Гектор отпер дверь и вошёл в квартиру; удивился полной темноте. Нашарил выключатель, поставил пакеты с продуктами в угол прихожей и прошёл в комнату. Магда лежала на диване в позе звёздочки, натянув одеяло до подбородка и смотрела в телевизор. На экране метались какие-то тени, из динамиков слышалось неразборчивое бурчание. Гектор заподозрил неладное, присел на край дивана и закурил.

— Ты опять вошёл в комнату в ботинках.
— Ты знаешь, я всегда вхожу в комнату в ботинках. Извини, я гадость, я дрянь. Но зато я умею летать. Это из какой-то песни.
— Если бы летучая гадость и дрянь иногда снимала ботинки, то ей цены бы не было.
— А что ты делаешь в темноте?
— Не смотрю телевизор. Вот видишь, сейчас я не смотрю НТВ.
— А зачем?
— Я думаю, сколько денег они вложили в одебиливание людей, в рейтинги и рекламу, сколько людей трудится чтобы сделать других людей идиотами, и мне доставляет удовольствие знать, что в данном конкретном случае они обосрались.
— НТВ? Ах, ну да. Понимаю. А почему обосрались?
— Потому что я их не смотрю. Вот видишь, они старались-старались, снимали, озвучивали, а я убрала контрастность и яркость на минимум, и приглушила звук. Они думают, что я их смотрю, а я их обманула. До того как ты пришёл, я не смотрела Первый и "Россию", а потом буду не смотреть канал "Спорт". Представляешь, все эти мудацкие футболисты и хоккеисты будут бегать, стараться что-то сделать, ебаться со своими мячами и шайбами, а я никогда этого не увижу. Наверное, им будет очень обидно. На их месте я бы подала на меня в суд.
— Я купил курицу, ветчину, хлеба, картохи и томатов. Приготовишь?
— Но я ещё должна не посмотреть "Поле чудес" и "Звёзды на льду" с Максимом Галкиным и Виталием Басковым.
— У тебя депрессия? Кстати, Баскова как-то по-другому зовут.
— Вот видишь, ты тоже не смотришь Баскова. Кстати, а как его на самом деле зовут?
— Гай Юлий Цезарь Октавиан Август.
— Несмешно.

* * *

Кура с картошкой и томатами аппетитно дымилась на столе. Гектор сидел, подперев голову руками и с тоской смотрел на еду. Магда обеспокоилась:

— Что, аппетита нет?
— Нет. Я просто не ем еду. Смотрю, но не ем. Абсента бы сюда, да с сахаром, и дым сигарет с ментолом. Или пива ящик.
— Не дуркуй, ешь.
— А ты не смотрела Евровидение?
— Евровидение я не успела не посмотреть. Я в это время душ принимала. Ешь.
— Расхотелось.

Магда послушно убрала куру в холодильник, протёрла стол, вытряхнула пепельницу.

— А знаешь, мама иногда со мной танцевала. Я тогда была маленькая. Светило солнце, мама мыла пол под музыку из радио, и когда ставили её любимую песню, она бросала швабру, хватала меня за руки и начинала танцевать со мной по свежевымытому корявому советскому паркету, из кухни, по коридору, в комнату, а когда песня кончалась, снова бралась за швабру, весёлая такая, посвежевшая. А мне было страшновато.
— Почему?
— Ну, я никогда не умела танцевать, а ещё, мне не нравился нездоровый блеск её глаз.
— С ней было что-то не так?
— Не знаю. Не спрашивай.
— А я на кухне по ночам слушал радио. Был такой советский радиоприёмник, VEF, небольшой ящик с ручкой для переноски, с выдвижной антенной. Я крутил настройку, и когда находил песню, которая мне нравилась, прижимал его к уху. Представляешь, ночь, кухня, свет уличных огней за окнами, а я танцую с советским радиоприёмником на плече. Антенна иногда задевала за люстру, и тогда я пугался.
— Может, потанцуем?
— Под Шуберта?
— Под Шумана.
— Под Штрауса!
— Плевать! Главное, чтобы на Ш.