На фото - Галина Стельмах
На фото Ирина Шачнева и ВАИ Самоцветы
Источник первой публикации - www.via-era.narod.ru
1. Как переворачивался мир.
-Ирина, как и почему появилось желание заниматься музыкой? Собственное увлечение, повлияли родители, родственники ?
Никто на меня не влиял. Петь я всегда любила сама. Не знаю с каких лет. Может быть, мне было 2-3 года. Моя сестра в семь лет начала учиться музыке на фортепьяно, а мне было тогда три года. Я подходила, тыкала пальцем в клавиши и у меня получалась мелодия. Потом выяснилось, что у меня абсолютный музыкальный слух и педагог, которая занималась с моей сестрой, сказала, что эту девочку надо обязательно отдать в музыкальную школу.
Я этому не сопротивлялась, с удовольствием поступила в музыкальную школу N18 по классу фортепьяно, но потом начала лениться.
Я была активной девочкой, мне больше нравилось играть во дворе, прыгалки, классики, другие игры, в которых всегда я старалась быть лидером, хотя потом в дальнейшей творческой жизни я к лидерству совершенно не стремилась.
Может поэтому мне всегда нравилось петь в вокально-инструментальном ансамбле.
Сначала мне не очень хотелось играть классику, но потом это стало нравиться. Музыкальной информации было мало, но услышав что-то для себя интересное, научилась это подбирать. Такая способность была дана от Бога.
Настоящий прорыв был лет в 12. Пообещав родителям быть образцово – показательной, неимоверными усилиями уговорила их купить мне магнитофон «Комета». С этого всё и началось.
Я ещё была мала, а сестра была постарше, у неё были друзья среди старшеклассников и студентов, у которых родители имели возможность привозить пластинки из-за границы. И я услышала «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Холлис», Арету Франклин и т.д. Мир для меня полностью перевернулся. Я даже не могла ходить в музыкальную школу, а целыми днями слушала эту музыку. То есть, мир перевернуся полностью.
Я услышала совершенно другие мелодии, другое звукоизвлечение вокальное, совершенно другие гармонии. Я не понимала, что это за звуки, а оказывалось, что это играет электроорган, электрогитара, бас-гитара. Я не знала, что существуют такие инструменты. В нашей стране их не было. Их не было ни на эстраде, ни на пластинках, ни по радио, а по телевизору целый день одна была программа с утра до вечера – «Новости дня». Мне очень захотелось заниматься такой музыкой.
Я закончила музыкальную школу, и путь мне был, естественно, только в музыкальное училище. Сначала я поступила в одно из московских училищ, но мне там не понравилось. Мне не понравились ребята, которые там учились. Они совершенно не знали кто такие «Битлз», Эрик Клэптон, Джими Хендрикс. Я забрала документы и ушла в общеобразовательную школу.
Потом, гуляя во дворе, встретилась со своей знакомой Наташей, с которой дружу до сих пор. Она, сказала, что учится в музыкальном училище им. Гнесиных и там они поют и играют всё то, что мне нравилось. Я решила на следующий год поступать именно туда.
-Трудно было поступить в такое престижное училище?
Очень. Там было 70-80 человек на место. Поступила на дневное отделение. Там была возможность заниматься своей любимой музыкой более серьёзно.
Выписывала партии разных инструментов, кто что играет, какие подпевки (сейчас это называется бэк-вокал). Английский мы, конечно, никто не знали, потому что нас специально плохо учили, чтобы мы не могли общаться с людьми из других стран. Мы сами переписывали слова по слуху, знали все тексты, и я пребывала в состоянии полного восторга.
Потом у меня стали появляться свои деньги, которые я зарабатывала, даже ещё не имея паспорта, по трудовому соглашению. Тогда я начала записывать музыку на магнитную ленту. В 13-16 лет приходилось ехать с тяжеленной «Кометой» в метро, на автобусе, когда узнавали друг от друга, что у кого –то появился новый альбом и его можно переписать. Пластинку в руки никто не давал, настолько она была дорогая и ценная. Потом уже появилась возможность покупать кое-какие пластинки.
Годы в музыкальном училище – это было самое счастливое время в моей жизни, потому что я каждый день полностью находилась в музыке. С одной стороны, в классической, потому что мы каждый день бывали в Консерватории, зале им. Чайковского, бегали на театральные премьеры, где иногда сидели даже на полу.
А та, другая прекраснейшая музыка, которую наши критики ругали, но которая нам так нравилась, тоже со временем оказалась классикой. Получилось, что я воспитывалась полностью на классике и меня окружали люди, влюблённые в классику.
Вот с этого детства и до сих пор я влюблена в музыку и всегда пребываю в этом состоянии 24 часа в сутки.
- А когда было первое выступление на публике?
Первое выступление на публике было в городе Химки, когда я училась в музыкальном училище. Это заслуга, царство ему небесное, Валерия Сухорадо. Он тогда работал в Химкинском комсомоле и провёл в 1965 году песенный конкурс «Лучшие исполнители».
До этого я записала под собственный аккомпанемент на магнитофон 10-15 песен на русском и английском. Знакомая девочка попросила у меня их переписать. Эта кассета попала к Валерию Сухорадо. Он узнал мой адрес и пригласил меня участвовать в конкурсе. Я там пела на английском, французском и ещё «Ехали на тройке с бубенцами»! Репертуар у меня был потрясающий! Не знаю, почему я так подобрала свою программу, но всё же я заняла первое место и мне подарили маленькую хрустальную вазочку.
Ещё публичные выступления, опять же во время учёбы в музыкальном училище, у меня были в международном лагере под Туапсе от МГУ, потому что я очень много времени проводила в МГУ. Туда ездили многие наши музыканты, например, Слава Малежик.
Теперь это называется дискотеки, а тогда танцы. Мы там пели только на английском языке. На июль – август ездили работать на танцах.
Так что до «Самоцветов» у меня уже было немало выступлений на публике.
-Валерий Сухорадо стал потом Генеральным директором фирмы «Мелодия». Расскажите о нём?
Он работал в комсомоле, занимал разные ответственные посты. Вначале он был секретарём Химкинского обкома комсомола, затем перешёл на работу в Москву.
Тогда, после конкурса мы вместе ездили на Байкал. Мы подружились с Валерием и его женой. Несмотря на разницу в возрасте, которая тогда казалась значительной, мы все были на «ты» и общались, как ровесники. Валерий был очень творческий человек, великолепно играл на аккордеоне, прекрасно пел, владел актёрским мастерством, исполнял очень смешные скетчи.
У него был друг под Иркутском, у которого там была изба, в ней можно было остановиться. Мы: Валерий, его жена, я и ещё четверо ребят поехали на Байкал отдыхать и давать концерты, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Денег у нас ни у кого не было. Набрали только себе на дорогу туда. Там остановились, а потом ездили на разных теплоходах - давали концерты. Теплоходы были пассажирские, рыболовецкие, перевозящие грузы. Мы там давали концерты, нас за это кормили. Потом наш теплоход сближался с другим, и мы перескакивали с одного теплохода на другой и опять давали концерт.
Потом ещё по берегам было много туристических лагерей, мы там жили в палатках. Опять же давали концерты, а потом всё это продолжалось сидя у костра, и они нам пели, мы им пели. Они нас тоже как-то кормили. Короче, выступали за еду.
Под конец у нас даже был в Иркутске какой-то небольшой концерт за деньги, чтобы нам было на что купить билеты назад. Народу было немного, в основном друзья Валерия, но мы выступали на настоящей сцене. Мы там много пели и показывали скетчи.
Валера был умнейший и остроумнейший человек. То, что он возглавил фирму «Мелодия», было большой удачей. Через него на «Мелодии» стали выпускать пластинки с качественной западной продукцией, не только Польши, Болгарии, Венгрии (хотя и та музыка была очень хорошей), но и, например, Элвис Пресли и другие подобные исполнители. Он был очень продвинутый, как мы теперь говорим, человек и своей волей разрешал приток в нашу страну западной культуры очень высокого качества.
-В виде кого или чего была та самая рука судьбы, приведшая в «Самоцветы» ? На этот счёт есть разные версии.
Это верно, есть такая рука судьбы. Мы с моим мужем Алексеем Шачневым как-то просто гуляли. Это была весна 1971 года, в то время пели в МГУ, но уже думали, что надо выходить на другой уровень. И вот идёт навстречу Вячеслав Добрынин, тогда совершенно молодой парнишка, как и мы. Я с ним не была знакома, а с Алексеем они вместе играли на разных сейшнах. Они на год-два раньше меня на сцену выходили, были немного старше.
