Проснулся от звуков шумной комы у напарника, хоть спал крепко и под амиком. Хрип, непрекращающийся хрип — рывками. Так мелкие котята пробегут скачками метра три, потом резко останавливаются, стоят, и вдруг срываются и бегут дальше. Хрип настолько громкий, что разбудил меня даже в затычках. Его матушка всю ночь на стуле, безотрывно, подтирает ему всё вылетающее и вытекающее из него. Внешне она та самая "тётка из метро", похожа на полноватую учительницу математики или кассиршу сбербанка, сквозь которых я привык смотреть с равнодушным небрежением. Вот примерно со времени предыдущего поста она и сидит в освещённом одним ртутным светильником аду № 531 в метре от меня.

Щас хрипы встали, прибежала сестра; мать: "он у меня не умирает?". Умер.

* * *


view

UPD: просьба, сопли-хуёпли не размазывать, и мне сочувствий не выказывать. Я пока живой и светленький. Кстати, помогал его матери с уборкой. Так что просьба думать, прежде чем комментировать.

* * *

UPD: Фото моей любимой тётеньки (которая ругала меня "проглотом"), как она прибирается после умершего. Зацените пластику и гибкость! Тётеньке 69 лет, в этом году будет 70, и она скачет по кроватям, аки горная козочка. Ахуеть.

view

Ветер опять воет, опять гудит. Даже оконная рама скрипит и скрежещет машинерией.
Девчонка героически сидит, в марлевой повязке, подперев щёку рукой, и смотрит в занавеску.
Журчит капельница. Напарник дышит, пока нормально.

Интересно, почему я назвал его "напарником". Если честно, сам не пойму. Я никогда и никого так не звал, ни в каком деле, ни при каких условиях. А щас вдруг, "напарник". Что общий диагноз с этим скелетом у меня был, это да, но мне-то мой отменили, а ему оставили, и он от него сейчас умирает. Я никогда ни с кем не ходил ни на какое дело так, чтоб "на пару", если не считать нашего с Алексом блядства десятилетней давности. Да и то, Алекс был мне гораздо большим, чем просто товарищ, — это был и образец, и эталон, и любовь, и друг, и святый дух, преобразующий мир в мгновение ока. Чувства тогда царили в моей голове, о да... Нет, никак не напарник.

Не знаю, почему. Странное слово. Только некстати Алёна Апина вспомнилась, "дельфин и русалка не пара, не пара". Да уж точно, хм. В общем, нет вывода. Только воет ветер, скрипит рама, и девчонка разводит напарнику мирамистин для дезинфекции жёлтого сухого рта.

А мне остаётся только пойти в туалет покурить, и сфотографировать секретный ход в ад.
На руке красные полосы, это побочка от химии.

view

В коридоре у окна стоит бабулька, и плачет. Классическая русская интеллигентная бабулька: синий халатик, седые волосы пучком, скромные тапочки, платочек. Смотрит в окно на берёзовый парк и каторжную дорогу, и плачет, плачет. Тихо, негромко, в платочек. Хотел ей дать молитвослов, потом решил не трогать.

* * *

Полдень. Мокачино, 2 сигареты, итого 5.

Ранний подъём, первая сигаретка в восемь утра. С крыльца больницы закаты видно, а восходы нет, застроено. Полтора века назад рано с утра каторжники трогались в путь, звенели кандалы, и яркое восходящее солнце слепило им глаза.

Подарил, наконец, девушке-охраннице шоколадку. Вчера искал её,
но был только её напарник; ему шоколад дарить почему-то не хотелось.

Бледное, бледное небо.

A-Ha — Early Morning.

Опять курил на тёмной, мрачной, торжественной лестнице.
Теперь смог её и поснимать.

Фото плохие, знаю.
Потом, наверное, сделаю заново.

Снято после приезда папы, пацан один приехал и привёз камеру.

view

Moby — Enter The Matrix (OST Matrix).

Не пустили на лестницу (гулкую, пустынную, эх). Оказывается, они на ночь отделения запирают. Ну точно, фашизм какой-то. Будто удолбанные химией калеки, и так-то едва ковыляющие, могут куда-то там пойти и что-то там натворить.

Кстати, за два дня здесь, я ни разу не слышал смеха.
То есть, вокруг полно народу, многие общаются, ходят, а смеха — ни-ни.

Сам я ржу, когда вижу что-то смешное в сети, но это тихо, про себя.

Курил на лестнице (нельзя, но если очень сильно хочется, то можно). Сосчитал окна в брежневском корпусе, которого я так боялся. Итого, 59 окон. Ахуеть. Чтобы посчитать, пришлось вертеть головой и наклоняться к самому стеклу — целиком весь корпус в окно (довольно большое) не виден. Этакая стена, от края до края. Бр-р. Как хорошо, что я не там.

Поймал себя на ощущении, что пейзаж мне хочется назвать "осенью", а не весной. Голая земля, голые ветки деревьев на фоне серого неба. Холод.

Пришла сестра, дала на подпись какую-то писульку. Сказала, что согласие на гастроскопию. Эх, надо было прочитать. Но... она состроила мне глазки. Я и стушевался. Женщины такие женщины, ага -)

Как привезут фотоаппарат, надо будет поснимать. Вообще, курительная лестница очень широкая, торжественная. По ней очень редко кто ходит (таки 12 этажей, все на лифтах), и она чётко отделена от этажей плотными дверьми, и оттого на ней гулко и пусто, как в заброшенном дворце. Перила там, кстати, оригинальные, сталинские: дерево, толстые железные прутья с литыми украшениями. Строго, но торжественно. И всё это в тишине и мраке. Вау.

