Ездил в гости, учил английскому, заодно мне поставили торренты. Отдельное спасибо хочу сказать тупой пизде, которая стала отъезжать от обочины, не пропустив маршрутку и не включая габаритные огни, в результате чего водитель резко затормозил, и я некисло налетел на моторный отсек, — поставил себе очень неприятную кровавую ссадину на голень, которая до сих пор болит пиздец как. Утешает то, что когда эта пизда в следующий раз решит так сделать, наверняка тоже получит моторный отсек, — правда, в комплекте с капотом, и прямо себе в водительскую дверь.

В общем, как всегда после занятия, у меня в голове прохладно и пусто, торренты качают кино, нога болит, и так весь мир вертится.

Всем приятных сов =)

Вопрос: рассматривая фото многих друзей и знакомых, я вижу у них достаточно заметные синяки под глазами. Они были и у меня: в университете, и когда я работал, да и в нерабочие периоды тоже. Раньше я относил это на счёт курения, но вот пить я бросил, а курить нет -- и синяки у меня всё-таки прошли, причём прошли в корне, основательно, и постоянно, хотя курю если не больше, то уж точно столько же. Вывод -- причина всё-таки в бухле, а не в сигаретах?

И ещё -- странное чувство: смотреть на людей, которые мне близки и симпатичны, и видеть эти гнусные отметины. Не буду никому читать моралитэ, но, господа, постарайтесь беречь себя, всё-таки. Я серьёзно.

Всё, пиздец, я заболел. Ломота в суставах, колокольный звон в голове, резь в глазах и полная апатия. Уже третий раз за эту зиму заболеваю, и третий раз вроде бы глушу это дело антибиотиками, и всё вроде ничего, но всё как-то некузяво. Уж поваляться бы с температурой неделю, перетерпеть и забыть.

Пока дневник был удалён, наваял длинный отчаянный депрессивный пост. Высказал миру всё, что я о нём думаю. Себя тоже не обделил пиздюлями. Перечитал — ну очень всё хорошо получилось, даже слишком хорошо — хлёстко и депрессивно и человеконенавистнически, и, что самое мерзкое, всё правда. То есть, пост получился слишком хорош и правдив, чтобы его публиковать. Депрессивный ГУВХ озадачен излишней депрессивностью своего поста, ага. "Что вы нам готовите? Ещё один фильм, лишённый всякой надежды?" (с). Пиздец, приехали.

И последнее — прошу прощения, что не явился, куда обещался. В ближайшие дня три, с температурой и ломотой в лапах, я из норы уже не выползу, наверное, да и искушение забухать было бы слишком сильным — чего-то как-то грустно мне совсем в последние дни. Может, и забухаю вскорости, и будь что будет, потому что так диктует принцип — "Если всё плохо, надо сделать ещё хуже, чтобы всё было хуже некуда, потому что дальше всё равно будет ещё только хуже, чем совсем хуже худшего". Но я пока ещё окончательно не решил — будем посмотреть до завтра.

Ещё раз — прошу прощения за динамо. Я лох.

Очередная попытка моей матери меня убить из-за, в буквальном смысле, пригоршни долларов, окончилась, к счастью, неудачей. Но попытка, как всегда, была достойной, а замысел — гениальным. Я так проблевался, что чуть не оставил все свои кишки в унитазе. Спасибо, мамочка; я всегда знал, что любовь к дензнакам у тебя носит все черты мистического культа, в котором люди — говно, а пара сторублёвок — это всё. И ведь это уже далеко не первый случай, ага.

Остальным: никогда не покупайте замороженную пиццу в магазине. Ни-ког-да.

Впервые с прошлого года ходил гулять вчера, с Олегом, брал штурмом каждый поребрик, инстинктивно хотелось схватиться за куст или столб; но Олег был рядом, человек-глыба — за него, если что, хвататься очень удобно; он никогда не подведёт. Впрочем, этого и не понадобилось — вроде бы с равновесием я обратно подружился, всерьёз и надолго, только вот в автономное плавание мне пока ещё рановато; а я так рвусь, рвусь — лето же, и кое-кого — ой, как хочется обнять крепко-крепко, или хотя бы повидать.

Парк прекрасен, как всегда — и вода, и воздух, и старинные аллеи, и дореволюционные, каслинского литья фонарные столбы в стиле модерн — а потом знакомые с детства соседние улицы, магазинчики, автобусы, обычная московская проза жизни, сумерки и огни — ощущение, что я вернулся из какого-то далёкого невиданного мира, приземлился после межпланетного путешествия — и всё вокруг такое доброе и хорошее, что поневоле становится страшновато, что всё это могло кончиться. Не пейте столько пива, дети — ощущение беспомощности, к которому вас это в итоге приведёт — поверьте, это самое отвратительное ощущение, сродни предательству, с той только разницей, что предаёшь ты себя сам.