Он Лёше рассказывает, что Юра Маликов привёз из Японии роскошную аппаратуру, и они создают вокально – инструментальный ансамбль, уже кое-какие вещи у них есть, репетируют, но Юра сказал, что им нужна девчонка. Говорит:
-Ищем, прослушиваем, но пока никто не подходит.
Тогда мой супруг говорит:
-Вот, есть девчонка!
Я разинула рот, а Добрынин говорит:
-Ну тогда приходи завтра по такому-то адресу и будем прослушиваться.
Я, честно говоря, была немного закомплексована и сказала мужу:
-Лёша, я пойду, но тебя я запру в квартире, потому что при тебе не смогу петь.
Он был мой критик, а я должна была чувствовать себя уверенно.
На следующий день заперла Алексея и поехала по этому адресу. Пришла к Маликову и стала петь на английском и французском, аккомпанируя себе на фортепьяно. Потом Маликов говорит:
-Ира, а ты можешь петь на русском?
-Ну а как же, я разве не русская?!
И спела несколько песен на русском. После этого он сказал:
-Ну что ж, можно подниматься на второй этаж, приступать к репетициям.
Вот такой рукой судьбы стала рука Славы Добрынина, которая привела меня в «Самоцветы», о чём я никогда не пожалела.
-Была еще версия, что вас с Алексеем привёл Володя Сахаров.
Нет, это смешно! Володю Сахарова привела я, только он недолго продержался.
-В «Самоцветы» Вы пришли вместе с мужем. Расскажите о нём.
У меня был сокурсник Володя Сахаров, который сказал:
-Ира, мы сейчас делаем группу и хотим пригласить тебя. Базируемся мы в МГУ.
И мы вместе поехали туда. Идём там по коридору и вдруг я слышу раздаётся песня «O, darling!» группы «Beatles». Алёша вступал в припеве. Он играл на басу и пел. Я говорю:
-Кто это?
Володя говорит:
-Это наш Алексей, очень известный по Москве бас-гитарист.
Он действительно играл виртуозно, в его руках бас-гитара переставала быть вспомогательным инструментом. Я говорю:
-А как у него получается петь с такой хрипотцой?
Володя пошутил:
-А у него фузз в горле!
Алексей работал в МГУ, был оформлен электриком и занимался музыкой.
Открылась аудитория, где выделили место для наших репетиций, мы познакомились. Потом Алексей говорил:
-Как только ты вошла, я сразу же в тебя влюбился и решил, что вот она станет моей женой. Буду её добиваться.
После первой репетиции он сказал:
-Разрешите Вас проводить домой?
Сначала я отказалась. После второй репетиции он меня проводил до дома и сразу же сделал предложение. Володя Сахаров потом сказал:
-Как ты атакуешь! Прямо с ходу!
Поженились мы, когда я закончила училище. Мы подали заявление, и должны были ехать в международный студенческий лагерь под Туапсе. Мы решили пожениться перед поездкой, но моя мама попросила, чтобы мы проверили свои чувства и перенесли свадьбу на сентябрь, когда мы вернёмся. Мы не стали идти против родителей, проверили чувства и в сентябре поженились. Мне было 20 лет, а ему 21.
-Каков был состав на момент Вашего появления?
Алексей Пузырёв, Глеб Май, Вячеслав Добрынин, Эдуард Кролик. Когда я пришла в первый раз – эти люди находились на репетиции. На барабанах – Коля Раппопорт, который был гораздо старше и Маликова, и нас. Он принимал участие в организационных делах и всегда прислушивался к нашему мнению, считая, его более современным.
-А какова была роль в коллективе Алексея Пузырёва?
Алексей Пузырёв - гениальнейший музыкант, гениальнейший. Когда я пришла прослушиваться, Алексей Пузырёв уже там был, но в официальный состав ансамбля «Самоцветы» он не вошёл, потому что они расстались с Маликовым. У него был сложноватый характер, свободолюбивый. Маликову это не нравилось, он человек дисциплины. Без дисциплины создать какой – либо жизнеспособный коллектив невозможно. Сегодня один не придёт, завтра второй. Ни репетиций не будет, ни гастролей, никакого качества и денег не будет тоже.
Ни Глеб Май, ни Вячеслав Добрынин, ни Алексей Пузырёв не вошли в состав, который получил имя «Самоцветы».
Потом Алексей Пузырёв прекрасно работал в «Весёлых ребятах», у Вячеслава Добрынина в «Доктор Шлягер». Мы давно уже не виделись, но когда встречаемся, то очень приятно его видеть.
-Когда состоялись первые гастроли «Самоцветов»?
Мы поехали в свою первую поездку в город Томск, когда даже не было ещё названия «Самоцветы», просто ансамбль под руководством Юрия Маликова, вместе с Фрадкиным Марком Григорьевичем, будущем нашим крёстным отцом. Еще даже «тундры» не было, нашей первой песни. Мы подпевали Марку Григорьевичу и пели несколько сольных песен.
Это была программа «Товарищ кино» - ездили с концертами киноактёры. Очень была популярная программа, собирала Дворцы спорта, а мы принимали участие как музыкальный номер. Там я спела песню: «Снова твоё бесконечное «жди», с которой прослушивалась и у Маликова. Очень красивая песня.
Это была моя первая аранжировка в жизни. Маликов тогда сказал:
-Ира, ты можешь сделать аранжировку?
-Ну конечно, я могу!
А сама думаю:
-Ну как же это делается?
Но всё-таки всё сделала, сама не знаю как, ведь никто этому не учил.
-А вы сами пели какие-нибудь песни Марка Фрадкина?
Фрадкину мы подпевали. Он выходил на сцену, пел сам, а мы пели вместе с ним «Морзянку». Мы были совсем молодые, нам всё было смешно. Режиссёр задумал так, что Фрадкин выезжал прямо за роялем, играя позывные «Морзянки», а мы стояли и ждали, и нас это очень веселило.
А ещё мы пели «Прелестную виолончелистку». В исполнении этой песни мы распределили соло так, что пели за инструменты, что показывало наш профессиональный уровень. Мы вначале этим увлекались, даже хотели сделать полонез Огинского, хотели голосами воспроизвести все инструменты, ещё добавить что-то придумать, были у нас такие идеи. К сожалению, не осуществились.
________________________________________
Здесь можно послушать две песни в исполнении ансамбля п/у Юрия Маликова:
-"Увезу тебя я в тундру"- Запевает Эдуард Кролик.
Вокальная аранжировка- Э.Кролик, инструментальная - А.Пузырев.
-"Прелестная виолончелистка" -Основной вокал А.Пузырев и Э.Кролик.
Аранжировка снята с оригинала -А.Пузыревым.
________________________________________
-Вы застали Льва Пильщика?
Конечно. Это первый состав. Лев Пильщик очень давно живёт в Америке. Он покинул нашу страну в начале 70-х. Мы даже записывались с ним вместе. У нас была совместная песня с Лёвой Пильщиком: «От зари до зари». Потом на его место пришёл Толя Могилевский.
-А как появился Валентин Дьяконов?
Валю Дьяконова привела я. Сестра моего мужа услышала его, как он поёт в кафе «Хрустальное», что было на Кутузовском проспекте. Она сказала:
-Там такой парень!!!
Я попросила, чтобы он нам позвонил. Когда он позвонил, мы его уговорили, чтобы он пришёл на прослушивание. Он пришёл и Маликов сразу руками – ногами за него ухватился, сказал:
-Всё, сразу приступайте к репетициям!
Маликов уговорил его оставить прежнюю работу, пообещав, что ансамбль скоро станет очень популярным.
Валентин Дьяконов- это просто явление какое-то. У него даже каждый палец музыкальный.
-Он ещё и сам умеет музыкальные инструменты делать?
Сам инструменты, великолепные аранжировки. Когда он пел, его называли Лелем. Что творили из-за него девочки и женщины!!! Это просто ничего не показывалось, ничего не писалось. Тысячные толпы переворачивали машины.
А он абсолютно ничем этим не пользовался, был сама скромность. Ему бы куда-нибудь забиться в угол и никого не видеть и не слышать. Какое там пиариться! Спрятаться бы. Он не мог просто так выйти из квартиры, из подъезда.
-Мне, глядя на Валентина, всегда казалось, что, выходя после концерта, ему хотелось надеть шапку – невидимку.