С ужасом думаю о химиотерапии. Пример соседа, который еле ходит, воодушевляет мало.

Проснулся я оттого что кто-то ворвался в нашу тесную комнатку и включил свет. Это был доктор — оччень странный типаж. Он меня реально пугает. Внешне, это как раз тот тип злодея, с которым обычно борется Джеймс Бонд — маленький, шуплый, то ли белёсый, то ли седой, в некрасивых очках. Есть в нём что-то то ли от вампира, то ли от привидения; в общем, у меня от него реально мурашки.

Так вот, включается свет, и этот инфернальный доктор, не говоря ни слова, тянет ко мне руки. А-а-а. В общем, обслушал он меня фонендоскопом со всех сторон, и так же моментально скрылся, не говоря ни слова. Ну вот реально, сцена из фильма ужасов.

Полчаса спустя, завтрак. Мой сокамерник (не знаю, как ещё назвать) ест только домашнее; я спросил себе его порцию. Старуха медсестра, которая развозит еду, бурно возмутилась, сказала что-то типа "ишь, чего захотел! не положено!" — в общем, привет Зощенко.

А каша вкусная, кстати. Я бы и целую глубокую тарелку съел,
а не только шлепок на блюдце. Но, увы, "не положено".

Но Зощенко и каша, это фигня, конечно. Вот доктор из триллера меня беспокоит много больше.

* * *

Злая тётенька уборщица выбранила меня за "бородищу", наворчала про "девки любить не будут", и шваброй выгребла из-под кровати мой паспорт.

Я чувствую себя героем арт-хаусного кино.

Кстати, к вопросу о счастье. Вот фото абсолютно счастливого меня. Болотная площадь, июнь 2008 года, около 4 или 5 часов утра, центральная клумба. Разумеется, я пьян в сопли, и радостно втыкаю на ранне-утреннее небо. Кстати, эти милые цветочки на самом деле очень жёсткие. Но по пьяни неважно, конечно. А вокруг стерео-грохот там-тамов (джамбеев), и файр-шоу. Реально, только я и мироздание. А впереди ждал осенний Петербург, жестокая чёрная зима, и скольжение к катастрофе. Но это ещё только впереди. А пока я в цветуёчках, и мне всё похуй. Хорошо было. Всё хорошо было, да.

view

Нескафе "Кофе с молоком" в одноразовых пакетиках колбаской ужасно напоминает вкус бурды, которой поили в советских школьных столовках в середине 1980-х. Просто машина времени какая-то. Кто бы мог подумать, что этот вкус настигнет спустя столько лет.

Blur — Coffee And TV.

Заметил, что после информации о диагнозе, никто не комментирует нейтральные записи. Многие записи — ноль комментариев. Чем-то похоже на вымерший город.

Вот и как тут позитивно себя настраивать, если все разбежались? Эй, я не зачумлённый, я всего лишь скоро сдохну, это ничего страшного, это со всеми бывает. Вон, со времён Иисуса сколько народа перемерло, и ничего. А если раньше посмотреть, так вообще пиздец, целые народы исчезали. Вы же на шарахаетесь от этого?

Вот, например, нейтральный пост. Дома, в которых я был бы не прочь окончить дни. Томск. Тишина и умиротворение, скрип старинных половиц, потрескивают дрова в печке. Это же клёво!

view

Из завалов рабочего стола:
готовые к отгрузке патроны Winchester.

Очевидно, эти патроны 38 калибра отпускают на вес,
чтобы не морочиться с пересчётом.

view

Ездил через весь город по делу, поразился "весне". Лужи, брызги с неба, темнота, редкие пятна помрачневшего снега, редкие пятна фонарей сквозь голые ветки. Как будто 1996 год вернулся, или даже 1995-й. Стас, бродилки в сумерках по кладбищу, брызги с неба, пятна фонарей; миллион лет назад.

Как ни крути, а канцер резко освежил и обострил моё восприятие. Теперь каждый день как вселенная, как многокилометровый отрезок рельсового пути, и я жадно (нет другого слова) впитываю каждый момент, каждую каплю, каждый сантиметр. Лазанья как неслыханное угощение, грудинка как деликатес. Грязные, хамящие или просто неприятные люди в метро не вызывают былой неприязни; я просто не трачу на них мысль, ни грамма. Выходя из метро, я не думаю "ну вот, небось нет маршрутки"; щас я уверен, что она там есть. Это какой-то очень странный переворот в сознании, мне даже трудно его сформулировать.

Щас вот купил кирпич белого хлеба, а он, сука, оказался сладкий. И что? Стрескал с грудинкой, как миленький, вместо раундов возмущенья и негодованья на самого себя.

Но главное, конечно, это голые ветки, пятна света, капли сверху. Я сам на себя удивлён, честно.

Плохое похуй; хорошее хорошо.

В довершение грустной картины мироздания, под окно приехала асфальтодробилка, и принялась, согласно своему естеству, асфальт дробить.

Шикарррно, как говорит Картман. За последние 10 лет, уже третий раз. Суки. В нашу бедную двухполоску уже столько асфальта напихали, что на десяток миль полноценного хайвея хватило бы.

UPD: Уже уехала. Нет в мире постоянства.

view