Ирина Снегова - 2 От прабабки-старообрядки... От прабабки-старообрядки У меня только рот да брови Да медлительные повадки. Только бабка была суровей, Только бабка проще была Да седой была добела. Да молилась ночами долгими, Да почила, не веря в тленье, Наказав себе крест над Волгою От других крестов в отдаленье, Чтобы тропка была нетореной, Чтобы праху лежать не тесно, Чтоб лежать обласканной зорями И оплаканной волжской песней. Чтобы дальних внуков неведомых Не завлёк ни Дунай, ни Терек, А тянул завещанный дедами Вольнопесенный волжский берег. От прабабки-старообрядки У меня только рот да брови Да медлительные повадки, Да привычка — трудной порою, Когда молча боль не стерпеть, От неё не плакать, а петь. Не надо приходить на пепелища... Не надо приходить на пепелища, Не нужно ездить в прошлое, как я, Искать в пустой золе, как кошки ищут, Напрасный след сгоревшего жилья. Не надобно желать свиданья с теми, Кого любили мы давным-давно, Живое ощущение потери Из этих встреч нам вынести дано. Их час прошёл. Они уже подобны Волшебнику, утратившему власть, Их проклинать смешно и неудобно, Бессмысленно им вслед поклоны класть. Не нужно приходить на пепелища И так стоять, как я сейчас стою. Над пустырём холодный ветер свищет И пыль метёт на голову мою. Цветы И тот, кто не видел её годами, И те, что с ней рядом бок о бок жили, Все к ней сегодня пришли с цветами И молча к ногам её их сложили. Стояли торжественные корзины От старшего сына, от младшего сына… Плача, склонялась над ней невестка (Та, что не раз отвечала дерзко) И шапки махровой сирени белой Бралась перекладывать то и дело. И внук, что ленился очки подать ей, Свежие листья ей клал на платье. И подобревшей рукой соседка Вдруг положила хвойную ветку. Люди кольцом стояли в печали. Плакали, думали и молчали. Стыли от стужи цветы живые — Так много их у неё впервые… А если б она их увидеть могла бы, Взять, разобрать и поставить в вазы, Может, из сморщенной, старой, слабой Стала б красивой и сильной сразу. И мне захотелось уйти из круга, Сказать, что все эти букеты лживы, И крикнуть: «Дарите цветы друг другу Сейчас, сегодня — пока мы живы!» Спасибо тебе... Сосны качаются, сосны гудят, Сосны склоняться к земле не хотят, Но ломит их ярость осеннего дня… Спасибо тебе, что ты любишь меня. Поезд уходит в промозглую тьму, Тьма убегает вдогонку ему, За окнами темень, вокруг ни огня… Спасибо тебе, что ты любишь меня. Полем иду, и несутся мне вслед Шелесты лета и шорохи лет, Ширь расступается, светом пьяня… Спасибо тебе, что ты любишь меня! О сердце, сердце человечье... О сердце, сердце человечье, Как робок твой тревожный стук, Как хрупок он, горяч и вечен И как полно им всё вокруг! Травой проросший камень храма. И новый дом, и лист в саду Несут в себе твой стук упрямый — Земли отраду и страду. Всех тяжелей твоя работа, Нет передышки ни на миг, Не смеешь сбиться ты со счёта Ударов медленных своих. Порой ты бьёшься через силу — И через силу жить велишь – Порой отбросишь тьму могилы И вдруг от счастья заболишь. Века уходят за веками, А страсть твоя с твоей тоской Живёт, бессмертным сделав камень, И плачет песенной строкой! Я живу на земле Я живу на земле, где тревожно и горько Пахнет лист тополиный, промытый грозой, Где в печи розовеет пшеничная корка, Где сплавляет пучина свинец с бирюзой. Я живу на земле, где так долги разлуки, А путям и дорогам — конца не найти… Где так жарки в объятье скрещённые руки, А мгновения встреч как стоянки в пути… Я живу на земле среди замятей снежных. Где над летом горит семицветный венец: На земле, упокоившей столько мятежных, Столько щедрых, мечтой одержимых сердец; На земле, «Марсельезы» раскатом гремящей, Озарённой надеждой, омытой тоской; На земле, где краснеют осенние чащи От впитавшейся в глубь её крови людской; На земле, где горящим семнадцатым годом, Напоённые бурями, дышат ветра, Где последние тайны берут у природы, Где в жару вдохновенья не спят до утра; На земле, осчастливленной солнечным светом, Изнывающей в лунной несбыточной мгле, Непонятной безжизненным стылым планетам, Трижды грешной и трижды прекрасной земле; На земле,что живёт, как огромное чудо, И не может, не будет – дымиться в золе… В самый трудный, в последний свой час Не забуду благодарно сказать: я жила на Земле. Березы – это женщины земли Березы – это женщины, поверь, Погасшие давно, в чужом столетье, И в наше запрокинувшие ветви, И с нами речь ведущие теперь. Березы – это женщины. Толпой застывшие – в отраде иль обиде? – Да сбудется… Вернитесь… Не губите!. . И – скупо радость цедится судьбой. И – вдосталь слёз. Несчитано. Легли им нА плечи и слава и бесславье – Офелии, Далилы, Ярославны Узнали бы себя, если б могли… Небыстрые, негромкие. Их зов застыл, простыл. Их губит, кто как может, - Хвала худая и топор и ножик, Но свет их разряжает темь лесов. Березы – это женщины. Взгляни, Как вознесло их с первым майским дымом… Они не здесь – в своем, невосполнимом, Но нашу встречу празднуют они. Как празднуют! Торжественно внемли, Мой дорогой, их голосу, веленью… Да будет с нами их благословенье!. . Березы – это женщины земли. Никогда, никого не зовите обратно... Цифр и схем торжество - Жизнь смурна и превратна... Никогда, никого Не зовите обратно. Обратимость - враньё, Суть движенья злорадна, Ни его, ни её Не отдаст вам обратно. Вечный счёт: кто - кого! Боль - нечётна, некратна, Ни её, ни его Не отпустит обратно. Время рвётся, слепя, - Битва, подвиг твой ратный... Ни других, ни себя Не зовите обратно! Срок Всё обойдётся в лучшем виде. Не спорь. Дыши. Прими урок. Выходит срок любой обиде, И жизнь - длинней, чем этот срок. Пообомнётся, поостынет И вдоль пойдёт - не поперёк... А там беде или гордыне, Чему-нибудь, да выйдет срок. И отодвинется. Отыдет. Отбередит. И, тратясь впрок, Не снизойдёт к былой обиде Душа... Но дай ей, дай ей срок! Нежность Вот бредёт зверёк по синим лужицам, Маленький, как ласка и хорёк, То вдруг в самой давке обнаружится, То, ищи-свищи, пропал зверёк. Сложно с ним. Он рвётся в дом с поспешностью И бежит – запри хоть сто раз дверь! Есть такой зверёк. Прозвали Нежностью. Трудно культивируемый зверь. То скулит, один оставшись надолго, То при всех вас схватит (эх, зверьё!), Душит он, и сквозь слезу, сквозь радугу Каждый видит, как под смерть – своё. Есть такой зверёк. Одни с ним маются. А другие – этим жизнь легка - Тихим браконьерством занимаются, Убивая этого зверька.