Видел я пиво в витринах, кстати, даже любимый мой Хольстен — так вот, желания немедленно на него наброситься и тут же, громко хлюпая, выпить — у меня не возникло. Страшно же, хе-хе. Хотя надежда, разумеется, остаётся — человек не привык легко отказываться от удовольствий — но инкапсуляция помогает; хотя раздражение остаётся, как в детстве, когда тебя наказывают и отбирают сладкое. Но когда ты не один — легче. Оказывается, во многом, пьянство-то — от одиночества. Слава всем богам всех миров, что у меня есть такие друзья. Спасибо, вам, господа. Спасибо. Могло быть много, много хуже. Или вообще не быть.

Сегодня приснилось, что я накатал здоровенный стих на французском и вывесил в лирушечке, и что все его тут же дружно обосрали; я всем говорю, "Вы же французского-то и не знаете, как вы можете судить?" — а все мне в ответ, "А мы через автоматический переводчик прогнали", тут я вообще лишился дара речи, потому что автоматический переводчик даже "мама мыла раму" переводит неправильно, и в итоге пообещал всем поотрывать жопки и продать в сексуальное рабство в Пакистан, а все сказали "Ты уже и ругаешься предсказуемо, и вообще ты занудней Путина", а я обозвал всех мудаками и впал в депрессию, отчего и проснулся. Что-то грустно мне, господа, от всего этого. Надоела ругань и всякие там обвинения, суждения, и швыряние говном, надоело до чёртиков... Какой из этого следует вывод? Да простой, как мычание — хочу на свежий воздух!

Но — пока нельзя. Пока я стою на ногах весьма неуверенно, а если я снова шлёпнусь и сломаю себе, например, ещё и руку, и вся эта песенка со всеми этими ебучими гипсами-шмыпсами пойдёт по кругу, это будет слишком даже для моей легендарной, титанической и вошедшей в пословицу у многих народов мира Силы Воли, и тогда я точно застрелюсь на радость троллям и дохлым владикам, чего допустить категорически нельзя. Всё-таки прикольно устроен человек — принцип "Назло маме пойду в болото и наемся жабонят" работает так же прекрасно, как "Назло дохлым владикам не буду бухать, не буду ныть в лирушечке и буду хорошо делать свою работу". Правда, с той разницей, что от второго принципа всё-таки хоть немного пользы есть.

Это всё, собственно, к чему... А, вспомнил — хотел поплакаться тут, что нога болит, и ходит как-то неправильно, и как там все сухожилия заржавели, суставы скрипят, и вообще я теперь хромой, и кому теперь я буду такой красивый нужен, и т.д. — но в контексте изложенного выше, не буду этого делать, а вовсе наоборот, пойду попробую помыться.

Помнится, как-то раз, после истории со сломанной рукой, одна моя знакомая дама получила от меня радостную СМС среди ночи, "Я помылся!", что немало её повеселило. Ну а что? Это была для меня огромная радость, и я просто не мог ею не поделиться. Но она всё равно потом ещё долго хихикала.

А сейчас я ещё смогу добавить, "Впервые с ноября прошлого года! И впервые — в Москве с сентября 2008 года!". Ну, и где мои цветы, воздушные шарики, поздравительные открытки и радостные вопли "Ура!", а также симпашечки, нямочки, чмаки-лаффки и плюшевые медведики? =)))

UPD: Уже 600 симпашечек. Ну чем я не Мерседес? Хех =)

Да, я в некоторых делах отвратительно серьёзен.
Да, в наушниках у меня ревёт "Священная война".
Правда, не совсем понятно, кто враг и с кем воюем.

Язык мой — враг мой, как минимум;
для орального секса ещё годится,
а для разъяснения мысли уже
пасует как-то, хромает
и запинается.

Пиздец.

Это пиздец.

Только что узнал от мамы, что она уверена, что меня в детстве развратил отец. В сексуальном смысле. Боже мой, я не устаю удивляться пропастям безумия, на которое способна эта женщина. К примеру, тот простой факт, что с возраста 2 лет и до возраста 19 лет я его даже в глаза не видел, её ничуть не смущает — изнасиловал, и всё тут. Мои попытки отрицания этой чудовищной лжи встречаются с железным аргументом "Он тебя запугал и ты не хочешь признаваться". Господи, мне страшно — она ведь реально сумасшедшая, и это уже всё, пиздец, приехали. В самом прямом, реальном, медицинском смысле — сумасшедшая. Она придумывает себе самые дикие, самые извращенные фантазии, на которые неспособен даже законченный маньяк, и свято, свято (!) в них верит. После такого я её уже реально, очень сильно боюсь — потому что такой человек способен на всё.

