Эммерлих Кальман и Имре Кальман. Эммерлих сочинял фортепианные пьесы,
скерцо, симфонию, и к «легкомысленному» жанру оперетты относился с
презрением.

Однажды к нему обратились с оскорбительным предложением сочинить
незатейливую песенку для нового кабаре со странным названием
“Бонбоньерка”.  Как?!  Ему – серьезному композитору, для какой-то
“Бонбоньерки”?!  Унизиться до шлягера?!  И он унизился, но ему было
так стыдно, что счел необходимым спрятаться за псевдоним.  Но
случилось невероятное – вдруг весь Будапешт запел его песенку.  Это
было потрясением.  Он написал еще одну, и она, к удивлению автора,
затмила популярность первой.  И тогда во вто рой раз родился
композитор.  Имя его – Имре Кальман!

Кальман был скучным, замкнутым, невеселым, порой угрюмым человеком.
Он не любил танцевать, и во время балов, проходивших в его доме,
частенько посиживал на кухне со своим другом Эрихом-Мария Ремарком.
Часто довольствовался обществом своих такс (в доме их было несколько)
и созерцанием своей коллекции часов.  При нем всегда были часы – в
жилетном кармашке, в портмоне, на руке и в кармане пиджака.  Как вы
думаете, что он хранил в верхнем ящике своего письменного стола?
Огрызки карандашей, которыми композитор написал свои оперетты.  Был
очень суеверен.  По пятницам и 13 числа каждого месяца умирал от
страха.  А что с ним происходило, когда 13 число выпадало на пятницу,
трудно передать!

Он был трижды женат.  Первая жена была старше его на десять лет,
вторая – младше на тридцать, зато на ней он был женат дважды.

Однажды он сидел в кафе, в котором обычно пировали артисты, и пил
пиво.  В сопровождении элегантных молодых людей вошла стройная
красивая женщина.  Она здесь знала всех, но вдруг увидела скромного,
сидевшего за столиком в дальнем углу, незнакомого мужчину.  Не
дожидаясь, когда их познакомят, подошла и назвала себя:
- Паула Дворжак.
Он встал.
- Имре Кальман.
- У вас мания величия? - она засмеялась шутке этого невысокого
полноватого мужчины. - Сегодня, если быть, то быть Имре Кальманом.  Не
правда ли?
- Конечно. Тем более, что для меня это не составляет труда.
- Вы актер?
- Нет, композитор.
- Ну, будет вам! Итак – Паула Дворжак, - снова представилась она.
- Имре Кальман, - поклонился незнакомец. - Надеюсь, что это не самое
большое ваше разочарование.
Эта обаятельная и умная женщина была старше его на десять лет, но они
стали мужем и женой.  И были счастливы. Лишь ее смерть разлучила их.
Как-то Вера, вторая жена Кальмана, спросила:
- Ты часто вспоминаешь Паулу?
- Нет, - ответил Имре, - я просто никогда ее не забываю..

Паула частенько задумывалась над удивительными чертами характера
своего мужа и не могла объяснить их для себя.  Но однажды догадалась,
и в правильности своей догадки убеждалась все больше и больше.
Неуверенность в своем будущем и постоянное ожидание несчастий, которые
могут вдруг обрушиться на него и его семью, Кальман унаследовал от
гонимых отовсюду своих предков.  А его скупость в жизни и безумная
щедрость в музыке, где он дарит людям радость и наслаждение!  А
недоверчивое отношение к своим успехам и восхищение зрителей на каждом
спектакле!  А острое, почти физическое ощущение зыбкости всего того,
что он имеет, которое в любой момент может рассыпаться и превратиться
в прах!

Да, конечно, ей было известно происхождение Имре.  И хоть он впитал в
себя венгерскую культуру, в нем легко узнаются национальные черты
народа, родившего его.  Он потрясающе талантлив, и поражает
удивительной легкостью музыкального мышления.  Из грусти и тоски
безудержно вырастают искреннее веселье, юмор и смех, свойственные миру
еврейских местечек, когда они примеряют роскошные одеяния Мечты.

Его угнетал гадюшник венских антисемитов.  Вдруг они вспомнили и
опубликовали давнишний пасквиль Рихарда Вагнера на Феликса Мендельсона
под названием «Евреи в музыке», а в небольшом комментарии к нему были
прозрачные намеки на Легара и Кальмана.  Заголовки статей в венских
газетах того времени такие:  «Ограничить деятельность евреев», «Во
всем виноваты евреи!», «Австрия погибнет от засилья евреев».  И
Австрия перестала быть Австрией: она стала немецкой провинцией
«Остмарк».

Значимость Кальмана как композитора была такой, что даже фашисты не
решились его убить.  Только лично Гитлер мог причислить неарийца к
арийской расе.  Кальману было присвоено звание почетного арийца,
которое давало возможность не разделить ему участь австрийских евреев.
Он отказался от этого звания и покинул страну.

Принцы от рождения – они наследуют почитание, власть и богатство.
Есть принцы по уму и таланту – они, не имея титулов, своим трудом
добывают все это в сердцах и душах людей.  Паула считала, что в Вене
живут два императора: Франц-Иосиф, власть которого распространялась на
всю Австро-Венгрию, и Имре Кальман, власть которого над сердцами людей
не знала границ. Его музыка приносила людям радость.  Поэтому она
звучала в блокадном Ленинграде.  Поэтому еще в 1944 году, во время
войны, вышел на экраны страны знаменитый кинофильм «Сильва».  Среди
нищеты и убогости послeвоенной жизни в души людей входил недосягаемый
светлый мир.  В нем были красивые женщины, музыка, счастье, достаток,
любовь и мир, который наполнен блеском беззаботной жизни.

Эту арию я впервые услышал в старом, убогом дворе на Глубочицкой
улице.  Одноэтажный, несуразный, длинный, как барак дом, стоял под
самой горой.  Был жаркий день.  В узком пространстве между домом и
горой в тени на стуле сидел пожилой, полуголый мужчина с подкрашенными
старостью редкими волосами на голове, груди, спине и пел.  Пел
самозабвенно, закрыв глаза, наслаждаясь.  Я и сейчас вижу отца моего
друга, низкорослого, толстенького – удивительно похожего на Имре
Кальмана.  «О, баядера!» – пел он об ушедшей любви, об ушедшей Мечте.
Какой же огромной силой таланта нужно было обладать, чтобы старый
киевский еврей, потерявший на войне родных и близких, в голодном 1947
году пел о баядере!

Велик Кальман!  Велик!.