Пришла мысль. Точнее, образ. Что весь этот наш блядский мир — это автостоянка. Этакая провинциальная автостоянка, в каком-то не очень крупном, скорее маленьком, американском городе. Автостоянка, залитая ярким полуденным солнцем. Окружённая щербатой закопченной красно-кирпичной стеной. Частью отгороженная нестарой, но уже начинающей ржаветь металлической сеткой. Стоянка с потрескавшимся покрытием, где из трещин асфальта, под неизменно палящим солнцем, пробивается трава и репей. Где тихо стрекочут кузнечики, а откуда-то издалека доносится шум автострады. С другой стороны иногда слышится грохот товарного поезда. В небе иногда пролетают далёкие недоступные самолёты. Но это всё иллюзии. На самом деле есть только эта старая изношенная автостоянка, на которой даже и машин-то нет, разве что в углу виднеется пара ржавых остовов неизвестных марок. И — люди. Несколько растерянных человек. Которые пытаются то красить ржавую решётку, то полоть сорняки из трещин в асфальте, то докричаться до самолётов, то нарисовать заново стёртую уже разметку авто-мест. Но ничего не получается. Стоянка только остаётся ровно той же полу-заброшенной, полу-разрушенной стоянкой. Новая краска быстро выцветает, сорняки быстро вырастают снова, какие-то люди приходят извне, какие-то уходят, но никто никогда не узнает, что это за город, что за страна, и приедут ли когда-нибудь автомобили, для которых расчерчены места. Никто даже не знает, что бывают автомобили, или трассы, или небоскрёбы, или поезда — все только говорят об этом; в реальности никто и никогда не видел ничего, кроме этой окаянной автостоянки. Есть мифы про бензин, про дорожную полицию, даже про правила дорожного движения — но никто не знает, правда это, или ложь, или выдумка. И только отдалённый грохот, сорняки, и палящее солнце. И всё.

И кто что там запрещает, проповедует, пытается изменить, объявляет верным или ложным (кстати, заметьте схожесть звучания "врать" и "верить") — всё это совершенно не имеет никакого значения, всё это никак не затрагивает асфальт или сорняки или ржавую ограду, или дальний грохот — всё это остаётся неизменным, всегда, и называется "вечность".