Зашел в квартиру, как чужой,
Не сняв плаща, застыл у двери,
"Прости, я ухожу к другой.
Влюблен. Сначала сам не верил."
Он резко поднял воротник,
Как защищаясь от ненастья,
Он ждал что будут слезы, крик,
А услыхал "Какое счастье!
И у меня давно другой,
Не знала как тебе признаться.
За все спасибо, дорогой,
Теперь нам нечего бояться."
И он ушел все пялясь в пол.
Душила горечь униженья,
И был уже не рад другой,
И было лишь в душе смятенье...
Ведь он все время верил той,
Что ежедневно предавала...
...в квартире темной и пустой,
так страшно женщина рыдала.

http://gif3.mycdn.me/image?t=45&bid=811829535010&id=811829535010&plc=WEB&tkn=*yeCd0vQXd1xQwDImLOrFUzhHpug

Она сидела у окна,
А он вошёл в её вагон.
— Женат, — подумала она,
— Лет тридцать пять, — подумал он.
А за окном цвела весна,
Был мир прекрасен, словно сон.
— Красив, — подумала она.
— Как хороша! — подумал он.
Но жизнь для счастья не дана.
Он встал и вышел на перрон…
— Как жаль! — подумала она.
— Как жаль! — успел подумать он.
А дома, сжав бокал вина,
Включив любимый «Вальс-Бостон»
— Одна, — подумала она.
— Один, — вдали подумал он.
Всё изменилось через год…
Она вошла к нему в вагон.
«Прошу прощенья, можно к Вам?»
«Я буду рад» - ответил он.
А за окном опять весна,
Казалось всё прекрасным сном
«Вы знаете, я Вас ждала».
«Я Вас искал» - ответил он.
Дрожало пламя от свечи.
Играл тихонько «Вальс-Бостон»
«Судьба?»- спросила вдруг она.
«Любовь» - обняв её, ответил он.
Не молчите… жизнь так коротка. Одна секунда порой решает всё

Неторопливо истина простая

В реке времён нащупывает брод:

Родство по крови образует стаю,

Родство по слову - создаёт народ.



Не для того ли смертных поражая

Непостижимой мудростью своей,

Бог Моисею передал скрижали,

Людей отъединяя от зверей?



А стае не нужны законы Бога, —

Она живёт заветам вопреки.

Здесь ценятся в сознании убогом

Лишь цепкий нюх да острые клыки.



Своим происхождением, не скрою,

Горжусь и я, родителей любя,

Но если слово разойдётся с кровью,

Я слово выбираю для себя.



И не отыщешь выхода иного,

Как самому себе ни прекословь, —

Родство по слову порождает слово,




Родство по крови - порождает кровь.

Ми-бемоль минор с паузами

Снег. Очень белый. Очень.
Письмо. Коротко. Не лживо.
Письмо. Уж куда короче.
Вечер. Длинный. Тянет жилы.

Снег. Падает. За стеклами.
Трубка. В потемках. Дымная.
Меня. Ничто. Теплое.
Не коснется. Покроюсь инеем.

А человеку. Не должно быть. Холодно.
Ни тебе. Ни мне. Ни кому-нибудь.
Человек. К человеку. Голодно.
Жадно. Прокладывает. Путь.

Снег. Падает. Нескончаемо.
Письмо. Короткое. Куда короче.
Вечер. Длинный. Отчаянно.
Снег. Очень белый. Очень…

Ми бемоль мажор (немножко музыки)


Останься...
Лишь капелька катится зелено-синяя...
Останься,
чего не захочешь проси у меня!
Останься!
Но катится,катится сине-зеленая капелька.
Смахнул.Неужели слеза?
Неужели я плачу как маленький?
...а это всего лишь дождинки весенняя крапинка!..

Под теплым дождем
ты стоишь золотая,
на мокром мосту
ты стоишь золотая...
И под каштаном
стоишь золотая,
золотом солнца
вся залитая...
-Ну ничего,моё золото,
все ещё зелено-молодо,
ты ещё дорастешь
и до моего солнца,
и до моих туч,
из которых этот дождь...
Останься...
только капельки катятся,
синяя,зеленая,
одна,другая...
останься,
моя дорогая...

