К сожалению, вынужден ещё раз поднять тему дохлых говновладиков. Да, да, я знаю, что дохлыми говновладиками уже всех заебал — редкий лирушник не поднимает очи горе, и не закрывает лицо руками в порыве искреннего отчаяния, и не вопиит, "о, нет, только не дохлые владики!", как только мне приходится произносить это имя, но, увы, господа, эта война ещё не кончилась. Эта война закончится только когда дохлых владиков закопают в землю, а я назову на его могилу пензенских гастарбайтеров с Ярославского вокзала (кстати, там есть красавчики, неебаться) и устрою разнузданную оргию непосредственно на надгробии, и каждому пензенскому гастарбайтру будет вменяться в обязанность активно кончить на улыбающуюся мордочку дохлого владика на могильном камне, а потом посрать, поссать, и поплакать, театрально утирая глаза салфеткой из Макдональдса, как это любили делать дохлые владики в свободное от шпионства время, а потом подтирать салфеткой жопку и прилепливать бумажки к холодному граниту.

Что, дохлый владик, думаешь, спрятался за виртуала, и я не пойму, кто это? Ага, щас. С разбегу. Прочитай, что я написал. Вчитайся в каждое слово. Запомни. Потому что так оно и будет. Да, это ты так удачно пошутил. Хи-хи-хи, как смешно. Жуй кокосы, ешь бананы, чунга-чанга? Не хочешь мне опять позвонить и спросить, "Когда же это закончится?" — не хочешь, потому что знаешь, что эта война не закончится никогда, пока ты не сдохнешь или не уберёшься из Москвы нахуй. Я предлагал тебе условия — придти на коленях с ящиком Хольстена на вытянутых руках, если ты забыл; тогда бы я рассмотрел чисто гипотетическую возможность изменения моего отношения к тебе в ближайшие годы, но ты эту возможность проигнорировал. Эта война никогда не кончится, потому что я могу простить врагов, но не могу простить подлецов.

И, дохлый владик, оставь надежду — я всегда увижу тебя, хоть ты заводи сто тридцать тысяч дневников. Это ведь так в твоей подленькой натуре — вкрасться в доверие, из-за спины подсмотреть, пошпионить... Ников у тебя может быть множество, но modus operandi у тебя один, и он тебя выдает.

И ещё. У меня есть сердце. Чахлое, заикающееся, но оно пока что работает. Оно всегда мне подсказывает, где кроются дохлые владики. И очень жаль, что мои немецкие предки не добили твоих польских предков. Смалодушничали, наверное. Как жаль, что у меня нет "Шмайсера". Я бы дохлыми владиками вымостил Тверскую, от Кремля до Речного Вокзала, и потом скакал бы по трупам дохлых владиков на лошади в яблоках, а-ля Септимий Север, и с радостью бы слушал хруст твоих раскалывающихся черепов.

Что посоветовать тебе, дохлый владик? Покончи жизнь самоубийством, к примеру. Хотя ты на это не способен, разумеется, ты слишком влюблён в своё бренное тельце. "Ах, как же так? Я слишком молод, чтобы умереть!" — но достаточно стар, чтобы шпионить и шантажировать. Что, дохлый владик, слабо? Если будет совсем слабо, позвони мне. Я буду за тебя болеть, "Режь! Режь глубже! Да не поперёк, а вдоль, остолоп!" Кстати, снотворные в этом деле помогают. Тот же валидол — семь планшеток разом, и остановка сердца. И планета Земля навсегда избавлена от дохлых владиков.

Об остальном ты уже уведомлён.