Всё-таки когда я пил, я был честнее с собой. Алкоголь хотя бы сглаживал жгучий стыд перед собой за собственное ничтожество (перед другими мне не стыдно, потому что это не их дело). Теперь приходится врать самому себе на трезвую голову — от этого у меня мутная апатия и ещё большая депрессия, чем когда я хомячил по ящику Хольстена в сутки. Я как змея, которая сама себя цапнула за мягкое место и теперь извивается в агонии. Хольстен хотя бы снимал этот болевой синдром. Но его нет и не предвидится, и внутренний голос злобно шепчет, "Тебе пиздец, теперь-то тебе пиздец", а я слишком измучен, чтобы хотя бы пытаться возразить — да и зачем? Всё равно все эти внутренние диалоги неразрешимы; остаётся разве если зашифровывать их в образы и речевые обороты, да и то, толку от этого — с гулькин хуй. Всем и так всё было ясно, а теперь ещё и открытым текстом прописано.

* * *

Глупо, конечно, так раскрываться — можно ведь и перед врагами спалиться — ну да ладно. Может, так и лучше: пришёл к врагам, сунул под нос правду — что, хотели этого? Берите, наслаждайтесь. Что, нравится? Ну-ну. А друзья... они и так всё знают; может даже больше, чем я сам осмеливаюсь знать. На то они и друзья.

Хорошие новости: нога болтается в гипсе — значит, отёк спадает.

Плохие новости: колено очень плохо гнётся как надо,
но зато активно прогибается в как не надо, то есть, взад.

На предмет плохой новости, у меня уже закрадываются
сомнения — а всё ли правильно сделал доктор?
Не пошутил ли он на операционном столе?

Ой-ой-ой... =(((

Всю ночь пили пиво, сидя на парапете набережной у Охтинского моста. Красиво было — болтали ногами над Невой, наблюдали, как развели мост, не заметили, как его опять свели — в итоге я свалился с парапета на мостовую, разбил себе лоб, и сильно повредил правую руку — очень болит запястье, и в правую руку ничего тяжелее зажигалки взять не могу. Впрочем, я не унываю — приучаюсь оперировать левой. Да и могло быть сильно хуже, если бы с парапета я свалился не на панель, а в воду. С водоёмами у меня вообще сложные отношения, так исторически сложилось.

Так что будем считать, что мне повезло. Правда, одной левой очень трудно мыть посуду, двигать мышкой, выдавливать прыщики, ставить мобильник на зарядку, тащить ящик пива из магазина, и т.д. Но — будем привыкать, пока правая не заживёт.

Только жаль белые штаны — они теперь все в крови, да и мобильник тоже.

Алекс, мой бывший, и до сих пор нежно любимый, прислал мне 1.000 рублей через какой-то блядский Юниаструм-банк. Алекс мальчик хороший, а вот Юниаструм-банк плохой, потому что его три дня ищи, не отыщешь. Сказали, Садовая, 28-30. Оказалось, это Апраксин двор — торговый центр размером с два кремля, в котором к тому же идёт ремонт. С моим лицом, из которого торчат нитки, стоит только подойти к кому-нибудь с вопросом "Извините, пожалуйста, а где здесь банк?", как люди меняются в лице и реально сбегают. Блятть.

Позвонил снова на горячую линию, сказал всё что я думаю про блядский Юниаструм-банк, и попросил дать адрес другого офиса. Сказали: Разъезжая, 5. Пошёл искать Разъезжую. Смешно — два года назад я тоже маниакально искал Разъезжую. Только с той разницей, что в этот раз я заблудился. Вопрос "Извините, пожалуйста, как пройти на Разъезжую?" вызывал у прохожих примерно такую же реакцию, как с банком. В итоге я заебался, увидел вывеску "Кафе", и зашёл туда. Там пожилая тётенька сострадательно положила мне две свиных отбивных вместо одной, бесплатно насыпала капусты, и сделала чай. Четыре гастарбайтера подарили мне зажигалку. Потом я сидел, пил пиво и смотрел в окно, как медленно ползёт траффик, и как быстро пробегают мокрые от дождя зонтики, и разговаривал по телефону. Судя по всему, maman в Москве уже по потолку кругами бегает, а папа справедливо заметил, что я ему звоню только когда мне плохо, на что я честно ему ответил, что иногда я бываю редкостная свинья. Папа притворился, что не расслышал, и я ему повторил, что иногда я настоящая свинья. Наверное, ему было приятно это слышать — ещё бы, последний раз я ему звонил два года назад.

Грустно, дождь, и мне правда, правда очень плохо — папа прав.

