вышибло на какой-то высокий, новый уровень восприятия. Обычно воспринимаешь жизнь как серый фон, и на этом фоне какие-то яркие пятна, детали, точки-схемы. А у меня сейчас, светится весь фон. Картина мира вливается широким потоком, как из водопада, там где раньше била всего лишь мирная дуга фонтана. Охуительное ощущение, совершенно охуительное.

В общем, попустило. Благодарность за это окно, нечеловеческая. Но. И вот, из этого внезапно засиявшего серостью мира, я обратно в компании жёлтого 30-килограммового скелета в метре от меня. Он дышит как запыхавшаяся болонка, причём уже который... пятый день.

Вот эти зигзаги мироздания, это нечто, конечно.

* * *

Щас пришла доктор, смотрит напарника. Он не может ни встать, ни повернуться, ни поднять руку, то есть, вообще ничего. Человек неспособен сам лечь набок. Дышит как запыхавшаяся болонка. А врач молодец, она говорит весело, как ни в чём не бывало, да.

Зигзаги, зигзаги.

* * *

Начали описываться постоянные читатели. Дневнички с рецептами, с косметикой. От меня разбегаются рулеты из буженины и губная помада со скидкой. Прелесть какая. Как в мультике.

Доброта города берёт. Тётенька, которая раньше с воплями отказывала мне в добавке, ругалась на меня "проглотом", и вообще всячески не одобряла скромного меня, сегодня, вот 20 минут назад... подала мне завтрак в постель. Ну, кашу нашу овсяную.

Вот охуеть же. Ну чем я не Пирс Броснан какой-нибудь? Которому прямо в постель и кофе со сливками и круассаны нежные с маслом сливочным ручной взбивки. Но тем-то я и не Броснан — что Броснану-то всё это подадут, потому что он, сука, платит. Это уже и не то совсем. Это как бы это сказать... не считается. А тут громкая суровая подмосковная тётенька под восемьдесят, этакий маленький громогласный танк, и вдруг вот так.

Ну, не знаю, что тут причина — то ли моя привычка отвечать на мелкое зло добром (приём проверенный, работает), я ж ей то конфетку, то халвы кусочек, то шутку какую; она же себе небось и конфету не купит, знаю я этих бабулек — то ли что... в общем, хорошо это. Я за добро, если что =)

Кстати, она относится к числу тех, кто иногда "залипает" у какого-нибудь окна с видом на каторжную дорогу. На фото под катом, эти окна справа. Есть такое — вдруг остановится человек у окна, и стоит, и смотрит на наш жидкий парк и ползущую ленту автомобилей за ним. Вот и она так иногда делает.

Сама тётенька под катом, вместе с одним из дяденек.

view

Новый жанр в репертуаре напарника — затянутое "а-а-а-а-а-а" с перепадами тональности на каждом "а".
Если положить эти звуки на музыку, получится либо саундтрек к затянутому порнофильму,
проигрываемому на замедленной скорости, либо этакий джазовый тоскливый лаундж.

А меня спасает вот что. Густой жёсткий дарк-электро синт-поп. Да.

Nurzery Rhymes — Du!

Напарник попросил выбросить флягу с отхаркнутым за последний час. Я вылил в раковину, не морщился. Даже рассмотрел внимательно. Кровь, сопли, склизкие какие-то змейки, и нечто трубчатое, похожее на... лёгкое. В сумме, граммов 150. Пристальнее я всматриваться не стал.

Сполоснул, отдал. Теперь ем йогурт. Мне реально похуй. Вот специально, думаю, съём или нет?
Съел. Как миленький. Слабоумие и отвага, да.

Кстати, у меня беда — пропала чайная ложечка. Надо ложечку. Красивую. Блядь, чё я несу.

Сгонял в магазин за конфетами для персонала; хотел поснимать, но нахуй; наспех помылся, надел красные труселя; подарил девушке на входе "Ферреро", получил втык от её напарника за курение у подъезда (наверняка завидует "Ферреро", негодяй). Последнего окошка лишают, последнюю отдушину перекрывают.

Блядь, я со своим курением, как партизан в подполье, скоро заикой стану, на шорохи оглядываться буду. Кстати, поставил себе галку, что мне явно грозит прекрасный такой невроз. Невротик и невносик, да. Но с неврозом будем разбираться потом, потом.

Напарник плох, персонал зашивается, сегодня аж полдня в палате было не протолкнуться (и то хорошо, что что-то делается). Я в это время с папой был. Что будет ночью, не знаю. Может, буду спать под скамейкой в коридоре, свернувшись калачиком. Шутка. А может, и не шутка.

