Можете ли вы написать подробную биографию своих родителей? Знаете ли, где жили и чем занимались ваши прадед и прабабушка? Сумеете ли назвать по имени и отчеству всех ваших родственников, включая двоюродных и троюродных братьев и сестер?

Уверена, что большинство ответят на эти вопросы отрицательно. Бурная история нашей страны, чрезвычайно острые политические ситуации, пережитые на памяти всего одного-двух поколений, как-то не располагали к изучению истории своего рода, бережному сохранению и изучению семейного архива. Да к тому же так уж утвердилось в нашем сознании, что родословная – это что-то из «дворянской» жизни, а у нас, советских, собственная гордость, и человек славен вовсе не предками, а своим трудом, исключительно собственными заслугами. И получилось, что мы сами обкрадываем себя и своих детей, не получая поддержки от своих корней, плохо представляя, а то и вовсе не зная, какое психологическое, моральное и иное наследство мы получили от своих предков, чем можем по праву гордиться и какие бесценные уроки можем извлечь из жизни родных нам людей.

Минута молчания

Петербург – город маленький, и вести с «Адмиралтейских верфей» распространяются моментально. А вот эта, горестная, как на грех запоздала. Не стало Якова Ивановича Александрова. Уже месяц тому…

Он ушел от нас в один из дней новогодней суматохи, ушел, не привлекая  особого внимания, как и жил…

…К 40-летию Победы заводская газета опубликовала большой отрывок из военного дневника Я.И. Александрова – «Четыре месяца войны». Четыре месяца войны, увиденные глазами 26-летнего адмиралтейца, гвардии старшего лейтенанта, комиссара стрелковой роты. Отвоевав, он вернулся на завод и с годами приобрел новые регалии – председатель совета по атеизму при парткоме, лектор общества «Знание», внештатный корреспондент многотиражки.

Не очень-то престижные по нынешним меркам должности. Но ведь очень спорно, что в нашей жизни вечно, а что преходяще. Фронтовики эту дилемму решили для себя раз и навсегда – и это знание, эта жизненная мудрость избавили их от суесловия и мнимой многозначительности, сохранили живой интерес ко всему и чувство юмора. Разговаривать с ними, иметь общие дела, дружить – радость и счастье, выпавшее нам. Счастье, которое, увы, не может длиться долго. Уходят солдаты…

«Ленинской правде» – 65 лет

Наконец-то маленький и очень тряский, как автобус, ЛИ-2 приземлился, заглушил мотор. По раскисшему от недавнего дождя летному полю (вот причина нашего суточного мучения в Тюменском аэропорту!) немногочисленные его пассажиры потянулись к двухэтажному зданию с крупными буквами на крыше - Ханты-Мансийск. Немного придя в себя от пережитых в воздухе страданий, направилась туда и я – сделала первый шаг в Большую Журналистику, о которой мы столько говорили и спорили на факультете.

Час спустя в редакцию «Ленинской правды» вошла усталая и взъерошенная барышня с большим чемоданом. Появление ее не вызвало в коллективе никакого оживления – мало ли разных людей приходит в редакцию по своим делам! Тем более редакция располагалась в одном здании с окружным военкоматом, и люди часто ошибались дверью, так что и «чужих» посетителей газетчикам хватало... Конечно, барышня с чемоданом всего этого знать не могла, и отсутствие всякого интереса к ее особе несколько озадачило и даже напугало. Но, к счастью, первое впечатление оказалось ошибочным – очень скоро выяснилось, что новую сотрудницу ждали, даже посылали за ней машину в аэропорт, но поскольку рейс очень задержался...

Вот так мы и встретились – автор этих строк и газета «Ленинская правда», выпускница Ленинградского государственного университета и... Впрочем, чем именно станет для меня окружная газета, мне еще предстояло узнать...

* * *

«Потянуло, потянуло

холодком осенних писем…»

Если ваша студенческая пора, уважаемый читатель, пришлась на 60-е или 70-е годы, от этих строк повеет на вас дымком костра и запахом леса. Вы услышите звон гитары и ощутите на плечах шероховатость штормовки.