...Волосы
так смешно спутаны,
взбиты,разбросаны ветром беспутным,
мокрые от дождей весенних,
лунные,ароматные,как сено,-
Останься,
катятся капельки
зеленая,синяя,
одна,другая...
останься,
моя дорогая...

...Покачиваясь,скользя,
вымокшая до нитки,
какая-то незнакомая
к плечу моему прильнешь,
бьется в моих руках
трепетное твоё сердце,
беспомощное,как птица,
которую сшиб дождь...
- Хочешь ввысь?
...только там и годится
сердцу высокому находится...
- Ах,как хорошо,что ты здесь,
что ты - есть...
- Останься,
лишь капельки катятся,
зеленая,синяя,
одна,другая...
останься,
моя дорогая...

Я капельку солнечную сотру,
смахну как слезу,
с её локонов и бровей,
я её обожаю,я твержу ей:
останься!..
Лишь капельки катятся
синяя,зеленая
одна,другая,
останься,моя дорогая...
...мне открылись два глаза -
два солнца горячих...
-Попала под дождь?
ну,ничего,ты ещё подрастешь,
моя боль,моё золото,-
это всего лишь весенний дождь!
-Всего лишь?
-Всего лишь без всякого таинства
сине-зеленая капля дождя...
Останься!...

Эд.Межелайтис

Елена Михайловна Ширман родилась 3 февраля 1908 года в Ростове-на-Дону. Её отец был штурманом, плавал на Азовском и Чёрном морях, впоследствии стал служащим. Мама учительствовала, после Октябрьской революции окончила Археологический институт и работала в музеях.

Елена с детства сочиняла стихи, увлекалась рисованием, занималась спортом. Любовь к книгам, к литературе привела её в библиотечный техникум. С шестнадцати лет Елена Ширман стала печататься вначале в ростовских, а потом и в московских изданиях («Октябрь», «Смена» и др.) В 1933 году она окончила литературный факультет Ростовского пединститута, работала в библиотеке, вела культпросветработу на селе, много занималась собиранием и обработкой фольклора. И всё это время не переставала писать стихи — о родине, о поэзии, о любви.

В 1937 году Елена Ширман поступила в Литературный институт им. Горького и последующие четыре года посещала творческий семинар И. Сельвинского. Одновременно с учёбой Елена сотрудничала в различных ростовских редакциях, руководила литературной группой при газете «Ленинские внучата», была литературным консультантом газеты «Пионерская правда», а также корреспондентом Вёшенской районной газеты «Большевистский Дон». Её имя упоминается в одном из писем Шолохова.

С начала Великой Отечественной войны Елена Ширман — редактор выходившей в Ростове агитгазеты «Прямой наводкой», где печатались многие её боевые сатирические стихотворения. Она писала агитационные листовки и открытки. В 1942 году был издан стихотворный сборник Елены Ширман «Бойцу Н-ской части».

Минуло более двадцати лет, прежде чем все узнали подробности расправы гитлеровцев с поэтессой Еленой Ширман. В июле 1942 года в составе выездной редакции ростовской газеты «Молот» Елена Ширман выехала в один из районов области. В станице Ремонтной она была схвачена гитлеровцами со всеми материалами редакции и героически погибла. Немцы люто её ненавидели и, наконец, смогли дать волю своей звериной злобе. На её глазах гитлеровцы расстреляли отца и мать, приказали ей самой вырыть им могилу. На следующий день поэтессу повели на казнь. С неё сорвали одежду, заставили рыть могилу теперь уже себе.

ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ


Эти стихи, наверное, последние,
Человек имеет право перед смертью высказаться,
Поэтому мне ничего больше не совестно.
Я всю жизнь пыталась быть мужественной,
Я хотела быть достойной твоей доброй улыбки
Или хотя бы твоей доброй памяти.
Но мне это всегда удавалось плохо,
С каждый днем удается все хуже,
А теперь, наверно, уже никогда не удастся.
Вся наша многолетняя переписка
И нечастные скудные встречи —
Напрасная и болезненная попытка
Перепрыгнуть законы пространства и времени.
Ты это понял прочнее и раньше, чем я.
Потому твои письма, после полтавской встречи,
Стали конкретными и объективными, как речь докладчика,
Любознательными, как викторина,
Равнодушными, как трамвайная вежливость.
Это совсем не твои письма. Ты их пишешь, себя насилуя,
Потому они меня больше не радуют,
Они сплющивают меня, как молоток шляпу гвоздя.
И бессонница оглушает меня, как землетрясение.
…Ты требуешь от меня благоразумия,
Социально значимых стихов и веселых писем,
Но я не умею, не получается…
(Вот пишу эти строки и вижу,
Как твои добрые губы искажает недобрая “антиулыбка”,
И сердце мое останавливается заранее.)
Но я только то, что я есть, — не больше, не меньше:
Одинокая, усталая женщина тридцати лет,
С косматыми волосами, тронутыми сединой,
С тяжелым взглядом и тяжелой походкой,
С широкими скулами, обветренной кожей,
С резким голосом и неловкими манерами,
Одетая в жесткое коричневое платье,
Не умеющая гримироваться и нравиться.
И пусть мои стихи нелепы, как моя одежда,
Бездарны, как моя жизнь, как все чересчур прямое и честное,
Но я то, что я есть. И я говорю, что думаю:
Человек не может жить, не имея завтрашней радости,
Человек не может жить, перестав надеяться,
Перестав мечтать, хотя бы о несбыточном.
Поэтому я нарушаю все запрещения
И говорю то, что мне хочется,
Что меня наполняет болью и радостью,
Что мне мешает спать и умереть.

…Весной у меня в стакане стояли цветы земляники,
Лепестки у них белые с бледно-лиловыми жилками,
Трогательно выгнутые, как твои веки.
И я их нечаянно назвала твоим именем.
Все красивое на земле мне хочется называть твоим именем:
Все цветы, все травы, все тонкие ветки на фоне неба,
Все зори и все облака с розовато-желтой каймою —
Они все на тебя похожи.
Я удивляюсь, как люди не замечают твоей красоты,
Как спокойно выдерживают твое рукопожатье,
Ведь руки твои — конденсаторы счастья,
Они излучают тепло на тысячи метров,
Они могут растопить арктический айсберг,
Но мне отказано даже в сотой калории,
Мне выдаются плоские буквы в бурых конвертах,
Нормированные и обезжиренные, как консервы,
Ничего не излучающие и ничем не пахнущие.
(Я то, что я есть, и я говорю, что мне хочется.)
…Как в объемном кино, ты сходишь ко мне с экрана,
Ты идешь по залу, живой и светящийся,
Ты проходишь сквозь меня как сновидение,
И я не слышу твоего дыхания.
…Твое тело должно быть подобно музыке,
Которую не успел написать Бетховен,
Я хотела бы день и ночь осязать эту музыку,
Захлебнуться ею, как морским прибоем.
(Эти стихи последние и мне ничего больше не совестно.)
Я завещаю девушке, которая будет любить тебя:
Пусть целует каждую твою ресницу в отдельности,
Пусть не забудет ямочку за твоим ухом,
Пусть пальцы ее будут нежными, как мои мысли.
(Я то, что я есть, и это не то, что нужно.)
…Я могла бы пройти босиком до Белграда,
И снег бы дымился под моими подошвами,
И мне навстречу летели бы ласточки,
Но граница закрыта, как твое сердце,
Как твоя шинель, застегнутая на все пуговицы.
И меня не пропустят. Спокойно и вежливо
Меня попросят вернуться обратно.
А если буду, как прежде, идти напролом,
Белоголовый часовой поднимет винтовку,
И я не услышу выстрела —
Меня кто-то как бы негромко окликнет,
И я увижу твою голубую улыбку совсем близко,
И ты — впервые — меня поцелуешь в губы.
Но конца поцелуя я уже не почувствую.


1941

Елена Ширман (1908 - 1942)