Текст.

Текст — ткань. Не та, которую прядут в Иваново, а живая ткань. Клетки, сосуды, жилы. Можно сделать Ахиллеса, и можно сделать чудовище Франкенштейна.

(реплика в сторону: меня бесит, когда Франкенштейном называют само чудовище. Виктор Франкенштейн был обычным смертным, с приятными чертами лица и нездоровой наклонностью к естествоиспытательству. Он создал чудовище, а не был им. За дополнительной информацией читайте роман Мэри Шелли).

Текст это моя жизнь. В четвёртом классе учительница литературы говорила про меня: врождённая грамотность, но не знает правил, потому 4, а не 5. Я не вру, это правда было именно так. Единственная проблема была с пунктуацией; ну и чёрт с нею.

Maman почему-то была уверена, что и прирождённый математик. Мне до сих пор её жаль за те истерики, в которые она впадала, когда я получал третий по счёту неправильный ответ на одну и ту же задачу по физике. Я таки поступил в Московский Институт Электроники и Математики; но одновременно я поступил в инъяз; я до сих пор не забрал документы из математического института.

В Инъязе текст был всем. Spelling, pronunciation, grammar. Мы ненавидели учителей за жесточайшие полуторачасовые уроки фонетики, грамматики, домашнего чтения. Мы мечтали их убить. И — усваивали. Как раз тот случай, когда я благодарен за розги. Когда преподаватель, начиная урок, молчит. Молчит. Молчит. Потом говорит. "Я же сто тысяч раз просил не превращать аудиторию в столовую". Тут я понимаю, что это относится к моему пластиковому стакану с чаем, который я легкомысленно поставил рядом с учебниками. Стаканчик тут же выбрасывается за окошко. "Итак, все подготовили текст к переводу?"

За воротами университета мы состязались. Постоянно, незаметно, непредвзято. Любая ошибка — сразу поправляющий голос друга.

Текст.

Написанный на тетрадном листке текст Roadhouse Blues, который мы распевали в 9 вечера на крыше приговорённого к сносу дворянского особняка.

You keep your eyes on the road,
And your hands upon the wheel.
Keep your eyes on the road
Your hands upon the wheel.

Yeah, were going to the roadhouse,
Gonna have a real good time.

Yeah, in the back of the roadhouse,
They've got some bungalows.

Yeah, in the back of the roadhouse,
They've got some bungalows.

That's for the people
Who like to go down slow.

Let it roll, baby, roll.
Let it roll, baby, roll.

Текст.

На лекции по лексикологии; лектор:
— Точного определения текста до сих пор не существует. Есть следующие определения текста: "текст это ... ", а также "текст это ... ", но ни одно из этих определений не считается окончательным.

Текст.

Текст, это текст. Везде и всегда, и его невозможно определить. Как Бог не может, или не желает, дать определение раба божьего, так же ни один филолог не может дать определение текста.

Реклама. Надписи на билете в метро. Логотипы. Заголовки. Аббревиатуры. Дорожные знаки. Юридические контракты. Надгробные надписи. Заполненные свидетельства о рождении. Всё это — текст.

Текст, это моя стихия. Мне гораздо приятнее среди букв, чем среди людей, потому что люди разные, и непредсказуемые, и трудно понять, что у них в голове. А вот буквы — здоровые и неизменные друзья. Они говорят о себе то, что они есть. Из них складываются слова. Слова, правда, коварные создания, но их всегда можно загарпунить посредством словаря. Или просто дать им по морде, переведя так, как ты считаешь нужным. Я жалею слова, и не бью их по морде, потому что если слово исчезло — это всё равно что исчез особо редкий вид бабочки.

К примеру, в викторианской Англии о счастье говорили: "Oh, larks!" — larks, это ласточки, или, точнее, сокращённое от skylarks, как они правильно называются.

Ласточки исчезли из речи; теперь только fun, или no fun.

* * *

Текст.

Текст это счастье. Пока ты читаешь или пишешь текст, ты жив и ещё не умер. Особое значение отчего-то придается последним словам умерших, например, "с такого расстояния они и не попадут и в слона, не говоря уже о чело.... хрррр" — последние слова какого-то генерала в Гражданской войне в США. По понятным причинам, первым словам родившегося человека глупо придавать значение, но, тем не менее, это тоже текст.

Уа-уа-уа-уа!!! уа-уа!!! уа!!!! уа-уа-уа!!!!!!

Вот видите.

* * *

Текст.

Текст спас Достоевского от лудомании, Стендаля от когнитивного диссонанса, но не спас Толстого от безумия. Текст помог выжить белогвардейским эмигрантам. Текст не помог выжить коммунистам, потому что они были лживы и должны были умереть. Неудивительно, что они так резво повыбрасывались из окон в сентябре 1991 года. Текст не помог Робеспьеру и якобитам, потому что они должны были уйти, как ненужная помеха истории. Николай II в своих дневниках тоже вольно обращался с текстом; Ульянов наплодил множество текстов, — но кто их читал, кроме ёкнутого ЖЖ-юзера Ольшанского?

Адольф Шикльгрубер тоже счёл своим долгом наваять текстичек, Mein Kampf — кому интересно читать? — однако тенденция к написанию текстов всякими закомлексованными идиотами залуживает отдельного рассмотрения.

* * *

Текст.

Изумительные изгибы букв римского шрифта. Пожелтевшая бумага. Жирный шрифт. Курсив. Шорох страниц. Твёрдые обложки. Глухой стук зашвырнутой в паучий угол книги. Случайно раздавленные между страниц тараканчики. Давно засохшие. Выцветшие билетики Мосгортранса 1973 года. Шероховатые края страниц на подушечках пальцев. Перелистнутая страница как стянутые трусы. Багровые следы на лбу, где бился об корешок. Текста.