Впервые в жизни я оказался на настоящем операционном столе, а во всем виноват блядский Медный всадник. Впрочем, по порядку.

zlobinai предложила покатать меня по ночному Петербургу, и я с радостью согласился. Она приехала с другой девушкой, посадила меня в в свой автомобиль, и мы поехали кататься. Покатаемся по городу... Покатались, блятть. Я выходил из автомобиля, рассмастривал красоты Петербурга. Мне говорят, "Вова, а это Медный Всадник!", автомобиль остановился, я и побежал к легендарному памятнику, чтобы рассмотреть, и не заметил очень низенького заборчика, который вокруг оного памятника, споткнулся и ёбнулся со всей дури о блядскую мостовую и очень серьёзно раскроил себе еблище. Есть подозрение, что о собственную бутылку пива, которая при падении разбилась, но достоверно это установить уже не представляется возможным. Впрочем, тогда я этого не заметил, вытер кровь с лица и всё таки обошёл кругом и рассмотрел монумент работы Фальконе, и вернулся к автомобилю, где девушки посмотрели на меня, переменилсь лицом и решили ехать в аптеку. Кровища хлестала что пиздец. Самая настоящая кровавая баня.

В аптеке девушки добыли бинт и обмотали мне голову, отчего я стал похож на какую-то блядскую мумию, и поехали в травмопункт на Московском вокзале, причём всю дорогу я жаловался, что бинты не дают мне любоваться красотами Петербурга, но всё-таки любовался даже и сквозь бинты. В травмопункте размотали бинты, тихо прихуели, и сказали, что надо в больницу, потому что это — пиздец неебаться. За 100 рублей сказали адрес больницы: Кавалергардская, 26. Красивые всё-таки названия в Петербурге. Мне зашивали разбитое еблище на Кавалергардской улице. Сharmant.

Бедные девушки опять погрузили меня в автомобиль, а это уже около трёх ночи, и повезли меня в больницу. В больнице снова размотали бинты, охуели, сказали что это блять неебаться сложный случай, и если я ещё хочу иметь нормальное еблище и дальше очаровывать таксистов и гастарбайтеров, то нужно как минимум 5.000 блядских российских рублей. Слава КПСС, что они у меня были, благодаря стараниям постоянных читателей. Я тут же их отдал, и меня положили на операционный стол.

Бляяяддь! Это было полтора часа. Две тётеньки сшивали обратно мой нос и лоб целых полтора блядских часа. Это был пиздец. Страшно хотелось пива, курить, и секса. Я пытался разговаривать об этом с тётенькой которая меня зашивала, чтобы ей не было грустно, а она орала на меня, рот закрой! Девушки говорят, что слышно было даже в коридоре. Мне нитками сшивают нос, а я пытаюсь быть funny и вести светскую беседу. Пиздец. Как я это пережил, я не знаю.

А когда посмотрел на себя в зеркало, реально охуел. То есть, чуть не грохнулся в обморок. Блятть, я теперь как заштопанный носок, из лица нитки торчат в разные стороны. На прощанье, после двух часов тыканья иголкой и продевания ниток, тётенька запретила смеяться, улыбаться, морщить брови, ковырять в носу, хмуриться и вообще посоветовала быть как статуя. Блятть. Как в Летнем саду? — уточнил я. Да хоть в Зимнем, последовал ответ, только лицо себе не трогай. Пиздец. Я похож на персонаж из скверноблядского фильма ужасов, на кровожадного зомби, блятть.

А всё блядский медный всадник виноват, скотина неживая, сука неприятная.

Стоял, показывал "фак" автобусам, которые развозили из Москвы тупое быдло, свезённое из ближайших городов, чтобы изображать "патриотический энтузиазм". Автобусов была страшная прорва, колонна за колонной, и у каждой впереди ментовская машина, и позади. Этим я показывал "фак" отдельно. Аж рука устала, и палец затёк.

Потом было веселее — Катя Салем зазвала меня в парк у Ростокинского акведука, где страшно и темно, и где она тусила на пару с Кедровой. Они пили фруктовый сок. О, боги, если бы я знал, я бы никогда ни за что не пошёл бы в это страшное место. Потому что Салем и Кедрова были на велосипедах. А я был с пивом. Поэтому около пяти утра случилось неизбежное: Вову подорвало покататься на велосипеде по ночному парку.

Блятть, эти вопли, наверное, слышала вся Европа. Пьяный Вова со зрением минус восемь на велосипеде в тёмном парке. Я сваливался везде, где можно было свалиться. Но я мальчик настырный; я вытаскивал велосипед из очередной канавы и упрямо пытался ехать дальше, до ближайшего дерева, кустарника, или, опять же, канавы.

И вот только-только я заново, спустя пятнадцать лет, овладел искусством управления велосипедом, и от души разогнался на прекрасной ровной дорожке, идущей под уклон, как в темноте вижу — правильно, правильно. Бетонный забор, КАМАЗ, а я на бешеной скорости лечу в самый эпицентр всего этого инфернального хозяйства, и некуда свернуть. Я начинаю бешено крутить педали в обратную сторону, чтобы затормозить, но педали прокручиваются, потому что это ни хуя не велосипед "Школьник", а какая-то спортивная хуйня, про которую совершенно неизвестно, как её тормозить, потому что до этого я её тормозил только о канавы, кусты, газоны и, кажется, садовые скамейки.

