Кстати, к вопросу о счастье. Вот фото абсолютно счастливого меня. Болотная площадь, июнь 2008 года, около 4 или 5 часов утра, центральная клумба. Разумеется, я пьян в сопли, и радостно втыкаю на ранне-утреннее небо. Кстати, эти милые цветочки на самом деле очень жёсткие. Но по пьяни неважно, конечно. А вокруг стерео-грохот там-тамов (джамбеев), и файр-шоу. Реально, только я и мироздание. А впереди ждал осенний Петербург, жестокая чёрная зима, и скольжение к катастрофе. Но это ещё только впереди. А пока я в цветуёчках, и мне всё похуй. Хорошо было. Всё хорошо было, да.

view

Случайно увидел в контакте родное место, угол Кузнечного и улицы Достоевского. Вдалеке, слева, за аркой, маленькое-тёмненькое, это вход в интернет-кафе, где я провёл ой немало времени. Внутри курить было нельзя, и я иногда часа в четыре утра выходил курить с пивом на панель. Охуительное призрачное небо, и всё как будто не со мной. Вообще, эти две улицы я ощущал как ужасно доброе место, мне там всегда было необычайно хорошо, как нигде в СПб. Чуть не подпрыгнул, как увидел фото. Радость, радость.

view

Спешу выкладывать посты из черновиков. Их там прорва, и вроде меньше не становится.
Этот пост вообще не собирался выкладывать, но теперь-то, пусть будет.

Китай-город, родные места для меня и моего отца. На последнем фото виден огромный серый дом, и окна, за которыми у меня был секс с одноклассницей, нам было по 17. Её там нет уже много лет.

Потом, спустя несколько лет, в том же подъезде, — секс с Алексом на лестнице, в далёком ныне, но до сих пор самым счастливом для меня 2001 году. Мир казался огромным; казалось, всё хорошее впереди.

Гулял и снимал 7 мая 2011 года. Миллион лет назад.

view

Хуже, чем сейчас, мне было только в декабре 2008 года, когда я один лежал в номере какой-то паршивой гостиницы на Обводном канале, курил и пил пиво, чтоб заглушить тоску, и абсолютно не представлял, что будет со мною дальше. За окном синели унылые зимне-петербургские сумерки. По телевизору шли "Покровские ворота", пива в пакете становилось всё меньше, я дрожал от холода и совершенно не представлял, что же будет со мной дальше.

Вот, сейчас ощущение такое же. Только разве что пива, "Покровских ворот", и унылейшего серого пейзажа за окном не хватает.

Это, кстати, вовсе не жалость к себе, как могут подумать мизантропы. Это некое само-отстранение. Чувство, уже очень знакомое за последние месяцы. Я будто сверху смотрю на всё это; сверху видно мой крошечный дом, пятиэтажку колбаской; где-то там внутри безразличный я, за фиолетовыми шторами.

Отстранение и инкапсуляция; даже материться как-то незачем.

* * *

Опять эта картинка. Она прекрасна.

(с) Alfred Buckham.

Год змеи ещё ползёт по мне, царапая чешуйками. Он же аккурат до моего дня рождения продолжается, да. Следующий астрологический год с 1 февраля, я посмотрел. Зря я надеялся на смену цифр. Вот вроде бы хуйня, пропал сигнал в теле-антенне. А для меня, это беда, потому что я привык засыпать под телевизор. Днём-то я прекрасно могу обойтись без злобного ящика, но ночью, ой-ой. Нет привычного светового пятна. Плюс, море радости, которое я сегодня получил, это эмоциональный всплеск, причём очень положительный сильный. И вот, четыре утра, а я не сплю.

Переделал кучу мелких дел, разумеется. Теперь вот антенна. Продолжают царапать чешуйки,. Уя, больно.

Это мы так в детстве восклицали, "Уя-а! Больно же!". Мата тогда для нас не было. Я знал пару слов, но совершенно не понимал их значения; пару раз продекламировал их дома, так бабушка меня отлупила, а прабабушка покачала головой, сказала, "Ну, ты поэт". Второе было обиднее, кстати.

Щас, прищемив палец или ударившись локтем, я чаще матом выражаюсь.
Но бывает и то детское подмосковное "уя".