Да, он всегда об этом мечтал, всегда. После исполнения Валентином сольной песни концерт на 20 минут останавливался, потому что всегда сразу выходило 150-200 девочек с цветами, и то и сё, и тра-та-та.
После «Ивушки» - эта песня пользовалась таким огромным успехом - можно было не торопясь пойти в буфет, пообедать, вернуться, а Валя всё принимал букеты.
Из-за этого сбивался темп концерта. А у нас было четыре концерта в день: 12-15-18-21. Если после каждой песни Вали Дьяконова останавливаться на 20 минут, то мы смогли бы делать только по полтора концерта. Поэтому потом нашли выход: 2-3-5 девочек пройдут, а дальше говорили – после концерта.
-А когда появился Юрий Петерсон?
Юрий Петерсон появился на год позже Вали. Он пришёл в «Самоцветы» из ансамбля «Весёлые ребята». Гениальнейший певец, музыкант. А как он играет на саксофоне! Даже на любой пластмассовой игрушечной дудочке он может сыграть сложную мелодию.
-Да уж, не зря из-за него самолёты останавливали!
Да? А как это?
-Я недавно прочитала в блоге одного из почитателей «Самоцветов» воспоминания о том, как он летел в середине 70-х рейсом Рига – Москва и вылет самолета задержали, чтобы дождаться опаздывающего на него Юрия Петерсона.
http://blog.i.ua/community/3991/980136/
Вполне вероятно. Это величайший музыкант, прекрасный певец, очень тонкий художник. Высокоинтеллектуально развитый человек.
- А Анатолий Могилевский когда присоединился к ансамблю?
Анатолий Могилевский даже раньше, чем Петерсон. Они оба из Риги, они знали друг друга. Это было как только Пильщик уехал. Мы все приводили друг друга.
Я привела Валю Дьяконова, кто-то Березина, Березин – Жаркова, Жарков ещё кого-то. И вот так вот собирался коллектив. Маликов в своей книге назвал «золотым» этот первый состав, где Ирина Шачнева (извините, что начала с себя), Сергей Березин, Валентин Дьяконов, Юрий Петерсон, Анатолий Могилевский, Валерий Селезнёв (царство ему небесное, он умер) и Юрий Генбачёв.
Коля Раппопорт ушёл с барабанов, занялся административной деятельностью. Сказал, что нам нужен отличный барабанщик. Он понимал, что из другой эпохи. Пришёл Генбачёв. Это великий барабанщик и великий шоумен. Это человек, который держал зал по 15 – 20 минут.
-Генбачёв? Я его после ухода из ансамбля видела в джазовом трио Леонида Чижика.
А он и пришёл из джаза. А потом опять вернулся в джаз, проработав в «Самоцветах» и «Пламени», но он хорошо знал все жанры. Он умел прекрасно играть рок-н-ролл, он умел прекрасно играть джаз и всё что угодно.
-А как изменился коллектив с приходом Генбачёва?
Всё зазвучало совсем по-другому. Звучание от каждого инструмента зависит. Он умел играть и умел настраивать «фирменное» звучание барабанов, а на игру ритм-группы наслаивались клавиши, дудки, вокал, подголоски, ну, и общий саунд.
-А кто был администратором до прихода Плоткина?
Маликов и Рапопорт выполняли эту работу, а потом уже Миша Плоткин.
-А кто определял музыкальную стилистику ансамбля? Как она вообще формировалась?
Я могу сказать однозначно и, слава тебе господи, что это был Юрий Маликов. Он определял репертуарную политику. Мы-то все хотели по своей молодости и дурости петь на нашей эстраде на английском языке, но тогда бы ни один худсовет нас никуда не пропустил. А у него был великолепнейший нюх на песни. Ему притаскивали кипу разных клавиров и надо было, не обидев автора, выбрать то, что нужно. Иногда авторы ждали нас месяцами,чтобы мы записали их песни, потому что мы были на гастролях.
-Как подбирался репертуар? Какие работы с какими композиторами запомнились?
Я уже говорила, что репертуар подбирал Юрий Фёдорович Маликов и огромное ему спасибо. Мы бы сами не смогли это правильно сделать. А те песни, которые выбирал он, живут по 35-40 лет в народе. Их хотят слышать зрители, и часто их знает даже молодёжь, исполняют в караоке и т.д.
Первый наш композитор – это Марк Григорьевич Фрадкин. Это наш «крёстный отец», который поверил начинающим юным артистам в джинсиках, с длинными патлами. Спасибо ему, что он отдал нам и «Увезу тебя я в тундру», и «Добрые приметы», и писал для нас другие хиты. Даже такую серьёзную, как «У деревни Крюково», которую я просто считаю маленьким шедевром. Здесь сложился талант Марка Фрадкина, Сергея Острового, да и мы тоже не сплоховали, поэтому её поют до сих пор, даже дети. Например, «До-ми-со-ль-ка». Молодёжь её воспринимает великолепно.
Хотелось бы вспомнить и Сергея Дьячкова. Это– гениальный музыкант и композитор. Очень жалко, что он уехал, а теперь его уже и нет. Он такие песни писал! Очень своеобразные мелодии. Нишу его так никто и не занял. На фортепьяно играл божественно. Причём, был человек – оркестр. Левой рукой он делал басы, барабаны. Я иногда говорила:
-Серёж, может быть так и запишем, больше ничего не надо?
Я сама в то время хорошо играла на фортепьяно, но так придумать и так сделать не смогла бы, поэтому всегда стояла перед ним, склонив голову.
Уехал он в расцвете творческих сил, но там как-то заглох.
-Кто занимался аранжировками?
Юрий Фёдорович Маликов всегда говорил:
-Ребята, вы лучше меня знаете жанр, делайте аранжировки сами.
Аранжировками занимались: Валентин Дьяконов, Геннадий Жарков, Сергей Березин и я. Мой вклад был достаточно большой, хотя и считалось, что девушка и аранжировки вещи несовместимые, я делала очень много аранжировок и инструментальных, и вокальных.
Я расписала весь вокал для «тундры», участвовала в создании аранжировки «Не надо печалиться». «Вербу» я полностью сделала: и вокал, и инструментал, очень много писала басовых партий, потому что Юрию Фёдоровичу Маликову было некогда, он носился по своим организационным делам, с композиторами встречался, чиновниками общался.
Маликов – высокограмотный музыкант, но ему совершенно некогда было заниматься аранжировками. Он выполнял работу художественного руководителя и директора, у него была масса организационных дел. Он при этом хорошо умел читать с листа, и приезжая на репетицию, брал бас-гитару и очень быстро включался.
И у него и у Коли Раппопорта за плечами уже был Москонцерт, загранпоездки, они работали с великими джазовыми музыкантами, с великими певицами 60-х годов, но вокально-инструментальный жанр был совершенно иной. Даже сравнивая звукоизвлечение: если после контрабаса взять бас-гитару, то многим кажется, что это одно и тоже. Нет – это две большие разницы! И то, что Коля Раппопорт играл в джазовых коллективах – это одно, а в вокально-инструментальном ансамбле совершенно другая фактура. Поэтому они очень спокойно слушали наше мнение.
Чем круче музыкант, тем он спокойнее воспринимает, когда ему говорят:
-А давай попробуем вот так!
Это только начинающий музыкант, который ещё ничего не знает, который считает, правильным только своё мнение - всё принимает в штыки. Потом он немного умнеет и считает:
-Я и Моцарт!
Потом ещё умнеет и получается:
-Моцарт и я !
А когда совсем приходит мудрость:
-Только Моцарт!
-По какому принципу подбирались солисты для разных песен?
А выбирать кто будет солировать было очень легко. У всех ребят тембры голосов отличались: у Вали Дьяконова, у Юрия Петерсона, у Анатолия Могилевского. Ну и, естественно, мой женский голос. Вокальный костяк составляли названные имена. Они до того разные, что сразу было ясно, для кого какая песня.
Толя Могилевский пел более энергичные, ритмичные, радостные, танцевальные песни, где можно включить «конго-бонго».
Валя Дьяконов ближе к тенору, но вообще он баритон, между баритоном и тенором. Вообще у него диапазон очень большой. Это могла быть песня и гражданского звучания, и песня о любви. Он мог спеть «Ивушку» и тут же: «Я сегодня до зари встану…»
Вот Юрию Петерсону песни гражданского звучания, на мой взгляд, не очень подходили. Петерсон – романтик.