Кстати, старухе в бреду, которая дня три назад на протяжении пары ночей голосила до утра "откройте, откройте", я уже поднимал ноги, упавшие с кровати (ибо 4 утра, и сестры тупо не было ваще никак). До катетера напарнику по палате я пока не дошёл, но принцип, наверное, ясен. Так что, ещё раз, подчёркиваю, всех умных теоретиков из плюшевых кресел с ноутбучками на коленках, я прошу молчать и не пиздеть, блядь. Вы ещё не ходили по шлейфу из выпавших от химиотерапии волос, рассыпанных тут по полу, блядь.

Нормальных людей прошу меня извинить за последний абзац. К вам это не относится, разумеется. Просто эти наставительно-поучающие теоретики уже заебали, блядь. Уже двух забанил. Так всё равно лезет, зараза, с поучениями и психоанализами. Упыри. Хуже радиации, блядь.

Я сегодня спал только три часа. Нервы, нервы. Больше беспокоит, что будет ночью, и вообще что будет дальше.

Больше всего высаживают перепады — то тишина и мир, то ад и израиль. Расслабился... и тут удар. Напрягся; а никто не бьёт. Не знаешь, чего ждать каждую минуту.

Ладно, хуйня. ГУВХи не сдаются. Пошёл пить кофе и беседовать с преданным другом, который только щас позвонил от остановки. Лишь бы охранник не доебался.

UPD: Охрана ОК. Хорошо.

Утренний вокзал рассосался, как не было. Приезжала девушка, приезжал папа. Папа обстоятельно обсудил всё с доктором, вроде бы есть ясность. Пока я никуда не еду, пока я в сталинском замке. Пока всё спокойно.

Потом, возможно, на след. неделе, выпишут на "домашний курс", а потом, ещё через 2-3 недели, предположительно обратно в замок.

Покурили с папой на обезлюдевшем крыльце. Тишина, пустота, и будто не было утреннего "высадившегося поезда", и лишь ветер гоняет по пустынному двору замка брошенные голубенькие бахилы.

Несмотря на его попытки "воспитывать" (нашёл момент, да), и его явное неудовольствие моей образной манерой выражаться, папа — скала. Я ему так и сказал, "Папа, ты скала. Но. Папа, я щас реально как на Титанике, когда все бегут к шлюпкам, какие нахуй наставительные лекции, какое нахуй воспитание, папа?" — что породило конфликт на тему "Этой твоей манеры выражаться красиво".

Папа не до конца догоняет, что я филолог, и это, блядь, профессиональное. Говорить без образов и сравнений, это как заставить шеф-повара выбросить всю соль с кухни, и принудить варить пресное. Я по-другому просто не умею, у меня так мышление построено, ну что поделать-то. А папа технарь, папа не понимает.

Но это всё фигня. Был спокойный полдень, хоть какая-то разрядка. Хоть какое-то окно. Вот видите, опять образное выражение. Ну да ладно. Вроде папа понял.

Вот, щас всё сформулировал, всё размыслил, всё разложил по ящичкам. Есть какая-то ясность. Соседа привезли с процедур, сосед вроде пока не умирает. На несколько часов, пока длится эффект от процедур. Что будет потом... то надо будет пережить.

В коридоре у окна стоит бабулька, и плачет. Классическая русская интеллигентная бабулька: синий халатик, седые волосы пучком, скромные тапочки, платочек. Смотрит в окно на берёзовый парк и каторжную дорогу, и плачет, плачет. Тихо, негромко, в платочек. Хотел ей дать молитвослов, потом решил не трогать.

* * *

Полдень. Мокачино, 2 сигареты, итого 5.

Пока бегал, ловил доктора (не поймал), в палате, на полу от койки к раковине, появился шлейф тёмно-русых волос. Напарник ходил к раковине делать полоскания.

Меня вроде выписывают, я не понял.

Сказать что я щас на нервах, это ничего не сказать. Это какой-то термоядер из нервов. Столько вопросов, и никаких ответов. На всякий случай собрал барахло в сумку, чтоб быть ко всему готовым. И ещё одна мысль мигает на экране — блядь, что бы я делал, если бы люди (вы, читатели), не помогли. Спасибо реальное, полновесное, всем кто помог. Не забуду.

А впереди ещё очередной бой с матушкой, да. Но я щас не думаю об этом. Ещё никто не выиграл войны на два фронта. Этой минной войной надо будет заняться позднее, когда будет окончательная ясность со здоровьем.