«Ну, поедем со мной, ну, поехали

В край далекого детского сна.

Белка ждет с золотыми орехами,

Белоснежка сидит у окна».

Или вот это:

«Кончилось лето жаркое,

Шхельда белым-бела…»

Кукин, Клячкин, Городницкий…

Их песен хватало на всю ночь. Или на длинную дорогу в тряском грузовике. Их песен хватает на всю жизнь, хотя мы и позволяем себе забыть об этом на время. И не перекричать их никакому року, не забить разного возраста эстрадным мальчикам с бородами и без, в модных майках и стилизованных гимнастерках…

«И опять лицом в подушку –

Ждать пока утихнут мысли.

Что же делать?

Надо, надо

Продержаться как-нибудь…»

«Невское зеркало», 1995

Раз в неделю я работаю чиновником: сижу за столом в кабинете и принимаю посетителей. Оформляю подписку на нашу газету. Народ идет не очень густо, очереди не наблюдается. Человека (а приходят в основном люди пожилые, пенсионеры «со стажем») не поторапливают, не дышат ему в затылок, не ворчат, если задержится. И в такой вот непривычной и даже комфортной по нашим понятиям обстановке многих тянет поговорить...

*     *    *

В 1965 ГОДУ мы, наконец, переехали в отдельную квартиру, и сразу возобновились разговоры, которые раньше братья мои заводили изредка, намекая на далекую перспективу, - разговоры о собаке. Размах трехкомнатной квартиры позволял говорить о собаке крупной и, конечно, породистой. Может быть, об овчарке. Или доге. В этом вопросе у моих братьев были кое-какие разногласия, и потому обсуждение проблемы грозило затянуться надолго.

Но когда мужчины спорят, женщина действует… По какой-то своей надобности мама ездила на Кондратьевский рынок и попутно купила там щенка финской лайки. Всего-то за 10 рублей.

Щенок был совсем еще маленький и очень симпатичный. Хвост колечком, уши торчком, весь черный, а грудь белая. Мальчики нашли в нем отдаленное сходство с гималайским медведем и потому решили назвать Мишкой. Мы согласились, и только папа избрал свой вариант, попроще – Миха.

Мишка быстро привык к обоим именам и охотно откликался на зов, ожидая чего-нибудь вкусненького или предложения погулять.

Выхожу из метро и не сразу понимаю, почему так посветлело вокруг, откуда это ощущение праздника. Музыка, духовой оркестр! Я замедляю шаг, вслушиваюсь, я почти не дышу.

…Дома наши – близнецы-братья с высокими потолками, имеющие наглухо заколоченные парадные и вполне приличные «черные» входы, украшенные ажурными балконами и несколько облегченным вариантом колонн,  –  дома наши были «военными», то есть принадлежали Военно – воздушной академии им. Можайского. 30 коммунальных квартир населяли семьи преподавателей и работников академии, более богатые детьми, нежели деньгами,  –  двор наш был переполнен детворой разных возрастов.

Начало марта на Севере – еще глубокая зима безо всяких намеков на ручьи и букетики мимозы. Но городок наш, укутанный снегом, вовсю готовится к первому весеннему празднику, и не заметить этого невозможно.

В домах с резным  наличниками – большая уборка, ковры и половики выносятся во двор, выбиваются, вычищаются. В отделе подарков универмага прибывает покупателей. В музыкальной школе репетируют традиционный праздничный концерт. Женщины распределяют, кто что приготовит к чаю, обсуждают новые, из летнего отпуска привезенные наряды. Обговаривается «программа» на 8 Марта – к кому сходить в гости, кого принять у себя.

Деловая жизнь словно замирает на время, командировки откладываются, и в аэропорт я еду в полупустом автобусе.

Какие чувства вызывает инвалид у здорового человека? Жалость. Сострадание…

Может быть, и это, но не в первую очередь.