На фото, розовая пятиэтажка прям у станции, их там пара. Никогда и нигде я не видел розовых пятиэтажек. Странно, что за тридцать лет так и не перекрасили — или это бетон такой.Больше нигде, вот нигде, честно, не видел ничего подобного. Дом-поросёнок. В нём жили пара моих одноклассников.

view

Вообще, в последнее время, когда стал актуален вопрос умирательной ямы, детство стало вспоминаться гораздо чаще. Какие бывают в оттепель мокрые тропинки, тропинки, протоптанные через лес. Утоптанная часть торчит, а снег-то рыхлый, ботинки у всех соскальзывают то вправо, то влево, и в результате идти почти невозможно. А тропинка узенькая, народу ходит немного. Решительно и зло топаешь по снегу, это проще.

А поле и пшеница, это же сказка... Нет его больше. Как охуительно было в этой пшенице бегать, из зелёных колосков выдавливать зелёные, ещё не затвердевшие зёрна, и трескать их. Пшеница была чахлая, но мелкому мне по пояс, и когда валяешься в ней, вокруг тебя только круг этой пшеницы, и небо, небо. Поля давно нет, разумеется, совсем новые домищи стоят. Читать далее

Решил подвести итоги не только года, но всей жизни, по годам.
Может, и найдётся какая-то закономерность.

1977-1985. Нормальное советское детство, без катастроф и потрясений. more

В первом или втором классе, нас отправили кататься на лыжах, благо посёлок подмосковный, места много. А я, дурак, был без варежек — то ли посеял, то ли забыл. Но я тогда ещё не умел посылать людей нахуй, и попёрся, дурак, без варежек, надеясь, что в снег я не упаду.

Разумеется, я несколько раз свалился в снег. Разумеется, я не мог послать всё к чёрту и пойти домой, как впоследствии я научился делать. В итоге я очутился в здании школы, прилипший к едва тёплой батарее обмороженными руками. Я пытался их греть и так, и сяк, но не помогало. Какой-то дебил посоветовал растереть руки снегом — стало сильно хуже, руки совсем побелели и стали напоминать видом холодные вчерашние пельмени.

В итоге, с болью и ужасом, я таки добрёл до дому, где было растоплено одно из лучших чудес России, кирпичная белёная печка. Понемногу, понемногу руки начали оттаивать. Сначала покраснели, потом начали адски чесаться, в общем, не погибли.

Мне щас постоянно холодно. Как с теми руками в школе. Вроде греешь, греешь, а толку нуль. И это не дефект отопления, увы.

В "Универе" поминают "прощальный секс". Серая мышка разводит бывшего именно на это. Дура.

У меня был такой момент, с первым бывшим. Мы достаточно болезненно расставались, я его правда очень любил. Я сделал ту ошибку, что допустил, чтобы он стал реально частью моей жизни. Ну так, 20 лет же, в голове одна эстетика и эмоции, здравого смысла нуль.

К его чести нужно сказать, что он согласился. Всё было прекрасно, строго до определённого момента, пока прощальный секс не кончился. В этот момент на меня ещё сильнее обрушилась боль от понимания, что всего этого — любви, секса, прогулок с его рыжей прыгучей собакой — больше уже никогда не будет. Ни-ког-да.

В общем, мне не хватило сил смириться. Я по-прежнему по нему сильно скучал, до боли. Прощальный секс только ухудшил дело, потому что подчеркнул всю восхитительность того, что я потерял. А вскоре случился кризис 1998 года, я потерял работу, в общем, праздник-праздник.

Хм, 1998 год тоже был чёрный год, получается. Не такой опустошительный, как 2013, но близко к тому. Кстати, именно тогда я завёл привычку кататься на автобусах, прихлёбывая пиво в одиночестве.

Пётр Мамонов — Лифт на небо.

День наступил, ты помнишь меня?
Мы раньше были знакомы
Ты говорил, что любишь, а я
Сидел у тебя дома
        Мы пили вдвоём, я читал "Трёх сестёр"
        Ты часто бывал в отъезде
        Теперь я не пью, теперь я лифтёр
        Сижу у тебя в подъезде
Теперь я не знаюсь с твоей женой
И ты мне больше не друг
Теперь мне не хочется спорить с тобой
И ездить втроём на юг.
        Забыл я лица общих детей
        И лай дорогих собак
        Пропала зависть в груди моей
        Я не курю натощак.
Мой день как вода, ни то ни сё
Моя голова пуста
Теперь я не пью, теперь я лифтёр
И еле считаю до ста.
        Но стоит утихнуть этому дню
        Лечь и поесть хлеба
        Стоит уснуть, и во сне я пою
        Это лифт на небо.
Это лифт на небо.