Поэтому, когда когда Маликов приносил новый клавир, а я обычно начинала играть, сразу становилось ясно, чья это песня.
Бывали ещё дуэты. Я пела с Геной Жарковым украинские песни. Гена был великолепный трубач, но он мог и петь А какие у него были усы? Прямо запорожский казак!
При этом вся фишка заключалась в том, что, не смотря на такие разные тембры, все умели петь в унисон. Мы все умели убирать свой тембр и петь в унисон так, чтобы это казалось одним голосом, просто в нескольких наложениях. Некоторые не очень хорошие, не слишком грамотные музыканты говорят:
-Вот у вас много было унисонов, а надо было аккордами петь.
Аккордами петь легче. Сложнее взять четыре разных голоса и суметь спеть тютелька в тютельку. Вот где высший пилотаж. А аккордами… ?
У нас и аккорды были.
-Каков был общий уровень музыкантов "Самоцветов"?
Уровень музыкантов был высокий. Сейчас всё по—другому. Большое значение имеет подача, внешний вид. Недостатки мастерства могут исправить технические средства. Шоу - бизнес полностью перестроился. Может быть, так и надо делать.
А тогда ты выходил на сцену, брал, например, гитару, и надо было быть и вокалистом, и инструменталистом. Надо было петь и играть. Просто певцов или просто музыкантов не брали, и то и другое надо было уметь делать "на уровне". Когда приходил новый человек, Маликов и все остальные вместе прослушивали, что он может делать.
Высокий уровень музыкантов был необходимостью. Ведь как мы записывали музыку - сначала мы записывали инструментал, все одновременно. То есть каждый инструмент: бас-гитара, труба, барабан, саксофон, фортепьяно и прочее, все были отделены какими-то огромными фанерными перегородками. Так было в Доме звукозаписи. И так же было на «Мелодии». Все играли одновременно и сыграть нужно было от первой до последней ноты все правильно. Не было такого:
-Стоп, передохните!
А потом дальше поехали.
Иногда люди срывались. Например, во время записи я стояла, смотрела на всех, дирижировала, показывала, допустим, что идёт второй куплет, второй припев, потому что люди иногда немножко терялись, каждый же никого не видит, сидит в своей фанерной клетке. И вдруг кто-нибудь в самом конце не ту ноту сыграл! Всё опять заново, всё "от и до". И если тот же самый человек второй раз ошибся, то на него уже смотрели безо всякого дружелюбия. Опять надо по новой переписывать. А кто-то ещё сорвался. Опять по новой. После этого нервы на взводе. Иногда по 4-5 раз приходилось переписывать. Это было очень плохо. Надо было максимально со второго дубля.
-Это очень сложно.
Ну естественно, поэтому музыканты знали свою партию от зубов. Иногда, даже если и напивались вусмерть, то играли всё равно без всякой ошибки. Иногда музыкант уже ничего не понимал, не помнил как его зовут, но ноты все чётко воспроизводил и любую подпевку споёт не фальшивя, и всё наиграет как надо.
Это было, конечно, безобразие, настоящее безобразие, но такое бывало.
Иногда.
-А когда был самый первый успех коллектива на публике, когда стало ясно: «Вот оно началось!»
Это был концерт в «Эрмитаже» в августе 1971 года. Было наше официальное выступление, мы вышли заканчивать первое отделение. Там даже произошла роковая случайность, упало напряжение, были проблемы с техникой, а фанеры тогда, естественно, не было. Мы спели из-за этого хуже, чем могли бы и не очень были довольны, как всё звучало, но раздался шквал оглушительных аплодисментов. Это был наш первый официальный большой успех.
Мы очень быстро стали популярны. В радиопередаче «С добрым утром» прозвучала «Увезу тебя я в тундру» и пришли сотни тысяч писем. Слушателей попросили придумать название коллективу, и письма приходили мешками.
По радио мы прозвучали всего 2-3 раза, по телевидению нас не показывали, пластинок ещё не было. Люди переписали песню с радио, на концертах. Тоже с такими же, как моя, здоровенными «Кометами», приходили и записывали, переписывали друг у друга. И буквально через несколько месяцев мы стали собирать стадионы по 4 в день. При этом почти ничего не получая, смешные гроши.
- В основном ваши многочисленные поездки пролегали по стране. Отчего зависело, в какие города вы ездили чаще: от вашего желания или распоряжений руководства? Например, почему в вашем гастрольном графике начала 70-х часто значился Воронеж, как вспоминают поклонники «Самоцветов» – уроженцы этого города?
Мы работали в Москонцерте, многие города хотели заполучить «Самоцветы» и другие раскрученные коллективы. Концертный график нам составлял Москонцерт. Мы не могли сказать, что куда-то хотим поехать, а куда-то нет
В Воронеж мы, скорее всего, часто ездили из-за того, что были хорошие связи у Москонцерта и Воронежской филармонии, но ездить в Воронеж мы сами очень любили. Там было много студенческой молодёжи, которая составляла большинство наших зрителей, хотя на наши концерты приходили люди всех возрастов.
-А в какой первой записи «Самоцветов» Вы принимали участие?
Наша общая первая запись была «Увезу тебя я в тундру».
-А кто делал её аранжировку?
Вокал - точно я, это 100%, а вот инструментал, уже не помню.
-Расскажите историю песни «Если будем мы вдвоём».
Эту песню нам принёс Вячеслав Добрынин. Она стоит особняком в его творчестве. Он работает в жанре нашей популярной музыки, а у этой песни западное звучание. Мы записали её в Дрездене в 1972 году, когда ездили на «Шлягер-72», и там она вошла в десятку лучших песен. На «Мелодии» нам бы не дали её записать, А там предоставили студию на целую ночь, и мы записали то, что хотели. Мы всегда очень гордились этой песней и этой записью.
-А как получилось, что песни на украинском языке "Верба" и "Чаривна бойкивчанка" попали в московский ансамбль?
Такое было и раньше. В первый наш выезд в город Томск, когда мы ещё даже не назывались ансамблем «Самоцветы», мы пели «Червону руту». Маликову её дали раньше, чем Софии Ротару.
Мы её пели и проходила она "на стон" на стадионе. Маликов потом жалел, что эта песня от нас ушла. Он сначала подумал, что начать карьеру московскому российскому ансамблю на украинском языке, как-то вот, не очень. И она от нас уплыла. А мы, вообще-то, самые первые её исполнители.
Хотя, конечно, настоящую жизнь этой песне дала София Ротару.
Это была такая дружба народов.
-На фонограмме "Чаривной бойкивчанки" присутствует абсолютно фирменный ход - унисонное пропевание гитарного соло в стиле Гилмора. Были ли ещё примеры подобного использования на студийных записях 70-х?
Есть, например, в той же «Вербе». Это была моя идея, мне так хотелось, чтобы что-то такое прозвучало. Я думала, ведь чиновники же не поймут, что это совсем не из моей головы, не из нашей музыки. Мы так иногда делали совсем не от того, что собственных мыслей не было, а от того, чтобы вставить этот кусочек и побалдеть от того, что мы играем западную музыку. Мы были очень юные и очень хотелось такую цитатку, такой вот маленький фрагмент. Некоторые люди в зале понимали, и им тоже было приятно, что вот это тоже звучит.
-А почему для пластинки 33С62-05881-2 (1975 г.) с песнями Экимяна вами были записаны только вокальные партии, а инструментал записывал ансамбль «Мелодия»?
Нет, такого не было и быть не могло, особенно в те времена.
-По словам Светланы Резановой, она была объектом неприязни поклонниц в «Весёлых ребятах», когда была солисткой этого коллектива. Её слова: « Когда в ансамбле появляется женщина, то все поклонницы ее просто ненавидят. Так же как они ненавидели Ирину Шачневу в "Самоцветах".
Лично у меня тогда не создавалось такого впечатления. А что Вы можете сказать по этому поводу?
Со Светланой Резановой у нас разница в том, что она пришла в ансамбль «Весёлые ребята», когда это был уже состоявшийся коллектив, выпустивший много хитов, гастролировавший не один год.
А я появилась в ансамбле «Самоцветы» одновременно с остальными, и без меня уже ансамбль не воспринимали, поэтому это были «две большие разницы». Я никогда не испытывала никакой неприязни со стороны поклонниц.
У меня было очень много своих поклонниц, и очень часто я беседовала с поклонницами своих коллег, которые мне поверяли свои тайны, в кого они влюблены, о чём они мечтают.