Вот этот вопль совершенно точно слышал весь Китай, Япония и Южно-Африканская Республика.

Я начал бешено крутить руль вправо-влево, чтобы затормозить хотя бы силой трения, и, разумеется, навернулся — буквально в полуметре от бетонного забора. Придя в себя на очень твёрдом гравии, я понял, что не знаю, где нахожусь, и принялся звонить по мобильному Кате, чтобы сообщить, что, кажется, заблудился.

— Что ты видишь?
— Деревья.
— А ещё что?
— КАМАЗ.
— А, понятно. Щас Кедрова тебя спасёт.

Далее передаём микрофон Кедровой:

— Я быстро обнаружила Вову, и мы неспешно поехали обратно. Потом в какой-то момент оказалось, что Вовы больше нихуя нету. Я поехала обратно, и сбоку заметила в болоте чью-то торчащую кверху жопку в джинсах, но подумала, что это просто какой-то бомж прилёг поспать в зарослях. Проезжая обратно, в растерянности, я заметила, что это всё-таки Вова.

Да, так оно и было.

А в этом болоте была очень жёсткая колючая трава. И я приземлился, как справедливо заметила Кедрова, еблищем в воду, жопкой кверху. Долго пытался умять вокруг себя эту злоебучую траву, чтобы обрести хоть какую-то точку опоры, чтоб вернуться на terra firma. Я в этом сраном вонючем гнусном болоте барахтался, бляттть... В общем, долго. Даже вспоминать противно.

Причём, заметьте, господа, что всё это время с меня постоянно сваливались штаны. В итоге оставшийся путь пришлось пройти пешком, ведя, блятть, злоебучего, блятть, железного, блятть, коня, блятть, за руль, блятть, и придерживая, блятть, штаны, блятть. Потому что ни за какие блага на свете я бы больше на велосипед не сел.

В итоге имеется: охуевшая при виде растерзанного сына мама, сбитые в кровь руки, ушибленное колено с кровавой болячкой размером с озеро Балатон, и стойкая укоренившаяся неприязнь к велосипедам и акведукам.

Велосипеду, кстати, ничего не сделалось.

Про обморок: я сидел вот за этим самым компом, что сейчас, в "Союзе". Странное ощущение — было тяжело поднимать руку, чтобы отпить пива или затоптать сигарету. Внутри было что-то неправильно, но было не совсем понятно — кажется, хуйня, щас пройдёт. Хуйня нарастала. Любое движение даётся с трудом. Я наконец решил ретироваться в прибежище всех коматозников, а именно, в санузел, отодвинул стул, встал, прошёл шесть метров; голова закружилась, я ухватился за ближайший стол, и рухнул на пол. (наверное, нехуёво ёбнулся головой — прим. внутреннего голоса).

Прошло некоторое время в небытии. Что-то типа смерти, только понарошку. Потому что раскрываю глаза, и вижу потолок кибер-кафе, ощущаю затылком холодный кафель, и склонившиеся лица вокруг. — Эпилепсия, — мрачно произнесло одно лицо. Эпилепсия. — Просто обморок — сказало другое лицо, — просто обморок. До меня начало медленно доходить, что я лежу в проходе интернет-кафе, и как я там оказался, научному объяснению не поддается (объяснение стало яснее потом — это просто я выпил чуть-чуть кофе).

Мне сильно хуёво, но я протягиваю к этим лицам руку, хоть и не знаю их совсем — как из болотистых бездн к свету; чья-то тёплая ладонь хватает мою руку и рывком поднимает меня обратно в прямоходящее положение. Я в тихом ахуе, мотаю головой, чтобы понять, где и что.

И этим людям я реально очень сильно благодарен.

Сейчас меня совершенно точно будут убивать. Обещаю сопротивляться. Вовсе нигде я не был, а про Комсомольскую площадь знаю только по картинкам. И куда делось 7.000 рублей, тоже не знаю. Наверное, украл злобный проводник поезда Москва-Курган. Их вообще всех давно расстрелять надо.

Господа, вы знаете, как я отношусь к железным дорогам. Я их ненавижу, если не сказать сильнее. И вот, картина: ГУВХ в ужасе шарахается среди запасных путей, сияющих семафоров, и нескончаемых составов поездов дальнего следования. Следует признать, что ГУВХ пищал "мама!". Пищал, потому что среди гулких рельсов и креозотовой гальки всё равно нет смысла кричать, потому что вокруг всё равно одни злоебучие семафоры.