Приснилось давно закрытое интернет-кафе "Имидж.ру" на Новослободской, где я обитал с Хольстеном несколько лет (сначала с Гёссером, правда). Одно из немногих мест в городе, где у меня было чувство безопасности, где я всегда был счастлив. Во сне же я, как всегда, взгромоздился на табурет, ввёл код, и отхлебнул из холодной зелёной бутылки. Классический сценарий "я только одну бутылочку", да. Омерзительно.

Правда, потом, в этом же сне, у меня украли доверенную мне сумку с ценными вещами (в числе содержимого был почему-то телескоп). Причём украли по-тупому, по вокзальному сценарию — "ты сбегай в магазин, а мы посторожим". В реале же я всегда вцепляюсь в ценное барахло мёртвой хваткой, какой ещё магазин, бр-р.

Озадачивает, почему всё это происходило на Новослободской, в районе, который я всегда нежно любил, и где со мной никогдашеньки не случалось ничего скверного. Я до сих пор люблю его, мне там хорошо.

Странный сон, в общем.

Как же я любил эту песню лет в 16. А послушать не мог, магнитофона не было. Только если по радио, но и то нечасто, и то либо начало пропустишь, либо конец испортит дурацкий голос ди-джея. Вот теперь могу наслаждаться — It's the final count-down, we're leaving together. Целая огромная жизнь маячила впереди, и мир был полон сладостных обещаний.

Europe — The Final Сountdown.
Сука был мир, со своими обещаниями. Никогда нельзя верить обещаниям. Надо работать, надо по кирпичу самому строить. А я был дурак, не хотел строить, хотел сразу улететь. А теперь всё разрушено, и ничего не вернуть.

Sting — Fragile.

Как известно, котики во всех видах весьма популярны на лирушечке. Долгое время я ничем не мог похвастать в этом плане, но вот, вспомнилась мне небольшая история.

Итак, как я в детстве исследовал мир. Как-то я заметил, что если пригреть кота, и ему становится хорошо, он разваливается, иногда даже на спине, растопырив лапы. И иногда между лап, под хвостом, вылезает у него что-то странное, красное, заострённое.

Я тогда ещё не знал, что у котов, как у прочих млекопитающих, тоже бывает эрекция. В общем, я серьёзно перепугался, что в коте завёлся во-от такой огромный красный глист. И, разумеется, решил кота облагодетельствовать, избавить его от паразита. Сначала я просто пытался поймать червя пальцами, но кот оказался дурак, и вытащить глиста категорически не позволял.

Тогда я подумал-подумал, и придумал хитрый план, как спасти кота. Я припас пинцет, позвал Буяна (так его звали), и пригрел-приласкал его. Буян, по привычке, расслабился, закайфовал, и растопырил лапы. И, разумеется, зажмурил глаза. Вот тут-то я, как начинающий Пирогов, тихо взял пинцет, тщательно прицелился, и глиста-то, внезапно, ка-ак хвать!

Остальное, наверное, нет нужды рассказывать. Как говорил Марк Твен, "опустим завесу жалости над этой сценой". Расцарапанные руки и рожа заживали долго. И сейчас я понимаю, что мне ещё реально повезло, что Буян не дотянулся мне до глаз, да.

Как же меня бесят эпизоды в американских фильмах, когда студенты ходят в обнимку со стопками книжек и тетрадок. Жуткая привычка, ведь книжки будут падать, пачкаться, теряться. Да и выглядит это как-то чересчур инфантильно.

Хотя этому есть и практическое объяснение — как я слышал, нередко студенты, несмотря на наличие автомобиля или проживание прямо на территории университета, имеют два комплекта учебников — штатный, который хранится в школьном\университетском здании, в личном шкафчике; и домашний, для занятий дома. Поэтому и не носят сумок — подошёл к шкафчику, достал что тебе нужно на предстоящей лекции, потом положил обратно. Кстати, мудрая система.

С удовольствием вспоминаю потрёпанные, исчирканные учебники 1960-1970 годов издания, по которым мы учились в 1990-е. Пожелтевшая бумага, но очень чёткий шрифт. Твёрдые переплёты (хоть и не всегда). Ощущение, что поколения студентов смотрят на тебя. К этим учебникам было уважение, которого никогда не будет к глянцевым разноцветным "чудесам полиграфии".