Это были поклонницы Вали Дьяконова, Юры Петерсона и других ребят. Они мне не дарили цветы, но ходили с моим значком. Не знаю, откуда они их брали, тогда вроде бы такого предпринимательства не было?
-А у меня тоже был такой значок. Это делалось очень просто: покупался пластмассовый значок с бумажной картинкой, картинка выбрасывалась и вставлялась фотография.
Да-а-а?!! Ну значит, как-то так. В общем, я появилась сразу же, а Света пришла в готовый коллектив, где вкусы у девочек уже были сформированы, тогда как вкусы поклонников «Самоцветов» формировались в моём присутствии. Но кто-то меня, наверное, всё-таки, ненавидел, и сейчас, вероятно, ненавидит.
А в то время у всех у нас были свои поклонницы: у Юрия Петерсона, у Анатолия Могилевского, у Сергея Березина, у Гены Жаркова, и у меня. И даже дрались из-за нас:
-Ты не смей больше к ней подходить!
Я помню, что один раз мне даже пришлось вмешаться. Пришли ко мне какие-то ходоки с жалобами, что одна группа поклонниц так лупасит других моих поклонниц, что мне пришлось выйти и разбираться с этим. Я сказала:
-Я всех вас люблю...
И так далее, и тому подобное. В общем, была проведена такая содержательная беседа.
Иногда вырывали цветы, которые для меня приносили и для покупки которых копили деньги. Девчонки цветы вырывали, выбрасывали, чтобы только она одна с цветами пришла.
Так что были такие разборки. Я больше про себя знаю, а уж что там было у Петерсона, у Дьяконова… Это вообще, боже мой…
-В одном интервью, которое брали у Юрия Петерсона и его жены, Ольга вспомнила, что как-то шла домой и заметила, что за ней идут четыре поклонницы её мужа с не слишком доброжелательным видом. Тогда, войдя во двор и увидав там соседа, попросила проводить её до квартиры.
Совершенно верно, могли что-нибудь устроить. Может не искалечить, но обозвать как-нибудь, ущипнуть – это было в порядке вещей. Хотя и между собой поклонницы дрались, но на нас вроде бы не нападали.
А писем было колоссальное количество! На радио, на телевидение и лично нам. Все знали наши адреса, приезжали. Я всегда очень переживала, что такие молоденькие девчонки приезжали одни из других городов. Они воровали у своих родителей золото, бриллианты, серебро, привозили и присылали мне в подарок.
Я потом так из-за этого волновалась! Отсылала всё назад, по этому адресу и очень волновалась, благополучно ли дойдут эти посылки. Потом звонила, спрашивала, получили ли. Они отвечали:
-Да Ирина, всё получили.
А другие могли бы сказать, особенно сейчас, когда очень много авантюризма, что ничего не получали:
-Мы ждём от вас три бриллиантовых кольца, серебряные ложки – вилки и прочее.
Чего только ко мне не попадало! То шесть старинных серебряных ложек прислали, шесть вилок, шесть ножей. Откуда брали? Понятно что у родителей. Откуда это всё у юных девчонок? Если бы я всё это у себя оставляла, могла бы сейчас быть очень богатой женщиной.
-Это было бы неплохо!
Нет, такой способ обогащения для меня невозможен. Мой жизненный принцип – всё надо заработать! Так просто мне никогда ничего не давалось. Всё, что у меня есть - я всё сделала сама. И слава Богу!
-Что можно вспомнить о поездке на Фестиваль молодёжи и студентов в Берлине?
Это было здорово. Дружба – фройндшафт… Тогда в ГДР был Эрих Хонеккер. Мы и его видели.
Как же там было интересно! Это был 1973 год. Здесь очень долго готовились. Месяц были репетиции. Был гала-концерт, какие-то общие песни должны были петь. Собирались в Доме Советской Армии, репетировали. Какие-то талоны там нам на обед выдавали.
Уезжали на гастроли, возвращались, опять репетировали. Подготовка была бешеная.
В Берлине нас очень хорошо расселили. В том месте, где жили студенты, аспиранты. Мы ещё удивлялись, неужели они так живут?
А мы тогда жили в коммуналке в одной комнате с моей (царство ей небесное) золотой, просто изумительной свекровью Ниной Ивановной, мамой Алексея, мы ни разу с ней не поругались. Когда у нас, наконец, появилась двухкомнатная квартира - мы просто балдели.
Выступали мы на фестивале очень хорошо, нас тепло принимали. Что больше всего запомнилось - везде играла музыка. Здесь одна группа, там другая. Мы послушали очень много венгерских групп. Сначала их не допускали в Советский Союз: «Трамвай N5», «Локомотив ГТ», Кати Ковач.
Венгерский рок в то время был на уровне Европы. Потом они уже приезжали, мы их и здесь видели. А там мы болтались всю ночь, постоянно был хронический недосып.
Всю ночь мы гуляли, слушали группы, потом час поспим, поедим, а там и наш какой-то концерт.
-Ключевая песня, конечно, была «Дружба – Фройндшафт»?
Это Владимир Шаинский, дай Бог ему здоровья. Он отдавал нам песни, даже когда приходилось ждать для записи нашего возвращения с гастролей. Как-то ждал месяц, чтобы записать песню «Багульник».
Вот он написал нам эту «Дружбу - фройндшафт». Запевал её Юрий Петерсон. У него было такое прекрасное немецкое произношение! Мы ему говорили:
-Юрка, тебе надо в кино сниматься!
Он был такой вылитый немец голубых кровей… Песня была и на русском и на немецком. На одном из наших выступлении был и Хонеккер.
Ещё для наших зарубежных выступлений делали мы попурри в народном стиле, или, скорее, псевдонародном. Фактура шла облегчённая, рок-н-рольная.
-Какие ещё были запоминающиеся поездки в период 1971-1975 годов ?
Они все были запоминающиеся, поскольку в те времена советскому человеку выбраться за бугор было очень сложно. Единственной заграницей для нас была Болгария, и то это редко кто ездил. Мы были в Болгарии, Венгрии, Польше, Чехословакии, на Кубе. Но когда мы выехали в 9 стран Латинской Америки и пробыли там 4 месяца! Это были Венесуэла, Эквадор, Коста-Рика, Колумбия, Мексика, Боливия и т.д. Это было что на Марс, что туда.
-Но поездок в горячие точки тогда не было, как потом в Афганистан?
Нет, никаких горячих точек.
Мы сначала оформлялись в Аргентину, по курортам, но вот там был какой-то мятеж, кого с кем, не помню. У нас даже отпечатки пальцев брали в аргентинском посольстве. Аппаратура туда ушла, костюмы, но наши гастроли из-за неблагоприятной обстановки в стране не разрешили. Вскоре нам сделали другую поездку по Латинской Америке. Вот уж запомнилось, так запомнилось.
Мы столько насмотрелись, столько увидели! Вообще, совершенно другой мир. Это, конечно, не Лондон, не Париж, но всё равно более свободная жизнь. Самое-то главное, можно было посмотреть фильмы, которые у нас никогда не показывали. Мы там смогли посмотрели «Эммануэль», что у нас было запрещено категорически ещё много лет!
Ещё мы посмотрели фильм «Иисус Христос суперзвезда»! Чтобы увидеть этот фильм, мы поехали 4 -5 человек в отдалённый район, потому что фильм уже прошёл. Мы высматривали по газетам, что можно посмотреть. Какой-то один день не было концерта, и мы приехали в какой – то очень страшный квартал! Когда в посольстве узнали, сказали:
-Как же вас там не убили?!! Туда же никто из белых вообще никогда не заходит!
А мы после этого сеанса все вместе пили пиво, болтали, курили сигареты. Они впервые увидели людей из России. Они были так рады, так хорошо к нам отнеслись.
-Наконец блондинку увидели?
Вроде того, но никто не приставал. В посольстве потом сказали:
-Ребята, вы какие-то везуны!
А просто мы так искренне аплодировали, подпевали во время фильма. Мы же знали это всё с магнитофонной плёнки, все арии наизусть. И вдруг всё это смотрим наяву.
Потом они подошли к нам:
-Кто вы такие?