А когда барышня рявкнула на всю округу, что "Локомотив №14, проследуйте на путь номер семнадцать!", я блятть от ужаса споткнулся и упал на эту самую креозотовую гальку и разодрал в кровь руку. Потом я, правда, всё-таки выбрался на дорогу, где пытался поймать машину, но её прежде меня поймали менты. На просьбу дать прикурить они ответили ледяным молчанием, суки такие, и только смотрели на мою окровавленную руку. А я просто посеял зажигалку в своих приключениях с креозотовой галькой. Фу. Бля. Гады. Ненавижу.

Кажется, дома мне снова дадут нехилых пиздюлей.
Но зато ведь я честно рассказал, как всё было.

А как я там оказался, можете не спрашивать, потому что я всё равно не помню.

Мне щас стыдно, что с разбитой маршрутки я первый сбежал. А вдруг и правда бы бензин взорвался, а я бы так никого и не спас. Неужели так привыклось, наше родное московско-уличное каждый-сам-за-себя? Впрочем, я сразу заорал, "бензин! бензин!", чтобы все услышали, но в салоне, очевидно, были слишком охуевшие — начали вылезать минуты через три только. Плюс водитель врезавшегося авто. Признаться, я только сейчас задумался, что там за рулём, оказывается, тоже был человек — иначе как бы он смог врезаться в микроавтобус? — до этого автомобиль воспринимался как какой-то чужеродный объект, наподобие метеорита.

Отвратительно, господа. Я сейчас специально написал про это здесь, чтобы самому было потом стыдно. Я ведь даже 112 не вызвал — подумал, что кто-то другой наверняка вызовет — человек пять в газели, плюс человек 15 на остановке у обочины, на остановке.

И сейчас вот очень сильно не хочется этого постить — портить имидж, типа, но назло себе же и напишу, что вот так оно и было — я сбежал с маршрутки, никому даже и не пытался помочь, а про водителя жигуля вообще только сейчас подумал. Первее всего подумал, что — ого! приключение! — фу, бля...
Но я знаю, что мерзко поступил.

Вот так вот, да, господа. Отправить.
Сам себе отвратителен. Фу, бля.

Если кому интересны приключения моей правой ноги (краткое содержание предыдущих серий: почти перелом в городе Иваново при падении с фундамента сгоревшего дома в августе; сильный ушиб при попытке выбраться из пруда в эти выходные), то не далее чем полчаса я снова ушиб её — о приборную доску маршрутки.

Стоим на красный, никого не трогаем, я пью пиво, тут грохот, моё пиво разлетается по лобовому стеклу, в мокрых потоках по стеклу стекают железные рублики, и я ору "Бля!" Следом орёт "Бля!" водитель — сзади в маршрутку врезался ржавый Жигуль.

И опять ушиб именно правую ногу. Не левую и не среднюю, а правую. Это просто какой-то заговор высших сил против ни в чем не повинной конечности.

Опоздал на автобус. И на маршрутку. На всё опоздал. Поймал машину за 100 рублей. Едем. Попросил водителя приоткрыть окно, чтобы покурить. Когда выходил, захлопнул дверцу, взявшись край дверцы, где стекло приспущено. А водитель, не глядя, нажал на кнопку и закрыл окно — там всего сантиметров семь было. Стекло-то на электроприводе. Я ору, "мама! мама!", а он смотрит и не понимает. А у меня других слов нет!!! Потом до него доезжает, что два моих синюшных уже пальца до сих пор внутри салона. Он опускает стекло и я наконец могу заорать, БЛЯЯЯДЬ!!!. А машина — мерседес, там приводы сильные, неебаться. Хорошо хоть, что он не сразу поехал, а решил покопаться в барсетке, а то был бы я сейчас не только хромоножко, но и одноручко. Хорошо хоть, кости целы.

Такие вот опасности городской жизни... Бляяятть!!! Пиздец, я до сих пор в шоке.

Господа, рассказываю что не успел рассказать про последнюю неделю жизни. В прошлый четверг (или среду?) сижу я в интернет-кафе на Третьяковке, и стало мне отчего-то ужасно тошно — всё дом-уроки-интернет-посуда-газеты, всё привычно и тысячу раз хожено, как в колесе. Спортзал хомячок-стайл. Заебало. Ну, я вышел на Пятницкую улицу в три часа ночи и стал ловить авто в город Иваново, где у меня друзья, которых я не видел уже пять лет.

Не с первого раза (надо было фотографировать эти озадаченные морды охуевших московских водителей), но сел и уехал. Часов в шесть утра был в районе Иваново, известном как Сортировка, где железная дорога и ужасные товарные поезда и двухэтажный дом с печным отоплением, без горячей воды и ванной комнаты, но зато с хорошими людьми, один из которых открыл мне дверь после того как я исполнил все известные мне шаманские танцы с дверным звонком и оконными стёклами.

Я охуел.