Одно из воспоминаний детства, как бабушка пьёт кошмарный советский растворимый кофе на кухне, и читает журнал "Огонёк". В одном из номеров за 1989 год был опубликован этот рассказ, и бабушке он очень понравился. Вот, как-то неожиданно я вспомнил, и рассказ тот разыскал.
Кстати, вытащил его с большим трудом, с помощью ухищрений (проклятый копирайт).

* * *

Людмила Улицкая. (с) here.
Бронька.

Как рассказывала впоследствии Анна Марковна, Симку прибило в московский двор волной какого-то переселения ещё до войны. Извозчик выгрузил её, тощую, длинноносую, в завинченных вокруг худых ног чулках и больших мужских ботинках, и, громко ругаясь, уехал. Симка, удачно отбрехиваясь вслед и крутя руками как ветряная мельница, осталась посреди двора со своим имуществом, состоящим из огромной пятнастой перины, двух подушек и маленькой Броньки, прижимавшей к груди меньшую из двух подушек, ту, что была в розовом напернике и напоминала дохлого поросёнка.

Заселив, к неудовольствию прочих жильцов, каморку при кухне, и вынудив тем самым разнести по комнатам хранившийся там хлам, главным образом дырявые тазы и корыта, она не вызвала к себе большой любви будущих соседей, обитателей одного из самых ветхих строений сложно разветвлённого двора. Но операцией руководил управляющий домами Кузмичёв, однорукий негодяй и доносчик, и все смолчали. Какой прок Кузмичёву было заселять в каморку Симку, так никто и не узнал, но явно не за Симкину красоту. Видимо, она как-то удачно заморочила ему голову, на что, как выяснилось, она была большой мастерицей. more

В телевизоре слышу отрывок диалога, "А надо было просто посадить его в машину и увезти!". Подумалось: блядь, а ведь чертовски верно. Столько ситуаций можно было бы разрулить, стольких травм избежать, столько бед предотвратить, если бы кто-то в какие-то моменты просто посадил бы меня в машину и увёз. Или я бы мог поступить так с кем-то — просто посадить в машину и увезти. Мне, конечно, увозить некого и некуда, но если подумать, я тоже наверняка мог бы так сделать, и это было бы к добру.

Эх, эх, окаянное сослагательное наклонение.

Правда, вспомнился прекрасный обратный случай, когда я пьяный, в маршрутке, затеял какую-то склоку (отчаянно стыдно вспомнить, щас-то), и водитель просто взял меня в охапку, и вынес, и водрузил на тротуар. Это было так просто, элегантно, и действенно, что я даже, помнится, протрезвел. Мудрый был шаг, да. Так тоже иногда можно и нужно делать, несомненно.

19 августа 1991 года.

view

Игорь Тальков — КПСС.
Игорь Тальков — Бывший Подъесаул.

Игорь Тальков — Россия.

Наткнулся на подборку картин Кузьмы Петрова-Водкина, напомнило школьное детство, как писали сочинения по картинам. В конце советского учебника русского языка (или литературы) была подборка картин царских и советских художников, по которым предлагалось писать сочинения. Кстати, очень здравая же идея, учит формулировать свои мысли и впечатления.

Запомнились картины Дейнеки (ещё бы, голые пацаны и индустриальные пейзажи, две мои любимые темы), и Петров-Водкин. Во-первых, фамилия прекрасная, и кстати, настоящая; во-вторых, я сам был пацаном. В общем, всё понятно. В-третьих, меня странным образом привлекала лёгкая диспропорциональность, лёгкое искажение перспективы, вроде бы наивное, но при этом и какое-то... сказочное, что ли.

Вот, решил выложить пару картин, запомнившихся с тех лет. Мелкий был, а проняло же.

view

Первым примером официальной лжи для меня стала заставка к передаче "Спокойной ночи, малыши", со строчкой "за день мы устали очень, скажем всем спокойной ночи". Я совершенно точно знал, что нифига я не устал, у меня ещё полно сил, и вокруг столько интересного, а тут какой-то вонючий телевизионный голос мало того что врёт про моё состояние, так ещё и раздаёт "ценные указания". Но в целом, заставка меня нередко радовала даже больше, чем содержание. Она была пластилиновая, очень забавная, а вот мульты в передаче были нередко пресными и унылыми.