А мы очень выделялись на фоне этих людей. Район тот был очень нищий. Там на улице были столики, ребята заказали всем пиво, и мы стали с ними болтать. Мы тогда уже хорошо могли трепаться по-испански. Это лёгкий язык и мозги были молодые. Всё им рассказывали, потому что они, как всегда, думали, что Россия - это снег, медведи, платки, телогрейки и валенки. И вдруг они увидели нормальных людей, которые модно одеты ( мы уже, как тогда говорили, прибарахлились). У нас были и хорошие джинсы, а у меня и высокий каблук, и распущенные волосы. Я тогда находилась в расцвете своей красоты, и моя внешность была уж очень во вкусе латиноамериканцев: была молодая, очень длинные белые волосы, ходила в мини. Здесь это не очень приветствовалось, на улице пожилые люди могли обругать.
-У них ведь почти во всех их сериалах именно такие главные героини!
Да, я всё время слышала:
-Синьорита, amor, amor!
Постоянно на себе чувствовала заинтересованные взгляды. Там я, конечно, всегда с охраной ходила: со своим мужем Алексеем и с Валей Дьяконовым.
Мой муж за меня кого угодно просто бы убил бы.
-Было бы особенно, как сейчас молодёжь выражается, прикольно, если бы после выполнения роли телохранителя, Валя Дьяконов вышел бы на сцену с синяком под глазом!
Слава Богу, обошлось без этого. Просто всё было очень интересно. Совершенно другой мир, другая флора, другая фауна и другие человеческие отношения. Они более лёгкие, более раскованные. Особенно вечером, когда отдыхают.
В Венесуэле мы познакомились с детьми и внуками наших эмигрантов, которые уехали после революции. Они сразу разобрали нас по семьям, мы так шикарно жили в их виллах. Они просто дрались из-за нас, у кого нам поселиться. В посольстве это всё знали, потому что они в то время очень дружили. Нас поили, кормили, возили по ресторанам.
Какое впечатление производили на нас их виллы! Боже мой, мы такого никогда не видели (правда, они скромнее, чем теперь у здешних русских, даже чем у какого-нибудь чиновника маленького посёлка). Но нам это тогда казалось чем-то невероятным и сверхшикарным. Мы все были из коммуналок. А самое интересное - на самом видном месте какой-нибудь рушник, три ложки, которые остались от бабки, какой – нибудь самоварчик. То что осталось.
Как они нас принимали. Они нас просто облизывали! Потому что свои, русские!
А нам было перед ними иногда очень стыдно. Они знали все, узнанные от бабушек, народные песни. А мы, как начинаем петь с ними: первый куплет-хорошо, припев - отлично, второй уже не знаем. Как так вы не знаете?!! И так вот мы невнятно за ними подпевали!
Как они хранили традиции! И я уверена, что до сих пор хранят. У нас всё отшибло в Советские времена, мы все непомнящие своего родства. Мы только знали, что всё что было до семнадцатого года – всё очень плохо, чернуха. А там им всё с 17-18 века известно. Поэтому всё это они умеют ценить и хранить. Теперь я этому тоже научилась, а тогда было «гуляй – ветер», но мне было с ними приятно, необыкновенно приятно. Все прекрасно говорят по-русски, безо всякого акцента, хотя это уже и внуки эмигрантов.
Там был внук донского казака, которого звали Миша, так же как и его деда, осевшего в Венесуэле после Гражданской войны. У него и его русской жены Кати, был ресторан. Они уговорили нас там побывать. До этого нас дома обедом накормили и раза три ужином. Потом, когда мы пришли в ресторан, для других посетителей вход закрыли. Как бы: «Ресторан закрыт на спецобслуживание.» Он сказал:
-Не хочу здесь никого видеть, хочу с вами со своими. Вы - как часть нашей Родины.
И там мы уже гульбарили до семи утра, вместе пели «По Дону гуляет казак молодой …» и подобные песни.
Все работники ресторана из своих помещений выходили посмотреть на своего шефа, как он с гармошкой поёт и пляшет. Таким они его ещё не видели. Нас они как-то даже идеализировали, уже за то, что все мы говорим на русском языке.
Михаил говорил, что всегда мечтал приехать в Россию, и он сам представлял, как он сможет приехать в Москву, идти по улице, и там все вокруг говорят на русском.
Я говорю:
-Ну не совсем на русском, в основном, все матерятся. Но русский тоже можете услышать. Хотя можете разочароваться - нахамят Вам как следует. Машины не пропускают пешеходов как здесь. Пошлют Вас много раз за час – много чего услышите !
В целом, эта поездка была для меня открытием. Я поняла, что есть другой мир, другая жизнь, другие ценности. Когда я пришла в «Самоцветы», мы стали много ездить и мир стал нам открываться, но после этой поездки я поняла, что земной шар очень большой и разный. Мы же жили за «железным занавесом».
-Мне этот рассказ напомнил сказку Андерсена «Гадкий утёнок». Там главный герой и его собратья вылупились из яиц, то оглядывая двор, говорили:
-Как велик мир!
А им сказали, что это ещё не весь мир, за забором есть поле, по нему пролегла тропинка, которая ведет куда-то вдаль и там тоже много чего ещё есть, о чём и мы сами не знаем.
Да, правда. В детстве наш двор тоже был как целый миром. А когда мы перелезали через забор, это казалось чем-то необыкновенным.
-Это на улице Маршала Бирюзова?
Да, там всё строили пленные немцы. После войны хотелось чего-то особенного. Наши отцы все были офицеры. Они видели только грязь, смерть, разрушения.
-А Ваш отец тоже был офицер?
Да офицер, полковник. Они все стремились к красоте, тогда они очень хорошо зарабатывали и очень хотели, чтобы дворы наши цвели. Туда покупались растения, работали садовники, и мы сами все работали, ухаживали за растениями. Первого сентября даже никто не покупал цветы – срезали свои, выращенные во дворе.
-В октябре 1974 года в Москве проходил 5 Всесоюзный конкурс артистов эстрады. «Самоцветы» на нем заняли 2 место и там вышел конфуз. Об этом рассказывает Ярушин в своей книге. Что там произошло? Обычный технический сбой?
Нет, это была подляночка! Что давало призовое место? Оно давало повышение ставки. Мы же на ставках тогда работали. Неважно, хоть двадцать тысяч народу на концерте, хоть два человека. Всё равно одну и ту же зарплату получишь. А если ты занимаешь призовые места, лучше, конечно, первое, то у тебя сразу же растёт ставка.
Потом, ты получаешь право на сольный концерт. Так что призовое место очень много давало и имело очень большое значение.
Мы должны были там выйти под песню «Мой адрес – Советский Союз», а в конкурсе должны были звучать другие песни – такая была идея. Эта песня звучала с магнитофона. Тогда же были катушечные магнитофоны и вот там пленка была разрезана и склеена специальным образом. За магнитофоном сидел мой муж и, естественно, никакого сбоя не должно было быть. А получилось, что мы вышли на сцену под какие-то несуразные звуки. А это же бьёт по нервам. Дальше-то нам надо петь живьем.
Лёше потом попало очень сильно. А что он мог сделать? Отлучился ненадолго, а надо было сидеть не отходя, но он не думал, что такое может быть - перекрутили, подклеили.
Про подобные вещи артисты балета нередко рассказывают.
-Но, несмотря ни на что, вы всё же заняли призовое место?
Первое место заняли «Поющие сердца», а мы заняли второе место, получили диплом и дальше поехали работать.
-Что в 70-е мешало и помогало работать? В то время все творческие произведения должны были проходить какие-то инстанции - хорошо это было или плохо? В свете того, что сейчас происходит, у многих теперь уже к этому двойственное отношение.
Я поняла вопрос. Вот эта цензура, которая называлась худсовет – это и хорошо и плохо, и очень хорошо и очень плохо. Что хорошо – ниже определённого музыкального творческого уровня невозможно было выйти на сцену. Ну хотя бы ты более менее грамотный должен был быть, чисто петь, приятный тембр, уметь играть на гитаре, на пианино, на трубе и прочее. Был какой-то минимум, ниже которого нельзя было опускаться. А у Маликова требования были завышенные, потому что коллектив был известный, выше середняка.
-У Маликова требования были выше, чем у худсоветов?
Выше. В те времена были и в Москонцерте, и везде плохие и хорошие музыканты. Так было и будет всегда. Я уже говорила, что всё записывали от и до, всё нужно было делать самим, нельзя было ошибки исправить с помощью техники. Даже если бы и появился кто-то не тот, то больше двух недель бы не продержался.
Мы пели вживую, и если бы на концерте кто-то лажался - быть ему в ансамбле было бы невозможно. Если только папа или мама очень большие начальники. Или через него можно было попасть за границу и достать инструменты.