Нервы горят, горят, просмоленными канатами горят. Я почти чувствую, как сгорают клетки. Бенгальские огни, блядь. Хуй с ними. Всё восстановим. Эмоции в лёд, в ссылку, в Сибирь. Никаких эмоций. Мораторий.

Чувак на соседней койке уже 4-й день подряд реально умирает, и это не шутка.
Читать про такое, читал. Теперь вот опыт.
Хули удивляться, что время два ночи, а я не сплю.

За эти четыре дня я уже понаписал массу постов в черновики про него, но все они гавно. Они не передают и 1/100 реальности этого. Описывать это словами — как белым мелом рисовать радугу. Для этого просто нет слов, их просто нету, и это я говорю как филолог. И, как бы это сказать... после этой палаты, я уже никогда не буду таким как раньше. Встречал эту фразу, считал её пафосом ("ах! да кем же ты станешь?") — а теперь вот понимаю, теперь знаю. Рядом с мной уже 4-й день мучительно и громко умирает человек, и это факт. Я могу протянуть руку и дотронуться до него. До лютых адовых мук, растянутых на 72 часа. Иногда сплошнячком, часов по 10 за раз. Иногда разовыми приступами. Просто четырёхдневный факт. Я долго крепился, долго не хотел писать об этом вообще, но щас... Я другой становлюсь. Совсем другой.

Да, и если что, сей пост — отнюдь не просьба об утешении или поддержке. Просьба обратить внимание на этот пункт, пожалуйста.

Сна нет; двойной амитриптилин не помог. Минотавр выходит покурить, блядь.

Утренние таблетки дают после завтрака кислотный выхлоп. Такой химически-кислый, даже отчасти забавный. Особенно прикольно в сочетании с красным египетским апельсином... Кстати, эти красные апельсины, они оказались реально прикольные, гораздо лучше и сочнее привычных оранжевых мячиков.

Маленькие красные египетские апельсины, ура-ура.

Относительно вчерашнего геноцида шарфиков, вдогонку пришла ассоциация. Где-то то ли у кого-то из классиков, то ли в каком-то советском фильме, была фраза "Мама, мама, вы умираете, вот и умирайте, не отвлекайтесь, пожалуйста".

Вот, у многих активных персонажей больничной сцены, видимо, такое же подсознательное отношение к пациентам; ты должен заниматься своим делом, — лечиться или умираться — но отвлекаться ты, сука, не смеешь, нельзя!

Это примерно как запрещать детям бегать и играть, кошке мяукать, улитке ползти, и так далее.

* * *

В общем, день проходит пока бессобытийно. Сходил за водкой, отмыл компьютер до блеска. Куда девать оставшуюся водку, ума не приложу. Могу себе представить, что будет, если на неё наткнётся кто-нить из врачей, ой-ой. Отдам её уборщице, пожалуй.

New Order — Sixty Miles An Hour.

Курил. Вертолёты. После вчерашнего, неудивительно. Зато сегодня поймал своего доктора (он мной доволен), попищал на тему "не отдавайте меня белобрысой эсэсовке не выписывайте раньше времени". Вроде бы он меня успокоил. Замечательный человек, хоть в первую встречу и напугал меня до икоты.

Заметил за собой тягу к теме огня и пожаров. Возможно, это в подсознании как-то связано с выжиганием канцера. Отсюда и "Гори, Голливуд", и "Вавилон в огне", и проч., и проч.

А вот трек из далёкого прошлого, когда приходилось ловить хорошую музыку по радио, и записывать на аудиокассету. Господи, когда ж это было... А трек отличный. Я его тогда так и не поймал, запомнил только, что из фильма. И вот, ещё один заветный трек вытащен из мрака прошлого, и теперь его можно слушать снова и снова. Кстати, мне он кажется весьма успокаивающим, да. Трек длинный, поэтому здесь в качестве 128, но желающие легко найдут его и в хорошем качестве, да.

Leftfield — Open Up (OST Hackers).
Burn, Hollywood, burn; taking down Tinseltown
Burn, Hollywood, burn; burn down into the ground
Burn, Hollywood, burn; burn, Hollywood, burn
Take down Tinseltown, burn down to the ground

Down, into the ground

view

The first known written use of Tinseltown appeared in 1975, as the film industry was undergoing a major shift. Films were getting more daring, more filmmakers were entering the business, and the colossal studio system that had dominated Hollywood had collapsed. Oddly enough, many critically acclaimed and still beloved films emerged from Hollywood in the 1970s, belying the idea that the industry was producing a gaudy but valueless product.
(с) here.