Матушка тут рассказала, что её бабушка рассказала...

Михаил Алексеевич Степанов, мой пра-прадед, возвращаясь с заработков в родную Астрахань, всегда давал жене Анне Ефимовне рубль, чтобы она разменяла его по копейке. Получив пригоршню копеек, он выходил на улицу и раздавал по копейке ребятишкам на улице. До революции мороженое стоило копейку, и дети тут же покупали себе это мороженое. Умер он в 1904 году, значит, это были 1880-1890 годы.

Анна Ефимовна была дочь цыганки из табора, потому что её отец, Ефим, был не в ладах с законом, и скрывался у цыган от властей; там же он женился на цыганке Луизе (моя покойная бабушка так и не поседела, до смерти была черноволосая).

Записал, чисто чтобы не забыть.

Попутно, нашёл несколько фото Астрахани начала ХХ века. (с) here.

view

Страшновата ойкумена,
А вселенная вселенна.

Очередной высокохудожественный продукт моего сознания,
барахтающегося в том сладко-тревожном промежутке между сном и бодрствованием.

А вот картинка автобуса, которая вызвала у меня прям ностальгические чувства. Когда я был мелкий, я очень любил кататься на таких автобусах, да. Разумеется, на самом переднем сиденье. Разумеется, с пивом. Разумеется, иногда это обламывалось, если у водителя была развешана всякая хуета за стеклом, и дороги нихуяшечки не было видно. Но в целом, такая подростковая романтика, "Икарус", грохот, сотрясение салона при переключении передач, адский скрип и скрежет гармошки, эх-эх. Разумеется, всё это ночью, ближе к полуночи, салон пустой, за окном темно и фонари. На этой картинке вот точно тот самый цвет, да. Хотя парк другой.

view

Ещё одно открытие относительно Остоженки. Да-да, они последние пару дней сыплются, как горох из мешка, только успевай подбирать. Вот Померанцев переулок, в который я как раз сворачивал с Остоженки, чтобы попасть к главному входу университета.

Во-первых, он раньше назывался Троицкий (а раз так, значит, была и церковь, которой сейчас нет). Также, ещё раньше, он назывался Зубовский, как и бульвар, по фамилии некоего стрелецкого головы Зубова. Видать, крупный был чиновник-силовик, если по нему столько названий.

Во-вторых, конечно, иметь в Москве название "Троицкий переулок", это всё равно что не иметь вообще никакого названия, но "Померанцев" — это в честь какого-то красного командира, который весьма активно участвовал в революции. Странно, что название не поменяли — возможно, как раз в силу избыточности "Троицкого" того-сего на карте — ещё два аналогичных названия имеются в Мещанском районе.

Фото дореволюционное; виден процесс строительства доходного дома, что стоит и сейчас. Тут тоже открытие — оказывается, при строительстве использовался металлический несущий каркас. Навряд ли это деревяшки, да и зачем было бы городить их так высоко.

Также, из открытий: историческая ограда еропкинского дома, о которой я тоже в своё время думал-гадал-предполагал, но ни разу не видел. Оказывается, парадный двор был весьма внушительно огорожен глухой стеной, и главный фасад с портиком вообще с улицы было едва видно.

И последнее — таки, пристройки вдоль по переулку были и до революции, в бытность сего здания Коммерческим училищем. Я-то грешил, что они советские, ибо крайне просты с виду — однако же, в реальности они, оказывается, гораздо древнее. В одной из тамошних аудиторий жесточайшая преподавательница русской стилистики Печенина (по прозвищу Адское Печенье) адски мучила меня адовыми садистскими муками на адовых кострах зачётах. И, как видим, мучила не зря.


view

* * *

И ещё в тему, Штатный переулок, угол с Остоженкой. "Кудрявый" угловой дом до сих пор стоит, хотя сыплется на глазах; а вот слева пустырь. Я в своё время думал, что там был снесённый дом, — однако же нет, оказывается, это была огороженная территория Провиантских складов.

view

Только щас случайно узнал, что в ныне снесённом доме, на крыше которого мы, тогдашние студенты, в середине 1990-х пьянствовали, декламировали стихи, размахивали шарфами, переживали мистические опыты, орали песни Джима Моррисона, и вообще похабно себя вели — что в этом доме родился Александр Грибоедов. Ахуеть.