В этих случаях держали и таких, но у такого обычно отключали микрофон. Даже у нас под конец такой был (ни за что не скажу его фамилию). Его взяли именно потому, что отец был очень большим начальником. Да в общем-то, он и сам был очень хороший мужик . Всё равно приносил пользу. Где-то что-то достать, купить.
-И внешне смотрелся, не портил общий вид?
Да, и внешне смотрелся. Приятный парень, почему бы нет. Так что на некоторые хитрости тоже приходилось идти.
Да, мы отвлеклись от худсоветов. Плохо было то, что мы обязаны были петь некоторые песни и записывать их на пластинки. Совершенно не нужные нам песни, но без них тебе не подпишут ни отделение, ни концерт, не выпустят за границу. И что с этой песней не делай, как ни старайся из дерьма конфетку не сделаешь. Хотя иногда бывало, что полконфетки мы, всё-таки, делали. Но было это ужасно неприятно.
Ещё было неприятно, что песни, которые сочиняли сами ребята (замечательные песни) не могли попасть на сцену или на пластинку. Самое большее – одна в сольном концерте или одну песню в диске - гиганте Маликов пробивал. Больше не давали, душили очень красивые песни.
Третье: совершенно как на врага народа смотрели на электрогитару. А так хотелось, чтобы соло на электрогитаре прозвучало, а это было практически запрещено, поэтому как-то выкручивались. На видео записях даже гитары не показывали толком.
Потом ещё нам навязывали одежду. Мы, все-таки, тоже были ребята со вкусом. Конечно, не было тогда большого выбора и материальных возможностей, но купили бы мы что-нибудь у фарцовщиков и нашли бы какую-нибудь портниху, которая бы могла нам сшить сценические костюмы. Молоденькие были, а всегда должен быть пиджак, чуть ли не галстук, у меня длинное платье, вырез на платье нельзя, распущенные волосы нельзя, всё в хвост.
Это они придумывали сами, это не из правительства шло. Авось чего бы не вышло, уж лучше мы так сделаем. Движения на сцене совсем не позволяли.
-Шаг вправо, шаг влево – расстрел?
Практически так. Ну на концерте можно было ещё какие-то шаги делать, а на телевидении вообще надо было стоять как истукан, будто кол вбили. Нельзя было даже голову повернуть. Даже когда у нас были дуэты, например Валя Дьяконов поёт:
-Я люблю тебя!
А я ему отвечаю:
-Я люблю тебя!
А голову повернуть в его сторону нельзя. Как-то во время подобной песни посмотрела в его сторону, тут же:
-Стоп! Ира, просили же стоять прямо!
Однажды Юра Петерсон рукой как-то так движение сделал. Сразу:
-Стоп! Руки по швам!
Они просто сами боялись. Хотя если бы всё это прошло, никто бы не обратил внимание. Никакое бы высокое начальство не обратило бы внимание, что при словах: «Я люблю тебя», я повернула голову к Валентину. Мы же не раздетые в постели, а наглухо одетые на расстоянии 3 метров. Они сами перестраховывались. Это человеческий фактор. До того были запуганы тридцатыми, пятидесятыми, шестидесятыми.
Вот в этом плане роль худсоветов была отрицательная. Не давали людям развивать свою индивидуальность и творческие способности. Сколько спилось людей из-за этих каких-то непонятных правил, которые не были прописаны в нашей конституции: художников, музыкантов, литераторов молодых. Хорошо, кто смог это выдержать, а некоторые погибали.
А с другой стороны всё-таки был какой-то профессиональный уровень. Если раньше был художник, то он умел, по крайней мере, рисовать. А сейчас можно раскрутить, если просто краской плюнул на холст.
Не надо думать, что я брюзжу, я молода душой, но если там, где есть бездарность надо делать вид, что я это понимаю и приветствую, то я не могу.
Я этого не понимаю.
-Ирина, мы уже говорили о том, что все артисты «Самоцветов» были с разными голосами, но они были и с абсолютно разными характерами. Как из таких разных людей можно было создать коллектив?
Это верно, характеры были совершенно разные, а самый лучший у меня - ха-ха-ха! Нет, но я всё-таки единственная женщина, поэтому я ни с кем не ссорилась, а у ребят конфликты, были. Правда я тоже иногда с ними немного цапалась, но это так, по мелочам.
А у них между собой были конфликты довольно серьёзные. Сам Юрий Фёдорович Маликов всегда умел воспринимать критику. И надо отдать ему должное, он всегда умел быть дипломатом. Да и меня всегда терпел, я всегда говорю, что думаю, и он спокойно к этому относился.
Я как - то недавно, может быть года три назад сказала:
- Юр, ну как ты мог выдерживать тогда? Ведь каждый был гений и звезда в двадцать-то с лишним лет. Каждый выпендривался, как мог. Как ты мог выдерживать эту браваду?! Если бы ты не был музыкантом, то должен бы был стать дипломатом.
Он ответил:
-Да, было трудно!
-Он и сам был очень молодой!
Он был молодой, но был намного умнее и мудрее всех. Он всегда умел держать себя в руках. Он никогда не переходил на крик, я никогда не слышала от него ни одного матерного слова. Он всегда был спокоен, даже если внутри всё бурлило.
Мне было проще, я одна женщина и соперничать мне было не с кем. А между ребятами шла борьба за первенство. Каждый из нас был молодой, каждый – максималист страшный, всё: Я-Я-Я ! Всё-то мы знали: что и как лучше делать, что лучше в репертуар брать и прочее. Это сейчас я говорю:
-Не знаю, я должна подумать.
А тогда я всё всегда знала! Тогда я могла сказать – эта певица ерунда, а эта хорошая! Сейчас я подумаю и скажу, что это мне не нравится, но это не обязательно означает, что это плохо. Просто МНЕ не нравится!
Молодёжь сейчас тоже такая же какими и мы были. Мир меняется, происходит стремительный технический прогресс, а человек каким был, таким и остался со всеми своими и пагубными и хорошими страстями. Так что Пандора со своим сундучком всегда рядом.
-А насколько сложно было строить личную семейную жизнь при такой работе? Коллектив круглый год месяцами гастролировал, и ребята подолгу не видели свои семьи. Но им всё же проще, чем Вам, когда муж здесь же в коллективе. Все 24 часа в сутки вместе, и все семейные проблемы и ссоры у всех на глазах.
Я, скажем, могу разругаться утром с мужем на всю жизнь, потом уйти на работу. Там дела и коллеги закрутят так, что к вечеру уже ничего не помню, что там было в начале дня. Придя домой, если он вдруг на меня дуется, с трудом вспоминаю, что мы, кажется, ссорились.
А каково это быть вместе постоянно ?
Расскажу о себе. И первый, и второй муж у меня были в коллективе. Многие удивлялись, спрашивая:
-А вы что, и в отпуск вместе ездите?!
Да, и в отпуск мы вместе ездили, и характер у меня не сахар, могу сказать откровенно. Но я человек уживчивый. Я обожала обеих своих свекровей. Они у меня были совершенно разные. Одна мне ближе по духу. Она была администратором Эдди Рознера, всегда была среди музыкантов. А вторая - простая женщина из маленького городка, всю жизнь проработавшая бухгалтером. Я их обожала и они меня. Я не люблю скандалов и очень часто позволяла на себе ездить, лишь бы не было выяснения отношений. Ладно, пусть уж так будет, лучше промолчу, пропущу. Я очень вспыльчивая, но быстро отходчивая женщина.
Потом, наша личная жизнь в поездках хотя и проходила нос к носу, но общались очень мало. Репетиции, четыре концерта в день, между этим успеть поесть, прийти в номер совершенно уставшими, опять что-то поесть и дальше упасть в одну койку или в разные. Загруженность такая, что иногда за день и трёх слов сказать друг другу некогда. А утром рано вставать, репетиции и дальше всё заново.
Когда приезжали в Москву, тут же московские концерты, репетиции бесконечные, на радио записываться, на пластинки записываться, иногда съёмки на телевидение.
Нас никогда не было дома. Мы как-то подсчитали, что в месяце из 30 дней нас не было 25. И вот эти 5 дней на всю семейную жизнь. Поругаться толком было некогда.
А ребята когда приезжали домой, то жёны уже по ним соскучились полностью, они соскучились по жёнам и детям, поэтому у них в семьях был мир.
