Между разведенными ленинградскими мостами и горбатыми улицами Владивостока было семнадцать часов полета, показавшихся мне бесконечностью. А еще через шесть часов я, вконец измученный и измятый, покинул автобус «Владивосток – Находка» и походкой, потерявшей даже намеки на юношескую упругость, направился на конечный пункт назначения – поселок Рыбак. Пока я дошел, стемнело. Ночь была черная, как воронье крыло, а звезды очень высокие и маленькие, как чьи-то веснушки.

Будущее строительство раскинулось в низинке, к нему вплотную подступало что-то темное, огромное. «Сопки», – определил я и попытался оглядеться. Но эта нагрузка была уже не под силу моему вестибулярному аппарату. Я поставил на землю свой бывалый чемоданчик и совершил вынужденную посадку…

Заспанный начальник строительства, ожидавший моего прибытия только на следующий день, приветствовал в моем лице солидного специалиста, посоветовал отправляться спать в соседнюю комнату конторы, а завтра, до приезда остальных инженеров, познакомиться с местностью.

«Море вон там, через сопочку», – сказал он, устало зевнув, и ткнул пальцем в стену.

 Через десять минут «солидный специалист» отогнул два толстых гвоздя в раме и во избежание встречи с начальством через окно выбрался наружу. Минутку постоял, соображая, куда показывал палец начальника, и полез на «сопочку», оставив на ее крутых тропинках не менее десяти лет своей молодой жизни.

Моря сверху я не увидел. Оно дышало где-то внизу, за смутно угадывавшимися в темноте домиками, к которым спускалась из-под моих ног сравнительно широкая дорога. Я оглянулся назад… Вдали, между сопками, я увидел горстку сверкающих драгоценных камней. Это были огни Находки. Никогда раньше, ни в одном городе огни человеческого жилья не казались мне такими притягательными, как среди этих молчаливых угрюмых гор.

Я помахал Находке и, как расхрабрившийся птенец, раскинул руки и ринулся вниз. Бег по наклонной плоскости с ухабами кончился тем, что я чуть не перелетел с разгону через забор домика и перебудил всех собак этих прибрежных жителей.

…Пошуршал галькой. Пошлепал по воде. Попробовал море на вкус. Слева – сопка, справа тоже. Какое здесь все… крупногабаритное. И в этих масштабах я – букашка со своими ста восьмьюдесятью. Хоть и человек.

Выплыла из-за облаков надменная красавица луна, бросила через бухту голубую дорожку к моим ногам. А я не пошел…

*     *     *

Сотрудники мои были из Сибири, и тайга, даже и на сопках, их не занимала. После работы они ездили на автобусе в Находку, ходили по городу и магазинам. А я, юный душой тридцатилетний ленинградец, как молодая козочка, лазил по горам. За несколько дней я осмотрел все окрестности.

На географическом атласе сопки обозначаются коричневым цветом. На самом же деле они зеленые, а вдали – почти голубые. Они огромные, округлые, пушистые. И если смотреть с вершины какой-нибудь сопки на это застывшее в волнении море тайги, кажется, оно простирается до бесконечности…

В субботу я отправился в дальнюю бухту Тунгус. В нашей низине было тихо и душно, а на море гулял довольно сильный ветер. В узкой части залива волны были небольшие, они не доставали выброшенную когда-то морем морскую капусту, лежавшую метрах в двух от воды. Я пошел по изогнутому берегу, заваленному камнями разных форм и размеров. День был пасмурный, и побережье пустынно. Казалось, здесь никогда не бывал человек. Волны, отделанные мутным кружевом пены, шелестели галькой, подбегая к моим промокшим кедам и, журча, отбегали назад.

По выступающим из воды камням я обогнул скалу, стоящую по щиколотку в воде, и попал в другой залив, гораздо шире первого, с огромными валунами у берега.

Здесь волны были значительно больше. Они набухали где-то вдали и шли к этим камням, наливаясь силой прямо на глазах. За несколько метров до берега они вздымались в последний раз и, просвеченные едва пробивавшимся сквозь облака солнцем, с яростью обрушивались на камни, разбиваясь вдребезги, в брызги, и веером разлетались от валунов. Сердито шипя, море втягивало в себя потерявшую упругость хрустальную воду, и борьба продолжалась с прежним неистовством.

Я сел на камень на берегу не в состоянии отвести глаз от разбушевавшегося моря.

На песчинке доисторической скалы, рассыпавшейся от старости, между суровыми молчаливыми исполинами, покрытыми нетронутой зеленой массой, сидел я, крошечный человечишка, и зачарованно глядел на волнующуюся капельку мирового океана.

И как я, начитанный и эрудированный ленинградский инженер, ни пытался вообразить, что море раскинулось у моих ног, что брызги летят ко мне, – я чувствовал, что это была неправда. Я не видел себя в этом диком пустынном уголке природы. Здесь шла своя жизнь, не считавшаяся с моим появлением, и вмешиваться в нее я не мог.

…Она приплыла откуда-то издалека, возможно, из открытого моря. Злые волны доставляли ей огромное удовольствие. Она легко взбиралась на гребень и скользила вниз, высекая брызги. Когда она приблизилась, я рассмотрел ее смеющийся рот и блестящие темные глаза. Вместе с волной она поднялась, сверкнула над водой смуглой кожей и ударилась о камень. Через минуту я увидел ее вдалеке, она перескакивала с волны на волну, взмахивая длинными гибкими руками. Волосы ее развевались от стремительного бега, и с них летели капельки воды. Потом она затеяла игру с сердитым морем: расталкивала волны руками, скользила между ними, стараясь так рассчитать свои движения, чтобы ее не поднимало на гребень. Утомившись, она села на волну и, приблизившись с нею вместе к берегу, легко соскочила на мокрый блестящий камень. Волны обдавали ее брызгами с ног до головы, она ловила их ладошками и смеялась. Тихий смех был похож на журчание возвращающейся в море воды. Прорвавшийся лучик солнца просветил ее глаза. Они были зеленоватые, как волны, и бездонные, как море.

Вступив на вздыбившуюся волну, она соскользнула в воду и скоро исчезла вдали.

*     *     *

За два часа до отправления автобуса во Владивосток я в который раз взобрался на Пик любви. Так называлась сопка с неприступной каменной вершиной. Множество тропинок поднималось на эту сопку, но все они обрывались на маленькой плоской площадке, откуда лишь храбрейший и ловчайший по камням с редкими кустиками мог взобраться на Пик. Оттуда открывался великолепный вид на нашу бухту. Язычок залива лизал песчаный берег, на котором едва можно было различить крохотных человечков. Впрочем, было ранее утро и на море никого не было. Даже солнце еще не выглянуло из-за скалы напротив меня.

Я положил в нагрудный карман камешек, а взамен оставил свой ленинградский значок. Мне казалось, что его найдут очень нескоро.

У конторы загудела машина: шофер обещал подбросить меня в Находку. Я заспешил вниз…

…В час ночи я стоял у Дворцового моста, подставляя лицо мелкому ленинградскому дождику.

3-й курс журфака, 1971 год