Андрюшу я помню как стройного и немного смешного паренька 19-ти лет, а теперь он здоровенный кабан, под чьим мясом прогибаются и скрипят половицы. Остальные обитатели тоже изменились, но это я рассмотрел только на вечер следующего дня, когда проспался (хотя злоебучие поезда мешали спать), когда меня наконец растолкали и сказали, что мы едем на дачу строить забор.

Когда спустя некоторое время я понял, где я нахожусь (Иваново! Cюрпрайз, сюрпрайз!), я вытаращил глаза в ужасе, а когда услышал про забор, окончательно впал в панику и стал отказываться, потому что я никогда не строил заборы. Хуйня, сказали мне, вместе как-нибудь справимся. Заодно будут шашлыки. В общем, похмельного меня усадили в такси (в Иваново можно не иметь ванной комнаты, но почему-то все ездят на такси) и увезли на дачный участок, где мне сначала от дикого грохота показалось, что начался конец света, но в итоге просто оказалось, что в пятистах метрах от забора находится военный аэродром, а погода была лётная.

В общем, автомобили, поезда и самолёты меня явно преследовали. Только пароходов не хватало до полноты картины.

А шашлыки жарили на месте сгоревшего дома. От дома остался фундамент высотой сантиметров тридцать, и именно с него я свалился в заросли иван-чая, пытаясь поссать. Как мне потом рассказывали, я туда свалился, попытался встать, снова свалился, снова встал, и тогда наконец свалился уже обратно, откуда начал это предприятие.

Мне сказали идти спать. Я попытался пойти спать, но упал в подсолнухи. Из подсолнухов меня вытащили, но я после этого снова свалился — на клубничную грядку. После этого меня уже не отпускали и как-то довели до постели. Вот так вот я повредил себе ногу; смертельный номер — падение с тридцатисантиметровой высоты.

Господа, это ещё не всё. На рассвете мне захотелось в туалет. Я мальчик воспитанный (в отличие от некоторых), и пришлось мне ковылять до уборной на другом конце участка. Эти вопли наверняка слышала вся Европа. В результате наутро я не мог не то что наступить на правую ногу, а даже пошевелить ею.

Полчаса я сидел на кровати и слушал радостный стук молотков снаружи, надеясь, что про меня вспомнят. Угу-угу. Авотхуй. Сначала слабо пискнул, "Помогите..." Позорище ведь — сидит парень на кровати и кричит "помогите". Но потом пришлось повысить голос. А потом орать во всю дурь. Глупо, а что делать-то? Если даже встать не можешь...

Пришли, посмотрели — говорят, в больницу надо. Вызвали машину, ждём. Я звоню своим в Москву. Наорали на меня, как нацисты на главного раввина Жмеринки. "Я к тебе еду, чтобы ты в 9 вечера был на автовокзале!!!" — это после того как я полчаса только прыгал на одной ноге, ухватившись за так кстати раскабаневшего Андрюшу. Ну я и послал их, сказал, чтобы сидели в своей сраной Москве, потому что дорогу до автовокзала, а потом пять часов в автобус я не перенёс бы. И по дороге в больницу, и обратно я орал в голос на каждой колдобине на дороге.

В больнице мне сделали рентген, посмотрели, хмыкнули, сказали то ли трещина, то ли сильное растяжение, но паспорта и полиса у вас всё равно нет, так что мы перевяжем и выпишем вам анальгетик, а дальше лечитесь в своей Москве. Я же приехал без паспорта, вообще без документов.

В остальном потянулись обычные дни — сидел дни напролёт в кресле; поход в туалет как экспедиция на Северный полюс. Мобильник разрядился. В том доме хоть и нету ванной комнаты, но зато есть ДВД-плеер. Настала ещё эта жара. В общем, вот так вот, господа.

А вчера приехал мой друг Дима на автомобиле, и забрал меня в Москву. Потому что автобус я бы всё равно не осилил, а для поезда у меня паспорта не было. А в Москве всё это время те, кто говорят, что меня любят, только орали на меня по телефону, как безумные теле-проповедники.

Вчера на совершенно ровном месте поскользнулся и упал на на осколки разбитой бутылки. Рука снова изрезана. В безымянном пальце застрял крохотный осколок, и только сегодня он вышел наружу с маленьким фонтанчиком крови, когда я мыл руки. Терроризм окружающей средой моего скромного тельца успешно продолжается. Причём всё глупо как-то. Ладно бы, я пьяным в реку свалился или с троллейбусом столкнулся (реки не было, троллейбус был); можно было бы хотя бы похвастаться. Так нет же, всё строго на бытовом уровне. Кошка оцарапала запястья как будто я собирался кончать жизнью (а я и не думал, я просто хотел кошку потискать, уж больно она смешная дура). Лбом чихнул о барную стойку — шрам так и остался. Теперь вот левая рука выглядит так будто я ею как минимум витрину ГУМа разбил, а не у входа в метро поскользнулся. Хочу в барокамеру, как Майкл Джексон, а-а-а!