Ну бывали, конечно, иногда скандальчики. Помню как-то был у нас долгий репетиционный период в Москве, больше месяца готовили новую программу… Тогда одна из жён мне сказала:
-Господи, скорей бы он уехал! Я так отвыкла от этого: каждый день ему готовить, чего-то ему стирать, гладить. Я так устала! А так он приехал, привёз груду грязного белья, я перестирала раз, положила всё чистое и опять его не вижу. Ни готовки, ничего, а тут столько проблем! Утром его будить, а мне же тоже на работу надо бежать. Скорей бы вы на гастроли уехали!
Так вот строилась личная жизнь, но, конечно, я уверена, в разлуке все тосковали, скучали.
А я всегда мечтала приехать и отдохнуть дома от суеты, от общения, не подходить к телефону. Потому что я всегда на каблуках, накрашенная и прочее. Хотелось побыть в халате, в шлепанцах и чтобы весь день никто бы не трогал, чтобы заниматься чем хочешь: хочу-книжку читаю, хочу - телевизор смотрю. Сейчас могу сказать:
-Не дай Бог, чтобы было очень много свободного времени, чтобы ходить в халате.
Лучше мечтать об этом, и испытывать радость, когда получаешь эти 2-3 дня. Не дай Бог зарасти мхом. Теперь, конечно, мы такой график бы не выдержали, как тогда, по 4 концерта в день, переезды, перелёты. Сейчас мы тоже очень любим выезжать и, дай Бог, поездки бывают, но не часто, и на концерт мы едем как на праздник.
Никогда не мечтайте о том, чтобы расслабиться побольше. Раньше, когда мы были полностью загружены, нам давали месяц отпуска, но через 2 недели уже хотелось на сцену. Если будучи в отпуске на юге приходили на чей-нибудь концерт, допустим на «Песняров» или кого-то ещё, то сама уже заводилась и тоже хотелось на сцену.
-Перед следующим вопросом хочу немного вспомнить историю России. Когда-то, поучаствовав в войне 1812 года, увидев Европу, проникшись витавшими там революционными идеями российские дворяне - офицеры устроили Декабрьское вооружённое восстание на Сенатской площади.
Вы, аналогично, вырвавшись за железный занавес, четыре месяца проведя в Латинской Америке, вернувшись домой, устроили свой собственный мятеж.
Почему?
Всё это получилось по дурости, по величайшей дурости!
-Так молодость – на то и молодость, чтобы иногда совершать глупые поступки…
Да, но мы были уже не такие молодые, с таким-то опытом работы!
Валентин Дьяконов опоздал на репетицию и сам Маликов потом говорил:
-Я не очень дипломатично поступил. Надо было более тактично сказать. Дьяконов обиделся, встал в позу.
У меня были свои личные причины. Я работала с мужем Алексеем Шачневым, он был в «Самоцветах» звукорежиссёром, но он великолепнейший бас-гитарист и ему очень хотелось на сцену. Маликов ему обещал, что ещё немного поиграет сам, а потом это место займёт Алексей, но этого не случилось. Алексей очень страдал.
А в новом ансамбле ему светило, что он выйдет на сцену обязательно.
Сергей Березин и Николай Раппопорт тоже сыграли определённую роль, помутили воду. У них был дальний прицел – стать руководителями. Они были гораздо старше, а мы тогда такими молодыми дурачками оказались.
Сейчас я, конечно, никогда бы не стала ради кого-то уходить из прекрасного дела. У меня там всё складывалось хорошо, а я поддержала этот раскол ради коллектива, ради других.
Ко мне даже Маликов приезжал и говорил:
-Ира, оставайся. Ты-то тут причём. У нас же с тобой нет никаких конфликтов. Ничего абсолютно. Твой Алексей будет играть на сцене, а я буду иногда выходить.
Приезжал он и к Валентину Дьяконову.
Поступили мы тогда очень неумно, о чем теперь можно только сожалеть. Но вместе с тем нам удалось поднять другой ансамбль - «Пламя», сделать там уйму хитов... .
Хотя эти хиты мы могли бы делать вместе и в ансамбле «Самоцветы».
Между работавшими раньше с нами композиторами и поэтами тоже произошло разделение: кто-то писал для нас, кто-то только для Маликова, поскольку его очень уважали, а так бы всё шло в общую копилку.
Тем не менее, с 1995 года я опять работаю с Юрием Маликовым. Я вернулась домой и с того момента уже прошло семнадцать лет. Это больше чем в первых «Самоцветах», больше, чем в «Пламени».
Когда меня Юрий Фёдорович пригласил в 1995 году, то я решила, что в моей работе уже не будет ни мужей, ни братьев, ни сватов, ни родственников. Что я больше не буду из-за кого-то драть глотку, уходить, добывать для кого-то место на сцене. Уговаривать, чтобы не выгоняли из коллектива кого-то, кто напился и три дня прогулял, и пока держу данное себе слово.
Если кто-то не ко двору, то не должен из-за этого страдать другой человек: ругаться с начальством, кого-то уговаривать. Ты или добейся, чтобы ты был ко двору или уйди красиво. Нельзя использовать для этого другого, который трепет из-за этого себе нервы и портит отношения, тем более, что потом никто этого не помнит.
Считаю, что каждый должен отвечать за себя, хотя, при этом, я человек справедливый, и против несправедливостей всегда буду бороться.
-Как образовался ансамбль «Пламя»?
Мы сели в каком-то скверике и стали набрасывать какие-то названия. У Березина уже было готово:
-Давайте «Пламя».
Мы сразу стали насмехаться:
-Племя, вымя, семя….
Я не была в восторге, но «Пламя», так «Пламя». Не всё ли равно, как ты назовёшься. Главное, что ты поёшь и что ты играешь, какую продукцию ты выдаёшь. Можно назваться: «Великолепный век» или «Великолепная семёрка», а у тебя будет два прихлопа два притопа или можно назваться очень скромно, но, при этом, достойно петь и играть.
-Вскоре после дружного совместного ухода от Юрия Маликова коллектив ансамбля всё-таки стал меняться. Почему?
Толя Могилевский ушёл из коллектива, чтобы начать оформляться для выезда за границу. Ушёл, чтобы не быть пятном на коллективе, чтобы не мешать нам выехать в ту же Болгарию, в Польшу, а с ним мы бы стали невыездными.
Потом Березин и Раппопорт стали убирать людей.
-Убирать таких людей???
Конечно. Все, кто менялись у нас в ансамбле – всех увольнял Сергей Березин. Он всегда доводил до того, чтобы человек уходил. Ему нужно было властвовать. Он очень умный, интеллигентный человек, но стремящийся к единоличной власти. Мы раньше этого не замечали, поняли только тогда, когда он стал руководителем.
Ядро он оставлял, не мог же он сразу всех ликвидировать. Когда он с годами разогнал почти всех и выгнал меня, то создал ещё один коллектив «Нескучный сад», который пел только его песни. После сделал ещё и обновлённое «Пламя». Потом и «Пламя» развалилось, и «Нескучный сад» никак не раскрутился, хотя там были молодые ребята со стильными причёсками в роскошных костюмах, хорошо двигающиеся на сцене.
Но не получилось.
Я к нему сейчас никаких претензий не имею, всё в прошлом. Только потом, когда он опять меня приглашал работать вместе в 1996 году, я уже к нему не пошла – непредсказуемый человек.
Сейчас Сережа Березин ( дай Бог ему здоровья, пусть работает) вернулся к песням, которые мы делали в 76-77-78 годах. Но сейчас они там у него звучат совершенно по-другому! На «Пламя» не похоже! Сейчас я бы не сказала, что у него хоть что - нибудь осталось от ансамбля «Пламя», но это их дело.
-Расскажите о приходе в ансамбль новых артистов Игоря Никитина, Юрия Редько, Станислава Черепухина, Виктора Дегтярёва.
Юрий Редько и Станислав Черепухин работали в Питере в ВИА «Лира». Это очень был хороший коллектив, но «Пламя», конечно, был более раскрученным и популярным. Березину их порекомендовали.
У нас были проблемы с Валей Дьяконовым. Он самый наш великий артист, это просто мой любимец, но со сложным характером. Он иногда мог не поехать на гастроли и тому подобное. В конце концов у Березина, как и у любого руководителя в такой ситуации, встал вопрос о замене.
Тут он увидел Станислава Черепухина и Юрия Редько. Заменить полностью, конечно, никого нельзя, но Юрий Редько прекраснейший гитарист, который великолепно играл сольные куски, великолепно пел и группе, и главное что - великолепно пел соло, молодой и красивый.