И дом стоит почти напротив дома бабки Ивана Тургенева. Но в тургеневском доме был то ли музей, то ли что, на его крыше не попляшешь. А грибоедовский стоял заброшенный. Теперь вот адски жалею, что мы не нашли способа побродить по комнатам.



Кстати, вот нашлось решение ещё одной загадки — я знал, что напротив инъяза, на Остоженке, пустырь, и что он остался от сноса церкви (как раз рядом с тургеневским домом). Вот, теперь узнал, как она выглядела. Обычные "сундучные" дома на заднем плане сохранились и доныне, кстати. view

Москва, слякоть-хуякоть. С этого места я несколько раз ездил на мамину работу в одном из научном институтов на Ленинском проспекте, тут была конечная автобуса №111. Адская давка, конечно. Хлюпанье мокрых шин, передайте пятачок за проезд, хмурые лица, хмурые пальто. Эх-эх. Прям эффект присутствия.

view

* * *

А вот в фотогалерее жизни в позднем СССР попалось фото. Странным образом, девушка меня зацепила. Эти трогательные крашеные волосы, эх. Серая московская слякоть. Унылые уличные плакаты. Всё вместе, это прекрасно, конечно. Возможно, я бы на ней женился.

По лицу, мне кажется, что она не агрессивная, не властная, возможно, наивная. Хотя совсем не факт, что глупа. В общем, нормальный человек, по всей видимости.

view

Как же я адски, чудовищно, бессмысленно-вяло, устал. Обычно такие слова пишут, чтобы снять ответственность, или пожалеть себя, любимого, или если кто реально замучен работой-детьми-политикой и т.д., а у меня ничего этого нет, вроде бы. Но просто есть ощущение. Прекрасный христианский концепт смирения помогает, конечно, но не приносит позитива, не приносит мотивации. Просто — устал, сижу, ничего не хочу.

Самое скверное, это что пропадает оценочность, пропадают эмоции. Это самое тревожное. Мне становятся безразличны категории "хорошо и плохо", "добро и зло", "радость и уныние", и прочие привычные оценочные сетки координат.

Остаётся только память. Как в 1996 году, на работе в крупной западной компьютерной компании, я оставался долго после завершения официального рабочего дня. График был такой. Огромный пустой офис, охранник на ресепшене смотрит НТВ, и больше никого. И ты берёшь сигареты ("Даллас"?) выходишь на стерильно-серую пожарную лестницу, стоишь у гигантского окна, и смотришь на тёмное небо. Или на падающие снежинки в свете фонарей внизу. Или на дождь. Но чаще просто на небо, на тот кусок, что был виден за соседним корпусом, ещё советским и обшарпанным. Тогда была надежда. Надежда. что в стране всё будет хорошо, всё будет "как у них", и ты радостно отслеживал приметы наступления нового времени — доступная бытовая техника, ремонт, появление недорогих иномарок. Никто тогда и не догадывался, что всё это робкое процветание обернётся тупым потреблением, кредитной кабалой, и карнавалом официальной лжи и манипуляций во всех медиа.

* * *

Gerry Rafferty — Baker Street (1977).

Из списков, растиражированных в интернете.
Звездой отмечены пункты, которые я помню;
двумя — пункты, которые я до сих пор иногда исполняю.

Никто уже не протирает тройным одеколоном головку звукоснимателя
в кассетном магнитофоне. Как и не склеивают скотчем зажёванную пленку в кассетах.*

more

В "Клубе знатоков" интересный вопрос: "Почему в богатых домах России XVIII-XIX века печи остывали быстро, а в бедных избах печи держали тепло всю ночь?".

Оказалось, что богатые господа категорически запрещали закрывать на ночь заслонку, чтобы холопы ночью их не передушили, и при расследовании не сослались на то, что "господа угорели".

В бедных же домах тепло берегли, и заслонку закрывали. И, очевидно, иногда угорали к чертям.

Кстати, в моём личном опыте есть такой эпизод, и мне на практике знакомо, что такое "угореть от печи". Я же провёл раннее детство в подмосковном доме с печкой, и один раз мы там угорели. Это когда ты просыпаешься, как жутко пьяный. Голова не варит вообще, в руках-ногах адова слабость, общее ощущение какого-то кошмарного сна. Врагу не пожелаешь. Воспоминание очень дальнее, детское, но помню я это хорошо, потому что перепугался пиздец как.