Tinseltown is an uncomplimentary term that has been used to refer to Hollywood for quite some time now. Tinsel consists of long strips of shiny material which people use to decorate Christmas trees. It is something that glitters, but is of no value. The word ‘tinsel’ has been used in the English language for several centuries to describe something that is rather showy and gaudy. When you refer to Hollywood as Tinseltown, what you mean is that although the place glitters, like the people in it, it does not have any substance. On closer inspection, you realise it is merely some cheap foil which falls apart at the seams.
(с) here.

Приезжал папа, приезжали девушки. Весь день бегал, пил чай, курил, общался. Всё очень круто, правда. Если бы не одно но — грозный визит руководства. Прогневили боги мои фиолетовые шарфики и не-казённые наволочки. А у меня скопилось пюрешек, йогуртов, фруктов, и прочих вкусняшек на целый партизанский отряд, да. Целый пакет со спортивным белковым питанием, за который спасибо господину Переключатель, на реабилитацию. Плюс компьютер, гроздь съёмных дисков, и проч.

В общем, спортивный забег на тему "как впихнуть очень много еды, лекарств, и прочего бытового барахла в очень маленькое место". Это экстремальный вид спорта, да. Весь натур-продукт в казённый холодильник; всё барахло в спортсумку максимально плотно; всё плоское под матрас (в том числе пресловутые шарфики, да). Зефир и конфеты срочно на раздачу, включая охрану на входе. Ааргх. Вроде получилось. Койка имеет стандартный унылый казённый вид. Тоска.

Но что-то сдаётся мне, что не в шарфиках дело... Ай, ай. Беда.

* * *

В общем, всё я сварганил, всё прибрал, все шарфики убрал, хвосты поджал, сижу весь такой, воплощение смирения и добродетельности. Омерзительное чувство. Омерзительна зависимость от слепого высшего авторитета, омерзительна безвыходность и смиренность подчинения. (Далее личные размышляки и философские ощущения, ничего интересного). Читать далее

Приехал Алекс, вместе мы прошли гастроскопию. Разбудили-то меня в 8 утра, но тогда только забрали документы; сказали, приходить к 11; в итоге, всё равно прождал ещё три часа. Уф. Если бы не Лёшка, я бы за эти три часа извёлся бы в труху, наверное; но Лёшка, он всегда всё меняет, да. Итого, сия минутная процедура заняла у меня... с 8 утра до часу дня... Пять часов. Ахуеть.

Гастроскопию делали в брежневском корпусе больницы. Это и правда такое же унылое строение внутри, как и снаружи. Это депрессия в камне, дереве, краске, и пластике. Даже тропические цветочки не столько спасают, сколько подчёркивают уёбищность, изношенность, разрушенность интерьеров. Ещё раз радуемся тому, что я в сталинском замке, а не в том кошмарном панельном корпусе. Слава Богу за это, слава мирозданью, ура.

Обошлось без особых приключений, если не считать того что я случайно подсмотрел чью-то чужую гастроскопию. Дверь кабинета была не закрыта, и там студенты, кто-то лежит, ему внутри всё смотрят, и вся эта живая движущаяся картинка на огромном плазменном мониторе прямо напротив распахнутой двери. А-а-а! Все плёночки, сосудики, слизь, сплетения, и всё это дёргается, пульсирует, реагирует, сокращается! А-а-а, жизнь! Жизнь! Охуительно.

Правда, какая-то студенточка заметила, что у театра жизни появился любопытный зритель, и дверь захлопнула, но насмотреться я успел.

Сама гастроскопия оказалась не такой мучительной, как я ожидал. Ну, спазмы подушили; ну, неприятно. В прошлые годы с похмелья куда как неприятнее было. Особо если не знаешь, в каком городе находишься, и сколько у тебя денег осталось, и как зовут парня рядом. В общем, всё норм.

Потом выпили с Алексом моего любимого мокачино на крыльце сталинского замка, покурили, всё норм. Кстати, с 8 до 11 утра я не выкурил ни одной сигареты, это уже рубеж, потому что в норме-то я хватаюсь за пачку, ещё глаза не раскрыв. Но хвастаться не будем; после гастроскопии я высадил подряд сразу три. И кофе.

На этом пиздец хорошим новостям, и будут плохие. Говорят, пока меня не было, приходила эсэсовка и опять ругалась (фиолетовый шарфик на спинке кровати ей не понравился, и, мол, барахла много). Ну так, эсэсовка такая эсэсовка, чо. Это заложено в природе эсэсовцев, ненавидеть всё прекрасное (и в том числе меня, наверное). Простим ей её варварскую природу, и будем надеяться, что я не паду её жертвой.

Засим пока всё; надо наконец хоть что-нить схомячить.

P.S. — я счастливый человек.