…Девушка в красной куртке вышла из вагона и направилась к эскалатору. Не знаю, как называется эта болезнь, при которой ноги едва слушаются, – человек ходит без костылей, но каждый шаг стоит огромных усилий. Прежде чем переставить ногу, девушка заводила руку вперед и словно делала гребок. Рывок рукой – шаг, рывок рукой – шаг. Вся фигурка ее была в напряжении, и, казалось, ей ни за что не пройти эти проклятые метры. Но, видать, цель путешествия была очень важна – эскалатор неуклонно приближался, и девушка не так уж и отстала от основной толпы пассажиров.

Рывок рукой – шаг, рывок рукой – шаг…

После продолжительного размена квартиры у Вадима осталась привычка – просматривать рекламные издания. Сегодня он купил незнакомую ему доселе «Экспресс-рекламу» и намеревался пробежать ее за вечерним чаем. Тем более что ничего другого к чаю не предвиделось.

Вадим быстро пролистал страницы, отданные рекламе оргтехники и автомобилей (не про нас!), и погрузился в чтение частных объявлений. Эти разделы, он знал, можно читать вместо художественной литературы.

Рабочий день подходил к концу, когда в редакцию вошел рослый молодой человек в куртке с «молниями».

– Здравствуйте, – просто, но с достоинством сказал он. – Я принес вам стихи.

Мы оживились. Нашу газету давно поругивали за отсутствие литературной страницы, но все наши попытки разыскать на заводе поэтов и прозаиков были пока бесплодными. И вот – первая ласточка

Между разведенными ленинградскими мостами и горбатыми улицами Владивостока было семнадцать часов полета, показавшихся мне бесконечностью. А еще через шесть часов я, вконец измученный и измятый, покинул автобус «Владивосток – Находка» и походкой, потерявшей даже намеки на юношескую упругость, направился на конечный пункт назначения – поселок Рыбак. Пока я дошел, стемнело. Ночь была черная, как воронье крыло, а звезды очень высокие и маленькие, как чьи-то веснушки.

Будущее строительство раскинулось в низинке, к нему вплотную подступало что-то темное, огромное. «Сопки», – определил я и попытался оглядеться. Но эта нагрузка была уже не под силу моему вестибулярному аппарату. Я поставил на землю свой бывалый чемоданчик и совершил вынужденную посадку…

«Дорогие мои читатели!

Наверное, название этой книжки (так и задумано!) вызовет у вас ассоциации с песней нашей юности: «Трое суток шагать, трое суток не спать …» Да,  так и приходится с самого начала: и шагать (и ездить, и летать, и плавать!), и не спать, и спорить, и ругаться с «консерваторами» и «зажимщиками»… А потом неизбежно приходит вопрос: а «несколько строчек» - ради чего? А постоянно быть привязанным к листу бумаги, до предела урезать досуг, вникать в непонятные проблемы, переживать чужие судьбы и испытывать тягостное недовольство собой – зачем?

Ответ на эти вопросы ищется долгие годы. И вот проходят десятилетия, ты перелистываешь «собрание» своих сочинений – и счастлив, если обнаруживаешь несколько строчек, которые  не потеряли сиюминутного значения и которые не стыдно дать прочесть друзьям.

И кажется, что несколько строчек – это не так уж мало. Даже за 30 лет…

В «Нескольких строчках» – моя биография. И личная, и творческая. Вы были ее «соавторами», так что эта книжка – и о вас. И это несколько оправдывает мою авторскую нескромность…»

Вот такое предисловие было в книжке «Несколько строчек», которую я выпустила в 2003 году, к 30-летию своей журналистской деятельности. Выпустила крошечным тиражом и подарила друзьям.

Прошло 13 лет. Цифра «летия» перевалила за сорок. И теперь – спасибо Интернету! – я могу выпустить не книжечку, а целое собрание сочинений и подарить его не только близким друзьям, а всем, кому это будет интересно. «Несколько строчек» займет в нем отдельный том.

Я начинаю свой творческий отчет…