На эскалаторе читаю газету, хлюпаю носом. И как раз на ту статью, которую читаю, шлёпается смачная красная капля. Сопли оказались ни разу не соплями, а внезапно открывшимся кровотечением. В панике, не знаю что делать, вытираю салфеткой, салфетка быстро промокает насквозь; разворачиваюсь, поднимаюсь обратно по эскалатору — благо народу мало — спокойно иду искать ближайший магазин — вокруг — ни единого, только вагончик с шаурмой — покупаю за десять рублей упаковку салфеток — час стою на трамвайной остановке, наблюдая за дорожным движением, и ожидая, пока эта дрянь прекратится.

Звонить кому-то нет смысла — телефон и так обнулён, да и что сказать — здравствуйте, у меня тут кровь носом идёт — и что? Это же не то что ногу сломать, или ещё что.

И ехать невозможно — в метро толпы, все будут смотреть на бородатого парня с кровавыми салфетками у носа — а я терпеть не могу, когда на меня смотрят, тем более до дома тоже неблизко и с двумя пересадками. А то ещё вдруг сильнее пойдёт, одежда запачкается — совсем некрасиво. Так вот и стоял, и смотрел на поток автомобилей, и размышлял о том, как одна простая, как мычание, проблема, может оставить человека парализованным на другом краю города.

Впрочем, обошлось — через час кровь остановилась — кончилась, наверное =) — и теперь у меня в носу хрусткий такой, легко крошащийся кровавый песочек — оставляет удивительное ощущение на кончиках пальцев.

А шрам на лбу от моего позавчерашнего чихания об стойку получился знатный — сантиметров пять длиной, чёрненький такой — так и хочется поотрывать кожурочки, как в детстве — забавно было так — отдираешь корочку, а там нежная-нежная поросячья кожица — а если слишком рано оторвал, то выступают разноразмерные красные бусинки крови. Жаль, нельзя этот по-терзать — свежий совсем, больно ведь. Наверное, теперь надолго останется.

Как в анекдоте — вот так вот я чихнул, да.

Краткий аудит шрамов на моём тельце выявил, что это уже пятнадцатый шрам, из тех, что выжили, в смысле, не зажили до конца.

А ещё много других шрамов исчезло — лет в 17 я прижёг себе внешнюю сторону ладони — там, где костяшки — зажигалкой крикет, и держал-держал-держал огонь, сколько мог; потом там был шикарный ожог размером с советский пятак, и рыжие корки сходили с него одна за одной в течение года, наверное, и потом ещё долго оставался лиловатый след — а щас нету его, и, кажется, давно уже не осталось от него и следа.

А этот, на лбу, будет, наверное, год сходить.

Чихнул так вот что раскроил лоб об угол барной стойки. Чихнул и чихнул снова, и чихнул снова — бумкнулся сильно о край — уж очень сильно чихнуть хотелось — бармен рот раскрыл — бля, — говорит, — до крови. И вроде точно, кровь кап-кап-кап. Побежал в тойлет, глядь — и правда, кровавый четверг на лобном месте. Такие вот теперь неправильные барные стойки строят, что уже и чихнуть нельзя.

Посмотрел в тойлете в зеркало — а там как если янычар саблей рассёк, или как слэш поставили, косую черту — / — скотинке на память, блятть, от волосиков к переносице, или как в интернет-адресах, но только больно ведь, ааа!

Всё моё тельце подвергается жестокому терроризму — ещё в Петербурге хромал, потом падал на голольду на бок, сваливался с ужасной железнодорожной полки; у меня не так много телесной массы, чтобы её так жестоко пиздить, она ведь не бесконечная, а ещё ведь и отравляют всякими хот-догами и шаурмами; это же хуже Шамиля Басаева и русского марша, вместе взятых.

Просьба к гипотетическому мирозданию — пожалуйста, больше не надо так делать.

Рассматривал сейчас схему мозга — где, что и за что отвечает — так вот, оказывается, за восприятие боли отвечает ствол головного мозга, на стыке со спинным мозгом.

Это значит, что когда отрубают голову, мозг успевает воспринять боль, потому что шею перерубают ниже основания черепа. Какие-то мгновения кровь ещё не покидает мозг, и он успевает воспринять сигнал — "тебя, дорогой, только что нахуй отрубили, вместе с черепом и причёской", и, даже, наверняка глаза успевают увидеть вертящееся небо над головой и грязные доски эшафота, пока голова по ним катится.

С другой стороны, если застреливаться в висок, то пуля сначала разрушает мозг, и болевому сигналу становится, собственно, некуда поступать.

* * *

Плановая депрессия идёт по графику, всё хорошо.